CC BY
184
ТЕМА НОМЕРА
Н.В. Даниелян
Проблема ценностного статуса истины в научной картине мира
В данной статье автором рассматривается ценностный статус истины в научном познании на примере изменения идеалов научной истины в ходе глобальных научных революций. При рассмотрении процесса познания в статье за основу берутся субъект-объектные отношения. Автором развивается мысль, что полученное знание будет считаться истинным, если оно удовлетворяет критериям ценностного статуса истины для естественных, социальных, гуманитарных и формальных наук. В статье доказывается возможность достижения научной истины в рамках единой научной картины мира на современном этапе развития науки.
Ключевые слова: истина, ценность, субъект, объект, картина мира, парадигма, синергетика, инженерия.
Ценность научной истины — это проблема, которая вызывала и продолжает вызывать много споров и сомнений. Действительно, насколько велика роль истины для современного научного познания?
Как пишет В.В. Казютинский в статье «Истина и ценность в научном познании», «в число идеалов научного познания следует, на наш взгляд, включить идеал научной истины, выражающий цель фундаментальной науки на том или ином этапе ее развития» [8, с. 71]. Следовательно, наибольшую ценность для данного исторического периода в науке будет представлять объективно истинное знание. Но как его получить? Рассмотрим данный вопрос в контексте формирования научной картины мира.
Прежде всего необходимо сделать некоторые выводы на основании работы Т. Куна «Структура научных революций» [11]. Центральное место в концепции Т. Куна занимает понятие парадигмы или совокупности наиболее общих идей и методологических установок в науке, признаваемых данным научным сообществом.
Согласно автору, парадигма обладает двумя свойствами:
1) она принята научным сообществом как основа для дальнейшей работы;
© Даниелян Н.В., 2011
2) она содержит переменные вопросы, то есть открывает простор для исследований.
Парадигма — это начало всякой науки, она обеспечивает возможность целенаправленного отбора фактов и их интерпретации. Парадигма, по Т. Куну, или «дисциплинарная матрица», как он предложил называть ее в дальнейшем, включает в свой состав четыре типа наиболее важных компонентов:
1) «символические обобщения» — те выражения, которые используются членами научной группы без сомнений и разногласий, которые могут быть облечены в логическую форму;
2) «метафизические части парадигм» типа «теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело»;
3) ценности, например, касающиеся предсказаний, количественные предсказания должны быть предпочтительнее качественных;
4) общепризнанные образцы.
Все эти компоненты парадигмы воспринимаются членами научного сообщества как истинные на данном этапе развития науки и становятся основой их деятельности в периоды «нормальной науки».
Однако научная деятельность в целом этим не исчерпывается. Развитие «нормальной науки» в рамках принятой парадигмы длится до тех пор, пока существующая парадигма не утрачивает способности решать научные проблемы. На одном из этапов развития «нормальной науки» непременно возникает несоответствие наблюдений и предсказаний парадигмы, возникают аномалии. Когда таких аномалий накапливается достаточно много, прекращается нормальное течение науки и наступает состояние кризиса, которое разрешается научной революцией, приводящей к ломке старой и созданию новой научной теории — парадигмы. Таким образом, пока парадигма имеет ценность для данного научного сообщества, то есть признается им истинной, наука функционирует «нормально». Однако следует отметить, что Т. Кун не использует понятие истины напрямую в процессе описания прогресса науки.
Интересно здесь также привести позицию И. Лакатоса по данной проблематике, изложенную им в работе «Методология научных исследовательских программ» [12]. Согласно И. Лакатосу, в науке образуются не просто цепочки сменяющих одна другую теорий, но научные исследовательские программы, то есть совокупности теоретических построений определенной структуры. «У всех исследовательских программ есть «твердое ядро». Отрицательная эвристика запрещает использовать modus tollens, когда речь идет об утверждениях, включенных в «твердое ядро». Вместо этого мы должны напрягать нашу изобретательность, чтобы прояснять, развивать уже имеющиеся или выдвигать новые «вспомогательные гипотезы», которые образуют «защитный пояс» вокруг этого ядра, modus tollens своим острием направляется именно на эти гипотезы. Защитный пояс должен выдержать главный удар со стороны проверок; защищая таким образом окостеневшее
ядро, он должен приспосабливаться, переделываться или даже полностью заменяться, если этого требуют интересы обороны» [12, с. 137].
