CC BY
26
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2011. № 6
ФЕДЕРАЛИЗМ: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА
В.И.Коваленко, А.В.Федякин
ПРОБЛЕМЫ ФЕДЕРАЛИЗМА В ТРУДАХ МЫСЛИТЕЛЕЙ
РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ*
Идеи федерализма в русском зарубежье невозможно представить без евразийства, тем более что последнее как идейное течение и общественно-политическое движение возникло именно в эмиграции. Среди ее видных представителей были такие известные интеллектуалы, как П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Н.Н. Алексеев, Г.В. Флоровский, Л.Н. Карсавин, Г.В. Вернадский и др. В нашу задачу не входит всесторонний анализ этой довольно-таки противоречивой доктрины, которая со временем и была взорвана в силу заметных разногласий между ее основателями. В интересующем нас аспекте следует отметить только, что основой евразийского учения стала мысль об особом историческом пути России. Однако в отличие от своих предшественников — славянофилов — евразийцы утверждали, что русская национальность не может быть сведена к славянскому этносу, она включает в себя также туранский и угро-финский элементы, представляя по существу многонациональную нацию евразийцев. Эту нацию объединяет общность исторических судеб, общее «месторазвитие», единство национального самосознания. Идеал евразийства способен, по мысли его идеологов, реализовать единство и ценность религии, культуры, личности.
В своем историческом развитии евразийское пространство испытывает на себе организующее значение различных элементов. Так, Вернадский в генезисе и воспроизводстве государственных образований выделял четыре периода — скифский, гуннский, монгольский и российский. Видный советский историк Л.Н. Гумилев, существенно дополнивший построения евразийцев трудами по истории кочевников, Степи, считал, что после гуннов и монголов объединителем евразийского пространства стал русский «суперэтнос».
Идеологи евразийства полагали, что основания федерализма в стране должны определяться интересами тех народов и социальных групп, которые исторически связаны совместной жизнью «на географических пространствах материка, именуемого Россией». С этих пози-
* Окончание. Начало см.: Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 2011.
ций они, как правило, достаточно высоко оценивали романтизированный ими опыт строительства федерализма советского типа, поскольку, с их точки зрения, он в основном соответствовал христианским идеалам русского народа — «защите угнетенных и эксплуатируемых». Советскую модель они (в частности, Н.Н. Алексеев) ставили выше буржуазного типа федерализма, полагая, что межнациональные отношения в частнособственническом обществе уродуются стихией рыночной экономики, формальной демократией, позволяющей насильственное навязывание воли «больших» наций «малым» и др. Они, впрочем, обращали, как мы увидим, внимание и на издержки советского «принципа федерирования» (господство монопольно правящей коммунистической партии, превалирование социально-классового подхода) и заявляли, что именно идеалы евразийства и могут создать надежную основу для гармонизации межнациональных отношений, проложить дорогу к утверждению в стране «нового» федерализма.
В творческом наследии евразийства особо можно выделить работы историка, философа и государствоведа Н.Н. Алексеева. Центральным мотивом его размышлений о федерализме являются, наряду с общими вопросами, анализ и оценка национально-государственного строительства и развития федеративных отношений в Советской России и СССР.
По мнению Н.Н. Алексеева, независимость не есть необходимый признак государства, подобно суверенитету. Напротив, писал Алексеев, можно говорить о существовании зависимых и независимых государств, но нельзя говорить о существовании государств, в которых нет суверенного носителя власти. Последнее означает, что в том объеме вопросов, который подлежит самостоятельному решению носителей суверенитета, могут быть различные разграничения и зависимости, возникающие вследствие возможности навязывания воли одного государства другому. Ярким примером такого рода политических субъектов выступают отдельные члены союзного государства, которые обладают способностью принятия решений лишь в отдельных сферах жизни, в то время как ряд вопросов решается на уровне союзного центра. Тем самым отдельные государства становятся зависимыми от него. Невзирая на это, в них должен существовать верховный носитель власти, поскольку они не стали простыми провинциями и не утратили природы государства1.
Характеризуя советскую федерацию, Алексеев полагал, что ее отдельные члены обладают суверенитетом, поскольку в них имеются верховные — как официальные, так и неофициальные — носители власти, наделенные «правом последних решений в пределах отведенной им
1 См.: Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 541.
области ведения». Этими носителями выступают съезды Советов республик, обладающие той или иной долей свободной компетенции и решающие ряд вопросов самостоятельно и независимо от воли союзного целого. В свою очередь суверенным является и верховный союзный орган — съезд Советов Союза. Суверенитет, таким образом, разделен между частями и целым. Однако, считал Алексеев, никак нельзя утверждать, что члены советской федерации, обладая суверенитетом, в то же время являются государствами независимыми, самостоятельными. Именно включение в союзное целое лишает их этой самостоятельности и связывает в ряде решений: в объявлении войны и мира, во внешних сношениях и т.п. Данное обстоятельство, по мнению Алексеева, дает серьезные основания для постановки вопроса о соответствии действительности положения Конституции СССР о праве свободного выхода из состава Союза, отсутствии декларативности в этой норме. Ведь правом выхода из свободных объединений, размышлял Алексеев, могут обладать только самостоятельные государства, объединившиеся в союзы, например Лигу Наций и т.п. международные организации. Советская федерация не может считаться таким международным объединением, однако у нее присутствуют признаки союзного государства, в котором члены зависимы, но суверенны2.
