CC BY
57
Л.И.Жолудева
ПРОБЛЕМА НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В ИТАЛЬЯНСКИХ ИСТОРИЧЕСКИХ И ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ СОЧИНЕНИЯХ XVI ВЕКА
Истоки двойственности итальянской культурной идентичности, опирающейся одновременно на национальное самосознание и на региональный (или даже муниципальный) компонент самоидентификации, следует искать в эпохах, предшествующих политическому объединению страны. В этом отношении особый интерес представляет раннее Новое время. XVI в. для Италии был отмечен, с одной стороны, потерей большинством ее областей политической независимости, а с другой - столкновением с внешними силами, для которых Италия была неким единым культурным пространством, а жители разрозненных итальянских регионов - в первую очередь «итальянцами», а не «ломбардцами», «тосканцами», «неаполитанцами» и т.п. В данной работе мы сосредоточимся на языковых свидетельствах формирования сложной, «многослойной» итальянской идентичности в этот период. Материалом для статьи послужили лингвистические трактаты и исторические сочинения, относящиеся к XVI в.
Ключевые слова: итальянский язык, история итальянского языка, история Италии, национальная идентичность, этнонимы.
The ambiguity of Italian cultural identity, national and regional (if not urban) at the same time, can and should be traced back to early periods of the Italian history, long before the establishment of Italy as a national state. In this respect, early Modern times are worth considering, as this period of the Italian history was marked, on the one hand, by the loss of political independence by the majority of its lands, and on the other, by encountering external pressure. In the worldview of those who domineered Italy in the period in question this territory had somewhat of a common identity, and its population was looked upon as Italians rather than Lombardians, Tuscanians, Neapolitan, etc. In the present paper we will focus on the linguistic manifestations of how the „multilayer" Italian identity was developing in the XVI century; the material under analysis includes historical and linguistic treatises.
Keywords: Italian language, history of Italian language, history of Italy, national identity, ethnonyms.
Проблема итальянской национально-культурной идентичности не теряет своей актуальности и поныне, что неудивительно: Италия - одно из относительно молодых национальных государств Европы. За последние годы появилось немало исследований, посвященных специфике итальянской идентичности, ее доминантам и процессам ее формирования
(см., в частности, [АШ, 2009; Шевлякова, 2011; Муравьева, Явнилович, 2015]). Однако в подавляющем большинстве случаев в центре внимания исследователей оказывается лишь один период итальянской истории -относительно близкий к современному (Х1Х-ХХ вв.). Некоторые из авторов (см. [Calabrese, 2009: 36]) напрямую заявляют о том, что до объединения Италии можно говорить лишь о ее «географическом» восприятии, причем преимущественно извне: к примеру, концепт «Италия» в ХУШ-XIX вв. входил в картину мира путешественников из Англии и Германии, любителей древней истории, искусства и южной природы.
Наряду с относительно поздним возникновением национального государства всеобщее внимание привлекает тот факт, что до настоящего времени итальянцы ощущают себя не только гражданами своей страны, но и - зачастую в первую очередь - уроженцами определенного региона и / или города. В силу этой ее особенности итальянскую идентичность описывают как «многоуровневую», «размытую» [Шевлякова, 2011: 7-11], «неустойчивую» и «текучую» («шсейа е ondivaga», [ваШ, 2009: 48]). Согласно данным социологического опроса, проведенного в 2008 г. ^аШ, 2009: 48-49], для 76% итальянцев их малая родина остается основным компонентом идентичности, тогда как национальную идентичность 48% не считают для себя чем-то постоянным и неотъемлемым.
Истоки двойственности итальянской идентичности, одновременно национальной и региональной / муниципальной, следует искать в эпохах, предшествующих политическому объединению страны. В этом отношении особый интерес представляет раннее Новое время, поскольку именно тогда, на фоне возникновения и укрепления европейских государств нового типа - национальных, с централизованной системой управления, - итальянские земли оказались не готовы к объединению и, почти в полном составе лишившись политической самостоятельности, превратились в предмет дележа для более «успешных» соседей - Франции, Испании, Священной Римской империи. По результатам Като-Камбрезийского мира 1559 г. большая часть Италии вошла в состав испанских владений. Испанская гегемония продлится фактически до ХУШ в., когда в борьбу за итальянские земли включится Австрия.
