CC BY
60
Проблемы XXI века
УДК 130.2; 304
О.Д. Шипунова
ПРОБЛЕМА ТРАНСЛЯЦИИ СМЫСЛА: ЛОГОС В СИСТЕМЕ
КОММУНИКАЦИИ
Цель коммуникации сопряжена с передачей смысла, вызывающего поведенческую реакцию, эмоцию или мотивацию действия. Однако именно трансляция смысла составляет большую проблему как для субъекта, передающего информацию, так и для субъекта, ее воспринимающего. Неоднозначность передачи смысла, связанная с нечеткостью контекста, провоцирующего смысловые коннотации, особенно акцентируется в современной литературе.
Коммуникативную проблему трансляции смысла в истории философии фиксирует понятие логос (в значении мысли, выраженной в слове). Хотя древние греки связывали с «логосом» и универсальный принцип, в соответствии с которым происходят все события в природе (Гераклит). Стоики называли «логосом» управляющий принцип, присущий любой реальности и пронизывающий ее. В эллинистической и христианской традиции логос — посредник между божественной (абсолютной) реальностью и чувственным миром. Логика, сложившаяся в античные времена, как область человеческого знания о принципах, регулирующих взаимопонимание в речевой коммуникации, имеет отношение именно к процессу трансляции смыслов. В практике коммуникации логические формы скрыты, поскольку относятся к мыслительным (а не языковым) конструкциям, которые обеспечивают сохранение и движение смыслов в человеческой культуре, несмотря на разнообразие языков, выстраивающее коммуникативные барьеры.
Представление о коммуникативных барьерах связано прежде всего с непониманием
ситуации и, как следствие, с неподчинением (в случае приказа), невниманием, неверием. Барьеры, возникающие в каждом конкретном случае, могут быть разными, но, имея в виду человеческий социум и человеческую психологию, можно практически все коммуникативные барьеры свести к экзистенциальной проблеме понимания, которая становится центральной в современной философии. Языковая реальность в этом случае соотносится с экзистенциальной динамикой понимания.
Именно на это соотношение ориентируется герменевтика в обобщенной роли методологии гуманитарного знания, подчеркивающей, в отличие от лингвистической установки современной философии, что речь должна идти не о понимании языка, а о понимании посредством языка. Обсуждая основания и перспективы герменевтики, итальянский философ Э. Бетти, автор «герменевтического манифеста» (1954), особо выделил позицию христианского философа Г. Эбелинга, подчеркнувшего коммуникативный потенциал логоса как слова, открывающего понимание. Слово, согласно Эбелингу, не голое высказывание индивида, а сообщение, коммуникация: «то, что инициирует и опосредует понимание». Через свою внешнюю и внутреннюю направленность слово выполняет «герменевтическую функцию» [8, с. 236—238]. Задача общей герменевтики, по Эбелингу (в отличие от теологической герменевтики), состоит в осмыслении условий возможности понимания. Поскольку сам «логос, равным образом царящий как в вещах, так и в самом познающем, есть условие возможности понимания»,
герменевтика по сути является учением о логосе. Имея в виду греческую традицию трактовки логоса, Эбелинг подчеркивает неизбежность «демифологизации» ритуальной символики и речи, которая заложена в самой идее общей герменевтики [Цит. по: 1, с. 79—80]. С этой точки зрения, отмечает Бетти, целью герменевтики оказывается не разъясняющая «рационализация» толкуемой речи, не само истолкование, но «оценивающее наделение смыслом». Эта операция предполагает отнесение индивидуального созерцания к возможным ценностям и означает известную степень преодоления того, что дано в чисто созерцательном чувстве. Произведенное посредством отнесения к ценностям «оценивание» является нормальным психологическим этапом, подготавливающим интеллектуальное понимание [Там же. С. 57, 82].