По мнению Алексеева, следует считать ошибочным, опирающимся на поверхностные аргументы вывод ряда исследователей о том, что советское государство является политическим целым, живущим на основании широкой административной и политической автономии: «В советском праве имеется постоянно повторяющаяся норма, согласно которой каждый совет и каждый съезд советов являются в пределах предоставленной ему компетенции высшей властью на соответствующей территории села, волости, уезда, губернии, области, республики и т.д. Получается впечатление, что каждый элемент советского государства обладает полным правом самоопределения. Самоопределяются и самоуправляются села, города, волости, уезды, губернии и респуб-лики»3. На самом же деле, полагал Алексеев, в советском государстве имеется не самоуправление, а децентрализация, причем децентрализация чисто административная, которая вместе с тем не только не исключает своеобразного централизма, но и предполагает связь с центром, без которой действие единого административного аппарата не представляется возможным.
Уяснению данных особенностей, по его мнению, может способствовать анализ природы советской политической системы, которая принципиально отрицает всякое разделение властей и всякую специализацию функций. «Если каждая часть советского государства являет-
ся в пределах своей компетенции высшей властью в своей территории, то в то же время у каждой части нет ровно никакой твердо определенной и гарантированной компетенции. На самом деле если начать сверху, с характеристики компетенции самого союза, то достаточно прочесть текст статьи 1 союзной конституции, чтобы убедиться, что нет такого вопроса государственной жизни, в котором не был бы компетентен союз. Международные отношения, изменение границ союза и входящих в него республик, объявление войны и заключение мира, заключение займов как союзом, так и союзными республиками, ратификация международных договоров, руководство внешней и внутренней торговлей, установление общего плана всего народного хозяйства, руководство транспортным и почтово-телеграфным делом, организация вооруженных сил, утверждение единого бюджета, установление налогов не только союзных, но и разрешение налогов на образование бюджетов союзных республик, установление денежной системы, установление общих начал землеустройства и землепользования, установление основ судоустройства и судопроизводства, а также гражданское и уголовное законодательство, установление основных законов о труде, установление общих начал в области народного просвещения, установление общих мер в области народного здравоохранения, установление мер и весов, организация статистики, законодательство в отношении прав иностранцев, права амнистии, разрешение спорных вопросов, возникающих между союзными республиками, — такова широчайшая компетенция Союза. Можно спросить: да что же не входит в область ведения Союза? И приходится ответить: все входит, нет такого государственного вопроса, в котором бы в порядке законодательства и в порядке управления не были компетентны верховные органы Союза»4.
Таким образом, заключает Алексеев, в основе советской федерации лежит не принцип разделения предметов ведения между союзными республиками и автономиями, с одной стороны, и союзным центром, с другой, а принцип сосредоточения всех полномочий у Союза. В советской федерации, вроде бы построенной на основе широкого самоуправления и автономии, на самом деле нет никаких самоуправления и автономии.
В то же время, по мнению Алексеева, можно говорить о наличии в СССР административной децентрализации. Сравнивая современную ему Россию с Россией царской, он делает вывод о достижении весьма заметной степени децентрализации правительственного аппарата: «...государство управляется не из столицы, но созданы мощные центры власти на местах. Раньше в каждом уезде существовали малосамостоятельные представители центральной власти и наряду с ними местное земское самоуправление, носившее сословный характер и находив-
шееся под сильным контролем губернских властей. Также и в губернии существовало губернское земство, подконтрольное губернатору и другим губернским учреждениям — отделам петербургских ведомств. Нити управления сходились в конце концов в министерствах, в Петербурге. Теперь нет никакого самоуправления, зато в каждом уезде имеется весьма сильная власть, носителями которой являются местные органы советов. Еще более сильная власть имеется и в каждой губернии. Достаточно сказать, что губернский исполнительный комитет может в некоторых случаях объявить губернию на военном положении. Он имеет право пользоваться помощью вооруженной силы — армии и милиции. Он имеет право производить аресты, налагать штрафы, издавать обязательные постановления и т.п. Права его более широки, чем права президента Германской республики, предоставленные ему ст. 48 Веймарской конституции. Права уездных органов советов не так широки, как губернских, но все же чрезвычайно значительны. Таким образом, в каждом губернском и уездном городе имеются мощные центры власти в лице местных органов. Но существуют еще многочисленные республиканские власти — органы автономных и союзных республик, также чрезвычайно мощные»5.
Тем самым, подчеркивал Н.Н. Алексеев, власть в советском государстве «деконцентрирована», в нем действует система административной децентрализации, когда центры власти находятся под надзором центральных органов, в частности под надзором самого Союза, верховные органы которого не ограничены в пределах своей компетенции. «Децентрализация совмещается, таким образом, с централизмом, как это всегда бывает, когда мы имеем дело не с системой автономии, но с правительственным, отчасти бюрократическим децентрализмом. Последний не может существовать без связи с центром, которая разрывается только тогда, когда административная децентрализация переходит в автономию, в систему свободного самоуправления, которой в современной России нет»6.
