CC BY
37
УДК 342.56
ПРОБЛЕМЫ ЭВОЛЮЦИИ КАРАТЕЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ ГОСУДАРСТВА В ПЕРИОД СТАНОВЛЕНИЯ НЭПА: НА ПРИМЕРЕ ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ
© Евгений Александрович СОСЕДОВ
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, доцент кафедры уголовного права и процесса; Тамбовский областной суд, председатель, тел. 8-910-851-62-62
Исследование посвящено проблемам становления карательной политики государства как определяющей характеристики эволюции системы судов в Советской России периода нэпа, на примере судов Тамбовской губернии.
Ключевые слова: судебная система; карательная политика государства; правоприменительная практика; губернский суд; новая экономическая политика.
Современная правовая действительность обусловливает особый исследовательский интерес к проблеме формирования действенной карательной политики государства, одним из определяющих моментов которой являются преобразования в судебной сфере. Подобное соотношение носит опосредованный характер, т. к. именно наличие единообразной, устойчивой правоприменительной практики судебных органов способствует выходу Российского государства из кризиса и выступает своего рода катализатором проводимых социально-экономических реформ.
Иными словами, в условиях резкого изменения государственного, экономического и общественного строя неизбежно претерпевает изменения карательная политика госу-
дарства. Она наполняется новым содержанием, не всегда отвечающим общественным ожиданиям [1].
Ярким примером представленного подхода может служить процесс реформирования судебной сферы в период новой экономической политики, осуществлявшейся в советской России в 1922-1928 гг. Новая экономическая политика провозгласила в качестве наиболее действенной меры, способствующей выходу России из кризисной ситуации, признание капиталистического способа производства, выразившегося в восстановлении товарно-денежных отношений, привлечении иностранных инвестиций, разрешении частной собственности и наемного труда.
Осуществление нэпа определяло необходимость в условиях хозяйственно-экономической разрухи и социально-политической нестабильности защитить подобные отношения со стороны государства, обеспечивая правовые основы предпринимательской деятельности и предоставляя гражданам соответствующие гарантии, особое место в реализации которых занимало именно судопроизводство.
Неотъемлемой частью означенного процесса призвано было стать формирование стабильной карательной политики государства посредством совершенствования системы судов и корректировки уголовного законодательства.
Представляя собой наиболее яркий пример социально-экономической действительности того времени, Тамбовская губерния оказалась в центре осуществлявшихся политических преобразований, что позволяет выделить принципиальные черты формировавшейся карательной политики, осуществлявшейся судебными органами на местах.
Будучи инструментом в руках государства и проводя политическую линию господствующего класса, суд периода нэпа был призван скорректировать существовавшую карательную политику, т. к., по выражению
Н.В. Крыленко, именно в этот период из рук государственной власти выпал руль по управлению судебной политикой [2, с. 205].
О подходе советского государства в сфере уголовного судопроизводства, реализуемого в Тамбовской губернии 20-х гг. прошлого столетия через Губернский суд и уездные судебные органы, свидетельствуют архивные материалы и публичные выступления соответствующих должностных лиц, выражающие государственно-декларируемые
подходы.
В частности, представляется необходимым сослаться на содержание выступления председателя Тамбовского губернского суда Брук на заседании пленума Губсуда в декабре 1924 г., в котором указывалось, что «самым главным моментом нашей работы является наша карательная политика, на которой строится наше советское государство. ...В карательной политике самое главное целесообразность, и при этом надо иметь в виду классовый подход и уметь проявлять поли-
тическое чутье. Кроме того, не должно быть отрыва от партии и партийной работы» [3].
Подобное воздействие партийной идеологии на деятельность судов ярко иллюстрирует точка зрения губернского прокурора Козловского, высказанная на совещании административных работников Тамбовской губернии в январе 1925 г., сводящаяся к тому, что преступления вообще тормозят развитие советской мощи, следовательно, необходимо принимать решительные меры к искоренению этого зла. Но это не дает права, и даже не рекомендуется, прибегать в подобных случаях к суровой мере наказания сразу, а нужно точно выяснить положение как совершенного преступления, так и совершившего таковое. «В подобных случаях не может иметь место чиновничье применение сухих статей закона, и этот уклон в сторону жестоких репрессий надо изжить. .С преступностью нужно бороться и ее искоренять, но не путем жестоких репрессий, а путем поднятия культурного и воспитательного уровня массы. . И лишь революционная законность может служить звеном связи с населением» [4].
Подобная позиция представляется своеобразным ориентиром для функционирования судебной системы в целом, о чем свидетельствует высказанный прокурорским работником в заключительном слове призыв, считать 1925 год - годом ударной работы по проведению в жизнь революционной законности, где органы прокуратуры призваны упорно бороться с проявлением революционной целесообразности [4].
