CC BY
286
УДК 94 (47) «19»
И. Е. Барыкина*
ПРОБЛЕМА ПРЕСТОЛОНАСЛЕДИЯ В СИСТЕМЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА: ПРИСЯГА НА ВЕРНОСТЬ ПОДДАНСТВА КАК ЭКСТРАОРДИНАРНЫЙ МЕХАНИЗМ1
В статье рассматривается эволюция порядка престолонаследия к середине XIX в. Изданный Петром I указ о престолонаследии внес хаотичность в структуру «верховной власти». Структурирование этой сферы было поставлено в повестку дня в царствование Екатерины II. Казалось, Павел I тщательно разработал понятие «императорская фамилия» и упорядочил отношения внутри нее. Однако в первой половине XIX в. семейные коллизии императорского дома снова продиктовали необходимость уточнять мельчайшие детали в порядке наследования. В свою очередь стремление неукоснительно следовать букве закона создало новые проблемы. В 1865 г. правительству в обстановке строжайшей секретности пришлось заниматься вопросом о допустимости отдельной присяги наследнику престола. Обсуждение этого сюжета превратилось в очередную дискуссию о болевых точках империи, в которой присяга на верность подданства играла роль экстраординарного механизма управления.
Ключевые слова: самодержавие, престолонаследие, внутренняя политика, государственное управление, секретные комиссии, присяга.
I. E. Barykina
The problem of succession in autocratic management system of the Russian Empire
The article discusses the evolution of the order of succession the middle of the XIX century. Published by Peter the First edict of succession introduced irregularity in the structure of the «supreme authority». Structuring of the sphere was put on the agenda during the reign of Catherine II. It seemed that Paul I elaborated the concept of «Imperial Family» and streamlined the relationships within it. However, in the first half of the XIX century family conflict in imperial house again dictated by the need to clarify the smallest details in the order of succession. In turn, the desire strictly follow the letter of the law has created new problems. In 1865 the government in secrecy had to deal with the question of the admissibility of a
* Барыкина Инна Евгеньевна — кандидат исторических наук, доцент кафедры социального образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования, ibarykina@mail.ru
1 Статья выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта № 13-03-00241а «Образы Романовых в общественном сознании российского, советского, постсоветского времени».
256
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 1
separate swear by heir to the throne. Discussion of this subject has turned into yet another discussion about the pressure points of the empire, in which the loyal oath played the role of extraordinary management mechanism.
Keywords: autocracy, succession, internal policy, governance, secret commission, swear, loyal oath.
Одна из главных особенностей самодержавия заключалась в идее непрерывности власти, подразумевавшей, что российский престол не должен оставаться незанятым. Этот постулат с самого начала существования самодержавной власти ставил перед правящим монархом задачу обеспечения государства наследником. В XVIII и XIX вв. власть неоднократно оказывалась перед необходимостью решать проблему престолонаследия, что отражало не только династические коллизии семьи Романовых, но и процесс эволюции системы государственного управления. На каждом новом этапе достигалась все большая степень регламентации порядка передачи власти, до тех пор, пока не оказались прописанными и предусмотренными все возможные казусы.
В начале XVIII в. создатель Российской империи Петр I внес кардинальные изменения в сложившийся порядок престолонаследия. Изданный им 5 февраля 1722 г. «Устав о наследии престола» провозглашал, что «было всегда в воле правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определить наследство». В преамбуле законодатель подробно разъяснил подданным причины внесения изменений в порядок передачи власти, с одной стороны, рисуя черными красками «авессаломскую злость» своего сына царевича Алексея, а с другой — обращаясь к прецеденту — решению первого российского самодержца, великого князя Ивана III, который сначала «учинил по себе наследника внука своего князя Дмитрия Ивановича» и венчал его на царство, а затем, «разгневавшись», «посадил его за караул» и «учинил наследником сына своего Василия Ивановича» [7, № 3893, с. 496]. Так воля монарха утверждалась в качестве решающего фактора при определении порядка наследия.
