CC BY
74
А. А. Малыгина
ПРОБЛЕМА СУВЕРЕНИТЕТА В ТРУДАХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ АНГЛИЙСКОЙ ШКОЛЫ
В статье дан обзор деятельности последователей политической теории международного общества, известной под названием «Английская школа исследования международных отношений». Особое внимание уделено вопросу эволюции понятия «суверенитет» в трактовке представителей Английской школы. Статья основана на ключевых работах представителей Английской школы, опубликованных в ведущих академических изданиях за последнее десятилетие.
Ключевые слова: Английская школа, международные отношения, международное общество, мировая политика, политическая теория, суверенитет.
Политическая теория международного общества, обозначаемая еще как Английская школа исследования международных отношений, — это исторический и институциональный подход к изучению проблем мировой политики через изучение политических ценностей групп людей и отдельных индивидов. Этот подход характеризуется особым вниманием к идеям и идеологии, которые формируют мировую политику. Р. Джексон и Дж. Соренсен выделяют три ключевых положения этого подхода: а) международные отношения есть направление человеческой деятельности, которая опирается на такие базовые ценности, как независимость, безопасность, порядок и справедливость; б) в центре внимания исследователей — мысли и действия людей, вовлеченных в международные отношения; в) природа международжных отношений носит анархический характер. Однако авторы справедливо подчеркивают, что Английская школа рассматривает мировую политику как анархическое общество, в котором действуют определенные правила, нормы и институты, на которые ориентируются государственные лидеры в процессе управления внешней политикой (Jackson, S0rensen, 2007, р. 129).
Английская школа является на сегодняшний день одним из признанных и самостоятельных направлений исследования международных отношений. Примечательно, что в Ассоциации международных исследований ISA была создана отдельная секция «Английская школа», и на конвенте ISA, проходившем в 2007 г. в Чикаго, в рамках этой секции было сделано около двух десятков докладов (см.: Little, 2007, p. 409). Б. Бузан составил и систематически обновляет список трудов, в которых представлены или развиваются идеи
© А. А. Малыгина, 2010
Английской школы (Buzan, 2009). Этот список насчитывает уже более двухсот пятидесяти работ.
История развития и эволюция ключевых идей Английской школы освещены в комплексном исследовании Э. Линклэтера и Х. Су-ганами (Linklater, Suganami, 2006). Х. Суганами убедительно доказывает, что Английская школа берет свое начало из двух независимых источников. Во-первых, основоположниками Английской школы по праву считаются преподаватели Лондонской школы экономики, которые в 1950-е годы стремились применить к изучению международных отношений представления о международном сообществе. Среди работ этого периода особого упоминания заслуживает книга Ч. Маннинга «Природа международного общества» (Manning, 1962). Во-вторых, не менее значимую роль в становлении Английской школы сыграл Британский комитет по теории международной политики, основанный в начале 1960-х годов и получавший значительную финансовую поддержку из Соединенных Штатов. Этот коллектив объединил теоретиков и практиков с целью разработки «теоретически обоснованного и исторически ориентированного подхода к исследованию международных отношений» (см.: Little, 2007, p. 410). В Британский комитет вошли, в частности, М. Уайт и Х. Булл, с именами которых связывают расцвет Английской школы. Книга «Анархическое общество: исследование проблемы порядка в мировой политике» Х. Булла, опубликованная впервые в 1977 г., со временем стала «священным писанием» для Английской школы.
Элитарный характер Британского комитета критики Английской школы считают основной причиной возникновения концепции международного общества как закрытого клуба великих держав. Сами же представители Английской школы называют себя единомышленниками, которые развивают схожие идеи с целью создать концептуальное пространство для исследования природы международных отношений, но при этом не теряют уникальной идентичности, характерной для каждого исследователя (см.: Little, 2002, p. 397). Помимо Х. Булла, М. Уайта, Б. Бузана и Р. Литтла, к числу ведущих представителей этого направления можно отнести Г. Батерфилда, О. Уэвера, Д. Винсента, Р. Джексона, А. Уатсона, Ф. Халлидея.
Создание Английской школы — определенная попытка снять противоречия между реализмом и идеализмом, а также дать ответ на вопросы, в которых оба «магистральных» направления оказались бессильны. Действительно, многие события и процессы последних двух десятилетий не могут быть исчерпывающе объяснены в рамках традиционных парадигм. Именно поэтому в 1990-е годы происходит взлет популярности Английской школы.
