CC BY
60
УДК 316.344.42
Вестник СПбГУ. Сер. 12. 2011. Вып. 1
Д. О. Крюков
ПРОБЛЕМА ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ НАУЧНОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТ В РОССИИ
В современном российском обществе в процессе осуществления социально-экономических реформ и трансформации существующей системы властных отношений происходит периодическая смена политической элиты. В условиях плюрализма ее состав обновляется за счет представителей других групп, в том числе элиты научной. Таким образом, можно говорить о существовании процесса взаимодействия научной и политической элит в современном российском обществе, протекающего в форме рекрутации состава правящей элиты из числа представителей научного сообщества.
Если использовать терминологию классиков-элитистов и употребить понятие «контр-элита», можно утверждать, что ее состав на протяжении постсоветского периода времени формировался из числа специалистов в области экономики, военных (включая представителей различных силовых структур и ведомств), а также ученых.
Как свидетельствуют биографические данные членов элитных групп, собранные за период с 1989 по 2002 г. в эмпирической базе исследований, проведенных сектором изучения элиты Института социологии РАН, среди лиц, интегрированных в состав властных структур различного уровня и ставших профессиональными политиками, значительную часть составили бывшие университетские профессора и научные сотрудники.
Если использовать сравнительно-исторический подход при анализе различных источников, то можно прийти к следующим выводам.
1. Б. Н. Ельцин стремился вводить в собственное окружение молодых ученых, блестяще образованных городских политиков, экономистов, юристов. Несмотря на то, что элиту всегда составляли наиболее образованные члены общества, в 90-е годы прошлого столетия произошло дальнейшее стремительное повышение образовательного уровня ее представителей. Президентская команда Б. Н. Ельцина более чем на половину состояла из докторов наук. Среди членов правительства и лидеров политических партий также было значительное число тех, кто имели ученую степень.
2. В составе политической элиты существенно снизилась доля сельских жителей.
3. Произошли изменения не только в уровне образования представителей элиты, но и в его характере:
— политическая элита периода правления Л. И. Брежнева являлась преимущественно технократической; подавляющее большинство руководителей партии и государства 80-х годов имели инженерное, военное или сельскохозяйственное образование;
— в период правления М. С. Горбачева в составе политической элиты произошло снижение числа технократов, но не за счет прироста числа гуманитариев, а за счет увеличения доли партийных работников, получивших высшее партийное образование;
— резкое уменьшение в составе политической элиты числа лиц, получивших техническое образование (почти в 1,5 раза) произошло при Б. Н. Ельцине; данный
© Д. О. Крюков, 2011
процесс проходил в таких условиях образовательной системы в России, когда большинство вузов имело технический профиль;
— отличительной чертой российской политической элиты периода начала правления В. В. Путина стало сокращение доли «интеллектуалов», имеющих ученую степень (при Б. Н. Ельцине — 52,5%, при В. В. Путине — 20,9%) на фоне массового рекрутирования на государственную службу представителей силовых структур;
— преобладающее количество членов научной элиты, которые участвовали в ре-крутации состава политической элиты современного российского общества, имели гуманитарное образование, как правило, экономическое и юридическое [5, с. 264].
Таким образом, на основании анализа эмпирических данных, представленных сектором изучения элиты Института социологии РАН, можно заключить следующее.
1. Контр-элита, участвовавшая в формировании российской правящей элиты периода президентского правления Б. Н. Ельцина, состояла, в основном, из представителей научной элиты.
2. Контр-элита, которая участвовала в формировании российской правящей элиты периода президентского правления В. В. Путина, главным образом, из представителей «военной» элиты, в том числе различных силовых структур и ведомств.
3. Процесс взаимодействия научной и политической элит в современном российском обществе, происходящий, в том числе, в форме рекрутации правящей элиты за счет представителей научной, имел наибольшую интенсивность в период с 1989 по 2000 г.
4. Преобладающее большинство членов научной элиты, которые участвовали в рекрутации состава политической элиты современного российского общества, имели, по большей части, гуманитарное образование, а именно: экономическое, юридическое, были обладателями степеней кандидатов и докторов наук.