Положения «Устава о наследии престола» стали плодородной почвой для дворцовых переворотов, последовавших за кончиной царя-реформатора и продолжавшихся в течение первой четверти XVIII в. Задача пересмотра порядка была поставлена в повестку дня в последние годы царствования Екатерины II. За время ее тридцатичетырехлетнего правления российский престол оказался обеспечен наследниками благодаря многочисленному потомству великого князя Павла Петровича. Установленный Петром I порядок наследования в ситуации разрастания императорской семьи мог привести к очередному династическому кризису, дестабилизировать внутриполитическую ситуацию. Екатерина II, занимавшаяся упорядочением и систематизацией отраслей государственного управления, не могла оставить без внимания этот вопрос.
О его решении размышляли и монархиня, и ее сын. Оба отчетливо понимали, что порядок наследования престола должен быть более определенным. Ухудшение отношений между матерью и сыном породило слухи о намерении императрицы объявить наследником старшего внука Александра. В современной историографии сложилась неоднозначная оценка планов Екатерины II, некоторые исследователи полагают, что она не собиралась отстранять Павла
от власти, а задумывалась о выстраивании прямого порядка наследования по мужской линии [см.: 16]. Среди бумаг монархини сохранился набросок документа, отражавший ее размышления на эту тему [15, с. 385].
В свою очередь, Павел Петрович, собираясь принять участие в военных действиях против Турции в январе 1788 г., дал великой княгине Марии Федоровне наставления на случай внезапной кончины императрицы в его отсутствие и оставил духовное завещание [19, с. 162-163]. Он указывал супруге в случае собственной гибели предоставить престол старшему сыну Александру, не претендуя на него. Тогда же великокняжеская чета совместно подписала акт, устанавливавший порядок престолонаследия. Этот документ и был взят за основу нового закона, обнародованного в день коронации.
Опубликованный 5 апреля 1797 г. акт был составлен как договор между императором Павлом I и его супругой и устанавливал передачу российского престола по мужской линии. В законе были также предусмотрены все случаи пресечения прямой ветви мужского потомства Павла и переход власти к дочерям, которые должны были позаботиться о том, чтобы далее престол передавался представителям мужского пола. При этом их мужья не имели прав на престол.
Акт о престолонаследии впервые обозначил возраст наступления совершеннолетия наследников — 16 лет [8, № 17906, с. 577]. Таким образом, вносилась определенность в представление подданных о том, кто будет следующим правителем. Павел хотел предотвратить ситуацию, в которой оказался он сам: его совершеннолетие не стало делом государственного значения, и вопрос о его возможном восшествии на престол в течение всего царствования Екатерины II оставался открытым.
В тот же день было обнародовано Учреждение об императорской фамилии, где устанавливался возраст совершеннолетия для остальных членов — 20 лет — и оговаривалось принесение ими присяги на верность императору и «в соблюдении права наследства» [8, № 17906, с. 525-538].
Павел I, казалось, решил проблему стабилизации «верховной власти» к концу XVIII столетия. Изданные им документы очертили круг претендентов на престол; Акт определил порядок передачи власти на все время существования российского самодержавия.
Тем не менее семейные коллизии императорской фамилии вносили свои коррективы. Обстоятельства кончины Александра I и тайное отречение великого князя Константина Павловича обусловили ситуацию междуцарствия в декабре 1825 г., так что Николаю I пришлось, в свою очередь, заниматься вопросами престолонаследия. Манифестом 28 января 1826 г. его младший брат, великий князь Михаил Павлович, был объявлен «правителем» (регентом) до совершеннолетия наследника великого князя Александра Николаевича [18, с. 535]. Спустя два года, отправляясь на фронт военных действий во время очередной русско-турецкой войны, император постарался принять возможные меры, чтобы избежать повторения династического кризиса.
Николай I оставил секретной Комиссии, действовавшей во время его отсутствия (с 24 апреля 1828 г. по 1829 г.) распоряжение о мерах, которые необходимо принять при получении известия о его кончине. Он со всей серьезностью относился к предстоящим боевым действиям, не исключая возможности своей гибели [3, л. 19-22об.]. Своеобразная инструкция секретной комиссии должна
была обеспечить сохранение спокойствия среди подданных императора в чрезвычайных обстоятельствах. На Комиссию возлагалась обязанность проверить достоверность сведений о кончине императора, сообщить об этом великому князю Михаилу Павловичу. На это время (до вторичной присяги на верность подданства наследнику престола) Комиссия была уполномочена «заведовать всеми делами управления» от имени нового монарха [18, с. 535]. Кроме того, Николай I оставил письмо своему младшему брату великому князю Константину Павловичу, поручая ему в случае своей кончины заботу о жене и детях [18, 119-120].