Для данного направления в теории международных отношений
характерно рассмотрение международной среды как некоего относительно целостного, но далеко не однородного сообщества, в котором существуют единые нормы поведения для его членов-государств. Х. Булл дает этому сообществу следующее определение: «Сообщество государств (или международное общество) существует в том случае, когда государства, сознающие наличие определенных общих интересов и ценностей, образуют сообщество в том смысле, что в отношениях друг с другом они считают себя связанными общими правилами, а также участвуют в функционировании общих институтов» (Bull, 1977, p. 13). Задача этого общества — достижение определенных целей. Основные цели, согласно Буллу, — это сохранение сообщества государств, поддержание независимости государств, мира как естественного условия международных отношений, достижение общих целей в социальной сфере: снижение насилия, выполнение обещаний, охрана частной собственности (цит. по: Mendelson, 2009, p. 296).
При этом существование такого сообщества вовсе не обязательно исключает конфликты внутри него. Дело в том, что, несмотря на существование неких общих интересов и норм, каждое государство руководствуется в первую очередь своими интересами и в различной степени разделяет нормы и ценности, участвуя в работе общих институтов и достижении целей. Однако это не мешает создавать базовые элементы международного общества, включая механизм самозащиты от системных угроз (Ibid., p. 297). Внешние вызовы всему международному обществу заставляют его участников на время забывать о своих эгоистичных интересах и объединять усилия. Следовательно, в понимании Английской школы основополагающим типом отношений внутри международного общества является сотрудничество, а не соперничество. При этом представители Английской школы прогнозируют возрастание степени сотрудничества в будущем. Это обусловлено тем, что «государства демонстрируют системное сотрудничество, формируют и институционализируют рамки для многостороннего сотрудничества, вводят понятие обязательств, возлагаемых на отдельные государства по отношению к коллективному, а также учитывают долгосрочные интересы» (Ibid., p. 300). Представители Английской школы не рассматривают мировую политику ни как постоянную войну «всех против всех», ни как стремление к реализации единых для всего человечества интересов. При этом, согласно Х. Буллу, анархичная по своей сути природа международных отношений вовсе не представляет помехи формированию международного общества. Именно поэтому он определяет современную систему международных отношений как «анархическое общество» (Bull, 1977, p. 13).
Еще одна важная точка зрения, характерная для Английской школы, — это представление о том, что нематериальные факторы, такие как идеи, ценности, идентичность, играют в мировой политике не меньшую роль, чем материальные структуры. Во многом это связано с постмодернистским взглядом теоретиков этой школы на языковые практики, которые они считают основным инструментом формирования социально-политической реальности. Государство, по их мнению, представляет собой непрекращающийся процесс взаимодействия устойчивых социальных практик, осуществляемых в рамках определенной социальной и материальной структуры.
Внутри Английской школы можно выделить два направления, которые условно обозначаются как «плюралисты» и «солидари-сты». Основным предметом их спора, согласно Б. Бузану, является вопрос о «природе и потенциале международного сообщества, в особенности о реальной и потенциальной степени значимости разделяемых норм, правил и институтов внутри системы государств. Для Английской школы этот спор сводится в основном к проблеме международного права как основы международного сообщества, и в особенности к вопросу о том, должно ли международное право включать в себя естественное право (как оно трактуется Г. Гроци-ем) или позитивное право» (Buzan, 2004, p. 45).
Плюралисты полагают, что международное право есть позитивное право. В центр своей картины международных отношений они ставят государство. Именно последнее, по их мнению, является доминирующей организационной единицей для человечества. Основная цель существования международного общества — это ограничение опасных для всех государств проявлений анархии в мировой политике. Солидаристы же, отталкиваясь от кантианского рационализма, полагают, что в международном обществе необходимо наличие неких общих позитивных ценностей, таких как ограничение на применение силы или универсальные, разделяемые всеми стандарты в области прав человека. Таким образом, «спор идет по вопросу о степени и масштабах институциализации разделяемых интересов и ценностей в системах общих правил поведения» (Ibid., 2004, p. 61).
В целом было бы неправильно говорить об Английской школе как о некой жесткой завершенной теории. К примеру, Т. Данн выделил три ее «родовых признака»: самоидентификация, интерпре-тивный подход и приверженность нормативной теории. Б. Бузан и Р. Литтл утверждают, что «теоретический плюрализм и попытка зафиксировать всю полноту "международных отношений" есть главный объединяющий признак направления... Она (Английская школа. — А. М.) отказывается от межпарадигмальных войн и теорети-
ческих диспропорций, характерных для остальных крупных направлений в этой науке» (Buzan, Little, 2001, p. 944).
Основная тема, которую рассматривают в своих работах ученые Английской школы, — это, естественно, теория международных отношений. Большое внимание уделяется при этом конструктивистским теориям. Кроме того, затрагиваются вопросы военного фактора в современном мире, баланса сил, а также сюжеты из истории международных отношений. Отдельная группа работ посвящена проблемам этики, международного права и интервенции.
Вопросы суверенитета занимают в работах представителей Английской школы не центральное, но заметное место. Они касаются как самого определения суверенитета, так и влияния этого института на функционирование международного общества. В числе авторов, в наибольшей степени освещавших данную тематику, необходимо упомянуть Р. Джексона, С. Краснера, С. Макинду, Б. Мендельсона, Д. Соренсена, Д. Филпотта, С. Баркина и Б. Кронина.