Одновременно с представителями науки, связавшими свою деятельность с властью непосредственно, значительное количество ученых, преимущественно экономистов, политологов, социологов и психологов, вовлечены в политический процесс опосредованно — в качестве научных советников, консультантов, политических технологов, имиджмейкеров, экспертов различных политических партий и движений. У ряда исследователей рассматриваемой проблемы большую настороженность вызывает именно укрепившаяся тенденция переориентации части представителей научной элиты на оказание аналитических услуг политикам в коммерческой форме. Так, например, бывший член Президентского совета Л. В. Смирнягин обращает внимание на тот факт, что большинство аналитиков обслуживают политические команды — кто прямо, поступив на службу в соответствующие структуры, кто косвенно, извне, сделав аналитику предметом коммерции, остальные работают на исследовательские институты, в том числе, зарубежные. Результатом является то, что общественность постепенно все дальше отстает от политиков в знании о самой себе [8, с. 89-96].
При этом один из парадоксов подобной ситуации, по мнению А. С. Кислицына, заключается в том, что «науку, то есть рациональное знание, используют для того, чтобы воздействовать на подсознание больших групп людей, стимулировать иррациональные мотивы их поведения» [4, с. 263].
В качестве наглядной иллюстрации подобной ситуации можно рассмотреть президентскую кампанию на выборах 1996 г. В ходе избирательной кампании усилия лучших «политических технологов» и «электоральных инженеров» в течение достаточно корот-
кого срока привели к кардинальному изменению общественного мнения в отношении Б. Н. Ельцина, который, согласно всем объективным показателям, неминуемо должен был проиграть по причине целого ряда допущенных крупных политических просчетов.
Формы участия представителей «научной» элиты в политическом процессе: основные типы ученых политиков
Следует обратить внимание на тот факт, что при выделении ряда типичных качеств и характеристик ученых, в той или иной форме принимающих участие в политическом процессе, данная категория представителей «научной» элиты продолжает оставаться достаточно неоднородной не только по своему составу, но и по тому положению, которое они занимают.
Американский исследователь политического поведения З. Бауман выделяет два типа интеллектуалов, принимающих участие в политической деятельности: «ученые-законодатели» и «ученые-переводчики». Функция представителей первого типа заключается в разработке моделей общественного устройства. Функция представителей второго типа состоит в том, чтобы облегчать взаимодействие между участниками политического процесса [16, с. 93]. Одновременно с этим Х. Дженкинс-Смит определил три формы участия ученых в политическом процессе, а также соответствующие им типы. Можно утверждать, что та или иная форма и соответствующий ей тип, находятся в состоянии определенной иерархии по отношению к остальным. Наиболее высоким рангом среди них обладают те ученые, которых можно назвать «объективные техники». Этому типу соответствует такая форма участия как реализация социально-политических технологий. К следующему типу относятся так называемые «адвокаты идей», которые сначала разрабатывают, а в дальнейшем отстаивают политические доктрины. Последний тип в данной системе стратификации представлен теми, кого принято обозначать «адвокатами клиента». В их задачу входит защита интересов не только отдельных личностей, но и политических групп [17].
В отечественной научной традиции о представителях такого типа, который условно можно назвать «техники социальной организации», упоминал еще М. Рейснер [11, с. 93]. С. Ушакин предлагает выделять также «экспертов с ограниченной ответственностью» и «интеллектуальных идеологов» [13].
Стоит обратить внимание на тот факт, что, несмотря на наличие соответствующей специфики, при сравнении и сопоставлении отечественных и зарубежных вариантов, можно сделать вывод о том, что приведенные типы классификаций имеют общие основания. Типы ученых-политиков, выделяемые отечественными учеными, соответствуют аналогичным типам, представленным в зарубежной научной литературе. Так, типу ученых-политиков, обозначенному в отечественной науке как «идеологи», в зарубежной научной традиции соответствуют такие аналоги как «интеллектуальные идеологи», «ученые-законодатели», «адвокаты идеи». «Реформаторам» — «ученые-переводчики», «техники социальной организации», «объективные техники». Представители научного сообщества, принимающие участие в политическом процессе как «обслуживающие», в зарубежной научной традиции рассматриваются как «эксперты с ограниченной ответственностью», «адвокаты клиента».
Можно утверждать, что степень востребованности ученых того или иного типа в политике зависит от существующих социально-экономических и общественно-по-
литических условий. В этой связи спрос на интеллектуалов такого типа как «идеологи» существовал всегда. Это объясняется тем, что интеллигенция «духовно оформляет инстинктивные стремления масс» [1]. В то же время данная социальная группа «стремится к созданию цельного, продуманного мировоззрения, ей принадлежит творчество "-из-мов", имеющих свое определенное место в социальной эволюции» [4]. Одновременно с этим следует отметить тот факт, что признание и влиятельность любой идеологии во многом обусловлена той степенью поддержки, которую обеспечивают ей представители научного сообщества [12, с. 82-100].