Выделяя в качестве третьего герменевтического канона актуальность понимания, Бетти обозначает социокультурные границы субъективной оценочной интерпретации. Важно отметить, что первые два канона (герменевтическая автономия и смысловая связность) подчеркивают объективность искомого (и транслируемого) смысла в процессе истолкования смыслосодержащих культурных форм (языковых в том числе) в противоположность экзистенциальному обоснованию герменевтического круга Г.-Г. Гадамером. Субъективность интерпретации в последнем случае опирается на тот факт, что интерпретатор всегда имеет дело с предрассудками и преданиями: «предвосхищающее движение предпонимания постоянно определяет понимание текста» [2, с. 347—348]. «Предвосхищение завершенности» как предпосылка, направляющая всякое понимание, составляет не очень ясное место философской герменевтики Гадамера. Оказывается под сомнением трансляция смысла, поскольку отсутствует критерий адекватности понимания. В качестве такого критерия выступает смысловое единство, а также смыслоожидания, вытекающие из отношения истинности, которым руководствуется читатель в своем понимании, замечает Бетти. Добавим, что отношения истинности сами по себе также неоднозначны.
Различные формы общения составляют онтологическое условие индивидуальной жизни в социуме. Трансляция смысла, коммуникативные
барьеры и экзистенциальный процесс понимания, который запускается в ситуации, всегда имеющей ту или иную языковую традицию и культурную символику, нагруженную потенциальными смыслами, — вопросы, затрагивающие проблематику целого ряда философских направлений.
В экзистенциально-феноменологической философской традиции, обращенной к анализу динамики внутреннего мира человека, подчеркивается невозможность передачи смысла. Интенция, характеризующая природу индивидуального сознания, его смыслообразую-щую деятельность, всегда направлена изнутри. С этой точки зрения смысл всегда возникает как результат интуиции. Процесс коммуникации оказывается возможен только как цепочка генерации экзистенциальных смыслов. Культурные символы, образы, языковые конструкции могут послужить лишь толчком, поводом или стимулом, порождающим этот процесс.
В анализе коммуникативной проблемы трансляции смысла ключевое значение имеют два рода смысл-содержащих и смысл-образующих феноменов. Первый род составляют социокультурные феномены, к которым относятся символы, знаки, дискурсы, несущие культурные общезначимые смыслы и существующие в социальной динамике независимо от желания индивида. Второй род феноменов образуют психические (а точнее, психосоциальные) феномены: индивидуально значимые образы, эмоции, мысли, которые неявным образом связаны с общезначимыми мыслекомму-никацией. При этом даже формы потенциального, неявного общения вызывают спонтанно возникающую эмоциональную напряженность, стимулируя ментальную активность в направлении понимания ситуации, самооценки, самоутверждения, принятия решения о действии.
Для человека естественны структуры ментального опыта, соотносимые с понятием когнитивной (мыслимой) реальности, которая не является обыденным прагматическим миром. Это мир символов, значений и смыслов, порождающих человеческие состояния, особые свойства памяти, идеи блага, красоты, верности, добра. Выделение в деятельности сознания фундаментальной роли символических действий и контекстных структур, определяющих
культурные горизонты внутреннего мира индивидуума, характеризует психолингвистическую установку в современных философских, когнитивных и коммуникативных исследованиях.
Символика — неотъемлемая черта человеческой жизни. Бытие символа в социуме поддерживается динамикой процесса понимания, что предполагает непрямую (смысловую) коммуникацию и неявное признание субъектами друг друга. Ритуал, этикет, игра всегда опираются на некий контекст, активизируя непроизвольный процесс понимания. При этом человеческое сознание может оперировать символами, не раскрывая их устройство, используя символ как код, продуцирующий смысловое поле. По определению М.К. Мамардашвили, символы («понимательно-вещественные предметы») — конструктивные машины. Символическим предметам люди всегда приписывали свойство потусторонности, замечает Мамардашвили. Религиозно освящалась прежде всего их «внеопыт-ность», априорность в смысле избыточности по отношению к любым прагматическим целям [4, с. 65-66, 72-73].
Экзистенциальная динамика, в основе которой лежит восприятие символа и движение смысла как интуитивное понимание, таким образом, имеет интерсубъективный характер, предполагая ту или иную культуру символики и интеллектуальную технологию действия.
