CC BY
106
20
ЛА. Калинников
Список литературы
1. Раевский В.Ф. Сочинения. Ульяновск: Ульяновское книжное издательство, 1961.
2. Щеголев П.Е. Первый декабрист Владимир Раевский. СПб., 1905.
3. Раевский В.Ф. Полн. собр. стихотв. М.; Л.: Советский писатель, 1967.
4. Вигель Ф.Ф. Из записок // Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников. М., 1936.
Об авторе
Л. А. Калинников — д-р филос. наук, проф. РГУ им. И. Канта.
УДК 130.2 (470.26)
Н.В. Андрейчук, Л.М. Гаврилина
ПРОБЛЕМА САМОИДЕНТИФИКАЦИИ В УСЛОВИЯХ ИНТЕНСИВНОГО МЕЖКУЛЬТУРНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
На примере Калининградской области рассматриваются формы и содержание межкультурного взаимодействия в пространстве специфической анклавной субкультуры. Анализируются особенности самоидентификации личности в условиях динамично изменяющихся культурных реалий.
Forms and matter of cross-cultural communication placed into specific enclave subculture are viewed by the example of Kaliningrad région. The peculiarities of personal self-identification under dynamic cultural conditions are examined.
Проблема социокультурной идентичности в условиях реалий современной цивилизации приобретает особое значение. На прошедшем в августе 2003 года XXI Всемирном философском конгрессе «Философия перед лицом мировых проблем» значительное внимание уделялось обсуждению феномена глобализации и тех вызовов, которые она несет социуму, культуре, человеку. В последней четверти XX столетия в мире начинают нарастать процессы ослабления и слома традиционных территориальных, социокультурных и государственно-политических барьеров, сопровождающиеся потерей государствами национальной автономии в макроэкономической сфере и становлением новой, лишенной всякого протекционизма системы международного взаимодействия и взаимосвязи. К сегодняшнему дню в социальных науках достаточно глубоко проанализированы экономические, политические и культурные аспекты формирования глобального мира. Вместе с тем, представляется требующим более детального прояснения вопрос о влиянии глобализации на процессы становления и развития личности.
Вестник РГУ им. И. Канта. 2005. Вып. 3. Сер. Гуманитарные науки. С. 20- 27.
В реальных структурах повседневности глобализация нередко оборачивается вестернизацией, и в формирующемся в этих условиях базисном типе личности могут преобладать характеристики западного «фаустовского» человека. В ответ на это в повседневных практиках социокультурных общностей разного порядка возрастает стремление к сохранению своей самобытности (культурной, этнической, религиозной) как на национальном, так и на территориальном уровнях. Последнее обстоятельство может иметь и положительные, и отрицательные последствия (сепаратизм, тенденции культурной изоляции, агрессивная культурная экспансия и т. п.).
Итак, сегодняшняя культурная ситуация в мире характеризуется возрастанием неопределенности, обусловленной взаимодействием двух противоположных тенденций: универсализма и партикуляризма. С одной стороны, угроза утраты культурной самобытности социальных общностей, в перспективе трансформирующейся в культурную однородность и унифицированность, с другой — возрастание тенденций к культурному «разъединению», «конфликту цивилизаций». И то, и другое никак не способствует устойчивому функционированию и развитию социума. Многократно усилившиеся неопределенность, сложность и противоречивость современного мира стимулируют процессы самопознания, самоидентификации.
В этих условиях в социогуманитарных исследованиях чрезвычайно актуализируются тема соотношения «глобального» и «локального», проблема культурного самоопределения и сохранения культурной специфичности в условиях интенсивного и постоянного взаимодействия культур. Резко возросшая интенсивность межкультурного общения и взаимодействия, диалог культур стали центральной темой для современной гу-манитаристики, как для XIX века была тема прогресса или для рубежа XIX—XX веков — проблема соотношения культуры и цивилизации. Зародившись в трудах диффузионистов (Л. Фробениус, Ф. Гребнер) и культурно-исторической школы (В. Шмидт), эта тема была остро поставлена в культурно-типологических исследованиях Н.Я. Данилевского и О. Шпенглера, приобрела современное звучание во второй половине ХХ века в философии диалога М. Бахтина. Сегодня можно с полной уверенностью утверждать, что любая тематика исследования культуры так или иначе имеет точки пересечения с проблемой межкультурного взаимодействия. Известно, что М. Бахтин выделял три главных аспекта диалога, нуждающихся в осмыслении: с точки зрения участника актуализируется проблема самоидентификации; с точки зрения процесса взаимодействия на первый план выступают проблемы понимания, перевода, интерпретации, определяющие результат; и извне, с внешней точки зрения — формы, способы, элементы коммуникации. В контексте данной публикации нас будет интересовать первый аспект из трех, выделенных Бахтиным: взаимосвязь и взаимообусловленность процессов межкуль-турного взаимодействия и самоидентификации.