Таким образом, зависимость политической элиты от научной проявляется не только в необходимости разработки определенной идеологии, соответствующей сложившимся социально-экономическим и общественно-политическим условиям, но и в обеспечении ей соответствующего признания, одобрения и поддержки.
Потребность в ученых-идеологах особенно сильно возрастала в переходные, революционные периоды социально-политического развития общества, когда возникала необходимость в формировании новых идей, концепций. Результатом являлось то, что интеллектуалы, которые в другой период времени играли бы совершенно иные роли и имели бы другие статусы, в данных условиях становились идеологами.
В истории современного российского общества к наиболее известным представителям этого типа ученых-политиков можно отнести так называемых «архитекторов перестройки»: А. Яковлева, Н. Шмелева, О. Лациса, В. Селюнина и др., принимавших активное участие в разработке идеологии планируемых реформ. Характеристики и особенности обозначенной группы интеллектуалов достаточно хорошо известны.
На первом этапе реформ, относящемся к периоду правления М. Горбачева, в системе взаимоотношений науки и политики, по мнению В. Филатова, «доминировали представители того поколения обществоведов, которое обычно называют "шестидесятники"» [14, с. 93]. Это вполне обосновано, так как «сама перестройка была инициирована деятелями этого поколения, сумевшими достичь высоких постов в партийно-государственных структурах» [14, с. 93]. Кроме того, данное поколение не только «выработало известный идейный багаж», но и «обладало опытом противостояния отжившим идеологическим структурам», а также «доминировало в большинстве научных коллективов» [14, с. 93]. По сравнению с последующими поколениями ученых, которые осуществляли вхождение в политический процесс современного российского общества, его основу составляли представители, обладавшие достаточно высоким статусом в системе стратификации научного сообщества. По мнению А. Юревича, «объектом их воздействия было массовое сознание в целом, средством — публицистические статьи в "толстых" журналах, в результате чего их просветительская деятельность обычно обозначается как "докторская" публицистика» [15, с. 89].
Началом следующего переходного периода в истории развития современного российского общества стал 1991 г. Можно утверждать, что изменившиеся социально-экономические и политические условия оказали существенное влияние на становление и формирование относительно нового типа ученых-политиков. В отечественной литературе они были обозначены как «реформаторы». Представители данного типа, в отличие от своих предшественников, были относительно молоды, имели в основном ученые степени кандидатов, а не докторов наук. «Оттеснение ими «архитекторов перестройки, — по мнению А. Юревича, — выглядело как «революция кандидатов», которые не имели высокого статуса и известности в науке, так что создавалось впечатление, будто они пришли
«ниоткуда [15, с. 89]. Согласно мнению этого же автора, вхождение ученых данного типа в политику было обусловлено тем, что они не смогли добиться значительных результатов в своей научной деятельности. Это побудило их к тому, чтобы напрямую заняться политической деятельностью. Так, например, Е. Гайдар являлся заместителем главного редактора журнала «Коммунист». А. Чубайс занимал должность первого заместителя председателя Ленгорисполкома. Одновременно с этим сам Гайдар не раз публично высказывался по поводу того, что «поначалу политикой он заниматься не собирался и хотел ограничиться ролью советника, но, убедившись, что политики его советов не слушают и делают все наоборот, сам стал политиком [15, с. 89]. Таким образом, позиция А. Юреви-ча представляется достаточно не однозначной и дискуссионной.
В отличие от представителей ученых-политиков, принадлежащих к «архитекторам», которых принято рассматривать как демократов идеалистического склада, «реформаторов», по большей части, характеризуют как «демократов-прагматиков [2]. Они не обладают прочными демократическими убеждениями, в то же время умело используют в собственных целях и интересах демократические лозунги. Вместе с этим идеологические основания их действий достаточно несложно определить.
Если проанализировать дисциплинарную принадлежность «реформаторов», то можно сделать вывод о том, что большинство их были советскими экономистами, юристами и т. д. По психологическому складу большинство их можно отнести к так называемому «макиавеллистскому» типу политиков, основными характеристиками которого являются цинизм, неразборчивость в средствах. [2]. Объектом их воздействия являлись уже не массовое сознание в целом, как это было свойственно «архитекторам», а те, кто имели власть. В качестве основного механизма воздействия выступали личные связи, что являлось значительным преимуществом ученых-политиков, относящихся к «реформаторам». Это объясняется тем обстоятельством, что «личный доступ к лицам, принимающим решения (ЛПР), считается наиболее быстродействующей из всех возможных для ученого форм влияния» [8, с. 92].