Благодаря символической деятельности, человек, с одной стороны, способен подчинять любой обмен, в том числе обмен знаками, одному анонимному правилу, стоящему выше субъектов, а с другой — «актуализировать данное правило в событии» [7]. Осмысленному действию всегда предшествуют экзистенциальная самоидентификация, момент понимания и ориентация в поле значений. Это характерно не только для рационального действия. Разворачивание определенного концепта на уровне интуитивного восприятия смысла знаковой системы — непременное условие эмоционального действия. Можно сказать, что когнитивная установка (знакомо, известно, знаю) определяет динамику перехода к тому или иному действию, причем этот переход может и не осознаваться. Так же как не осознается и сам процесс когнитивной организации жизненного пространства— он воспринимается как естественный процесс.
Источники эмоциональных побуждений и процесса смыслопорождения прямо или косвенно связаны с бытием и коммуникативной ролью символов, которые организуют человеческое действие сразу в двух измерениях: в интерактивном (социальном) и ментальном (психическом). Человек живет в пространстве смысловой коммуникации, которая предполагает слои понимания. Онтология его стремлений раскрывается не на инстинктивном, а на более широком фоне действий двойного смысла: переноса или вытеснения значения. В этом интуитивно-бессознательном процессе одно смысловое образование может надстраиваться над другим, как это происходит в воспоминаниях, снах, фантазиях [6]. Выявление скрытого смысла в смысле очевидном — главная заслуга психоаналитической традиции в философской антропологии. Корректируя выводы психоанализа, П. Рикер подчеркивает экзистенциальную роль знаков (частных, общих, психологических, культурных), в которых выражены «образующие нас конститутивное желание быть и усилие быть» [5, с. 408, 412]. Рикер уточняет задачи философской антропологии в интересующем нас коммуникативном аспекте. С философией коммуникации его программу сближают следующие утверждения:
• среду самоиндентификации и самообъяснения образует символический универсум, поэтому понимание мира знаков является главным средством самопонимания;
• экзистенция как самопонимание неизбежно предполагает «долгий путь» интерпретации знаков (при этом «короткий путь» самоинтуиции закрыт);
• телеология субъективности должна дополнять и уравновешивать ее археологию [5, с. 376].
Принципиальным становится анализ «фигур желания» через динамику целостности антропологического опыта и когнитивную динамику субъективности.
Единообразие антропологического опыта — очевидный факт. Для любой культуры характерны: символические формы, семантика знаков и действий, когнитивные функции субъекта, обеспечивающие порождение и трансляцию смыслов. Социум проявляет
себя в когнитивной ориентации потребностей, безотчетных стремлений, импульсов в виде эмоционально-волевых побуждений. В реальной жизни экзистенциалы личности определяются, с одной стороны, инстинктивными и эмоциональными импульсами (своеобразной энергией либидо, в традициях психоаналитической философии), с другой — целями, идеалами и принципами. Индивид, следуя в ходе своей жизни генетической программе самосохранения, подвержен бессознательным, неконтролируемым порывам, ориентирован, согласно З. Фрейду, на принцип удовольствия, фиксирующий силу эмоции, слитой с биоэнергетикой потребностей. Но его отличительной антропологической чертой оказывается не принцип удовольствия, роднящий его с животным миром. Понимание культурных смыслов характеризует индивида как человека в большей степени. Личностный уровень существования «Я» определяется способностью понимания. Развертывание этой способности обеспечивается наличием культурного пространства, содержащего континуум смыслов. В концепции сознания В.В. Налимова этот континуум образует априорную реальность, существующую потенциально в свернутом виде до всякого индивидуального опыта. Такой же смысл несет «поле когитаций» Рикера и реальность эйдосов в античной философии.
Связь смыслового пространства социума и когнитивной (смыслопорождающей) динамики в жизни человека оказывается настолько фундаментальной, что устранение ее ведет к психической патологии. Вне когнитивной динамики становится бездейственной символическая социальная регуляция поведения (ритуальная, жестовая, речевая), с которой связаны практически все сверхинстинктивные механизмы человеческой психики, включая архетипы. Погружение в неконтролируемый разумом «котел инстинктов» — уход от состояния психики, в котором происходит «склеивание» индивидуальных характеристик субъекта с культурно-историческими нормами деятельности. Общественно выверенное соотношение внутреннего и внешнего, определяя норму человеческого поведения и психики, располагается в пространстве мыслекоммуникации [7, с. 510].