Обратимся в этом контексте к рассмотрению культурной ситуации в калининградском регионе. Очевидно, что она в значительной сте-
22
пени обусловлена общероссийскими постсоветскими реалиями. Еще не совсем пережитое страной «смутное время», особенности переходного периода активизировали рост национального самосознания и глубоко укорененный в отечественной интеллектуальной традиции поиск новой социальной, национальной, этнической, культурной идентичности. Проблема взаимоотношения России и Запада, феномена «русской идеи» как некоего идеального принципа самоидентификации пробрели новое звучание и значение, увеличивающееся по мере интенсификации интеграционных процессов в Европе и роста неоевразийских настроений в современном российском обществе.
В условиях калининградского анклава проявились все перечисленные факторы и добавились собственные: геополитические, исторические, социо- и этнокультурные. К геополитическим факторам, определяющим своеобразие калининградской ситуации, можно отнести удаленность области от российского культурного «материка» и инокуль-турное окружение в социальном пространстве. К историческим — оторванность от исторических корней, инокультурное окружение в историческом времени. Социокультурные особенности проявились в повышенной плотности и интенсивности межкультурных «зарубежных» контактов, ставших не только возможными, но и абсолютно неизбежными с начала 90-х годов прошедшего века. Этнокультурное своеобразие определено особенностями заселения области и спецификой формирования ее населения, насыщенностью внутрикультурных взаимоотношений между представителями разных этносов и субэтносов.
Калининградская область, таким образом, представляет собой уникальное социальное пространство для интенсивного взаимодействия культур: российской — немецкой, российской — европейской (литовской, польской и т. п.), российской / русской — украинской, белорусской и других культур бывшего СССР. С достаточным основанием сегодня можно говорить об образовании реального культурного диалогового пространства.
В этом контексте не будет преувеличением утверждать, что для жителя Калининградской области, включенного в перманентный, необходимый и неизбежный культурный диалог в социальном времени и пространстве, проблема поиска социокультурной идентичности становится куда более актуальной и насущной, чем для жителей других регионов России. Причем этот поиск осуществляется в условиях особой социкультурной реальности — калининградской региональной субкультуры. Обоснование возможности рассмотрения культуры Калининградской области как региональной субкультуры в составе русской российской культуры было предпринято авторами ранее [1, 2].
Обсуждение проблемы идентичности осложняется значительной терминологической неопределенностью. Понятия «идентификация», «идентичность» наделяются авторами зачастую абсолютно разным содержанием. В.В. Носков, проанализировав практику употребления этих понятий в российской исторической и философской литературе, охарактеризовал ее как «хаос и произвол» [3, с. 38]. Это заставляет нас обратиться к терминам. «Новая философская энциклопедия» определяет
идентичность следующим образом: это «категория социально-гуманитарных наук.., применяемая для описания индивидов и групп в качестве относительно устойчивых, «тождественных самим себе» целостностей. Идентичность есть не свойство, но отношение. Она формируется, закрепляется (или, напротив, переопределяется, трансформируется) только в ходе социального взаимодействия. В строгом смысле слова идентичность может быть атрибутирована только индивидом, поскольку только индивид обладает качеством субъектности и, соответственно, способен относить или не относить к себе определенные значения. Приписывать идентичность группам позволительно лишь в переносном, метафорическом смысле» [4, с. 78]. Таким образом, идентичность есть процесс и результат самоидентификации. До недавнего времени мы были всецело согласны с такой точкой зрения. Но достаточно длительное и пристальное исследовательское внимание к реалиям калининградской региональной субкультуры заставило нас несколько усомниться в адекватности такого подхода к социокультурной идентичности.