Таким образом, можно утверждать, что ученые-политики, принадлежащие к типу «архитекторы», оказывали воздействие на власть посредством влияния на массовое сознание. «Реформаторы», напротив, влияли на массовое сознание с помощью использования личного доступа к лицам, принимающим решения (ЛПР), то есть, используя «административный ресурс» политической власти.
Сравнительный анализ с точки зрения культур принятия решений (decision-making cultures) двух рассматриваемых периодов позволяет сделать следующие выводы.
1. В период перестройки ученые могли и разрабатывать управленческие решения, и участвовать в их принятии и реализации, так как одновременно занимали высокие должности не только в системе стратификации научной элиты, но и в структуре государственного управления, органах исполнительной и законодательной власти и т. д.
2. Данный факт, в свою очередь, характеризует их не только как полноценных членов научной элиты, но и как достаточно успешных и эффективных представителей политической элиты.
3. «Архитекторы» могли успешно функционировать не только в структуре научной элиты, но и в системе стратификации политической власти, а следовательно, и в политической элите, но лишь на определенном этапе, с учетом определенных факторов и обстоятельств.
4. Анализ ряда биографий и траекторий профессиональной мобильности ученых-политиков, принадлежащих к типу «реформаторы», свидетельствует о том, что часть из них не смогла добиться высоких статусных позиций в системе стратификации не только научной, но и политической элиты.
5. Данный факт объясняется личностными особенностями и профессиональными качествами, а также различными иными факторами, условиями, причинами и обстоятельствами.
6. Можно утверждать, что характер влияния на политический процесс представителей ученых, относящихся к типу «реформаторы», не всегда имел прямое воздействие.
7. Характер воздействия на политический процесс ученых рассматриваемого типа в той или иной степени носил опосредованный характер. В целом оно заключалось во взаимодействии с представителями политической элиты, то есть лицами, непосредственно принимающими решения (ЛПР).
Оказавшись задействованными в политическом процессе, представители научных кругов не только выполняли функции советников при политиках, но постепенно и сами становились самостоятельными политиками. На данном этапе многовекторного взаимодействия «научной» и политической элит, ученые-политики, относящиеся к «реформаторам», не только создавали интеллектуальное обеспечение, но и сами испытывали необходимость во «внешнем» научном обеспечении собственных действий. Результатом такой потребности в начале 90-х годов стало возникновение новой системы взаимодействия «научной» и политической элит. Одно из существенных проявлений данной системы — стремительное распространение интеллектуалов, ученых, специализирующихся в обслуживании политиков, различных политических технологов, имиджмейкеров и т. д. Другим проявлением трансформирующейся системы стало «лихорадочное основание всевозможных социологических и политологических, экономических и стратегических центров, явно настроенных на обслуживание тех или иных структур власти, предпринимательства, общественных организаций» [14, с. 94]. Новый тип ученых-политиков, для которых механизмом вхождения в политический процесс являлась деятельность в подобных центрах, можно обозначить как «обслуживающие».
Совершенно очевидно наличие соответствия данного типа ученых-политиков своему западному прототипу, который Дж. Смит обозначил как «адвокаты клиента» [17]. А. Макарычев, к примеру, характеризует представителей данного типа следующим образом: «Не только на Западе, но и в России настороженность вызывает переориентация значительной части научного мира на оказание аналитических услуг политикам на коммерческой основе. Людей, предоставляющих такие услуги, можно было бы назвать, заимствуя американскую терминологию, «адвокатами клиента [8, с. 96]. Наряду с этим следует обратить особое внимание на тот факт, что «настроенность на обслуживание» у представителей вышеназванного типа проявилась главным образом в ориентации не на решение непосредственно научно-исследовательских задач, а на выполнение конкретных заказов. Такого рода заказы поступали, в том числе, и от ученых-политиков, относящихся к типу «реформаторы». Таким образом, можно сделать вывод не только о взаимодействии представителей непосредственно «научной» и политической элит, но также и о наличии специфических форм и способов взаимодействия между определенными типами ученых-политиков, а именно — между «реформаторами» и «обслуживающими».
Следует обратить внимание на тот факт, что процесс достаточно стремительного создания социологических и политологических, экономических, стратегических и других,
подобных им, центров был обусловлен несколькими причинами. В первую очередь, участие и деятельность в таких достаточно новых на тот период организациях способствовали осуществлению определенной социальной мобильности. Это особенно касалось тех ученых, которые не смогли добиться значительных результатов в науке и широкого признания в рядах «научной» элиты.