Культура образует органичную основу жизненного мира, поэтому естественное состояние человека — подсознательная когнитивная ориентация. В отечественной психологии этот факт наиболее четко выражен понятием установки. Эмоциональный диалог, возникающий при вхождении индивида в определенную ритуальную среду, определен узнаваемым смысловым контекстом символики. В экзистенциальном процессе при этом ключевую роль играет когнитивная установка «знаю, что эти символы обозначают». Практика медитации и очищения сознания подтверждает мысль, что человек живет в когнитивном пространстве (все время «думает»). Упражнения на сосредоточение, связанные с необходимостью двигаться в определенном месте и считать шаги, отвлекаясь от всего, сопряжены с большими трудностями. Однако стремление устранить поток мыслей (шум сознания) ведет к вопросу о цели — ради чего? Чтобы узреть некий смысл — истину, скрытую за прагматической суетой.
Экзистенциальное значение когнитивного пространства особенно резко выступает в массовых зрелищах, ритуальных действиях, виртуальных играх, художественном и научном творчестве. Иррационалистические тенденции в философии, психологии, литературе, которыми так увлечен отвергающий логику интеллектуал, опираются на метафорическое мышление, стремящееся опять же с помощью языка (дис-курсивно) выделить смысловой каркас или обрисовать некий концепт.
Социокультурная среда формирует менталь-ность через систему знаний, мировоззрение, религию, стандарты поведения и «святости», моральные законы и критерии организации социальных отношений, транслируя смыслы благодаря когнитивным способностям субъекта. Их соответствие эмоционально-интеллектуальной норме сообщества фиксируется по овладению речью. Что предполагает способность свободно ориентироваться в привычном смысловом контексте и связно предать хотя бы достаточно простую мысль.
Коммуникативный потенциал логических принципов мы связываем с преодолением семантических барьеров в процессах мышления, понимания, общения. Экзистенциальный процесс понимания невозможен без определенных
символических средств, выработанных человеческой практикой смыслового взаимодействия. В человеческом сообществе язык — главное средство коммуникации. Однако элементарной формой трансляции смысла выступает не просто слово или языковая конструкция, а понятие, фиксирующее специфические свойства класса предметов как относительно независимое от языковых выражений мыслительное содержание. Культура коммуникации, ориентированная на трансляцию такого мыслительного содержания, неизбежно связана с интеллектуальной практикой уточнения и перевода применяемой терминологии, поскольку в коммуникативных процессах важны последовательность и ясность изложения мысли.
Человеческий опыт передачи мысли сконцентрирован в законах элементарной логики, имеющих статус общезначимых норм понимания передаваемой мысли. Нарушение этих законов приводит к парадоксам, фиксирующим смысловой коммуникативный барьер, который сразу проявляется в форме скрытого или явного непонимания. Так, согласно закону тождества в процессе последовательного рассуждения нельзя подменять исходную мысль другой. Нормативное требование закона тождества в системе коммуникации связано с предписаниями, призванными закрепить устойчивые смысловые центры в процессах речевого общения, а именно: сохранять мысленное содержание предмета рассуждения; стремиться к определенности, ясности, точности терминологии; учитывать различие формального и содержательного тождества. Последнее требование подчеркивает, что одна и та же мысль может быть выражена различными языковыми формами и, наоборот, одна и та же языковая форма может выражать разные мысли. В частности, одно и то же слово, например «ключ», может иметь разное предметное значение, с которым соотносятся смысловые контексты. Неявная подмена понятия совершается в шутках, обыгрывающих многозначность словесных выражений. Совершаемая умышленно подмена понятия или тезиса приводит к парадоксу — ситуации явного непонимания. Например, подмена понятия «число» понятием «цифра» может привести к парадоксальному утверждению: «Число 5 можно записать не только одной цифрой, но и двумя
(2 + 3). Поскольку это одно и то же, то можно утверждать, что один равен двум».
Регулирующую роль в трансляции смысла играет код истины, в существенной мере определяющий смысловой контекст речевой коммуникации, миропонимания и самопонимания [3]. С кодом истины связан коммуникативный потенциал трех других законов традиционной логики: закона противоречия, закона исключенного третьего, закона достаточного основания. Согласно закону противоречия, если одна мысль предполагает отрицание другой, то обе они не могут быть вместе истинными. Коммуникативная роль этого закона — регламентация смысловой последовательности в процессе передачи смысла, что связано с запретом на противоречие, фиксирующее барьер понимания. Не случайно «логичность» рассуждения ассоциируется с его последовательностью и доступностью для понимания.