Безусловно, идентичность как отношение ситуативна, изменчива, разные уровни идентичности — индивидуальный и социальный — актуализируются в ответ на различные вызовы извне. В этом смысле идентичность представляет собой явление субъективное. Но, думается, что в структуре идентичности можно выделить и некие устойчивые основания, позволяющие рассматривать ее не только как отношение, но и как свойство. Ведь индивид, «относящий к себе определенные значения», сам есть продукт определенной культуры, носитель определенной ментальности, независимо от того, осознает он это или не осознает. В этом смысле можно говорить, как нам представляется, об объективной составляющей идентичности — ментальной идентичности, т. е. об определенном ментальном тождестве индивидов, принадлежащих к одной культуре. По-видимому, нужно четко различать идентификацию как процесс отождествления себя с теми или иными типологическими характеристиками и идентичность как результат этого отождествления, как свойство отличительности. Эти понятия можно определять в коннотациях «становящегося» и «ставшего». Идентификацию можно характеризовать как «становящееся», а идентичность — как «ставшее».
В реальной конкретной культурной ситуации это может проявляться в так называемой «декларируемой идентичности», когда индивид неправомерно отождествляет себя с той или иной социальной общностью, являясь на деле, по ментальным характеристикам, носителем ментальности совершенно другой общности. Кстати, это весьма распространенное явление в условиях калининградского социума, когда некоторая часть населения объявляет себя «европейцами», оставаясь по ментальным признакам «типично русскими».
Ментальность — это глубинный уровень индивидуального и коллективного сознания, включающий и бессознательное; это совокупность готовностей, предрасположенностей индивида или социальной группы чувствовать, действовать и воспринимать мир определенным образом. Менталитет есть «общая духовная настроенность, относительно целостная совокупность мыслей, верований, навыков духа, ко-
24
торая создает картину мира и скрепляет единство культурной традиции или какого-либо сообщества... Восприятие мира формируется в глубинах подсознания. Следовательно, менталитет — то общее, что рождается из природных данных и социально обусловленных компонентов и раскрывает представление человека о жизненном мире. Навыки осознания окружающего, мыслительные схемы, образные комплексы находят в менталитете свое культурное обнаружение» [5, т. 2, с. 25]. Субъектом — носителем менталитета является не индивид, но различные социальные общности и группы. Коллективное бессознательное как ядро менталитета присуще всем их членам.
Конкретно-социологические исследования достаточно убедительно показали, что для населения Калининградской области преобладающей является общероссийская ментальность, и прежде всего в ее глубинном ценностном измерении [6]. И это естественно: Калининградская область, хотя и анклав, но российский регион, и процессы социализации личности здесь типично российские. Но одновременно с этим весьма разительно отличаются процессы инкультурации, в которых трансплантация иного, «не российского» культурного продукта осуществляется через структуры повседневности в условиях интенсивного межкультурного взаимодействия.
Все культуры в современном мире так или иначе, в той или иной мере участвуют в межкультурном взаимодействии. В «уединенных», или «специфических», культурах и «серединных», или «пограничных»1, по-видимому, этот процесс происходит по-разному. Взаимоотношение культуры с инокультурным окружением в современных культурологических исследованиях принято представлять как соотношение текста и контекста. Текст в сравнении с контекстом ограничен в объеме, структурирован, функционально организован, освоен носителями культуры. Контекст принципиально безграничен, не обладает ясной структурой, концептуально и функционально аморфен, не освоен. В процессе межкультурного взаимодействия происходит сопоставление текста и контекста, что стимулирует процессы идентификации, интерпретации, может приводить к заимствованию культурных смыслов, феноменов, форм или их отторжению. В ситуации с пограничными культурами текст сложно переплетается с контекстом, образуя неоднородное интертекстуальное пространство. И.В. Кондаков, анализировавший семантику пограничных культур, характеризует ее как внутренне противоречивую, поляризованную, непредсказуемую, даже «взрывоопасную». «В то же время пограничные культуры, в силу своей принципиальной интертекстуальности, открыты для межкультурного диалога.... Отсюда происходит их интернациональная отзывчивость, ценностно-смысловая универсальность и широта, кросскультурная мобильность — свойства, во многом порожденные размытостью границ между пограничной культурой и ее контекстом. Пограничные культуры представляют собой в большинстве
1 Термины широко используются в специальной литературе, но не имеют строгих дефиниций. В нашем понимании «серединные», или «пограничные», культуры — это культуры, граничащие с другими культурными образованиями и активно с ними взаимодействующие, не замкнутые в себе.