Как видно, из теории И. Лакатоса можно сделать примерно тот же вывод, что и из теоретической модели Т. Куна: теория верна до тех пор, пока ее истинность ценна для научного сообщества.
Сегодня в науке доказано, что ее переход к современной стадии развития создал новые возможности для формирования единой научной картины мира. Длительное время идея этого единства существовала как идеал. Но в последней трети XX — начале XXI века возникли реальные возможности объединения представлений о трех основных сферах бытия — неживой природе, органическом мире и социальной жизни — в целостную научную картину на основе базисных принципов, имеющих общенаучный статус. Эти принципы, не отрицая специфики каждой конкретной отрасли знания, в то же время выступают в качестве инварианта в многообразии различных дисциплинарных онтологий. Формирование таких принципов связано с переосмыслением оснований многих научных дисциплин. Если кратко охарактеризовать современные тенденции синтеза научных знаний, то они выражаются в стремлении построить общенаучную картину мира на основе принципов универсального эволюционизма, объединяющих в единое целое идеи системного и эволюционного подходов.
Таким образом, полученное знание будет считаться истинным, если оно удовлетворяет критериям ценностного статуса истины для естественных, социальных, гуманитарных и формальных наук. В статье «Понятие истины в научном познании» А.А. Ивин справедливо отмечает, что «в естественно-научных теориях, непосредственно связанных с эмпирическими данными, истина почти всегда понимается как соответствие опыту» [6, с. 436]. Тогда как в социальных и гуманитарных науках обычны ситуации, когда сопоставить новые идеи с действительностью затруднительно, а то и невозможно. То есть данные науки имеют дело с постоянно меняющейся реальностью, поэтому истина в них должна быть средством, приводящим к успеху новой теории. В формальных науках, таких как математика и логика, отсутствует непосредственная связь с опытом, поэтому истина рассматривается как согласование нового утверждения с уже принятыми научным сообществом утверждениями. Следовательно, истина будет обладать ценностью при условии удовлетворения всем трем указанным критериям. Как доказано тем же автором, они не только логически совместимы, но и не противоречат друг другу [7].
Применительно к теориям Т. Куна и И. Лакатоса это означает, что в описание прогресса науки все же следует ввести понятие истины. Именно неклассическое истолкование истины в рамках единой научной картины мира позволяет учесть различные варианты ее понимания в разных науках. И если новое знание удовлетворяет предлагаемым критериям истины для трех рассмотренных отраслей научного знания, то ее можно
считать обладающей ценностным статусом для данного этапа развития науки.
Попробуем доказать эту идею на примере изменения идеалов научной истины в ходе глобальных научных революций, опираясь на субъект-объ-ектные отношения при рассмотрении процесса познания.
Прежде всего следует заметить, что научная картина мира играет роль эпистемологического конструкта, позволяющего осуществлять рациональную объективацию не только теоретических, но и эмпирических знаний. Она позволяет относить все опирающиеся на нее знания к исследуемой реальности, понимать и интерпретировать их как знания об этой реальности самой по себе. Однако следует учитывать, что любая научная картина мира «представляет собой модель исследуемой реальности, задает ее схематический образ» [7, с. 50], который будет обеспечивать исследование изучаемых процессов только в определенных границах.
Следовательно, онтологизация конструктов научной картины мира, позволяющих рационально осуществлять познавательную деятельность на данном этапе развития науки, допустима только в определенных границах и обнаруживает свою несостоятельность при выходе за эти границы. Тогда происходят радикальные изменения в научной картине мира, и на смену принятой приходит новая научная картина мира, которая в качестве онтологии вновь будет иметь границы своей применимости.
Через всю классическую науку проходит идея, согласно которой объективность и предметность научного знания достигаются только тогда, когда из описания и объяснения исключается все, что относится к субъекту и процедурам его познавательной деятельности. Это классическое понимание позиции субъекта было удачно выражено французским физиком Л. Бриллюеном в такой фразе: «От того, что я только посмотрю, ничего не изменится» [4, с. 89]. Устойчивые макроскопические тела, с которыми в основном имеет дело классическая физика, оправдывают эту установку.