Коммуникативная норма в трансляции смысла, которая устанавливается законом противоречия, требует: выделять значения истинности высказываний; выявлять реальные и скрытые противоречия в структуре рассуждения; различать реальные и мнимые противоречия; выдерживать непротиворечивость как критерий правильности (логичности) рассуждения. В речевой коммуникации (особенно в аргументировании) логическое противоречие как соотношение взаимоисключающих суждений, взятых в одном контексте, уязвимое место, если оно действительно обнаруживается. Часто оппоненты обвиняют своих противников в несуществующих противоречиях, используя подмену понятия или тезиса. Противоречие может быть мнимым, если не уточняется контекст высказывания. Например, нет противоречия в утверждениях: «Этот человек интересен»; «Этот человек не интересен». Оба высказывания могут быть истинными, что справедливо и в отношении суждений о будущем, которые всегда являются неопределенными по истинности.
Снятие смыслового барьера взаимопонимания в процессах речевой коммуникации регламентируется законом исключенного третьего, действие которого относится к группе противоречащих суждений, выражающих альтернативы «или — или». Способы выхода
из проблемной коммуникативной ситуации и достижения взаимопонимания намечены требованиями: четко формулировать альтернативы, определяющие пространство выбора решений; не привлекать в качестве альтернативы какие-либо другие утверждения; устанавливать четкое противоречие альтернатив с тем, чтобы одно утверждение было отрицанием другого; выдерживать правило, согласно которому противоположное истине есть ложь. Закон исключенного третьего с его жесткими рамками — основа практики косвенной аргументации методом «сведения к абсурду».
Выраженная в виде словесного утверждения мысль всегда имеет некий смысловой контекст, неявно присутствующий в коммуникации. То, что всем итак известно, не проговаривается, но подразумевается. Регулируя процесс взаимопонимания, закон достаточного основания предписывает конкретизировать утверждения, выявляя скрытый контекст в виде необходимого условия истинности высказанной мысли. Так, утверждение «Вода кипит при 100 °С» оказывается ложным, если не учитывать условие «при нормальном атмосферном давлении». Наиболее явно коммуникативный потенциал закона достаточного основания проявляется в вопросно-ответных ситуациях, играя роль смысловой границы, отсекающей нехарактерные и несуразные по смыслу ответы. Например, на вопрос «Почему вода тушит огонь?» можно ответить по-разному: «Потому что вода мокрая»; «Потому что вода прекращает доступ кислорода к горящему телу». Выбор ответа интуитивно осуществляется по принципу достаточного основания.
Занимаясь анализом смысловых конструкций, которые скрыты за языковыми выражениями, логика имеет отношение и к анализу поведенческих схем в коммуникативных ситуациях. Однако коммуникативная роль логики в ее традиционном значении не всегда очевидна. В неявной форме арсенал логики используется в практике нейролинг-вистического программирования (НЛП), разрабатывающей технологию влияния, которое оказывает язык на психические процессы и другие функции нервной системы. Выделяя «программы» и языковые шаблоны, органи-
зующие и направляющие поведение, основатели НЛП Р. Бэндлер и Дж. Гриндер исходили из того, что логика человеческого поведения определяется языковыми паттернами, способными изменять прежние убеждения и создавать новые. Язык — важнейшая составляющая социального и психического опыта. Поэтому языковые конструкции, которые несут в себе смысловую схему, способны заменить собой опыт и ситуацию общения. При этом проблема трансляции смысла, предполагая смысловое сопряжение социокультурной и экзистенциальной динамики, разрешается в соответствии с четвертым, выдвинутым Бетти, герменевтическим каноном смысловой адекватности понимания, акцентирующим особую феноменологию субъективного действия.