В царствование Николая I большое внимание уделялось текстам присяги на верность престолу как акту, закреплявшему нерушимость установленного порядка наследования. По мере достижения сыновьями императора совершеннолетия были разработаны тексты присяги на верность императору наследника престола и сыновей монарха, приносимые ими в день совершеннолетия [11, № 7019, с. 318-319; 12, № 21739, с. 950-951], а также внесены изменения в форму всенародной присяги на верность подданства. Впервые форма этого клятвенного обещания была опубликована вместе с манифестом о восшествии на престол Александра I, но речь шла лишь о верности императору [9, № 19779, с. 583-584]. Спустя месяц в текст присяги было добавлено упоминание о наследнике престола, «который назначен будет» [9, № 19841, 615]. При восшествии на престол Николая I в клятвенном обещании на верность подданства было названо имя наследника (великого князя Александра Николаевича) [10, № 23, с. 23]. В дальнейшем в приложении к Своду законов Российской империи появилась окончательная форма всенародной присяги на верность подданства, где оговаривалось, что наследник должен быть назван по имени, в том случае, когда он уже известен, или «не именован», если потомством мужского пола монарх к тому времени еще не обзавелся [16, с. 56]. Таким образом, упорядочение «верховной власти» было завершено. Однако форма всенародного клятвенного обещания снова оказалась в центре внимания высшей бюрократии уже в середине XIX в.
Наличие наследников мужского пола у императоров Николая I и Александра II не должно было создавать проблем в сфере престолонаследия. Между тем в 1865 г. правительство в обстановке строжайшей секретности вновь возвращается к этому вопросу в связи со смертью наследника престола, старшего сына императора Александра II, великого князя Николая Александровича и объявлением наследником великого князя Александра Александровича, будущего императора Александра III.
Кончина старшего сына Александра II 12 апреля 1865 г. была воспринята обществом как трагедия, вызвав искреннее сочувствие горю императорской четы. Подготовка траурной церемонии началась сразу же после получения известий из Ниццы. В то же время печальное событие вновь поставило перед властью вопрос о порядке передачи престола, в ходе решения которого в очередной раз были затронуты внутриполитические проблемы империи.
В день кончины великого князя Николая Александровича был опубликован Манифест о провозглашении его младшего брата, великого князя Александра Александровича наследником престола и цесаревичем «на точном основании закона о престолонаследии» [13, № 42013, с. 443]. В проекте Манифеста, составленном, вероятно, при участии князя П. А. Вяземского [1, 19 апреля 1865, с. 36],
входившего в свиту императрицы Марии Александровны, было упомянуто о принесении новой присяги подданных наследнику престола. Александр II вычеркнул эту фразу, очевидно полагая, что принесение отдельной присяги его сыну создаст ситуацию, в которой наследник престола будет обладать независимостью от монарха. В окончательный текст Манифеста фраза о повторной присяге не вошла, но в депеше, отправленной из Ниццы в Петербург, а затем опубликованной, упоминание о принесении присяги осталось [2, л. 1, 6], а также было сказано, что будут изданы манифесты [2, л. 32] (подразумевалось, что один из них определит порядок принесения новой присяги).
Возникла проблема: прецедента принесения отдельной всенародной присяги наследнику престола в российской истории еще не было. Решение нужно было найти в кратчайшие сроки, чтобы избежать массовых беспорядков, порожденных различными толками. Известие о кончине наследника престола произвело сильное впечатление в обществе и народе. Министр внутренних дел П. А. Валуев отметил в своем дневнике, что по Москве поползли слухи об отравлении цесаревича его дядей — великим князем Константином Николаевичем и его женой «Константинихой» (великой княгиней Александрой Иосифовной) [1, 12 апреля 1865, с. 35]. Валуев, обеспокоенный вероятностью такого развития событий, предписал губернаторам наблюдать за ситуацией [1, с. 35], однако дело ограничилось лишь слухами. Разговоры о том, что новому наследнику присяга не была принесена, могли породить сомнения в законности его статуса и стать причиной волнений.