XVI в., таким образом, для Италии был отмечен, с одной стороны, потерей политической независимости ее областей, а с другой - столкновением с внешними силами, для которых Италия была неким единым культурным пространством, а жители разрозненных итальянских регионов - в первую очередь «итальянцами», а не «ломбардцами» или «тосканцами». Даже если
мы примем точку зрения, что применительно к XVI в. об Италии можно говорить лишь как о географическом понятии, нельзя не заметить все более частое употребление слов «итальянцы», «итальянский» - не только иностранцами, но и самими жителями Апеннинского полуострова. XVI в. в истории итальянского языка - важнейшая эпоха: эпоха его описания, кодификации, рефлексии над характером и перспективами его функционирования в качестве нового европейского языка культуры, литературы и формирующейся нации. В данной работе мы сосредоточимся на языковых свидетельствах формирования сложной, «многослойной» итальянской идентичности в этот период. Материалом для статьи послужили лингвистические
трактаты и исторические сочинения, относящиеся к XVI в.
* * *
Языковая концептуализация итальянской идентичности в первых грамматиках итальянского языка более подробно рассматривается в статьях, посвященных именно этой теме [Жолудева, 2013; Жолудева, 2015]; однако наряду с грамматиками в собственном смысле слова не менее интересными оказываются и другие труды, составляющие часть итальянских «споров о языке» - questione della lingua.
На фоне европейских лингвистических трактатов эпохи Возрождения и раннего Нового времени итальянские сочинения выделяются особым вниманием к проблеме, которая стороннему наблюдателю могла бы показаться несущественной и даже надуманной: как должен называться литературный язык Италии? Чаще всего предлагались наименования «вольгаре», «флорентийский», «тосканский» и «итальянский». Некоторые из участников языковой полемики посвящали этому вопросу отдельные работы: см., к примеру, «Чезано» Клаудио Толомеи (1520-е гг.; 1-е изд.: 1555), «Хранитель замка» Джанджорджо Триссино (1528) и «Диалог о языке» Никколо Макиавелли (1524-1525); последние два автора в пылу спора призывают в свидетели тень самого Данте. Вопрос о названии языка, по всей видимости, не случайно столь эмоционально обсуждался именно в Италии; неслучайным кажется и совпадение вариантов названия с основными «слоями», уровнями самоидентификации - национальным, региональным и муниципальным. Что касается названия «вольгаре», которым особенно охотно пользовались гуманисты круга Пьетро Бембо, в нем можно увидеть отсылку к более раннему этапу лингвистической полемики, когда основной темой была апология родного (volgare - «народного») языка, противопоставленного латинскому [Степанова, 2000: 13-34; Косарик, 1994; Kossarik, 2002].
Таким образом, в итальянских спорах о названии языка отражается поиск интеллектуалами XVI в. концептуальной основы для самоидентификации итальянского культурно-языкового единства. Это единство возникает «от противного» - в окружении соседей, чья национальная, культурная, языковая и политическая самоидентификация уже не была предметом серьезной полемики (характерно, что название соответствующих языков не становится предметом столь широкого обсуждения ни во Франции, ни в иберо-романских странах).
С современных позиций, пожалуй, наиболее логичной представляется аргументация сторонников «теории придворного языка» (фактически речь шла о койне на тосканской основе), предлагавших присвоить общему для Италии литературному языку название «итальянский». Среди них наибольшим влиянием и известностью пользовался Джанджорджо Триссино, в своем трактате «Хранитель Замка» писавший о названии языка так: «Veramente tutto il mondo nomina „ lingua italiana ", si come anchora fa „ lingua greca", „lingua hebrea" e simili. Epoi i tedeschi, i spagnuoli e le altre nazioni che hanno un poco di cognizione de le lingue d'Italia, ogni cosa che vedeno scritta in qualunque di esse dicono esser scritta in lingua italiana. E dicono il vero» (G. Trissino, «Castellano». 35). Триссино, дипломат по основному роду занятий (как и большинство его единомышленников) и человек с государственным мышлением, раньше многих своих современников почувствовал необходимость в таком наименовании литературного языка, которое подразумевало бы его объединяющую роль. Триссино также отдавал себе отчет в том, что образ Италии как пространства, единого в культурном и языковом отношении, уже сложился за ее пределами. У не-итальянцев он сложился раньше, чем у самих жителей полуострова, возможно именно в силу того, что они не вполне осознавали глубину исторических, культурных, языковых и прочих различий между итальянскими регионами.
Что касается так называемых «тосканистов» и «флорентинистов», среди которых особенно известны флорентиец Никколо Макиавелли и сиенец Клаудио Толомеи, их точка зрения по вопросу названия языка полностью соответствует их собственным моделям идентичности - «муниципальной» в случае Макиавелли, настаивавшего на варианте «флорентийский», и «региональной» у Толомеи, сторонника «тосканского».