В своей статье «Суверенитет в мировой политике» Р. Джексон характеризует предмет своего исследования как базовый элемент политической жизни (Jackson, 1999). Суверенитет для Джексона — это юридическая идея и правовой институт, характерный для политического порядка, опирающегося на независимые государства, чьи правительства обладают верховенством власти как во внутренней, так и во внешней политике. Для международного общества суверенитет является основополагающей нормой. Поскольку создание глобальной федерации в обозримом будущем не предвидится, то суверенитет остается единственной платформой, на которой возможно функционирование системы международных отношений. Внутри государства суверенитет раскрывается через верховенство власти, которой обладает правительство и которая распространяется на всех, кто проживает в пределах его территориальной юрисдикции и является объектом для его законов и проводимой политики. Что касается внешних связей, то в этой сфере суверенитет раскрывается через независимость правительства от других правящих властей («внешний суверенитет»). «Внешний суверенитет», согласно Джексону, есть фундаментальные властные отношения между государствами, которые определяются международным правом. Для конкретного государства это «своего рода исторически предопределенное право на членство в закрытом политическом клубе» (Ibid., p. 499), «право участвовать и вступать в отношения, а также заключать соглашения с другими суверенными государствами» (Ibid., p. 453).
Б. Мендельсон определяет суверенитет как основополагающий принцип международного общества и «источник порядка в сообще-
стве государств» (Mendelson, 2005, р. 61). Однако суверенитет не является высшей ценностью — самосохранение системы как цель международного общества имеет приоритетное значение по сравнению с иными целями и задачами. Эффективность механизма самозащиты от системных вызовов может обеспечиваться в том числе и за счет нарушения принципа суверенитета. В то же время отрицание принципа государственного суверенитета равнозначно отрицанию международного общества в целом.
Несколько иначе трактует этот вопрос С. Макинда, который обращает особое внимание на взаимосвязь государственного суверенитета и международной безопасности. Государственный суверенитет в современной конфигурации не может существовать без международного порядка, и наоборот (Мак^а, 1998, р. 101-115).
Д. Соренсен, говоря о суверенитете, выделяет три аспекта: правовой, абсолютный и унитарный. Правовой аспект суверенитета предполагает юридическое равенство государств вне зависимости от политических, экономических, социальных и иных различий, что выражается в членстве в международном сообществе государств, где каждое обладает равными правами и обязанностями. Унитарный аспект означает, что в конкретном государстве в пределах этого государства есть только одна высшая власть, которая распоряжается вопросами внутренней и внешней политики. Как нельзя быть немножко беременным, точно так же и государство может либо обладать, либо не обладать суверенитетом, а третьего не дано (S0rensen, 1999, р. 590-604).
Д. Филпотт в своем определении суверенитета делает акцент на понятии «территориальность». Суверенитет — это наивысшая власть в пределах конкретной территории. При этом власть означает легитимность, а также невозможность отдельного индивида стать выше этой власти. Что касается территориальности, то Филпотт отмечает, что в настоящее время «фактически любая политическая власть территориальна», даже институты вроде Европейского Союза или ООН состоят из членов, власть которых территори-альна (РГп1роП, 1999, р. 570).
Автор формулирует три категории свойств, неотъемлемых и характерных для суверенитета. Первая категория указывает на носителя суверенитета. При этом Д. Филпотт считает, что суверенитет не обязательно должен быть сконцентрирован в руках отдельного индивида или в пределах конкретного законодательного органа. Суверенитет, согласно Д. Филпотту, может воплотиться в триумвирате, комитете общественной безопасности, руссоистской общей воле объединенных граждан, в народном управлении посредством конституции или в законе Европейского Союза. Вторая категория
характеризует суверенитет через понятия «внутренний» и «внешний». Это не два отличных типа суверенитета, а скорее взаимодополняющие и сосуществующие аспекты одного феномена. Как указывает автор, если речь идет о полноценном суверенитете, то присутствуют оба аспекта. Внешний суверенитет служит гарантией невмешательства извне, внутренний — характеризуется способностью осуществлять властные полномочия в пределах государственных границ. Однако, как подчеркивает Д. Филпотт, когда юристы говорят о суверенитете, они имеют в виду исключительно внешний суверенитет. В Уставе ООН это свойство суверенитета определено как политическая независимость и территориальная целостность. И именно это свойство является залогом общего запрета на вмешательства во внутренние дела государства, иными словами, на интервенцию. Анархия международных отношений, по словам Д. Фил-потта, заключается как раз в том, что отсутствует власть выше власти государства. Третья категория суверенитета определяется в терминах абсолютности. Автор понимает абсолютность с точки зрения сфер, на которые распространяется управление носителя суверенитета в пределах конкретной территории. По мнению Д. Филпот-та, если суверенитет в какой-то сфере утрачивает превосходную степень, он просто перестает быть таковым. В то же время носитель суверенитета не обязательно должен быть суверенным во всех вопросах. Иными словами, в условиях глобализации и роста взаимозависимости не следует ожидать, что государства остаются абсолютно суверенными в экономических, социальных или политических вопросах.