Процедуры познавательной деятельности субъекта принимались как раз навсегда данные и неизменные. Идеалом было построение абсолютно истинной картины природы. Главное внимание уделялось поиску очевидных, наглядных, вытекающих из опыта онтологических принципов, на базе которых можно строить теории, объясняющие и предсказываю -щие опытные факты.
Важно отметить, что в XVII—XIX столетиях идеалы и нормативы исследования сплавлялись с целым рядом конкретизирующих положений, которые выражали установки механического понимания природы. Объяснение истолковывалось как поиск механических причин и субстанций — носителей сил, которые детерминируют наблюдаемые явления. В понимание обоснования включалась идея редукции знания о природе к фундаментальным принципам и представлениям механики. В соответствии с этими установками строилась и развивалась механическая картина природы, ко-
торая выступала одновременно и как картина реальности, применительно к сфере физического знания, и как общенаучная картина мира.
Наконец, идеалы, нормы и онтологические принципы науки XVII— XIX столетий опирались на специфическую систему философских оснований, в которых доминирующую роль играли идеи механицизма. Система эпистемологических идей соединялась с особыми представлениями об изучаемых объектах. Они рассматривались преимущественно в качестве малых (простых) систем (механических устройств), и соответственно этому применялась «категориальная сетка», определяющая понимание и познание природы. Малая система характеризуется относительно небольшим количеством элементов, их силовыми взаимодействиями и жестко детерминированными связями. Для их освоения достаточно полагать, что свойства целого полностью определяются состоянием и свойствами его частей, вещь представлять как относительно устойчивое тело, а процесс как перемещение тел в пространстве с течением времени, причинность трактовать в лапласовском смысле. Соответствующие смыслы как раз и выделялись в категориях «вещь», «процесс», «часть», «целое», «причинность», «пространство», «время» и т.д., которые образовали онтологическую составляющую философских оснований науки этого периода времени. По словам П.П. Гайденко, «из природы было полностью устранено и отнесено к сфере духа то, что полагает предел механическому движению, не знающему «предела», «конца», «цели» [2, с. 7]. Эта категориальная матрица обеспечила успех механики и предопределила редукцию к ее представлениям всех других областей научного исследования.
Субъект же познания в классической науке рассматривался как «обладающий могущественным рефлексивным сознанием, не знающим границ в познании себя и окружающего мира» [15, с. 76]. Предполагалось существование нормативов и критериев, которые позволяли субъекту познания отличить научное знание от обыденного, вненаучного, или от заблуждения, псевдознания. Считалось, что субъект обладает особым методом познавательной деятельности, который строго определен и необходим в получении истинного знания об объекте исследования.
Можно заметить, что «моста между субъективным миром и миром объективности при таком понимании не существовало» [13, с. 12]. В классическом естествознании отделение исследователя от изучаемого объекта было чем-то само собой разумеющимся. Вопрос об изменении объекта под воздействием эксперимента и, соответственно, об искажении наблюдаемой картины не ставился. Эпистемологическими основаниями истинного познания выступали наблюдение и экспериментирование с объектами, раскрывающими тайну своего бытия познающему разуму. Сам же разум наделялся статусом суверенности. Согласно В.С. Степину, «в идеале познающий разум трактовался как дистанцированный от вещей, как бы со стороны наблюдающий и исследующий их, не детерминированный никакими предпосылка-
ми, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов» [17, с. 22]. Таким образом, мы приходим к выводу, что в классической науке сложился идеал научной истины, которая представляла собой объективное и адекватное знание сама по себе. Ценность истины заключалась в ее соответствии реальности, и каждая научная дисциплина должна была стремиться к нему.
Как известно, в конце XIX века произошло преобразование стиля мышления, сформированного классической наукой, и становление новой, неклассической науки. В эту эпоху произошла своеобразная цепная реакция революционных перемен в различных областях знания: в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теории), в космологии (концепция нестационарной Вселенной), в химии (квантовая химия), в биологии (становление генетики). Возникли кибернетика и теория систем, сыгравшие важнейшую роль в развитии научной картины мира.
Осмысливались корреляции между онтологическими постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивался объект. В связи с этим принимались такие типы объяснения и описания, которые в явном виде содержали ссылки на средства и операции познавательной деятельности.