Власть не могла не проявлять беспокойство, т. к. начало 1860-х гг. было отмечено внутриполитической нестабильностью, связанной с реакцией крестьян на проведение реформы 1861 г. (бунтами, волнениями, слухами об «истинной воле») и польским восстанием 1863-1866 гг. В этой обстановке Александру II было крайне важно найти быстрый и безболезненный выход из сложившегося противоречия.
Поиском решения должен был заняться специальный орган — Высочайше учрежденная правительственная комиссия по вопросу о всенародной присяге по случаю провозглашения великого князя Александра Александровича наследником всероссийского престола, которая действовала в рамках другого экстраординарного учреждения — Комиссии на время отсутствия государя императора из столицы. Результаты и ход работы комиссии (с 20 апреля по 17 мая 1865 г.) зафиксированы в архивном деле под грифом «разряд секретный» [2]. В ее состав вошли: великий князь Николай Николаевич, председатель Комитета министров князь П. П. Гагарин, министр императорского двора граф В. Ф. Адлерберг, главноуправляющий II Отделения С. Е. И. В.К. граф В. Н. Панин, военный министр Д. А. Милютин, министр внутренних дел П. А. Валуев. Госсекретарь князь С. Н. Урусов осуществлял связь между членами и председателем, пытаясь согласовать их мнения.
Миссия Урусова оказалась непростой. Члены комиссии занимали полярные позиции и по вопросу о необходимости принесения повторной присяги, и по тому, в какой форме это должно быть произведено. Даже не полностью сохранившаяся переписка воссоздает живую полемику, развернувшуюся в течение двух недель внутри комиссии. Результат обсуждения с подробным изложением позиции каждого члена комиссии был оформлен особым журналом [2, л. 28-44об.].
Все члены комиссии были единодушны лишь в одном — факт принесения отдельной присяги наследнику престола недопустим, т. к. «присяга наследнику весьма понятна как придаточное действие при совершении присяги самому государю, но не мыслима, как действие самостоятельное, отдельно от присяги государю» [2, л. 28об. — 29]. Поэтому большинство полагало, что должна быть принесена новая присяга государю императору, в текст которой будет включено имя великого князя Александра Александровича. По мнению большинства,
самым удобнейшим временем для принесения присяги было бы окончание церковных обрядов по привезении сюда тела в Бозе почившего наследника. Чувство уважения к его памяти сделало бы понятным для народа, что присяга провозглашенному наследнику была отложена до воздания последнего долга усопшему [2, л. 35об.].
При этом у каждого из большинства членов комиссии были свои аргументы. Великий князь Николай Николаевич полагал, что присяга нужна по нескольким причинам. Во-первых, в столице и «по всей России» после опубликования депеши, в которой было сказано о новой присяге и издании нескольких манифестов, раздаются вопросы «Будет ли присяга? Когда будет?». Такие толки могут стать почвой для беспорядков, если новая присяга не будет проведена. Во-вторых, великий князь полагал, что присяга позволит решить одновременно несколько внутриполитических проблем. Она «составляет потребность настоящего времени», т. к. укрепит «в сердцах народа чувства преданности своему государю», «усилит связь народа с царем». «Присяга будет полезна и в отношении крестьян, как бы освятив дарованную им полноправность», т. е. получение личной свободы, устраняя противоречие, содержавшееся в ст. 34 Основных законов. Эта статья, исключавшая крестьян из числа лиц, приносивших присягу на верность вступавшему на престол императору, не была изменена после отмены крепостного права [16, с. 6-7]. Николай Николаевич не мог не обратить внимания на возникший парадокс — крестьяне, ставшие лично свободными, оставались единственной категорией населения, не присягнувшей на верность Александру II. Кроме того, великий князь видел полезность присяги для жителей Царства Польского — края, в котором «так еще недавно царили мятеж и клятвопреступление», имея в виду события польского восстания 1863-1866 гг. [2, л. 5].
Не отрицал необходимость новой присяги и граф В. Н. Панин, правда, его аргументы были иного рода. Она апеллировал к «печальному опыту не предания гласности отречения от права первородства в. к. Константина Павловича и пагубных последствиях этого», т. е. ситуации, сложившейся в конце ноября — начале декабря 1825 г. в период междуцарствия и восстания декабристов [2, л. 8-12]. Главноуправляющий II Отделением С. Е. И. В.К. даже разработал проект манифеста, возвещавшего о принесении новой присяги [2, л. 7].