В целом период осуществления новой экономической политики можно назвать временем революционной романтики. В качестве подтверждения представляется возможным привести высказывания ответственных партийных и прокурорских работников Тамбовской губернии, призывавшие отказаться от «революционной целесообразности», нередко граничащей с нарушениями закона и влекущей за собой самоуправство и произвол», и предлагавшие бороться за проведение в жизнь принципа «революционной законности» [5].
Рассматривая карательную политику судебных органов Тамбовской губернии в целом, в период с 1923 г. до июля 1928 г., когда Тамбовская губерния была реорганизована и
вошла в состав ЦЧО, представляется возможным охарактеризовать ее как либеральную даже в рамках действовавших в тот период времени Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов.
В частности, либерализм проявлялся в значительном количестве лиц, оправданных по приговору суда, а также и в периодически объявлявшихся общих амнистиях, и в амнистиях частных, в назначении наказания, либо не связанного с лишением свободы, либо к небольшим ее срокам.
В качестве подтверждения целесообразно привести статистические данные, в соответствии с которыми, например, в 1923 г. по решениям народных судов Тамбовской губернии было оправдано 12260 человек (или 29,32 % от общего количества лиц, дела в отношении которых были рассмотрены); в 1924 г. - 13045 лиц (22,26 %); в 1925 г. -6417 (27,68 %); за 9 месяцев 1926 г. - 4919 (31 %) [5, д. 1261, л. 71].
При этом следует учесть, что общереспубликанская норма в 1925 г. составляла 26,2 %, т. е. судебная политика Тамбовской губернии не была исключением.
Другим показателем, характеризующим карательную политику периода нэпа, может являться анализ основных видов наказания, применяемых судами Тамбовской губернии в 1925-1926 гг. (табл. 1) [5, д. 1261, л. 75-76].
Приведенные данные позволяют определить, что либеральный подход к назначению наказания не был исключением для Тамбовской губернии, а был явлением, характерным для всей РСФСР периода нэпа.
Придавая принципиальное значение проблемам назначения наказания, и их воздействию на формирование карательной по-
литики в целом, судебные органы Тамбовской губернии периодически обсуждали их на заседаниях пленума Губсуда и совещаниях судей.
В частности, в начале 1925 г. на очередном заседании пленума Губсуда речь шла о карательной политики судебных органов губернии. В докладе запасного судьи Губсуда Суркова о деятельности судебно-следственных учреждений Моршанского уезда указывалось, что «взятая нарсудами классовая линия» в целом верна, но имеются недостатки. В качестве примера было приведено решение «по делу по обвинению чернорабочих в краже четырех пучков лыка с железнодорожной платформы, обвиняемые приговорены к принудительным работам на 2 месяца, хотя кража ничтожна и совершена по нужде» [6].
Однако имели место мнения о недопустимой либерализации карательной политики. В частности, народный судья Дежурной камеры г. Моршанска Коновалов говорил о некоторой несогласованности карательной политики народных судов и Губсуда, обвинив последний, что он «проявляет слишком большую мягкость и в некоторых случаях проявляет непонимание внешних условий» [6].
Резюмируя высказанные на пленуме точки зрения, было предложено нарсудам губернии обращать главное внимание на вопросы карательной политики. «Именно успеть взять правильную линию в этом отношении и не избирать слишком суровых наказаний, т. к. главный контингент обвиняемых по уголовным делам в настоящее время -рабочие и крестьяне. Часто суды не учитывают всех обстоятельств дела и назначают наказания, не соответствующие содеянному.
Таблица 1
Анализ основных видов наказания, применяемых судами Тамбовской губернии в 1925-1926 гг.
Виды наказаний 1 полугодие 1925 г. 1 полугодие 1926 г. Общереспубл. норма
условное л/свободы 1174 (18,3 %) 1137 (14,62 %) 22,7 %
до 6 мес. л/свободы 1229 (19,14 %) 2183 (28,21 %) 15,3 %
до 1 года л/свободы 276 (4,3 %) 418 (5,4 %) 5 %
до 2 лет л/свободы 96 (1,5 %) 126 (1,6 %) 3,7 %
до 5 лет л/свободы 19 (0,3 %) 24 3 %
до 10 лет л/свободы 1 1 0,8 %
принудит. работы 878 (13,5 %) 1057 (15,59 %) 15,8 %
имущ. взыскания 2612 (40,7 %) 2709 (34,84 %) 29,8 %
обществ. порицан. 132 (2,05 %) 109 (1,4 %) -
проч. наказания 4 13 3,8 %
. Необходимо индивидуализировать наказание, широко применять ст. 36 УК, внимательно учитывать нужду и темноту. Только такой подход ведет судей к правильному пониманию карательной политики и закона» [6].