Наиболее ярким образцом такого подхода выступали идеалы и нормы объяснения, описания и доказательности знаний, утвердившиеся в квантово-релятивистской физике. Если в классической физике идеал объяснения и описания предполагал характеристику объекта «самого по себе», без указания на средства его исследования, то в квантово-релятивистской физике в качестве необходимого условия объективности объяснения и описания выдвигалось требование четкой фиксации особенностей средств наблюдения, которые взаимодействуют с объектом. Так, релятивистская физика разрушила идеал привилегированной пространственно-временной позиции в системе отсчета, ассоциируемой в классической механике с абсолютным пространством и временем. Квантовая механика продемонстрировала принципиальную невозможность бесконечного уточнения пространственно-временного положения физического объекта.
Новая система познавательных идеалов и норм обеспечивала значительное расширение поля исследуемых объектов, открывая пути к освоению сложных, саморегулирующихся систем. В отличие от малых (простых) систем такие объекты характеризуются уровневой организацией, наличием относительно автономных и вариабельных подсистем, массовым стохастическим взаимодействием их элементов, существованием управляющего уровня и обратных связей, обеспечивающих целостность системы.
Именно включение таких объектов в процесс научного исследования вызвало резкие перестройки в картинах реальности ведущих областей науки. Процессы интеграции этих картин и развитие научной картины мира стали осуществляться на базе представлений о природе как сложной динамической системе. Этому способствовало открытие специфики за-
конов микро-, макро- и мегамира в физике и космологии, интенсивное исследование механизмов наследственности в тесной связи с изучением надорганизменных уровней организации жизни, обнаружение кибернетикой общих законов управления и обратной связи. Тем самым создавались предпосылки для построения целостной картины природы, в которой прослеживалась иерархическая организованность Вселенной как сложного динамического единства. Картины реальности, вырабатываемые в отдельных науках, на этом этапе еще сохраняли свою самостоятельность, но каждая из них участвовала в формировании представлений, которые затем включались в научную картину мира. Кант писал, что высшая задача науки — «проникнуть в самую глубь природы сообразно всем возможным принципам единства, из которых главное составляет единство целей» [9, с. 591]. Общенаучная картина мира, в свою очередь, рассматривалась не как точный и окончательный портрет природы, а как постоянно уточняемая и развивающаяся система относительно истинного знания о мире.
Изменилось и отношение к субъекту познания. Так как эпистемологической основой идеалов и норм неклассической науки стало представление о деятельностной природе процесса познания, то субъект познания, в отличие от классической науки, «рассматривался уже не как дистанцированный от изучаемого мира, а как находящийся внутри него, детерминированный им» [17, с. 24].
Здесь следует отметить, что еще в конце XVIII века Кант увидел в механистическом подходе к человеку угрозу нравственности, свободе и попытался спасти последнюю, разделив сферы теоретического и практического применения разума, то есть науку и нравственность. «В науке понятию цели, по Канту, нет места, тогда как в мире свободы она есть первейшая из категорий: человек как нравственное существо, полагающее начало новых причинных рядов, — это, по Канту, есть цель сама по себе» [2, с. 7]. Таким образом, сфера целесообразного перемещается к субъекту, к человеческой деятельности.
Итак, неклассическое понимание истины связано с принятием во внимание важности критериев не только естественных наук, как в классике, но и с учетом социокультурных факторов. Однако речь пока еще не идет о принятии во внимание всего комплекса научных проблем, так как все еще имеет место деление знания на отдельные отрасли, для каждой из которых верна своя научная истина.
Начиная со второй половины XX века, содержание научных «парадигм» оказывается сопряжено посредством глобального эволюционизма. Изучаемые объекты окончательно начинают рассматриваться как самоценные и самодостаточные феномены. Любой феномен представляет собой открытую саморазвивающуюся систему. Феномен возникает, и срок его существования конечен. Источником его появления являются предшествующие феномены и состояния, он развивается.
К тому же стратегию развития современной науки определяют сложные, саморазвивающиеся системы. Если в неклассической науке речь шла о саморегулирующихся системах, то саморазвивающиеся системы представляют собой еще более сложный тип системной целостности. Для них характерно развитие, при котором происходит переход такой системы от одного уровня саморегуляции к другому, что описывается в рамках динамики неравновесных систем и синергетики. Остановимся более подробно на последней.