Ряд исследователей считают необходимым выделять различные типы суверенитета, существенно отличающиеся по своему смысловому наполнению. К примеру, С. Краснер выделяет 4 основных типа суверенитета: внутренний (domestic) суверенитет, суверенитет взаимозависимости, международный правовой суверенитет и вестфальский суверенитет (Krasner, 1999, p. 9-12). Международный правовой суверенитет С. Краснер относит к вопросам, связанным с юридическим признанием одним государством другого. Такое признание распространяется на территориальные образования, которые обладают формальной юридической независимостью. Внутренний суверенитет — это формальная организация политической власти в пределах государства и способность властей осуществлять эффективный контроль в границах территории. Вестфальский суверенитет означает способность власти проводить внешнюю и внутреннюю политику, независимую от внешних акторов. Он касается и юридической, и фактической стороны вопроса. И, наконец, суверенитет взаимозависимости относится к способности властей
регулировать потоки информации, идей, товаров, людей и капиталов, которые пересекают границы их государства (Ibid., p. 3-4).
При этом суверенитет каждого государства складывается из этих четырех компонентов. В каждом конкретном случае они могут быть представлены в различных масштабах или даже отсутствовать вовсе. К примеру, Тайвань обладает вестфальским суверенитетом, но не международным правовым, а Сомали располагает этим последним, но практически лишено внутреннего суверенитета.
С. Баркин и Б. Кронин проблему суверенитета связывают с проблемой эволюции международной среды, в которой государства взаимодействуют друг с другом. Авторы различают государственный и национальный суверенитет. Первый ставит во главу угла связь между властью и территорией, второй — связь между властью и населением. Фундаментальное различие этих двух видов суверенитета заключается в источнике их легитимации в качестве независимых образований (Barkin, Cronin, 1994, p. 108). Воплощение государственного суверенитета — принцип нерушимости границ, национального — принцип самоопределения наций. При этом на практике оба суверенитета, как правило, сосуществуют параллельно в рамках одного и того же государства, однако их соотношение может быть различным. С. Баркин и Б. Кронин полагают, что напряжение по линии государство-нация невозможно разрешить полностью, а абсолютная реализация обоих начал внутри конкретного мирового порядка вряд ли достижима. Исследователи считают, что именно государственный суверенитет в большей степени способен обеспечить стабильность международной системы. С. Баркин и Б. Кронин исходят из положения, что эффективные контроль и управление могут быть наилучшим образом обеспечены со стороны стабильного государства с сильными институтами и в меньшей степени — со стороны новообразовавшихся наций, испытывающих недостаток административной компетентности и социальной стабильности. Признание неограниченного права наций на самоопределение привело бы к постоянной международной нестабильности, особенно учитывая тот факт, что границы между нациями не являются четко зафиксированными и во многом служат воплощением субъективных представлений (Ibid.).
Б. Мендельсон считает необходимым рассматривать суверенитет как двухуровневую конструкцию. На первом уровне суверенитет является атрибутом государства и означает его способность осуществлять контроль и распространять властные полномочия на определенной территории, а также гарантировать невмешательство в свои внутренние дела. На втором уровне суверенитет — это организующий принцип международной системы, основа порядка, уста-
навливающая стереотипы поведения, которые снижают вероятность возникновения конфликтов между государствами-элементами системы (Mendelson, 2005; 2009).
Здесь нам необходимо обратиться к идее, характерной для Английской школы в целом, — представлении о суверенитете не как о застывшем, а как о постоянно трансформирующемся в ходе исторического процесса понятии. Р. Джексон, к примеру, приводит два достаточно ярких сравнения: суверенитет, во-первых, — это цемент, скрепляющий современную политику; во-вторых, — это конструктор «Лего», в котором из определенного набора деталей можно построить практически неограниченное количество различных форм, обладающих, однако, определенным набором общих признаков. Р. Джексон полагает, что «суверенитет периодически подвергается обновлению в соответствии с новыми историческими обстоятельствами». При этом, разумеется, у любых обновлений есть предел, за которым любой институт попросту утрачивает свой смысл и трансформируется в нечто совершенно иное. Суверенитет может изменяться лишь в таких пределах, которые не подвергают «нормативному риску» государственную систему. «Институциональная организация со временем претерпевала изменения, но центральное понятие суверенитета как политической независимости осталось неизменным», — считает исследователь (Jackson, 1999, p. 434).