случаев явления, характеризующиеся большей степенью сложности... и несводимы к сумме исходных текстов. Культурно-исторический процесс в подобных культурах носит особенно непредсказуемый, творчески-поисковый характер; пограничность в культуре предопределяет ее мощную, нередко гипертрофированную инновативность (подчас превращающуюся в самоцель культуры» [7, с. 164].
Калининградская региональная субкультура может быть рассмотрена именно в этом контексте. Более того, специфика калининградской «пограничности» состоит в том, что она имеет двойное измерение: диахроническое и синхроническое. Диахронический модус связан с исторической спецификой региона и определен межкультурным взаимодействием во времени. С послевоенного времени русский советский культурный текст начал «сращение» с восточнопрусским немецким контекстом. Есть точка зрения, ее придерживаются в том числе и некоторые калининградские исследователи, что культура может передаваться только через человека, от субъекта к субъекту, и, следовательно, о межкультур-ном взаимодействии на территории нынешней Калининградской области после 1948 года (после депортации немецкого населения) говорить неправомерно. Мы же глубочайшим образом убеждены, что межкуль-турное взаимодействие — процесс гораздо более широкий. Понятие «культурный текст» (как и «культурный контекст») включает в себя не только мир «возделанных» личностей и упорядоченных коллективов людей, но и «возделанную» среду обитания, природный и архитектурный ландшафты и т. п., в которых объективированы культурные смыслы. Артефакты культуры являются не просто фоном, на котором происходит развитие новой культуры, но представляют контекст ее развития, они оказываются посредниками в межкультурном взаимодействии, в трансляции культурных смыслов. Так происходит взаимодействие (и, возможно, «сращение») культурного текста (русского советского) и культурного контекста (немецкого, восточнопрусского).
Синхронический модус калининградской пограничности отражает прочное и плотное взаимодействие с ближайшими европейскими соседями — Польшей и Литвой, а также гораздо более интенсивные, чем у других российских регионов, взаимосвязи с другими европейскими странами, прежде всего, с Германией.
Калининградская региональная субкультура, таким образом, представляет собой уникальное образование с точки зрения межкультурного взаимодействия и его влияния на все остальные культурные процессы. По-видимому, можно говорить о транскультурации, т. е. о «состыковке» элементов культурной основы с элементами — посредниками других культур. Поэтому в условиях калининградской региональной субкультуры процессы культурной самоидентификации личности имеют явно выраженную специфику. Как известно, процесс любой идентификации предполагает два этапа: опознание, распознавание чего-либо или кого-либо по определенным признакам и уподобление, отождествление чего-либо или кого-либо с чем-либо или кем-либо. Культурная самоидентификация — сопоставление человеком себя с социальной общностью по культурным признакам. Причем в инкультурационном контексте опре-
25
26
деляющую роль играют признаки, проявляющиеся в повседневных культурных практиках, прежде всего в быту, во взаимоотношениях с другими людьми и т. п. Процессы социокультурной самоидентификации актуализируются при непосредственном столкновении с носителями иной культуры, когда обнаруживаются некие противоречия в стереотипах поведения, оценках, понимании чего-либо. Особенности калининградских реалий таковы, что, с одной стороны, создается достаточно много стимулов для самоидентификации («столкновений» с носителями других культур достаточно много), с другой стороны, в силу пограничного характера культуры и активно идущего процесса взаимодействия культурного текста и инокультурного контекста процессы самоидентификации усложняются (в каких-то моментах провести четкую дефиницию между «своим» и «чужим» не удается).