Второй причиной являлось то, что деятельность в таких центрах также являлась каналом осуществления вертикальной мобильности для некоторых специалистов, которые не имели в то время каких-либо профессиональных перспектив. Так, например, инженерно-технические работники достаточно быстро трансформировались в «социологов» или «политологов». Сложившуюся ситуацию достаточно полно и объективно описывает и характеризует Г. Осипов, отмечающий, что «сейчас каждый, кто составил опросный лист или провел интервью, без зазрения совести называет себя социологом, более того, считает возможным выдвигать и отстаивать различные проекты преобразования российского общества» [10, с. 506].
Третья причина заключалась в том, что деятельность в составе таких организаций, а особенно руководящая, способствовала приобретению известности, то есть так называемого «паблицитного» капитала. А определенный вид капитала, как известно, способен конвертироваться в другие свои разновидности.
Все эти факторы в конечном итоге способствовали доступу и приближению к большой политике, СМИ, а также различного рода источникам финансирования. Как справедливо отмечает В. Филатов, «конкурировать в одиночку с представителями академической науки непросто, однако можно это делать, выступая с оценками от имени центра или фонда с солидным наукообразным названием» [14, с. 93].
Стоит обратить внимание на тот факт, что отправной точкой для возникновения и стремительного распространения сети «обслуживающих» центров, каждый среди которых с формальной стороны стремился позиционировать себя как «независимая» организация, укрепляя таким образом свои позиции и формируя выгодный имидж, явилась беспрецедентная трансформация и либерализация статусной структуры российского общества. Чрезмерные, даже с точки зрения демократического устройства, права и свободы, которые были предоставлены гражданам, привели к тому, что любой индивид, вне зависимости от имеющегося уровня образования и квалификации, получил возможность создавать не только собственные исследовательские центры, но даже академии. Процесс создания подобной организации получил довольно четкий и формализованный характер: «собрались три-пять человек, написали устав, прошли регистрацию, и академия каких-нибудь наук готова» [3]. Таким образом, была нарушена не только система научной традиции и преемственности, но и статусная иерархия, сложившаяся в рамках научного сообщества система стратификации.
Следует обратить внимание на то, что обозначенная ситуация имела в своей основе не только мотивы вхождения в научную среду и «элиту», но и обретение обходным путем высокого, с формальной точки зрения, статуса. Это связано с необходимостью признания среди коллег по академическому цеху, которое должно быть не только легальным, но и легитимным. Другим достаточно четким и объективным мотивом являлось то, что после образования новой академии наиболее известным ученым в соответствующей области рассылались «уведомления, что они избраны ее членами. А затем в различные научные фонды и другие спонсорские организации шли предложения о выделении денег
академии, объединяющей столь выдающихся ученых, которым в случае успеха подобных акций, конечно же, ничего не достается» [15, с. 91].
В результате описанных манипуляций, процесс создания и основания «независимых» исследовательских центров и различных новых академий приобрел популярность и значительный размах. Только за начальный период осуществления реформ в нашей стране были основаны более 50 научных академий, открыты более 100 социологических центров, причем сферой деятельности и специализацией 90 из них является наиболее высокооплачиваемая и востребованная, в том числе среди политиков, область — опросы общественного мнения, составление различных рейтингов и т. д. Все это, по сути, относится к современным политическим технологиям, направлено на достижение сформулированных в «заказе» целей и задач путем различных манипуляций, искусственного создания и использования определенных «социальных фактов», спекулятивных комбинаций и т. д.
К науке, в том числе к социологии, политологии, которые призваны не только способствовать объективному постижению существующей реальности, но и совершенствовать ее во имя высоких целей, подобная деятельность не имеет никакого отношения, кроме заимствования из ее арсенала различных инструментов и методов.
Заслуживает отдельного внимания тот факт, что, несмотря на формализованный характер основания и вполне легальный статус новых академий, широким признанием, то есть легитимностью, среди как отечественных, так и зарубежных ученых среди них обладают по-прежнему лишь четыре настоящие, подлинные, а именно: РАН, РАО, ВАСХНИЛ и АМН, к которым можно было бы добавить Академию естественных наук. По мнению А. Юревича, «доморощенные академии постоянно расширяют сферу своего влияния, смело присваивая себе все новые функции. Так, например, новоявленная академия медико-технических наук, академия энергоинформационных наук, две инженерные академии и академия космонавтики взяли да и создали... собственную аттестационную комиссию, присваивающую ученые степени и звания» [15, с. 91].