Проблему изменения норм и правил государственного суверенитета в международных отношениях исследуют С. Баркин и Б. Кронин (Barkin, Cronin, 1994, p. 107-130). Они рассматривают суверенитет как переменную, содержание которой непрерывно меняется в ходе исторического процесса. Правила суверенитета не статичны, а являются объектом изменяющихся интерпретаций. При этом под «правилами суверенитета» понимается свод принципов, руководствуясь которыми, международное общество признает легитимность того, что определенные институциональные власти осуществляют контроль над определенными населением и территорией.
Во многом изменения в содержании понятия суверенитета объясняются уже упомянутым выше противостоянием «государственной» и «национальной» трактовки этого понятия, однако не только им. С. Баркин и Б. Кронин указывают на то, что обычно трансформация суверенитета происходит во время крупных системных кризисов. Такие изменения являются отражением норм и принципов, которые лежат в основе легитимности государства-нации в определенную эру, и управляют или влияют на взаимодействие государств в международной системе. Изменения в содержании и понимании суверенитета могут серьезно повлиять на то, насколько свободно или стеснённо государства действуют в международных отношениях.
Авторы выделяют четыре основных периода, наиболее характерных с точки зрения определения суверенитета и соответствующих представлений участников международных отношений о природе международной системы, а также об источниках легитимности и принципах определения границ государства-нации: наполеоновские войны, Первая мировая война, Вторая мировая война и «холодная война». После окончания «холодной войны», по убеждению С. Баркина и Б. Кронина, наметились тенденции к актуализации национальной легитимации суверенитета и отходу от трактовки суверенитета через государство.
С. Макинда в своей работе «Объединенные Нации и государственный суверенитет» развивает идеи вышеуказанных авторов (Мак^а, 1998, р. 101-115) и вводит понятия реинтерпретации и реконструирования государственного суверенитета. В основе рассуждений Макинды лежат два тезиса. Во-первых, международные ценности, нормы, принципы, правила и институты, в том числе и государственный суверенитет, всегда были подвержены изменениям, а международное общество неизбежно адаптировалось к новым реалиям. Принципы и легитимирующие нормы суверенитета в течение последних нескольких столетий претерпевали изменения. При этом создавались ситуации, когда во имя поддержания международного порядка и безопасности одни суверенные государства оккупировались, разделялись или поглощались другими государствами. Во-вторых, за период более чем трех веков между государственным суверенитетом и международной безопасностью установилась символическая взаимосвязь. За государственным суверенитетом не только закрепилась роль ключевого принципа современной политической системы, но на него была возложена функция укрепления международного порядка и безопасности. Следовательно, государственный суверенитет в современной конфигурации не может существовать без международного порядка, и наоборот.
Решающий шаг в трансформации содержания понятия суверенитета С. Макинда связывает с созданием Организации Объединенных Наций. Само создание ООН стало частью продолжающегося процесса реинтерпретации принципов государственного суверенитета. Изначально доминирующим в теории и практике деятельности этой организации было понимание суверенитета как принципа невмешательства во внутренние дела государства. Интерпретация государственного суверенитета, по версии ООН, в значительной мере зависит от того, как в её рамках определяются международный мир и безопасность.
Однако в годы «холодной войны» акцент постепенно начал смещаться в сторону обеспечения индивидуальных прав и свобод
человека в глобальном масштабе, что в некоторых аспектах противоречит принципу невмешательства. По окончании «холодной войны» Совет Безопасности ООН предпринял попытку дать новую трактовку государственному суверенитету, которая соответствовала бы изменившимся требованиям международного мира и безопасности. Но если следовать Уставу ООН, Совет Безопасности призван, скорее, выполнять роль резистора, а не проводника для перемен в практике государственного суверенитета, происходящих в постбиполярную эру. В настоящий момент, по мнению С. Макинды, требуется дальнейшее изменение содержания понятия суверенитета, которое должно найти свое отражение в Уставе. Чтобы подтвердить свой тезис, исследователь рассматривает миссии ООН в Сомали в 1992 г. и на Гаити в 1994 г. По мнению исследователя, эти два случая иллюстрируют, какой устойчивостью обладает Устав ООН, оказывая сопротивление попыткам переопределить государственный суверенитет.
Устав ООН фактически замораживает эволюцию принципов государственного суверенитета и по этой причине является основным препятствием для любых попыток его реконструировать. Вероятность того, что члены ООН согласятся внести поправки в Устав и ослабить юридический суверенитет, крайне низка: правовая база, закрепленная в Уставе, гарантирует равенство статусов государств вне зависимости от их военной мощи. Вместе с тем автор подчеркивает, что в условиях усиления процессов глобализации, демократизации и дальнейшего развития гражданского общества существует возможность того, что международное сообщество разделится на две или более группы. Одни будут поддерживать трактовку государственного суверенитета, закрепленную в Уставе ООН, а другие — различные новые версии суверенитета.