Весьма неоднозначно Алексеев оценивал итоги и дальнейшие перспективы политики Советского государства в национальной сфере. С одной стороны, он признавал, что большевистское правительство пошло в этом вопросе по пути приспособления, которое, однако, не означало полного отказа от единства России: «Напротив того, право самоопределения большевики обставили довольно тяжким условием — принятием со стороны самоопределяющихся коммунистической программы и советского государственного строя. Причем и здесь большевики поступили не только как коммунистические завоеватели, но и как ловкие политики. В каждом народе, получающем самоопределение,
они создали национальную группу приверженных Москве коммунистов. Они вводили советский строй не только силой штыков, но и симпатиями народов к их социальному идеалу. Ведь до сих пор они владеют, например, Кавказом, при помощи кавказских коммунистов, а не единственно военной оккупацией. Но так дело обстоит и в других частях СССР. И в результате получилось, собственно говоря, положение довольно простое, иногда неясное самим представителям советской власти: получилось так, что только те народы, которые служат нынешней московской правде, получают самоопределение и вступают в союз с Москвой. Принцип такого объединения есть принцип совершенно правильный и единственно возможный. В нашу эпоху, когда и восточные народы стали жить самосознанием и уже не дремлют в старом блаженном сне, нельзя объединить государство иначе, как обращаясь к сознательности, ища в душах народных того стремления, которое способно создать солидарность, послужить основой для объединения. Союз народов, хотим сказать мы, можно сковать только на почве веры в общие идеалы»7.
Вместе с тем Алексеев отмечал, что в советской национальной политике содержится серьезное внутреннее противоречие, которое заключается в несовместимости идеи союза равноправных национальностей и марксизма, не признающего нации как самостоятельной ценности и постулирующего пролетарский интернационализм. «Идея союза народов искусственно пришита большевиками к марксизму, из которого она никак не вытекает и не выводится. Оттого национальная политика большевиков таит в себе внутренний обман, который рано или поздно должен обнаружиться. Коммунисты в конечном счете хотят обезличить все народы, лишить их всех индивидуальности; но так как они люди практические и так как они понимают всю силу национальных лозунгов, то они ими и пользуются, чтобы привлечь народы, дать им временное самоопределение, а потом остричь их под одну интернациональную скобку»8.
Еще один негативный момент советской национальной политики, по мнению Алексеева, заключается в широком использовании большевиками принципа национального самоопределения в агитационных целях, в качестве пропагандистской уловки. Он предвидел негативные последствия такого рода политической практики, и многие его предположения, как показал последующий ход исторического развития, оказались пророческими: «Так и созданы были большевиками многочисленные национальные республики среди народов, которые сами до этого ни о какой автономии и не думали. Над Россией витают теперь созданные советской политикой национальные духи, и парение их гро-
зит советскому интернационализму, с которым они рано или поздно должны вступить в борьбу. Коммунистическая политика словно всеми силами стремится сделать реальною ту невероятную возможность, что в результате этой борьбы отдельные, входящие в состав России народы разрушат и Россию, и интернационализм и, так как они сами едва ли способны к самостоятельному государственному бытию, то придет некто третий, не русский и не интернационалист, который и превратит их землю в свою колонию»9.
Говоря о будущем России, перспективных вариантах ее национально-государственного устройства, Алексеев подчеркивал необходимость развития страны на началах широкой автономии входящих в ее состав земель и народов, считал внедрение принципа автономизма «старой русской проблемой», которой занималось и русское правительство начиная с Александра I, и общественное мнение начиная с декабристов. При этом, полагал он, мероприятия, проводимые советским правительством в сфере государственного строительства, — реализация принципа самоопределения национальностей и организация нового областного деления России, — суть необходимый и неизбежный политический курс для любой партии, которая ни находилась бы у власти. Вместе с тем многое, что уже было сделано в национально-государственной сфере России, подлежит постепенному исправлению в постбольшевистский период, наступление которого предвидел Алексеев. «При этих исправлениях надо иметь в виду: 1) те части России, которые пережили период собственного, самостоятельного государственного существования, как-то Украина, Кавказские республики и т.д.; 2) те части России, из которых большевики искусственно образовали самостоятельные национальные республики; 3) новые территориально-административные единицы, возникшие в процессе перерайонирования России. Первые должны остаться в качестве самостоятельных земель, входящих в Российское целое на началах широкой автономии и, быть может, федерализма. Вторые как чисто тепличный продукт, или умрут естественной смертью, или подвергнутся новому районированию. Что касается третьих, то они должны быть в принципе приняты каждым будущим правительством и положены в основу будущего Российского государства»10.
Вообще Алексеев считал внедрение эффективной системы районирования — по принципу больших хозяйственно-географических областей — важнейшей задачей региональной политики России. По его мнению, «великое тело России должно быть построено из частей, обнаруживающих сознательный интерес к естественному взаимному сцеплению и ощущающих, что без такого сцепления смерть грозит и це-
лому, и каждому отдельному члену. Россия должна стать в смысле ее административно-политического деления истинным хозяйственно-географическим организмом, и тогда будущее ее можно предохранить от возможности того распада, который пережила империя после револю-ции»11. Тот, кто решит данную задачу, полагал Алексеев, будет владеть судьбами будущей России.
Наконец, еще одна мысль, им проводимая, — мысль о геополитическом смысле советской формы федерации (которую автор вслед за большевистскими лидерами называет эластичной), о ее интеграционном потенциале. Исходя из того, что Советский Союз демонстрирует различные типы отношений между частями и целым, равно как и отличается большим разнообразием входящих в него частей, можно говорить о наличии в нем большого выбора вариантов, типов федерирования. Данное обстоятельство, полагал Алексеев, дает возможность различным государствам на весьма разнообразных и свободных началах вступать в Советский Союз в качестве самостоятельного члена при условии принятия советской государственной системы. «Советское государство означенным своим принципом обнаруживает ту силу, которой лишены весьма замкнутые в себя западные государства: именно силу притяжения. И в то же время обнаруживает другую силу: силу влияния. Было бы большим заблуждением думать, что будущая Россия должна утратить обе эти силы. Мощь ее, конечно, обнаружится тогда, когда она будет к себе привлекать другие народы, причем давать этим народам свой русский политический идеал и свою русскую политическую систему. Россия должна сохранить роль центра, около которого собирается Союз Народов, поставивший своей целью борьбу с насилием и эксплуатацией, защиту угнетенных и слабых»12.