По определению В.С. Егорова, «синергизм — течение философской мысли и мировоззренческий подход, имеющий своим естественнонаучным основанием синергетику (теорию самоорганизации), исходящий из открытости мира как миропроявления, то есть приоритетности природной активности по отношению к активности человека как субъекта познания и деятельности, что вытекает из исходной расположенности материального и идеального начал природы, их взаимопроникновения и взаимодействия» [5, с. 5—6].
Синергетика основана на идеях системности, целостности мира и научного знания о нем, общности закономерностей развития объектов всех уровней материальной и духовной организации, нелинейности (многовариантности и необратимости) развития, глубинной взаимосвязи хаоса и порядка (случайности и необходимости). «Синергетика дает новый образ мира. Этот мир сложно организован. Он открыт, то есть является не ставшим, а становящимся, не просто существующим, а непрерывно возникающим миром» [10, с. 15]. Он эволюционирует по нелинейным законам.
Следовательно, синергетика предлагает качественно новую научную картину мира не только по сравнению с той, которая лежала в основаниях классической науки, но и той, которую принято называть квантово-релятивистской картиной неклассической науки. «Происходит отказ от образа мира как построенного из элементарных частиц — кирпичиков материи — в пользу мира как совокупности нелинейных процессов» [5, с. 56]. Последнее означает, что этот мир полон неожиданных поворотов, связанных с выбором путей дальнейшего развития.
Как отмечалось выше, развитие современной науки, создав адекватные средства решения глобальных проблем, в том числе задач возведения предметного мира, творимого человеком, выводит их на уровень саморегуляции, характерный для живых систем. Это проявляется в том, что само-развивающиеся системы характеризуются уровневой организацией элементов и способностью порождать в процессе развития новые уровни. С их появлением в системе формируются новые, относительно самостоятельные подсистемы, с новыми прямыми и обратными связями. К таким системам, например, относятся объекты современных нано- и биотехнологий, системы современного проектирования, сложные компьютерные сети, предлагающие диалог «человек — компьютер», а также Интернет.
К исследованию подобных систем вплотную подошла и физика. Так, например, в космологических моделях, основанных на единых теориях
фундаментальных физических взаимодействий, осуществляется синергетический подход к описанию начальных этапов становления нашей Вселенной. Синергетика, математически описывая необратимые качественные изменения, обеспечивающие переход от простого к сложному, оказывается теоретическим описанием развивающихся систем. Изучение их имеет огромное значение, потому что большинство интересующих человека систем — и люди сами, и города, в которых они живут, и, наконец, планета Земля — относится именно к такому типу.
Данный научный подход приводит к осознанию того факта, что традиционное деление мира на субъект и объект, человека и природу очень узко, так как в реальности они взаимосвязаны с момента появления человека. Речь идет о рассмотрении в современной научной картине мире природных комплексов, в которые включен в качестве компонента сам человек, то есть о неких «человекоразмерных» [16, с. 285] комплексах. Их примерами могут служить медико-биологические объекты, объекты экологии, включая биосферу в целом (глобальная экология), объекты биотехнологии (в первую очередь генетической инженерии), системы «человек-машина» (включая сложные информационные комплексы и системы искусственного интеллекта) и т.д.
С системами такого типа нельзя свободно экспериментировать. В процессе их исследования и практического освоения особую роль начинает играть знание запретов на некоторые стратегии взаимодействия, потенциально содержащие в себе катастрофические последствия. В этой связи трансформируется идеал ценностно-нейтрального исследования.
Объективно истинное объяснение и описание применительно к подобным объектам не только допускает, но и предполагает включение аксиологических факторов в состав объясняющих положений. Возникает необходимость экспликации связей фундаментальных, внутринаучных ценностей с вненаучными ценностями общесоциального характера.
В ходе самой исследовательской деятельности с объектами подобного рода исследователю приходится решать ряд проблем этического характера, определяя границы возможного вмешательства в объект. Внутренняя этика науки, стимулирующая поиск истины и ориентацию на приращение нового знания, постоянно соотносится в этих условиях с общегуманистическими принципами и ценностями.