Д. Соренсен предлагает рассматривать правила суверенитета как своего рода игру, в которую играет игрок особого рода, суверенное государство (S0rensen, 1999). Эту метафору автор вводит вслед за Р. Джексоном, который говорит об игре в суверенитет в своей книге «Квази-государства» (Jackson, 1993). Правила игры в суверенитет Д. Соренсен делит на две группы: учредительные правила и регулирующие правила. Учредительные правила основополагающие, они определяют ключевые черты, присущие суверенитету. Учредительные правила не просто регулируют, они также создают возможность определенного рода деятельности. Иными словами, они создают некий контекст, в условиях которого суверенитет проявляет свои сущностные черты (S0rensen, 1999, p. 595-598).
Д. Соренсен проводит разграничение между неизменными и меняющимися со временем составляющими этого понятия. Автор
приходит к выводу, что, хотя институт суверенитета и претерпевает изменения с течением времени, есть характерная черта, которая остается неизменной. Этим неизменным элементом, «жизненным элементом продолжительности», учредительным стержнем суверенитета является конституциональная независимость, которой обладают государства, имеющие территорию, население и правительство.
То, что действительно подвержено изменениям, так это правила, регулирующие игру в суверенитет. Эти регулирующие правила существуют вне зависимости от разницы в силовых потенциалах различных государств, а также от наличия взаимозависимости между государствами, а также от того, что многие государства не всегда обладают реальной автономностью, которая предполагается понятием конституциональной независимости. Именно поэтому, с точки зрения Соренсена, бессмысленно говорить о «конце суверенитета» как следствии экономической глобализации или других подобных явлений. Институт суверенитета и непосредственная степень государственной автономии, по мнению Д. Соренсена, — это разные вещи, хотя между ними и существует определенная взаимосвязь. Изменения в суверенитете приводят к изменениям регулирующих правил, которые определяют характер взаимодействия между суверенными государствами.
Автор подчеркивает, что на протяжении долгого времени игра в суверенитет была европейской игрой, в которую играло европейское сообщество суверенных государств. Если неевропейское государство и становилось членом этого сообщества, то это происходило только потому, что оно отвечало критериям, установленным европейцами. В этой игре государства делились на высший класс суверенных государств и низший класс зависимых стран. Это положение Д. Соренсена развивает идею Р. Джексона. Точный критерий, в соответствии с которым осуществлялось бы признание того или иного государства, всегда было предметом обсуждения в сообществе государств, и долгое время по этому вопросу не существовало единого мнения. Следствием этого были ситуации, когда страна могла участвовать в игре в суверенитет, не имея формального признания со стороны всех членов международного сообщества.
Д. Соренсен выделяет три типовых сценария игры в суверенитет, разворачивающихся в современном международном сообществе: «Вестфальская игра», «Постколониальная игра», «Постмодернистская игра». Все три сценария разыгрываются между государствами, которые обладают конституциональной независимостью как члены сообщества государств. Автор сравнивает эти три сценария по трем параметрам: основополагающие правила, регулирующие правила, эмпирическая государственность. Поскольку осново-
полагающие правила остаются неизменными, то в этом аспекте три сценария идентичны. Что касается регулирующих правил, то из множества таковых автор выбирает два, относящихся к числу «золотых правил» или базовых норм. Это принцип невмешательства во внутренние дела государства и принцип взаимности. При этом под взаимностью понимается обмен примерно равными ценностями между юридически равными партнерами по игре в суверенитет. И как раз в отношении принципа взаимности сценарии игры различаются. В отношении третьего аспекта, эмпирической государственности, участники сценариев различаются по структуре и содержанию экономики, структуре и содержанию политики, а также по характеру отношений между нацией и государством.
Автор убежден, что говорить о «конце суверенитета» ошибочно. Институт изменяется для того, чтобы адаптироваться к новым вызовам, проистекающим в основном из изменяющейся эмпирической государственности. В ближайшем будущем, по мнению Соренсена, мы будем наблюдать развитие всех трех сценариев. Изменения в «Постколониальной игре» потребуют изменить правовой контекст и ввести такие формы суверенитета, которые покроют недостаток конституциональной независимости или позволят укрепить эмпирическую государственность слабых государств. Географическая экспансия международного общества сочеталась с тенденцией к усилению регулирующих начал в отношении между государствами. Во многих сферах устанавливались международные режимы, росли количество и размер международных организаций. После окончания «холодной войны» возникли даже новые практики гуманитарной интервенции в слабые или распадающиеся государства. Изменения в игре в суверенитет на современном этапе будет, по мнению Со-ренсена, способствовать либо возврату к более привычным формам межгосударственного сотрудничества, либо прогрессу по направлению к более совершенным федеративным структурам. Но наиболее вероятным представляется автору вариант классического, Вестфальского сценария.