Проблематика федерализма широко и весьма разносторонне рассматривалась русским философом и общественно-политическим мыслителем И.А. Ильиным (1883-1954). Его разработки в данной области в целом могут быть объединены в два основных предметно-тематических блока: во-первых, размышления о природе, сущностных чертах, предпосылках возникновения, исторических и современных формах федерализма; во-вторых, при обосновании тезиса о наличии в далеком прошлом России предрасположенности к федерализации (которая, однако, не стала исторической неизбежностью), прогнозирование негативных последствий современной Ильину практики советского федерализма и национально-государственного строительства, а также разработка проекта будущего административно-территориального устройства России на унитаристских началах.
Общее учение Ильина о федерализме содержится в ряде его работ, наибольший интерес из которых представляет цикл из двухтомника «Наши задачи. Статьи 1948-1954 гг.» (Париж, 1956). Так, в статье «Что такое федерация» (16 сентября 1949 г.) Ильин писал: «Латинское слово "федус" означает договор и союз и далее — порядок и закон. В науке государственного права федерацией называется союз государств, основанный на договоре и учреждающий их законное, упорядоченное единение. Значит, федерация возможна только там, где имеется налицо несколько самостоятельных государств, стремящихся к объединению. Федерация отправляется от множества (или по крайней мере от двоицы) и идет к единению и единству. Это есть процесс отнюдь не центробежный, а центростремительный. Федерация не расчленяет (не дифференцирует, не разделяет, не дробит), а сочленяет (интегрирует, единит, сращивает)»13.
По мнению Ильина, исторически возникновению федерации предшествовало существование нескольких уже оформившихся политически и пытавшихся вести самостоятельную жизнь малых по своей территории государств, которые на определенном этапе осознавали необходимость объединения друг с другом перед лицом внешних опасностей и внутренних трудностей. В результате ими заключался договор, определявший основания для объединения и регламентировавший его осуществление.
Ильин приводит несколько примеров таких федеративных объединений. Одним из них является Швейцария, где в борьбе с сильными соседями сначала в 1291 г. стратегически объединились малые государства (кантоны) Ури, Швиц, Нидвальден и Обвальден, подписав «союзную грамоту». Затем к их федерации присоединились: в 1332 г. — кантон Люцерн, в 1352 г. — Цюрих, Гларус и Цуг, в 1353 г. — Берн. В 1415 г. швейцарцами был отвоеван у Австрии и присоединен кантон Ааргау. С этого момента «швейцарское клятво-товарищество» начало свои ежегодные федеральные съезды.
Другой пример — Соединенные Штаты Америки. Сначала на их месте было 13 английских колоний, каждая из которых обладала самостоятельностью, имела свой собственный опыт политического и нор-мотворческого развития. В 1775 г. произошло их стратегическое объединение с целью борьбы с Англией, а к 1787 г. эти штаты выработали свою федеральную конституцию, т.е. объединились уже и государственно. Впоследствии к ним присоединились купленная у французов Луизиана, у России — Аляска, а также отвоеванные у Мексики территории, у Испании — Антильские острова.
В 1867 г. в «единую и независимую державу под именем Канады» объединились три английские провинции Северной Америки — Канада, Новая Шотландия и Новый Брауншвейг.
13 ИльинИ.А. Собр. соч: В 10 т. / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 1993-1998. Т. 2. Кн. 1. С. 206.
В 1885-1886 гг. под английским суверенитетом федеративно объединились в государство «Австралазия» шесть австралийских колоний, Новая Зеландия и острова Фиджи.
Таково, делает вывод Ильин, типичное возникновение классического федеративного государства: снизу — вверх, от малого — к большому, от множества — к единству: «это есть процесс политического срастания, т.е. целесообразное движение от разрозненности ко взаимо-питающему единению. При этом федеральные конституции устанавливают, в чем именно политически-срастающиеся малые государства сохранят свою "самостоятельность" и в чем они ее утратят; обычно самостоятельность предоставляется им во всем, что касается каждого из них в отдельности и что не опасно для единства. И вот если впоследствии союзное государство начинает превышать свою компетенцию и вмешиваться в местные дела, сторонники местной самостоятельности ссылаются на федеральную конституцию и говорят: "Мы федералисты! У нас не унитарное государство, а федеративное! Да здравствует законно признанная местная самостоятельность!"»14.
Отсюда, полагает Ильин, идея федерализма помимо своего главного, объединяющего значения, получает и «обратный оттенок»: неугасшей самобытности частей, их самостоятельности в законных пределах, их органической самодеятельности в рамках государственного союза. По Ильину, этот «обратный оттенок» имеет не юридический, а политический смысл, так как он касается не конституционной нормы, а ее практического применения.
В статье «Жизненные основы федерации», датированной 7 октября 1949 г., Ильин выделяет основы, неотъемлемые элементы федеративного строя, без которых этот строй не только перестает действовать на практике, но и может превратить государство в «псевдо-федера-цию», вызывать бесконечные внутренние противоречия, гражданские войны и смуты, а тем самым привести его к гибели.