Обратимся в качестве примера к области инженерии. Инженер все чаще берется за разработку процессов, не описанных в естественных и технических науках и, следовательно, не подлежащих расчету. Проектный фетишизм (все то, что изображено в проекте и можно реализовать) разделяется сегодня не только проектировщиками, но и многими инженерами. Эта область содержит процессы трех видов: влияние на природные процессы (например, загрязнение воздушной среды, изменение почвы, разрушение озонового слоя, тепловые выбросы и т.п.), трансформация деятельности и других
искусственных компонентов и систем (например, инфраструктурные изменения) и воздействие на человека и общество в целом (например, влияние транспорта или ЭВМ на образ жизни, сознание, поведение человека).
Еще более значительное влияние на развитие инженерии, а также расширение области ее потенциальных «ошибок», то есть отрицательных или неконтролируемых последствий, оказывает технология. Долгое время изобретательская деятельность, конструирование и традиционное инженерное проектирование определяли развитие и особенности этой области. Происходило формирование, с одной стороны, самой инженерии и связанных с нею деятельностей (исследовательской, расчетной, проектной, производственной, эксплуатационной), с другой — естественных и технических наук, обеспечивающих ее. Являясь на первых порах всего лишь одним из аспектов изготовления технических изделий и сооружений, технология, понимаемая в узком смысле, способствовала постепенному осознанию и выявлению операциональных, деятельностных и социокультурных составляющих инженерной практики. В последние десятилетия ситуация изменилась. Реализация крупных национальных технических программ и проектов в наиболее развитых в промышленном отношении странах позволила осознать, что существует новая техническая действительность, что технологию следует рассматривать в широком контексте. Исследователи и инженеры обнаружили, что между технологическими процессами, операциями и принципами (в том числе и новыми), тем состоянием науки, техники, инженерии, проектирования, производства, которые уже сложились в данной культуре и стране, с одной стороны, и различными социальными и культурными процессами и системами — с другой, существует тесная взаимосвязь.
Важно обратить внимание на то, что, развиваясь в рамках технологии, инженерия все больше становится стихийной, неконтролируемой и, во многом, деструктивной силой. Постановка инженерных задач определяется теперь не столько необходимостью удовлетворить ближайшие человеческие желания и потребности (в энергии, механизмах, машинах, сооружениях), сколько имманентными возможностями становления техносферы и технологии, которые через социальные механизмы формируют соответствующие этим возможностям потребности, а затем и «техногенные» качества и ценности самих людей.
В связи с этим можно говорить и о более сложном процессе формирования особого типа субъекта познания с научно-технической ориентацией. Это проблема известной теории двух культур — технической и гуманитарной. Влияние технического развития на человека и его образ жизни менее заметно, чем на природу. Тем не менее оно существенно. Здесь и полная зависимость человека от технических систем обеспечения (начиная с квартиры), и технические ритмы, которым должен подчиняться человек (производственные, транспортные, коммуникационные, циклические процессы в управлении — начало и окончание программ, скорости процессов,
кульминации), и потребности, которые исподволь или явно (например, с помощью рекламы) формируют технические новации.
Выяснилось, что человек и природа не успевают адаптироваться к стремительному развитию технической цивилизации. И раньше одни технические новшества и изменения влекли за собой другие. Например, развитие металлургии повлекло за собой создание шахт и рудников, новых заводов и дорог и тому подобное, сделало необходимым новые научные исследования и инженерные разработки. Однако до середины XX века эти трансформации и цепи изменений разворачивались с такой скоростью, что человек и отчасти природа успевали адаптироваться к ним (привыкнуть, создать стабилизирующие механизмы и другие условия). В настоящее время темп изменений резко возрос, цепи изменений почти мгновенно (с исторической точки зрения) распространяются на все стороны жизни. В результате отрицательные последствия научно-технического прогресса отчетливо проявляются и становятся угрозой.
В таких условиях человек как субъект познавательной деятельности должен опираться на накопленную эмпирическую информацию, логические нормы рассуждения, методологические правила и приемы, имеющиеся теоретические схемы и модели в качестве материала, необходимого для принятия определенных решений при выборе способов действий в рамках текущей проблемной ситуации. Подобный выбор из ряда альтернатив, спектров возможностей в конечном счете лежит на собственной ответственности субъекта, представляет собой, в отличие от установки классики на законченную констатацию некоторого факта, акт проектно-конструктивного мышления, открытого для дальнейшей критики.