Позицию великого князя Николая Николаевича и графа Панина разделяли еще два члена комиссии — князь П. П. Гагарин и Д. А. Милютин. В Журнале комиссии был отмечен дополнительный аргумент большинства членов в пользу новой присяги — теперь к ней могут присоединиться те, кто ее не приносил в 1855 г., «потому что еще не родились, или не достигли 12-ти летнего возраста» [2, л. 39].
К своему мнению четыре члена комиссии приложили проект манифеста, составленный графом В. Н. Паниным, в котором говорилось о возобновлении
присяги «с поименованием» «цесаревича и великого князя Александра Александровича» [2, л. 45-46].
Меньшинство (три члена) выступили против принесения повторной присяги императору. Великий князь Константин Николаевич, граф В. Ф. Ад-лерберг, П. А. Валуев опровергли факт широкого распространения слухов о новой присяге и возможности возникновения на этой почве беспорядков и волнений. Министр внутренних дел был убежден, что вопрос о присяге не вышел за пределы Санкт-Петербурга, да и в столице «сосредоточивался преимущественно в официальных кругах или ведомствах» [2, л. 39об.].
Если представление об «известной впечатлительности» русского народа и возможности волнений в результате «ложных слухов» сторонники повторной присяги использовали как аргумент в поддержку своего мнения, то меньшинство комиссии прибегло к нему как к контраргументу. Они полагали, сам факт экстраординарности присяги, «когда не по поводу вступления государя на престол, а по поводу и уже после провозглашения его наследника, все поголовно, в первый раз будут в соборах и церквах торжественно произносить клятвенные обещания государю императору» может «вызвать смущение» в народных массах, последствия которого будут непредсказуемы [2, л. 37-41].
Тем более опасно, по мнению меньшинства, впервые призывать к присяге крестьян. Этот вопрос не может быть решен в спешке, он требует отдельного всестороннего рассмотрения, т. к.
эта многозначительная мера едва ли не требует обсуждения в законодательном порядке; — и не должна быть приводима в действие по случаю такого события, для которого самое принесение всенародной присяги законом положительно не установлено [2, л. 40-40об.].
Среди меньшинства комиссии также существовали разногласия, которые были выражены особыми мнениями.
Министр двора граф В. Ф. Адлерберг счел нужным добавить, что ситуация, вызванная сменой наследника престола, может быть разрешена манифестом по случаю совершеннолетия великого князя Александра Александровича, где будет разъяснено
в соответственных настоящему обстоятельству выражениях, что к его высочеству, как законному наследнику, должна относиться во всей силе, по точному указанию закона, присяга, принесенная при восшествии на престол государю императору и бывшему тогда в живых наследнику великому князю Николаю Александровичу [2, л. 41об. — 43].
Министр внутренних дел П. А. Валуев еще раз настоятельно рекомендовал прислушаться к его мнению о стабильной политической ситуации во всей империи, за исключением Петербурга, что снимало необходимость принесения новой присяги. Однако в случае утверждения императором мнения большинства П. А. Валуев предложил «ограничиться, вместо всенародной присяги на верность подданства, повторением служебной присяги». Формы обеих присяг совпадали, следовательно, были бы достигнуты цели присяги, которые преследовало большинство членов комиссии — «наследник престола будет поименован» и «исполнится, отчасти, даже и то желание, которое направ-
лено к предоставлению в ней участия крестьянскому сословию, ибо волостные старшины приносят должностную присягу, а чрез них сознание в произнесении оной распространится и в массах сельского населения». При этом будет возбуждено меньше толков и слухов [2, л. 43-44об].
Александр II утвердил мнение меньшинства с дополнением, предложенным министром императорского двора [2, л. 28]. 21 мая эскадра с прахом Николая Александровича прибыла в Кронштадт, перенос останков в Петропавловскую крепость состоялся 25 мая. Страна погрузилась в траурные церемонии, императорская семья с трудом справлялась с охватившей их скорбью. Эти чувства отодвинули на какое-то время проблему статуса нового наследника престола. 28 мая произошло отпевание и погребение. Петропавловский собор был полон народа. Церемония шла своим чередом, однако производила она на присутствовавших необычное впечатление. «Прощание государя со смертными останками цесаревича было умилительно-трогательно, равно как и нежность, с которой он вслед за тем обнял и целовал нынешнего великого князя наследника» [1, 28 мая 1865, с. 46]. В. Г. Чернуха очень тонко описала двойственность чувств Александра II в тот момент: «император не мог уединиться, предаться своему горю, оплакивать сына в кругу семьи» [17, с. 24], поскольку одновременно должны были пройти торжества, связанные с принесением присяги великим князем Александром Александровичем.