Еще один важный аспект, подверженный изменениям, — это развитие конкретных черт государственности от абсолютизма XVII в. до государства благосостояния наших дней. Соренсен стремится подвести черту под дискуссией об изменчивости или неизменности института суверенитета, говоря о том, что спорящие о неизменности или об изменчивости суверенитета всего лишь обращаются к разным аспектам суверенитета. Те, кто защищают изменчивую природу, на самом деле говорят о развитии и изменении государственности, об изменении регулирующих правил суверенитета или о некоем сочетании этих аспектов. Те, кто отстаивают идею неизменно_ 101
ЛОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 4
сти, как правило, говорят о стабильном правиле конституциональной независимости. И те, и другие, по мнению Д. Соренсена, правы. Но суверенная государственность — это сложный феномен.
Важный вопрос — соотношение суверенитета и экономической независимости. По мнению Р. Джексона, существующая здесь связь не играет основополагающей роли (Jackson, 1993). В сфере экономики правильнее говорить не о суверенитете, а об автономности, которая подразумевает, что экономическая политика государства ограждена от внешнего влияния, вмешательства или контроля. В сегодняшнем мире говорить об экономической автономности сложно из-за глобализации экономических процессов и большой роли, которую играют в хозяйственной жизни транснациональные структуры. В качестве иллюстрации Джексон приводит следующий пример. Канада, как суверенное государство, обладает правом издавать собственную валюту. Но курс канадского доллара напрямую зависит от денежной политики, проводимой США, а также от состояния международных валютных рынков. Что касается установления стоимости собственной национальной валюты, то возможности Канады весьма ограниченны. Канада — это суверенное государство, не обладающее полнотой экономической автономности (ibid., р. 432).
Большую роль играет вопрос о ценностях, с которыми связано понятие суверенитета. В Английской школе ценностям и идеям традиционно придается не меньшее значение, чем материальным структурам. Р. Джексон приводит следующий перечень ценностей, важных для суверенитета: международный порядок среди государств, членство и участие в сообществе государств, сосуществование политических систем, правовое равенство государств, политическая свобода государств, плюрализм (Ibid., р. 26-32). Б. Мендельсон и Д. Соренсен разделяют его мнение в том, что эти ценности, как и само понятие суверенитета, могут в течение определенного времени претерпевать достаточно значительную трансформацию.
Ключевым является вопрос о реальном значении суверенитета в современных международных отношениях. С. Краснер полагает, что этот вопрос необходимо решать в контексте рассмотрения поведения государств-акторов на международной арене, поскольку, несмотря на существование общепризнанных норм и правил, регулирующих международные отношения, они соблюдаются далеко не всегда, тем более что по ряду пунктов (например, невмешательство во внутренние дела других государств и приоритет защиты прав человека) противоречат друг другу. Поэтому Краснер говорит об «организованном лицемерии» правителей. «Правители, не государства — и не международная система! — совершают выбор относительно
политики, правил и институтов. Уважается ли международный легальный суверенитет и суверенитет Вестфальский, зависит от того, какие решения принимают правители. Нет никакой иерархической структуры, чтобы удержать их от нарушения логики уместности, которая связана со взаимным признанием или исключением внешнего авторитета. Правители могут признавать или не признавать другое государство... и образования, не имеющие юридической независимости или территории. Они могут вмешиваться во внутренние дела других государств или пойти на компромиссы в своей собственной политике» (К^пег, 1999, р. 7). Международный правовой суверенитет уважаем, потому что он соответствует интересам практически всех правителей. Асимметрия мощи между акторами международных отношений часто приводит к произвольной трактовке норм.
Баркин и Кронин, исходя из постоянной трансформации содержания понятия суверенитета, говорят о том, что в современном мире принцип нерушимости границ постепенно отступает под натиском принципа национального самоопределения, суверенитет нации получает приоритет по отношению к суверенитету государства. Между тем, по мнению авторов, когда в качестве источника легитимности называется нация, то физическое насилие между государствами может проявиться с большей вероятностью.
С. Макинда, рассуждая о трансформации понятия суверенитета, говорит о необходимости реформы ООН. Организация, по его мнению, стоит на страже уже устаревшей вестфальской интерпретации суверенитета, что весьма негативным образом сказывается на ее дееспособности. Рассматривая гуманитарные операции 1990-х годов, исследователь показывает, что в их рамках де-факто происходила реинтерпретация государственного суверенитета в связи с растущей необходимостью решать проблемы отдельных стран усилиями международного сообщества, в то время как де-юре определение суверенитета осталось на уровне Второй мировой войны. Устав ООН фактически замораживает эволюцию принципов государственного суверенитета и по этой причине является основным препятствием для любых попыток его реконструировать. Вероятность того, что члены ООН согласятся внести поправки в Устав и ослабить юридический суверенитет, автор оценивает как крайне низкую: правовая база, закрепленная в Уставе, гарантирует равенство статусов государств вне зависимости от их военной мощи, что выгодно подавляющему большинству акторов на международной арене.