Первым существенным элементом федеративного строя, по Ильину, выступает наличие двух и более самостоятельных государств, которые впоследствии договариваются друг с другом об объединении в «одно большое политическое тело». Он особо подчеркивает важность наличия у объединяющихся государств политической самостоятельности, суверенитета: «Каждое из них должно быть или совсем самостоятельным, как это было в Германии, или они должны провозгласить свою независимость и начать борьбу за нее, как это было в Швейцарии и в Соединенных Штатах; или же они должны в качестве колоний лояльно испросить согласия у своей метрополии, как это было с австралазийскими колониями Англии. Но каждое из них должно быть консолидированной государственной общиной, успешно создавшей у себя власть, единство и
правопорядок. Политические амебы, кочевые пустыни, фиктивные "якобы-государства", вечно мятущиеся и политически-взрывающиеся общины (соответствующие невменяемым сумасшедшим), не могут федерироваться: это величины бесформенные, безответственные, невменяемые, неспособные ни заключить государственный договор, ни соблюсти его. Заключать с ними договор было бы нелепым делом: они подлежат не федерации, а культурной оккупации и государственному упорядочению. Такова и бывает их историческая судьба»15.
Вторым неотъемлемым элементом возникновения и развития федерации, по Ильину, выступает относительно небольшой размер объединяющихся в союз государств — «настолько, чтобы единое, из них вновь возникающее государство имело жизненно-политический смысл». Из известных миру федераций легче всего было маленькой по площади Швейцарии, труднее всего — Соединенным Штатам. Иными словами, возможность возникновения федеративных государств напрямую связывается Ильиным с пространственно-территориальным фактором: «Есть территориальные, этнические и хозяйственные размеры, при которых федеративная форма совсем не "рентируется": она становится не облегчением порядка, безопасности жизни и хозяйства, а нелепым затруднением. Чем больше территория, чем многочисленнее население, чем разнообразнее составляющие его народы, чем сложнее и крупнее державные задачи — тем труднее осуществить федеративную форму государства, тем выше и крепче должно быть правосознание в стране. И потому есть условия, при которых требование федерации равносильно началу антифедеративного расчленения»16.
Третий существенный элемент федеративного строя, как полагал Ильин, — наличие у объединяющихся государств стратегической, хозяйственной и политической потребности в данном объединении, а тем самым — друг в друге. Подчеркивая органический характер возникновения федераций — т.е. на основе реальных потребностей, а не отвлеченных идеалов, он в то же время отмечает недостаточность только лишь факторов «взаимной нужды и пользы»: «нужно, чтобы народы поняли эту нужду, признали эту пользу и захотели этого единения»17. Ильин приводит ряд примеров из истории, когда малые государства не могли существовать друг без друга, но не хотели признавать этого, не умели объединяться и гибли — от гражданских войн (Пелопонесская война) или от завоевания (Русь в период феодальной раздробленности). «Там, где центробежные силы превышают центростремительные и где малые государства неспособны к объединению, там ищут спасения не в федеративной, а в унитарной форме!»- заключает Ильин18.
15 Там же. С. 218-219.
16 Ильин И.А. Указ. произв. С. 219.
17 Там же.
18 Там же. С. 220.
5 ВМУ, политические науки, № 6
Четвертый элемент федерации — высокий уровень правосознания ее граждан в отличие от «примитивного, наивного и шаткого». Федерация, по Ильину, возможна «только там, где в народе воспитано чувство долга, где ему присущи свободная лояльность, верность обязательствам и договорам, чувство собственного достоинства и чести и способность к общинному и государственному самоуправлению»19. При этом федеративный союз государств заключается «на верность и навеки: он не признает ни "свободного выхода", ни измены; он скрепляется клятвой; он ненарушим; он не может состоять из интригующих предателей и подкупных полупредателей; он невозможен между мелкими народами, болеющими политическим тщеславием, манией величия и ненавистью. Такой союз государств будет эфемерным: он или будет заменен унитарной формой, или же погубит всех своих участников и погибнет сам»20.
Пятым важным элементом существования федеративной формы государственного устройства является наличие у граждан навыков достижения политического компромисса. Всякая повышенная склонность к разногласиям, отсутствие критической саморефлексии, излишние тщеславие и самолюбие, заносчивость и властолюбие, полагал Ильин, неблагоприятны для федерации. «Чем сильнее душевная, религиозная, хозяйственная и национальная дифференциация (многоразличие в стране), тем безнадежнее обстоит дело с федеративной формой. Искусство соглашения требует волевой дисциплины и патриотической преданности общему делу. Дар политического компромисса — способность "отодвинуть" несущественное и объединиться на главном — воспитывается веками. Нет их — и все будет завершаться "драками новгородского веча": "уличанскими", "кончанскими" и "общими" (или же соответственно гражданскими войнами)»21.
Как видно, Ильин считал возможным становление и развитие федерализма лишь при наличии определенных условий. Более того, во многих своих работах («Что есть государство — корпорация или учреждение?») он подчеркивал, что «единого мерила, единого образцового строя для всех народов и государств нет и быть не может»22. В связи с этим, кстати, Ильин предписывал политикам, организующим государство, считаться прежде всего с наличными в данной стране и в данную эпоху уровнем народного правосознания и условиями жизни, в числе которых он называл: территорию и ее размеры (чем они больше, тем сильнее должна быть власть); плотность населения (чем она больше, тем легче организация страны), «державные задачи» государства (чем они грандиознее, тем меньшему числу граждан они доступны и тем
19 Там же. С. 220.
20 Там же. С. 221-222.
21 Там же. С. 221.