В условиях калининградской региональной субкультуры социокультурная самоидентификация личности осуществляется по маркерам: «калининградский — российский», «калининградский — европейский» или «свой — иной — другой — чужой — свой». Происходит реальная мондиа-лизация2 — превращение культурно чужого и чуждого в культурно знакомое и свое через посредничество. Этот процесс способствует расширению толерантной составляющей ценностного пространства личности и формированию ее межкультурной компетенции. С одной стороны, это явление весьма положительное, но, с другой — оно может иметь и отрицательные последствия: существует угроза определенного отрыва от базовой культурной матрицы. Такого рода противоречивость вообще характерна для пограничного типа культур. «Пограничным культурам свойствен переменный модус открытости/закрытости и неустойчивый баланс центробежных и центростремительных процессов, в одних случаях стремящихся к преодолению смысловой определенности данной культуры, в других — к предельно жесткому ее обозначению и институциональному охранению» [7, с. 167].
В условиях калининградской региональной субкультуры это находит многочисленные подтверждения. В частности, социологическое исследование, проведенное калининградской мониторинговой группой, демонстририрует резкую поляризацию оценок калининградской молодежи перспектив развития России в целом и Калининградской области, в частности [8, с. 4 — 7].
«Культурный дрейф» региона — это реальность, которую необходимо учитывать для обеспечения его устойчивого функционирования и развития как части России, а также для эффективного включения в балтийско-региональные и европейские интеграционные процессы.
Список литературы
1. Андрейчук Н.В., Гаврилина Л.М. Инкультурация личности в условиях калининградского социума // Калининградский социум в европейском измерении. Калининград: Изд-во КГУ, 2002. С. 41 — 49.
2 Термин «мондиализация» сегодня активно используется в специальной литературе. Этимологически он происходит от латинского шиг^иэ, что значит «мир». Иными словами, это процесс превращения личности в «гражданина мира».
2. Андрейчук Н.В., Гаврилина Л.М. Социально-философское исследование развития региональной культуры: на примере Калининградской области / / Вестник КГу. Вып. 2. Сер. Философия, история и образование стран Балтийского региона. Калининград: Изд-во КГУ, 2003. С. 27 — 37.
3. Носков В.В. Понятие «идентичность» в современной историографии: практика употребления термина // Идентичность в контексте глобализации: Европа, Россия, США. Калининград: Изд-во КГУ, 2003. С. 19—42.
4. Малахов В.С. Идентичность // Новая философская энциклопедия: В 4 т. М.: Мысль, 2001. Т. 2. С. 78 — 79.
5. Гуревич П.С., Шульман О.И. Ментальность, менталитет // Культурология: ХХ век: Энциклопедия: В 2 т. СПб.: Университетская книга, 1998. Т. 2. С. 25 — 27.
6. Информация Среднерусского консалтингового центра // Новости агентства Росбалт. 04/01/2003 (www.rosbaIt.ru)
7. Кондаков И.В. Интерсубъктивность культуры // Человек как субъект культуры. М.: Наука, 2002. С. 152 — 188.
8. Калининградская молодежь — 2004: Краткий отчет по итогам диагностического исследования. Калининград, 2004.
Об авторах
Н.В. Андрейчук — канд. филос. наук, доц. РГУ им. И. Канта.
Л.М. Гаврилина — канд. филос. наук, доц. РГУ им. И. Канта.
УДК 164.1
А.М. Сологубов МОДЕЛИ МИРА И МЕТАФОРЫ В АРГУМЕНТАЦИИ
Рассматриваются когнитивный и риторический аспекты аргументации. Наиболее успешной аргументация является в случае соизмеримости моделей мира субъекта и адресата.
В противном случае задача усложняется и субъект аргументации должен изменить модель мира адресата. Особую роль играют метафоры: они создают модели мира, и они же служат для их изменения.
Cognitive and rhethoric aspects of argumentation are examined. Argumentation proves most efficient when world models of the subject and the person argumentation is addressed to are compatible. In case of the opposite the task is complicated as the person producing argumentation has to change the world model of the respondent. Metaphors play a special part in it by both creating world models and working to change them.
О некоторых подходах к исследованию аргументации
В разное время аргументация изучалась с разных точек зрения. До середины XX в. господствовал логический подход, являющийся стан-
Вестник РГУ им. И. Канта. 2005. Вып. 3. Сер. Гуманитарные науки. С. 27-33.