Можно предположить, что при данных условиях научная истина будет обладать ценностью, если она удовлетворяет двум критериям: во-первых, исходные установки и предпосылки познавательного процесса определяются всей мотивационно-смысловой структурой субъектов научно-познавательной деятельности, которые следует понимать весьма широко, включая особенности индивидуальной психики, всякого рода личностные предпочтения и прочее. Во-вторых, признавая своеобразие, специфичность позиций различных субъектов научно-познавательной деятельности в зависимости от установок мотивационно-смысловой сферы сознания этих субъектов, данную деятельность следует представлять как сложный процесс взаимодействия различных позиций, исследовательских программ (о которых писал И. Лакатос и которые мы рассмотрели в начале статьи) и так далее.
Развитие научной рефлексии в указанных выше направлениях с неизбежностью приводит к осознанию того, что современные представления о ценностном статусе истины в рамках научной картины мира можно адекватно воспринимать, исходя из возможностей рационально-рефлексивного сознания. Отображение реальности в подлинности ее существования может осуществляться в динамике столкновения и взаимообогащения различных
«открытых», способных к самокритике и в то же время к риску принятия на себя свободной ответственности познавательных позиций. Тем самым истинна в конечном счете та познавательная деятельность, которая реализуется в рамках охарактеризованного выше взаимодействия, по его нормам и идеалам. Такая научная деятельность, очевидно, предполагает творчество, свободу, максимальную мобилизацию всех конструктивных душевных усилий личности, осуществляющуюся в контексте межличностной работы, процесса общения. И эта работа, это общение ориентированы на идеал возможно более широкого, полного и глубокого познания реальности, постоянной способности встать в критико-рефлексивную позицию взгляда извне по отношению к собственным установкам и убеждениям под углом зрения соответствия их реальности, в которую вписан, включен человек.
В качестве примера подобной системы можно привести биосферу, в которую человек включен в качестве неотъемлемой части. Он перестает быть внешним наблюдателем, и биосфера может рассматриваться как среда, неразрывно связанная с человеком. Эволюция и самоорганизация подобной системы будут включать спонтанные бифуркации, в которых система непредсказуемым образом выбирает одно из множества возможных направлений дальнейшего развития. При таких условиях идеал научной истины представляет собой совпадение полученного субъектом знания не со статичной, а со становящейся самоорганизующейся действительностью, причем процесс познания осуществляется становящимся человеческим сознанием. Таким образом, ценностный статус в науке приобретает «человеческая» истина, и движение к ней рассматривается в различных парадигмах-образах и символах [1], что придает пониманию получения научной истины чрезвычайно усложненный смысл.
Важно отметить, что формирование единой научной картины мира на современном этапе развития науки, смысловым ядром которой, как было установлено выше, являются идеи самоорганизации, не обесценивает значимость предшествующих картин мира, поскольку они оперируют на основании других идеализаций. «В целом фундаментальные онтологические и гносеологические допущения, принимаемые той или иной картиной мира за исходные основания, во многом несравнимы, несоизмеримы и в определенном смысле самодостаточны» [3, с. 24]. Поэтому в связи с новыми представлениями о субъект-объектных отношениях, на которых основана современная научная картина мира, можно говорить о формировании нового образа научной истины.
Научные картины мира сосуществуют, взаимодействуют, тем самым актуализируют свою роль в качестве методологического инструмента для формирования целостного видения сущего. С их помощью возможно преодолеть узость дисциплинарного подхода к миру. Сегодня мы наблюдаем, как идеи и принципы, получившие развитие в естественнонаучном знании, начинают постепенно внедряться в гуманитарные науки. Идеи необ-
ратимости, вариабельности в процессе принятия решений, многообразие различных линий развития, возникающих при прохождении системы через точки бифуркации, органической связи саморегуляции и кооперативных эффектов — все эти и другие идеи, получившие обоснование в синергетике, оказываются значимыми для развития гуманитарных наук. Этому способствует также освоение наукой описанных выше «человекоразмерных» систем, которое стирает прежние непреодолимые границы между методологией естественнонаучного и гуманитарного познания. Можно сделать вывод, что, приступив к исследованию «человекоразмерных» объектов, естественные науки сближаются с «предметным полем» исследования гуманитарных наук. В этой связи следует привести высказывание К. Маркса о том, что «сама история является действительной частью истории природы, становления природы человеком. Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в той же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука» [14, с. 124].