Великий князь Александр Александрович, родившийся 26 февраля 1845 г., уже отметил совершеннолетие, но текст присяги, принесенной им, отличался от той, что давал наследник престола. Поэтому 20 июля 1865 г. был опубликован манифест о принесении присяги цесаревичем, в котором разъяснялась ситуация смены наследника престола. Манифест еще раз напоминал подданным о тяжести утраты, которую понесла императорская семья, называя имя нового наследника престола и призывая обратить на него «общую любовь и преданность, столь искренно всеми высказанные к усопшему брату его!». Разъяснялось, что к моменту объявления цесаревичем великий князь Александр Александрович уже достиг совершеннолетия и теперь им приносится присяга. Таким образом, в глазах подданных устанавливалась непрерывная связь между наследниками Александра II. Манифест также напоминал о том, что присяга, принесенная подданными при вступлении Александра II на престол, распространяется и на его «законного наследника» [13, № 42318, с. 809-810]. Ситуация с наследованием престола прояснилась, больше к этому вопросу власть не возвращалась.
Новый цесаревич, скорее всего, не был посвящен в коллизии, разворачивавшиеся внутри комиссии. В это время он находился в Ницце, присутствовал при кончине старшего брата. Секретный характер работы не предполагал оповещения великого князя Александра Александровича, а председатель комиссии великий князь Константин Николаевич, бывший невысокого мнения о своем племяннике, не собирался обсуждать с ним возникшую проблему. Да и сам наследник престола был больше занят размышлениями о трудностях своего нового положения, чем вопросом о формальностях, которым оно сопровождалось. Бремя власти легло на его плечи неожиданно, он не был к этому подготовлен ни морально, ни «профессионально». Смерть старшего брата произвела в душе Александра Александровича переворот, привела к пере-
осмыслению жизненных целей, отношения к миру, а положение наследника престола накладывало многочисленные обязанности. Неудивительно, что от природы немногословный юноша, не привыкший распространяться о своих переживаниях, стал серьезен и задумчив, заслужив среди родных прозвище «Сфинкс» (именно так обращался в этот период к наследнику престола в своих письмах В. П. Мещерский) [6, с. 113-114].
Казус, возникший в апреле 1865 г., больше не повторился в управленческой практике самодержавной власти и не оказал существенного влияния на процедуру передачи власти. Вступая на престол, Александр III уже имел троих сыновей, старший из которых — Николай Александрович (будущий Николай II) — был назван в манифесте 1 марта 1881 г. как наследник престола в соответствии с установленным порядком.
20 марта 1884 г. император обратился к К. П. Победоносцеву с просьбой подготовить текст манифеста по случаю совершеннолетия наследника престола, отправив в качестве образца манифесты о совершеннолетии своего отца и старшего брата. О событиях шестнадцатилетней давности Александр III лишь скупо упомянул в письме Победоносцеву 26 марта, посылая ему еще один манифест — 20 июля 1865 г., отметив, что «он был составлен в совершенно исключительных обстоятельствах» [4, с. 445].
Что же касалось вопроса о приведении к присяге крестьян — в манифесте говорилось, что крестьяне присягают новому императору «наравне со всеми верными подданными» [14, № 1, с. 1]. Таким образом, противоречие, возникшее после 1861 г. в положении крестьян, было устранено спустя 16 лет после того, как власть обратила на это внимание. Этот шаг стал первым в череде мер по решению крестьянского вопроса, предпринятых в царствование Александра III.