Провозглашая особую значимость единой судебной практики, способствующей смягчению карательной политики, высшие судебные инстанции направляли на места соответствующие директивы, требующие своеобразного «одобрения» на местах.
В частности, одним из вопросов февральского 1925 г. пленума Губсуда являлась «проработка» директивного письма уголовно-кассационной коллегии Верховного суда РСФСР от 14 января того же года за № 1, которое было направлено во все губернские суды России.
Определяя степень его важности, председатель Губсуда Брук подчеркнул, что «в этом письме - коренная ломка нашей прежней карательной политики. До сих пор судьи все опасались, что они слишком мягко наказывают, и не учитывали при этом тех условий, которые толкнули на преступление. При Наркомюсте в настоящее время работает комиссия с целью снижения санкций статей Особенной части УК». Он призывал прокуратуру «принимать меры к прекращению дел в тех случаях, когда это возможно, не доводя их до суда» [7].
Определяя в качестве первостепенной цели исправление лица, совершившего противоправное деяние и предупреждение преступности, заместитель председателя Губсу-да Прокопчик утверждал, что «карательная политика не имеет в виду возмездия». В этой связи следует особо «ценить свободу человека». Мотивируя собственную точку зрения, тамбовский судья указывал, что «если украл по нужде и несознательности, надо давать не годы, а месяцы. Места лишения свободы страшно переполнены, что вынуждает ходатайствовать о частных амнистиях». Следующий момент, на который, по его мнению, нужно обратить внимание, это «осторожное применение правопоражения. Не следует применять его так широко. Высылка тоже должна быть применяема с большой осмотрительностью и главным образом к лицам, чуждым классовой принадлежности, но не к рабочим и крестьянам, для которых она создает лишнюю почву для преступлений» [7].
Примечательной в этой связи является идеологическая подоплека вышеозначенного подхода, свойственного карательной политике всего советского государства, а именно, принципиальной идеологизированности, позволяющей строить судебную систему на основе «революционной целесообразности», а отнюдь не законности.
Распространение подобного судебного усмотрения, построенного на основе «классовой близости» и «классовой чуждости», порождало в судебной среде и более ортодоксальные подходы, отрицавшие необходимость либерализации карательной политики. Например, судья Тамбовского Губсуда Прохоров настаивал на возможных перегибах, сопровождающих снижение наказания и применение более мягких мер, обосновывая это тем, что население еще слишком малоразвито, чтобы такие меры привели его к осознанию преступности.
Идеологическое вмешательство в судопроизводство вызвало к жизни практику указаний местных партийных и советских органов, не способствовавших формированию единой карательной политики государства.
В качестве примера можно привести точки зрения уполномоченного Губсуда по Моршанскому уезду Прошина, народных судей Марченко и Родионова, которые, характеризуя реальное положение дел, говорили о том, что уездные исполкомы Советов, будучи недовольными мягкой политикой народного судьи, могут «не представить его вновь к утверждению», «нарсудье приходится считаться с местной властью, благодаря связи с ней», что «письмо обязывает дать уточненные директивы, согласуя их с Губко-мом и Губисполкомом» [7].
Стремясь преодолеть подобные тенденции, советское правительство требует твердого проведения революционной законности и дисциплины в трудовые массы. Своеобразное обоснование данных директив на местах в частности выразилось в требовании, что «каждый судебный работник должен помнить, что суд есть орган не только классовой борьбы за общественный порядок, не только орган расправы - государственного управления, но и проводник революционной законности...» [8].
Усиление карательной функции судебных органов Тамбовской губернии нашло
свою оценку со стороны руководства НКЮ РСФСР, Верховного суда РФ, о чем свидетельствуют материалы резолюции по итогам объединенного совещания в апреле 1927 г.
В частности, было отмечено, что «в карательной политике Губсуда и народных судов, начиная с 1924 г., все время замечается повышение процента безусловного лишения свободы и понижение условных приговоров, причем та и другая категория мер социальной защиты превышают средние нормы по Республике. Наряду с некоторой жестокостью карательной политики в 1926 г. замечается ослабление применения мер репрессий по такой ударной категории дел, как растраты, а именно: условные приговоры во 2-м полугодии в нарсуде выросли с 23,6 % до 35,4 %, а в Губсуде - с 14,3 % до 18,2 %. Сроки же лишения свободы всех категорий понизились или остались без перемен и лишь в одном случае в Губсуде (от 6 месяцев до 1 года лишения свободы) повысились на 3,1 %.