Традиционно феноменологический аспект в коммуникативной теории и практике связывается с психологией общения, которая представляет ситуативную типологию поведения со сводом оценок реакций субъекта. Следует заметить, что оценки окружающих и даже просто ожидание оценки (особенно боязнь негативной оценки) создают мощный коммуникативный барьер, вызывая эмоциональное напряжение, провоцируя как межличностный, так и внутриличностный конфликт. Роль логики в экзистенциальной коммуникативной ситуации связана с опосредованной оценкой в виде суждения, которое формулируется с опорой на общее правило или закон, регулирующий смысловую взаимосвязь, не затрагивая персону, что позволяет снять негативную эмоцию, провоцируемую оценочными суждениями.
Таким образом, роль логических принципов в преодолении коммуникативных барьеров, хоть и не явна, но весьма существенна. Не случайно коммуникативный потенциал логики актуализирован в таких популярных направлениях, как неформальная логика, дискурс-анализ, психолингвистика. В неформальной логике центр внимания смещается на квалификацию ошибок аргументации и оценку ее качества в зависимости от коммуникативной ситуации, а дискурс соотносится со стилем понимания, границами мышления и аргументирования.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бетти, Э. Герменевтика как общая методология наук о духе [Текст] / Э. Бетти; пер. с нем. Е.В. Борисова. — М.: Канон+: РООИ «Реабилитация», 2011. — 144 с.
2. Гадамер, Г.-Г. Истина и метод [Текст] / Г.-Г. Га-дамер. — М.: Прогресс, 1988. — 699 с.
3. Гура, В.А. Коды истины в истории культуры [Текст] / В.А. Гура, А.С. Сафонова, О.Д. Шипунова // Вопр. культурологии. — 2010. — № 6. — С. 53—58.
4. Мамардашвили, М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности [Текст] / М.К. Мамардашвили. — М., 1994
5. Рикер, П. Конфликт интерпретаций [Текст] / П. Рикер. - М., 1995.
6. Он же. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение [Текст] / П. Рикер // Теория метафоры. - М., 1990. - С. 416-434.
7. Щедровицкий Г.П. Проблема исторического развития мышления [Текст] / Г.П. Щедровицкий // Избр. тр. - М., 1995. - С. 496-514.
8. Ebeling G. Wort Gottes und Hermeneutik [Text] / G. Ebeling // Zeitschrift fur Theologie und Kirche. -Jg. 56 (1959). - N 2.
УДК: 17.033.«20»+321.01+316.6
И.Н. Протасенко
КОЛЛИЗИЯ ВЛАСТИ И ОБЩЕСТВЕННОГО ИНТЕРЕСА
В БОНАПАРТИЗМЕ
В условиях социальных преобразований нередко происходит столкновение властной воли и общественного интереса. Актуальность данной темы, на наш взгляд, подтверждается не только необходимостью понимания событий истории, но и современными процессами социально-политической трансформации в России и мире в целом.
Цель настоящей статьи — рассмотреть феномен власти в ракурсе единства феноменов персонификации и персонализации и раскрыть посредством этого анализа специфику бонапартизма как режима авторитарной власти.
Власть как явление человеческой жизни — это некая устойчивая форма коллективности с заданными отношениями: побуждения и принуждения, управления и контроля, подчинения и соподчинения, координации и субординации, зависимости, взаимозависимости и частичной или полной независимости, благодаря чему развертывается обмен деятельностью, обработка людьми друг друга, организуется целостность социума. Бонапартизм—понятие, обозначающее режим единоличного правления, возникающий
на основе народного волеизъявления после крупнейших революций нового и новейшего времени, режим персонифицированной диктатуры.
Феномен персонификации власти — это совпадение образа власти, чаяний масс и личного предназначения лидера, это концентрация социального в единичном. Персонификация власти — явление довольно раннего происхождения, имеет свою историю эволюции. Известно, что первоначально в ранних обществах человек осознавал себя скорее подвластным, нежели властителем: подвластным богам, стихии, Року, Судьбе, Единому Богу и т. д. Смысл персонификации власти связан с воплощением, уподоблением, отождествлением, представлением, замещением, формированием образа властителя. Между тем развитие общества, процесс его эмансипации, постижение мира и самого себя — все это требовало усложнения организационно-властного начала в социуме, с одной стороны, с другой — этот процесс с неизбежностью сопровождался десакрализа-цией власти. Например, Кромвель, по мысли