22 Там же. С. 103-104.
выше должен быть уровень правосознания), хозяйственные задачи страны (чем примитивнее хозяйство, тем больше предпосылок для самоуправления), национальный состав (чем он однороднее, тем легче народу самоуправляться), религиозную принадлежность народа (однородная религиозность масс облегчает управление, разнородная — затрудняет; обилие «противогосударственных сект» может стать прямой опасностью для государства и т.д.), социальный состав населения (чем он проще, тем легче дается народу солидарность и тем проще управление), культурный уровень народа (чем он ниже, тем необходимее властная опека), уклад народного характера (чем больше в нем духовности, тем больше склонность к самоуправлению)23.
Несмотря на повышенный интерес к рассматриваемой проблематике, Ильина никак нельзя числить в рядах сторонников федерализма, о чем свидетельствуют его размышления из уже упоминавшейся статьи «Что такое федерация?», согласно которым «федерация совсем не есть ни единственный, ни важнейший способ срастания малых государств друг с другом. История показывает, что малые государства нередко сливались в единое большое — не на основе федерации, а на основе поглощения и полного сращения в унитарную державу»24. Напомнив, как из десятков раздробленных и враждовавших между собой герцогств, графств, княжеств, королевств и т.п. в итоге путем «срастания политических швов» возникли единые Великобритания, Италия, Испания, Франция и другие европейские государства. Ильин подчеркивает, что во всех этих случаях малые государства объединялись, но не путем федерирования, а путем поглощения одного из них или слияния с ним. В ходе исторического процесса нации ассимилировались, период политической дифференциации и конфликтов подходил к концу и в итоге устанавливалась унитарная форма государственного устройства. «Глупо и смешно говорить, — пишет Ильин, — что унитарная форма государства уходит в прошлое. Нелепо утверждать, что все современные "империи" распадаются: ибо одни распадаются, другие возникают. Так всегда и было: вспомним хотя бы историю Испании, Португалии, Голландии, Англии, Германии, Турции и Италии»25.
Критически оценивал Ильин и попытки ряда государств обрести федеративное начало, особенно если это делалось не органическим путем, а «искусственно и подражательно» насаждалось сверху. В качестве примеров такого рода «псевдо-федераций» он называл некоторые государства Центральной и Южной Америки, освобождавшиеся от испанского или португальского колониального господства и пытавшиеся подражать Соединенным Штатам. В американской конституции,
23 Там же. С. 103.
24 Ильин И.А. Указ. произв. С. 208.
25 Там же. С. 209.
полагали политики этих стран, «дан якобы идеальный образец для всех времен и народов, обеспечивающий всякой стране государственную мощь и хозяйственный расцвет. На самом деле это подражание новой моде приводило или к длительному и кровавому разложению политической и национальной жизни, или же к унитарному государству с автономными провинциями»26. Федералистские попытки федерирования были предприняты в Аргентине, Боливии, Бразилии, Венесуэле, Доминиканской Республике, Колумбии, Коста-Рике, Мексике и Чили, тогда как политические предпосылки для установления федеративного строя, по словам Ильина, имелись лишь в Аргентине и Бразилии. «Созерцая судьбу этих псевдо-федераций, приходишь к двум главным выводам: 1. Федеративный строй имеет свои необходимые государственные и духовные предпосылки; 2. Где этих жизненных предпосылок нет, там введение федерации неминуемо вызывает вечные беспорядки, слепую провинциальную вражду, гражданские войны, слабость и культурную отсталость народа»27.
Рассматривая возможности и перспективы становления и развития федерализма в России («Федерация в истории России»), Ильин отмечал, что исторически наша страна пережила как минимум четыре эпохи, во время которых для установления федеративного строя налицо были все предпосылки: в Киевский период, до татарского нашествия (1000-1240); в Суздальско-Московский период, под татарским игом (1240-1480), в эпоху Смуты (1605-1613), в 1917 г. в период февральской революции. Однако в первый период «договорное начало оказалось не по силам Руси, в федерации нет спасения, надо искать спасения в единодержавии (унитарном начале)»28. Во второй период «Россия была спасена от татарского ига, объединена, замирена и возвеличена не федеративной, а унитарной и авторитарной государственностью. Договорное единство вторично не удалось русским»29. В третий период Смута была преодолена за счет восстановления «авторитарной и унитарной монархии». В четвертый же период власть «была захвачена революционной диктатурой, которая и водворила постепенно в стране "единство", но единство антинациональное и противогосударственное, единство без Родины, вне права, вне свободы, единство террора и рабства с тем, чтобы наименовать эту унитарную тиранию "федеративным" государством и тем самым надругаться сразу и над федеративной, и над унитарной формой государственности»30. «Надо быть совсем близоруким и политически наивным человеком, — заключает Ильин, — для того, чтобы воображать, будто эта исторически доказанная тысячелет-
26 Там же. С. 210.
27 Там же. С. 213.
28 Там же. С. 247.
29 Там же. С. 248.
30 Там же. С. 250.
няя неспособность русского народа к федерации сменилась ныне в результате долгих унижений и глубокой деморализации искусством строить малые государства, лояльно повиноваться законам, блюсти вечные договоры и преодолевать политические разномыслия во имя общего блага. На самом деле имеются все основания для того, чтобы предвидеть обратное»31.