Б. Мендельсон, исследуя угрозу, которую представляют террористические группировки для международной системы (Mendelson 2005, р. 45-68; 2009, р. 291-318), упоминает и о влиянии этой угрозы на суверенитет отдельных государств. По его мнению, под уда_ 103
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 4
ром в данном случае оказывается такая ключевая характеристика суверенитета, как признание исключительного права государства применять силу как внутри собственных границ — с целью поддержания порядка, так и на международном уровне — для обеспечения безопасности или реализации иных легитимных целей. При этом большинство террористических групп обращают свое насилие как раз на какое-то конкретное государство и его суверенитет и не выходят на международный уровень. Однако такие международные террористические организации, как «Аль-Каида», ставят под угрозу суверенитет сразу на двух уровнях, бросая вызов и суверенитету отдельных государств, и принципам и институтам международного сообщества. Д. Соренсен рассуждает о «конце суверенитета» в современном мире и подчеркивает, что такая точка зрения недостаточно аргументированна. Институт суверенитета просто изменяется для того, чтобы адаптироваться к новым вызовам. Процесс этой адаптации еще не завершен.
Несмотря на ряд расхождений, практически все представители Английской школы считают суверенитет одной из основных категорий современных международных отношений, которая имеет характер основополагающей нормы. Исследователи рассматривают феномен суверенитета в контексте взаимодействия игроков в международной среде, а также через призму коллективных, системных угроз безопасности. Авторы подчеркивают, что необходимо обращать внимание на различные аспекты и виды суверенитета, без учета которых невозможно дать адекватное определение этому комплексному явлению.
Практически все исследователи согласны с тем, что институт суверенитета претерпевает в процессе исторического развития известную трансформацию, которую они, в частности, обозначают через понятия реинтерпретации и реконструирования. Эта трансформация, однако, не затрагивает фундаментальные основы суверенитета и не ведет к его «концу». Представители Английской школы убеждены, что в сегодняшнем мире суверенитет сохраняет свое основополагающее значение, несмотря на продолжающиеся дискуссии о его смысле и дальнейшем развитии.
Литература
1. Barkin J. S., Cronin B. The State and the Nation: Changing Norms and the Rules of Sovereignty in International Relations // International Organization. 1994. N 48 (1). Р. 107-130.
2. Bull H. The Anarchical Society: A Study of World Order. London: Macmillan, 1977. 329 p.
3. Buzan B. From International to WorldSociety? English School Theory and the Social Structure of Globalization. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. 294 p.
4. Buzan B. The English School Bibliography // http://www.polis.leeds.ac.uk/assets/ files/research/english-school/current-es-bibl-june-09.doc (последнее обновление — июнь 2009 г.)
5. Buzan B., Little R. The «English patient» strikes back: a response to Hall's misdiagnosis // International Affairs. 2001. N 77 (3). P. 943-946.
6. Jackson R. Quasi-States: sovereignty, International Relations, and the Third World. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. 225 p.
7. Jackson R. Sovereignty in World Politics: a Glance at the Conceptual and Historical Landscape // Political Studies. 1999. N 47. P. 431-456.
8. Jackson R., Sorensen G. Introduction to International Relations. Theories and Approaches. Oxford: Oxford University Press, 2007. 3-d ed. 342 p.
9. Krasner S. D. Sovereignty: Organized Hypocrisy. Princeton: Princeton University Press, 1999. 248 p.
10. Little R. The English School Contribution to the Study of international Relations // European Journal of International Relations. 2002. N 6. P. 395-422.
11. Little R. The English School of International Relations: A contemporary Reassessment // Perspectives on Politics. 2007. N 5. P. 409-411.
12. Linklater A, Suganami H. The English School of International Relations: A Contemporary Reassessment. Cambridge: Cambridge University Press, 2006. 320 p.
13. Makinda S. M. The United Nations and State Sovereignty: Mechanism for Managing International Security // Australian Journal of Political Science. 1998. Vol. 33. N 1. P. 101-115.
14. Manning Ch. The Nature of International Society. London: The School of Economics and Political Science, 1962. 220 p.
15. Mendelson B. Sovereignty under Attack: the International Society Meets the Al Qaeda Network // Review of International Studies. 2005. Vol. 31. P. 45-68.
16. Mendelsohn B. English School, American Style: Testing the Preservation-seeking Quality of the International Society // European Journal of International Relations. 2009. N 15 (2). P. 291-318.
17. Philpott D. Westphalia, Authority, and International Society // Political Studies. 1999. XLVII. P. 566-589.
18. Sorensen G. Sovereignty: Change and Continuity in a Fundamental Institution // Political Studies. 1999. XLVII. P. 590-604.
2010. TOM 6. № 4