Данные исследовательские центры являются «независимыми» по отношению к государственной науке, но не являются таковыми по отношению к государственным источникам финансирования. Они достаточно быстро превратились в самостоятельную и относительно автономную систему, способную оказывать воздействие на власть. К их основным конкурентным преимуществам, по сравнению с традиционными НИИ, относятся компактность, маневренность, высокий уровень организации «обслуживания». Отработанные в процессе предоставления подобных «услуг» приемы, методики и технологии способны к достаточно эффективному решению и реализации тех задач, которые формулируют «заказчики», обладающие не только административными, но и финансовыми ресурсами.
Особое мнение по поводу сложившейся проблемы взаимодействия научной и политической элит высказывает С. Кислицын. Данный исследователь считает, что, несмотря на все существующие обстоятельства, подобное взаимодействие научной и политической элит носит, в целом, конструктивный характер. Ученый обосновывает свою позицию тем, что при осуществлении непосредственного взаимодействия с общественными и политическими структурами, которые выступают в качестве предмета их изучения, ученые-политологи, социологи, психологи и другие специалисты способствуют значительному расширению существующей эмпирической базы и обогащению научного инструментария. Кроме того, они оказывают воздействие на современный политический
процесс, в результате чего фактически «формируют реальный механизм взаимодействия политической и научной элит» [4].
Отдельный интерес представляет взгляд на сложившуюся ситуацию «эксперта со стороны». Джессика Т. Мэтьюз, президент Фонда Карнеги за международный мир, считает, что российское экспертное сообщество достаточно глубоко трансформировалось с середины 80-х годов, в то время как с начала 90-х годов стали также проявляться и организационные изменения. Их характер выражается в том, что небольшие по своим размерам и эффективные по результатам деятельности неправительственные экспертные группы стали более существенными центрами качественного политического анализа по сравнению с доминировавшими ранее институтами Академии наук.
Обобщая вышеизложенное относительно взаимодействия научной и политической элит, следует отметить, что наиболее объективной представляется позиция П. Дрента (Нидерланды), президента Союза европейских академий, который считает, что ученые и политики должны «держать в уме» разделение функций. С точки зрения идеальной модели деятельности, исследователи создают информацию об осуществимости или неосуществимости проекта, прямых и косвенных последствиях, оценивают степень вероятности успеха и возможные риски, способствуют разоблачению стереотипов и предрассудков, но никогда не принимают на себя политической ответственности за принятое решение [7]. Деятельность ученых предполагает непосредственное занятие наукой, в то время как предназначение политиков заключается в том, чтобы наиболее эффективно оценивать предоставляемую информацию, рассматривать все возможные альтернативны с целью принятия наиболее оптимального управленческого решения.
Литература
1. Гредескул Н. А. Перелом русской интеллигенции и его действительный смысл // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991.
2. Дилигенский Г. Г. Социально-политическая психология. М., 1994.
3. Известия. 1998. 26 мая.
4. Кислицын А. С. Научная элита в системе политической власти. М., 2008.
5. Крыштановская О. В. Анатомия российской элиты. М., 2005.
6. Крыштановская О. В., Хуторянский Ю. В. Элита и возраст: путь наверх // Социс. 2002. № 4.
7. Лозовская Е.Л. Наука и политика: место встречи — Будапешт // Наука и жизнь. 2004. № 1.
8. Макарычев А. С. Ученые и политическая власть // Полис. 1997. № 3.
9. Милюков П. Н. Интеллигенция и историческая традиция // Вехи. Интеллигенция в России. М., 1991.
10. Осипов Г. В. Что происходит с социологией? // Вестник РАН. 1997. Т. 67, № 6.
11. Рейснер М. А. Интеллигенция как предмет для изучения в плане научной работы // Печать революции. 1922. № 1.
12. Урнов М. Либерализм и идеология российских элит // Либерализм в России. М., 1993. С. 82100.
13. Ушакин С. А. Функциональная интеллигентность // Полис. 1998. № 1.
14. Филатов В. Ученые на виду: новое явление в российском обществе // Общественные науки и современность. 1993. № 4. С. 93.
15. Юревич А. В. Ученые в политике // Полис. 1999. № 2.
16. Bauman Z. Legislators and interpreters. New York, 1987.
17. Jenkins Smith H. C. Democratic politics and policy analysis. California, 1990.
Статья поступила в редакцию 28 сентября 2010 г.