Развернутое обоснование Ильиным невозможности возникновения федерализма в России, его несовместимости с отечественным социопо-литическим опытом, а также предупреждение об опасности отторжения договорных начал в сфере национально-государственного строительства содержатся в работе «О русской культуре». Как полагает автор, объяснением того, что федеративная система в России не прижилась и не функционировала, могут служить следующие обстоятельства:
«I. Чем больше государство в плане численности населения и территории, тем труднее дается ему неавторитарное объединение и образование федеративной демократии. (Государство с 160 млн населения и площадью в 21 млн км2, каким была Россия к началу первой мировой войны 1914 года, должно было преодолеть немалые трудности, чтобы встать на путь федерализма и демократии.)
II. Чем пестрее национальный состав страны, чем она многоязычнее, чем дифференцированнее в религии, обычаях, добывании хлеба, климате, тем труднее создать федеративное государство и исключить авторитарный элемент. (Россия по своему национальному составу одно из самых дифференцированных государств мира.)
III. Чем чаще государство бывает исторически вынуждено вести длительные и тяжкие воины, тем существеннее становится в процессе его созидания элемент авторитарности. надо только запомнить, что армия как таковая вообще требует авторитарной дисциплины и что подготовка к войне и ведение войны авторитарно; демократический Древний Рим, например, в случае войны назначал на военное время диктатора»32.
Следовательно, размышляет Ильин, если принять во внимание особенности и условия, в которых происходил генезис российской государственности, — пространственную протяженность, равнинный характер местности, большую отдаленность населенных пунктов друг от друга, национальную и культурную дифференциацию, постоянную необходимость вести войны, татарское иго, индивидуалистический характер славян и т.д., то «сразу же бросается в глаза, что у русских были достаточно веские основания оставить в стороне дальнейшие федеративные эксперименты и прибегнуть к централистски-объединительной
31 Там же.
32ИльинИ.А. Собр. соч.: В 10 т. / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 1993-1998. Т. 6. Кн. II. С. 576.
авторитарной форме, преодолеть тем самым все попытки и трудности, связанные с учреждением вечной диктатуры, и, насколько возможно, придерживаться на пути своем легитимной монархии»33. Однако, как пишет ученый, опыт первых столетий отечественной истории был чреват тяжелыми последствиями и довольно впечатляющ, чтобы его так просто отвергнуть. Ведь по существу федеративная система предполагает развитие таких свойств и таких способностей, которых русскому человеку недостает. При этом, по Ильину, речь идет «не только о своеобычности, своеобразии, праве думать за себя, но и о возможности повелевать своими собственными пристрастиями; нецелесообразно определять компетенцию союза, лояльно соблюдать координацию и субординацию; защищать посредством сплоченности самостоятельность членов и сплоченность защищать посредством самостоятельности членов. Это целое искусство, которое не каждому народу по силам. По крайней мере русскому оно не подходит»34.
Если же, заключает Ильин, «вообще обозреть историю народов, то приходишь к такому основному выводу: без дисциплины не может быть никакого сообщества, никакого правопорядка, никакого государства; есть народы, которым нужная дисциплина удается в автономной форме, но есть и другие, которым нужная дисциплина удается только в гетерономной, т.е. авторитарной, форме; первые могут следовать федерализму без разложения и смут и строить демократию без риска поддаться демагогии, узурпации, тирании, другие этого не могут; нам неизвестно — уже не могут или еще не могут, это покажет история»35.
Каким же виделся Ильину идеал будущего государственного устройства России? В статье «О сильной власти» (31 января 1951 г.) он писал: «Государственный строй новой России должен быть по форме унитарным, а по духу федеративным. Единство державы и центральной власти не может зависеть от согласия многих отдельных самостоятельных государств (областных или национальных); это развалит Россию. Но единая и сильная центральная власть должна выделить из сферы областной и национальной самостоятельности и насытить всенародное единение духом братской солидарности»36.
При этом Ильин («Творческая идея нашего будущего») отнюдь не отрицал необходимость введения широкой культурной автономии, развития принципов самоуправления: «Автономия национальных областей в смысле культурном должна быть утверждена принципиально и проведена на деле», «Принципу самоуправления должно быть уделено
33 Там же. С. 576.
34 Там же. С. 577.
35 Там же.
36ИльинИ.А. Собр. соч.: В 10 т. / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 1993-1998. Т. 2. Кн. I. С. 576.
место всюду, где это осуществимо без особого вреда; в особенности же в сфере бытовой, культурной, религиозной и благотворительной»37.
Наиболее же завершенный вид концепция будущего государственно-территориального устройства России Ильина находит в его «Проекте Основного Закона Российской Империи». Так, в статье 3 автор пишет: «Российское Государство едино и нераздельно. Оно имеет единый состав граждан, определенный законом; единую, законом очерченную территорию; единую государственную власть, строение коей устанавливается Основным Законом; единый свод законов, в который включаются и все местные своды.
Всякое произвольное выхождение граждан из состава государства, всякое произвольное расчленение территории, всякое образование самостоятельной или новой государственной власти, всякое произвольное создание новых, основных или обычных законов объявляется заранее недействительным и наказуется по всей строгости уголовного закона как измена или предательство»38.
Вместе с тем Ильин видит Россию многонациональным государством, предполагающим равенство всех народностей и сохранение их культурной самобытности: «В Российское Государство входят граждане различных и многих народностей. Каждая из этих народностей имеет право на культурную самобытность и обязана России верностью. Российское Государство не знает бесправных наций в своем составе и требует от каждой народности братского единения с другими. Национальная вражда и ненависть объявляются разрушительными и пре-ступными»39.