Строя различные концепции развития общества, изучая человека, его сознание, уже нельзя абстрагироваться от подобных методологических характеристик, приобретающих общенаучный ценностный статус. В этой связи наблюдается синтезирующая функция научных картин мира, поскольку в рамках подобных теоретических конструкций «познание делает значительный шаг по обобщению достижений науки и культуры в целостный образ» [3, с. 25]. Следовательно, концепция научной истины в современном мире должна базироваться на единой научной картине мира.
В заключение хочется отметить, что в данной статье автором была сделана попытка обосновать и показать возможность достижения научной истины в рамках единой научной картины мира на современном этапе развития научной мысли. И этот процесс бесконечен, поскольку включение в сферу познания новых объектов, свойства которых оказываются все более непривычными, приводит к постоянному пересмотру реальности, а это, в свою очередь, неизбежно ведет к внесению все новых корректив в понимание научной истины и ее ценностного статуса в научной картине мира.
Литература
1. Аршинов В.И., Буданов В.Г. Синергетика наблюдателя как познавательный процесс// Философия, наука, цивилизация/ Под ред. В.В. Казютинско-го. — М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 231—255.
2. Гайденко П.П. Проблема рациональности на исходе XX века// Вопросы философии. — М., 1991. № 6. С. 3—14.
3. Делокаров К.Х. Эволюция базовых смыслов современной цивилизации в контексте постнеклассической науки// Синергетическая парадигма. Социальная синергетика/ Отв. ред. В.В. Василькова. — М.: Прогресс-Традиция, 2009. С. 16—36.
4. Добронравова И.С. Идеалы и типы научной рациональности// Философия, Наука, Цивилизация/ Отв. ред. Казютинский В.В. — М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 89—94.
5. Егоров ВС. Рационализм и синергизм. — М.: «Советский спорт», 1996.
6. Ивин А.А. Понятие истины в научном познании// Истина в науках и философии/ Под ред. И.Т. Касавина, Е.Н. Князевой, В.А. Лекторского. — М.: Альфа-М, 2010. С. 431—450.
7. Ивин А.А. Современная логика. — М.: Век 2, 2009.
8. Казютинский В.В. Истина и ценность в научном познании// Проблема ценностного статуса науки на рубеже XXI века/ Отв. ред. Л.Б. Баженов. — СПб.: РХГИ, 1999. С. 69—123.
9. Кант И. Сочинения в 6 томах. Пер. с нем./ Под общ. ред. Асмуса В.Ф. и др. — М.: Мысль, 1963—1966. Т. 3/ Ред. Ойзерман Т.И. 1964.
10. Князева Е.Н. Одиссея научного разума. — М.: ИФРАН, 1995.
11. Кун Т. Структура научных революций. — Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998.
12. Лакатос И. Методология научных исследовательских программ. Пер. с англ.// Вопросы философии. — М., 1995. № 4. С. 135—154.
13. Лекторский В.А. Реализм, антиреализм, конструктивизм и конструктивный реализм в современной эпистемологии и науке// Конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке/ Отв. ред. акад. РАН В.А. Лекторский. — М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009. С. 5—40.
14. Маркс К., Энгельс Ф. ^чинения. Изд. 2-е. — Т. 42/ Произведения, написанные с января 1844 по февраль 1848. — М.: Политиздат, 1974.
15. Микешина Л.А. Философия науки: Учебное пособие. — М.: Издательский дом Международного университета в Москве, 2006.
16. Степин ВС. Классика, неклассика, постнеклассика: критерии различения// Постнеклассика: философия, наука, культура: Коллективная монография/ Отв. ред. Л.П. Киященко и В.С. Степин. — СПб.: Издательский дом «Мiръ», 2009. С. 249—295.
17. Степин ВС. Научная рациональность в историческом измерении// Философия познания. К юбилею Людмилы Александровны Микешиной: сб. ст./ Под общ. ред. Т.Г. Щедриной. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 13—30.