Несмотря на то, что вопрос о престолонаследии, возникший в 1865 г., не имел далеко идущих последствий, поиски решения этой проблемы весьма показательны для самодержавной системы управления. Во-первых, автократ не допускал мысли об автономной воле наследника престола, его независимости. В качестве управленческой практики наследнику могло быть на некоторое время доверено рассмотрение государственных дел в отсутствие. В 1841 г., уезжая на маневры в Ковно и Варшаву, Николай I неожиданно объявил Комитету министров высочайшим рескриптом, что «решение по его делам в высочайшем отсутствии поручается наследнику». При этом издание именных указов оставалось прерогативой императора. Рескрипт широко не разглашался, поскольку порядок утверждения положения Комитета министров не претерпел значительных изменений: под каждой статье журнала Комитета цесаревич ставил первую букву своего имени вместо особой подписи Николая I. М. А. Корф, упомянувший об этом эпизоде в своих записках, называет его примером «со-царствия», подчеркивая единодушие, царившее между императором и наследником [5, с. 498-499]. Между Александром II и великим князем Александром Александровичем доверительных отношений не сложилось, к тому же новый наследник не получил соответствующей подготовки, так что наделение его полномочиями выглядело нецелесообразным.
Во-вторых, присяга на верность подданства рассматривалась в этот момент как экстраординарный механизм управления. В своих записках члены Комиссии
по вопросу о присяге указывали на «болевые точки» империи. Представители высшей бюрократии надеялись на силу монархических чувств, полагая, что присяга, охватывающая широкие слои населения, может стать стабилизирующим фактором в ситуации внутриполитического кризиса. Не ставя перед собой цель кардинально трансформировать существующее государственное устройство, власть стремилась использовать другие возможности стабилизации внутриполитической жизни, осложнившейся в ходе проведения великих реформ. С этой позиции повторное принесение присяги могло стать удобным случаем для незначительной корректировки, не влияющей на общее направление внутренней политики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Валуев П. А. Дневник министра внутренних дел. — М.: Изд-во АН ССР, 1961. — Т. II. — 275 с.
2. Дело Высочайше учрежденной правительственной комиссии по вопросу о всенародной присяге по случаю провозглашения в. к. Александра Александровича наследником всероссийского престола. 20 апреля — 17 мая 1865 г. // РГИА. — Ф. 1210. — Оп. 1 (т. XVI). — Д. 21865.
3. Дело об учреждении на время отсутствия императора Николая I из столицы в 1828 г. Временной Верховной комиссии // РГИА. Ф. 1167. Оп. 1 (Т. XVI). Д. 153.
4. К. П. Победоносцев и его корреспонденты. — Т. I, п/т. 2. — М.; Пг.: Гос. изд-во, 1923. — 1147 с.
5. Корф М. А. Из записок барона (впоследствии графа) М. А. Корфа // Русская старина. — Т. 93. Сентябрь — С. 481-515.
6. Мещерский В. П. Письма к великому князю Александру Александровичу, 1863-1868. — М.: Новое литературное обозрене, 2011. 736 с.
7. ПСЗ. Собрание первое (1649-1825). — Т. 6. — СПб., 1830.
8. ПСЗ. Собрание первое. (1649-1825). — Т. 24. — СПб., 1830.
9. ПСЗ. Собрание первое (1649-1825). — Т. 26. — СПб., 1830.
10. ПСЗ. Собрание второе (1825-1881). — Т. 1. — СПб., 1830.
11. ПСЗ. Собрание второе (1825-1881). — Т. 9, ч. 1. — СПб., 1835.
12. ПСЗ. Собрание второе (1825-1881). — Т. 22. — СПб., 1848.
13. ПСЗ. Собрание второе. (1825-1881). — Т. 40, ч. 1. — СПб., 1867.
14. ПСЗ. Собрание третье (1881-1913). — Т. 1. — СПб., 1885.
15. Сафонов М. М. Завещание Екатерины II (вопрос о престолонаследии во второй половине XVIII в.) // Проблемы социально-экономической и политической истории России XIX-XX века (Сб. статей памяти В. С. Дякина и Ю. Б. Соловьева). — СПб., 1995. — С. 151-167.
16. Свод законов Российской империи, повелением императора Николая Первого составленный. — СПб., 1857. — Т. 1. Основные государственные законы. Приложение V
17. Чернуха В. Г. Великий реформатор и великомученик // Александр II: Воспоминания. Дневники. — СПб.: Пушкинский фонд, 1995. — С. 5-36.
18. Шильдер Н. К. Император Николай I. — Т. 2. Приложения. — СПб., 1903.
19. Шильдер Н. К. Император Павел I. — М.: Вече, 2009. — 384 с.