Наряду с этим Ильин настаивает на развитии в стране самоуправления: «.все проявления народной жизни и все потребности и нужды русского народа, которые могут быть без вреда для народа и Государства удовлетворены самодеятельностью и самоуправлением населения, — должны быть предоставлены этому самоуправлению»40.
А вот каким видится Ильину переход от советской, весьма негативной, с его точки зрения, практики национально-государственного строительства к более оптимальной: «Административное деление Российского Государства на "области", "автономные республики", округа и т. п., остающееся в наследство от революционно-коммунистической эпохи, временно сохраняется. Все такие административные деления переименовываются в Наместничества и объявляются все одинаково неотделимыми частями единой России равноподчиненными Российской Государственной Власти»41.
37 Там же. Т. 7. С. 497.
38 Там же. С. 510.
39 Там же. С. 512.
40 Там же. С. 567.
41 Там же. С. 568.
Важность развития России именно на основе унитарной модели неоднократно подчеркивалась Ильиным, причем не только во внутриполитическом плане. Особое значение государственное единство России, по его мнению, представляет для других прежде всего соседних стран и народов. «...Россия есть не случайное нагромождение территорий и племен, и не искусственно слаженный "механизм" "областей", но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся ОРГАНИЗМ, не подлежащий произвольному расчленению. Этот организм. есть географическое единство, части которого связаны хозяйственным взаимопитанием; этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, исторически связавшее русский народ с его национально-младшими братьями — духовным взаимопитанием; он есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне; он есть сущий оплот европейско-азиат-ского, а потому и вселенского мира и равновесия... Расчленение его явилось бы невиданной еще в истории политической авантюрой, гибельные последствия которой человечество понесло бы на долгие времена»42.
* * *
Оценивая теоретическое наследие русского зарубежья, нельзя не согласиться с тем, что вопрос «Чем объяснить наше прошлое?», бывший одним из самых мучительных для первого поколения русских эмигрантов, стал остро драматическим и для нынешнего поколения. Распад Советского Союза, который в глазах многих эмигрантов и был собственно Россией, долго сохранявшаяся, уже в рамках Российской Федерации, инерция этого распада, с трудом преодолеваемая в самые последние годы, — все это заставляет нас вновь и вновь обращаться к осмыслению не только оснований российской государственности, но и самих пружин нашего исторического бытия.
«Родина, — писал русский эмигрант В. Вейдле, — это не территория плюс народонаселение и даже не просто семья и родной дом. Россия — это духовное, умопостигаемое целое, меняющееся во времени, да и окрашенное для каждого слегка по иному, но все же очерченное с достаточной ясностью и пребывающее не в прошлом только, но и в связи будущего с прошлым. Связь требуется восстановить. Восстановление преемственности невозможно без пересмотра тех нелепых оценок, которыми так долго заграждался путь этому близкому нашему прошлому, без тщательного ознакомления с тем, что было им сделано, как и с тем, что было сделано в русском зарубежье, по мере сил продолжавшим его. Преемственность не состоит в повторении пройденного. Искать надо в прошлом не образцов для подражанья и не мыслей, с которыми заранее
42 ИльинИ.А. Собр. соч.: В 10 т. / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 1993-1998. Т. 2. Кн. I. С. 326-327.
согласен, а "пищи для ума", и тут, в нашем и недавнем, легче ее будет найти, чем где бы то ни было. Через это близкое ведет путь и к пониманию более далекого. Преемственность восстановима только в выборе, в борьбе, только путем усвоения одного и отбрасыванья другого. Нельзя утвердить ее, продлить, передать будущему, не прибавив к старому ничего нового. Но чтобы прибавить, надо знать, к чему прибавлять»43. И, безусловно, напряженные размышления мыслителей русского зарубежья о природе и основаниях отечественной государственности не могут быть нами проигнорированы в непростом деле совершенствования и развития федеративных отношений в современной России.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998.
2. Бердяев Н.А. Судьба России // Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 1997.
3. Быть ли России великой? // Новое время. 1911. 26 февр.
4. ВейдлеВ. Безымянная страна. Р.,1968.
5. Власть и реформы. От самодержавия к советской России. СПб., 1996.
6. Гессен С.И. Правовое государство и социализм // Гессен С.И. Избранные сочинения. М., 1998.
7. ИльинИ.А. Собр. соч.: В 10 т. / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы. М., 1993—
1998.
8. Кокошкин Ф.Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917.
9. Несостоявшийся юбилей. М., 1992.
10. Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991.
11. Сорокин П.А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья: Н.А. Бердяев, Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, П.А. Сорокин, Г.П. Федотов, Г.В. Флоровский / Сост. М.А. Маслин. М., 1990.
12. Степун Ф.А. Чаемая Россия / Сост. и послесловие А.А. Ермичева. СПб., 1999.
13. Федерализм: теория и история развития (сравнительно-правовой анализ). М., 2000.
14. Федотов Г.П. Будет ли существовать Россия? // Федотов Г.П. Собр. соч.: В 12 т. Т. 2: Статьи 1920-30-х гг. из журналов «Путь», «Православная мысль» и «Вестник РХСД» / Сост., примеч. С.С. Бычков. М., 1998.
15. Хильдермаер М. Российский «долгий XIX век»: «особый путь» европейской модернизации? // Ab Imperio. 2002. N 1.
16. Чернов В.М. Марксизм и славянство (К вопросу о внешней политике социализма). Пг., 1917.
17. Kappler A. Russland als Yielyoelkerreich. München, 1992.
43 Вейдле В. Безымянная страна. П., 1968. С. 28-29.