Кроме того, в народных судах во 2-м полугодии 1926 г. начали довольно часто применяться принудительные работы по делам об умышленном убийстве (14,2 %), что также не может быть признано нормальным еще и потому, что принудительные работы в губернии организованы слабо. Имущественные взыскания в нарсудах в течение трех последних лет хотя и снижаются, но все еще остаются выше республиканской нормы (35,1 %, а по Республике - 31,1 %)» [9].
Подобная практика колебаний в карательной политике, выражающейся, с одной стороны, в общей жестокости, а с другой - в необоснованном ослаблении там, где бы этого происходить не должно, свидетельствовала о том, что суды в данный период представляли собой неотъемлемую часть исключительно идеологизированного государственного аппарата, находящегося в прямой зависимости от осуществляемой государственной политики.
Ярким подтверждением подобных суждений может служить точка зрения, высказанная на очередном расширенном пленуме Губернского суда, временно исполнявшего обязанности председателя Губсуда Егорова, сводящаяся к тому, что «одной из отличительных черт советского уголовного законодательства от законодательства буржуазного является та гибкость и эластичность законо-
дательства, которая изложена в наших кодексах. Эта эластичность позволяет нам в зависимости от видов и значения преступлений применять действующие законы, чтобы они в полной мере отражали нашу общую линию политики в данный момент. . Иногда по совершенно аналогичным преступлениям в зависимости от времени и проводимой в это время политики назначались совершенно различные наказания» [10].
В силу высказанных соображений представляется возможным говорить о карательной политике периода нэпа как об элементе идеологически обоснованной политики всего советского государства, где лояльное отношение к власти, а не профессионализм и законность являлись условием деятельности советских судов. В этой связи стремление закрепить в качестве основных принципов карательной политики единство построения и организации судебной системы, а также утверждение закона в качестве основного источника права, было призвано в начале реализации новой экономической политики обеспечить законность, освободив ее от рамок революционной целесообразности. Подобные стремления имели половинчатый характер, выразившийся в возвращении к интуитивному пониманию права, обоснованному партийной необходимостью и целесообразностью, что в дальнейшем позволило перейти от свертывания нэпа к формированию репрессивного аппарата, ставшего опорой сталинского режима.
В русле представленных суждений следует указать на исключительный исторический опыт данного периода, выражающийся в предпочтении продуманной либеральной политики, осуществляемой судебной властью, позволяющей обеспечить стабильность социально-экономических процессов в государстве и содействовать формированию правосознания общества, высшей ценностью которого будут являться не политические пристрастия, а права и свободы каждой отдельно взятой личности.
1. Селезнева М. В. Стабильность карательной политики государства - залог успеха в борьбе с преступностью. иЯЬ: www.samoupravlenie.ru. Загл. с экрана.
2. Крыленко Н.В. Судоустройство РСФСР. М., 1924.
3. Приложение к протоколу № 12 заседания пленума Губсуда от 9, 11 декабря 1924 г. // ГАТО (гос. арх. Тамбовской области). Ф. Р-524, оп. 1, д. 3, л. 106 об.
4. Протокол губернского совещания административных работников Тамбовской губернии с 15 по 18 января 1925 г. // ГАТО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 681. Л. 142.
5. ГАТО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 691. Л. 124об.-134.
6. Приложение к протоколу № 1 заседания пленума Губсуда от 16-17.01.25 г. // ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 357. Л. 15.
7. Приложение к протоколу пленума Губсуда от 11-12 февраля 1925 г. за № 2 // ГАТО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 967. Л. 33-41; Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 357. Л. 56-57об.
8. Протокол № 16 заседания пленума ТГС от 21.10.26 г. // ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 542. Л. 84-89об.
9. Копия резолюции объединенного совещания Управления прокуратуры Республики, Отдела судебного управления Народного Комиссариата Юстиции, Верховного Суда РСФСР от 20 апреля 1927 г. по докладу о деятельности Тамбовского губернского суда и о работе прокуратуры Тамбовской губернии // ГАТО. Ф. Р-1. Оп. 1. Д. 1678. Л. 15-15об.
10. Протокол № 17 расширенного заседания пленума Тамбовского Губсуда от 25 августа 1927 г. // ГАТО. Ф. Р-524. Оп. 1. Д. 715. Л. 271-275об.
Поступила в редакцию 17.04.2011 г.
UDC 342.56
PROBLEMS OF EVOLUTION OF STATE PUNISHMENT POLICY DURING NEP: ON EXAMPLE OF TAMBOV PROVINCE
Yevgeniy Aleksandrovich SOSEDOV, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Associate Professor of Criminal Law and Process Department; Tambov Regional Court, Chairman, tel. 8-910-851-62-62 The research is devoted to the problems of development of state punishment policy as determinating characteristics of evolution of court system in Soviet Russia during NEP on example of courts of Tambov province.
Key words: court system; punishment policy of state; law using practice; provincial court; new economic policy.