Представляется также любопытным, что основной вклад в кодификацию формирующейся итальянской языковой нормы внесли не «придворные», не «тосканисты» и не «флорентинисты», так много внимания уделявшие названию языка, а «архаисты», уроженцы Севера Италии, среди
которых Франческо Фортунио, автор первой опубликованной грамматики, и Пьетро Бембо, самый авторитетный грамматист своего времени и последующих эпох. Для них название языка было не столь важным (они часто используют термин «вольгаре», но наряду с ним можно встретить и все прочие варианты), возможно, именно потому, что они не отводили языку столь важной социальной роли. Грамотное и элегантное использование «вольгаре» для них было скорее социальным маркером, чем элементом национальной или региональной самоидентификации15.
* * *
В отличие от филологов-гуманистов XVI в., их современники-историки не могли не осознавать то, как - фактически на их глазах - возрастала роль национальной самоидентификации. Если взгляд гуманистов по-прежнему, как и на два столетия раньше, был обращен в прошлое, к античной культуре и древней истории Италии16, то сочинения Франческо Гвиччардини, Никколо Макиавелли и других историографов отражают новый взгляд на происходящее. Здесь, как и в лингвистических сочинениях «придворных» и «флорентинистов», особенно ярко проявляется многослойный характер идентичности авторов. Так, Макиавелли в предисловии к своим «Флорентийским историям» («Istorie fiorentine», 1532) пишет: «... deliberai cominciare la mia istoria dal principio della nostra città. E <...> descriverrdparticularmente, insino al 1434, solo le cose seguite drento alla città, e di quelle di fuora non dird altro che quello sarà necessario per intelligenzia di quelle di drento». Подобный взгляд на Флоренцию как на город-государство со своей собственной историей, непрерывной от античности до наших дней, был характерен и для более ранних сочине-
15 О «вреде» муниципализма флорентийцев Пьетро Бембо в «Рассуждениях о народном языке» пишет так: «l'essere a questi tempi nato fiorentino, a ben volere fiorentino scrivere, non sia di molto vantaggio. Perciô che, oltre che naturalmente suole avenire, che le cose delle quali abondiamo sono da noi men care avute, onde voi toschi, del vostro parlare abondevoli, meno stima ne fate che noi non facciamo <...>. Ma gli altri, che toscani non sono, da' buoni libri la lingua apprendendo, l'apprendono vaga e gentile». Контакт с живым узусом оказывается для языка вредным, поскольку лишает его необходимого элитаризма, свойственного исключительно языку образованных людей. Литературный язык в идеале видится Бембо как оторванный от реальной территориальной базы и основанный лишь на узусе строго отобранных писателей в произведениях высоких жанров.
16 Не случайно Петрарка был в числе тех, кто горячо поддержал восстание под предводительством Кола ди Риенцо (1347), провозгласившего возврат к ценностям и идеологии республиканского Рима.
ний, - см., к примеру, «Новую хронику» Джованни Виллани (XIV в.), где история Флоренции начинается с последствий Троянской войны. Однако в случае Макиавелли подобное видение истории родного города не мешает восприятию Италии как единства, пусть хотя бы историко-геогра-фического.
Характер самоидентификации Макиавелли проявляется в использовании понятия «nazione» и этнонимов. В случае с завоевателями этнонимы употребляются широко, и это не только общее обозначение германцев «barbari», но и названия конкретных этнических общностей («longobardi», «visigoti», «svevi», «eruli», «burgundi», «vandali», «goti», «turinghi»). В то же самое время Макиавелли тщательно избегает этнонимов, когда речь заходит о догерманском населении Италии и Византии; используются либо географические названия («in Italia»), либо титулы правителей: «in-fino alla venuta de 'Longobardi, sendo Italia sottoposta tutta o agli imperadori o ai re» («Istorie fiorentine», 1, IX).
Когда на исторической сцене появляются регионы Италии, действующие самостоятельно, их население тут же получает статус «nazione»: «E perché da questo Ruberto nacque l 'ordine del regno di Napoli, non mi pare superfluo narrare particularmente le azioni e nazione di quello» («Istorie fiorentine», 1, XV), несмотря на то что правящей элитой в регионе могли быть сменяющие одна другую иностранные династии («venuta meno la stirpe de'Normandi, si trasmutó quel regno ne' Tedeschi, da quelli ne 'Fran-ciosi, da costoro negli Aragonesi, e oggi e posseduto dai Fiamminghi» («Istorie fiorentine», 1, XVI). В эпоху крестовых походов наряду с французами и англичанами воевать с сарацинами отправляются такие «народы» («populi»), как пизанцы, венецианцы и генуэзцы («Passó in aiuto di quella impresa il re di Francia, il re di Inghilterra; e i populi pisani, viniziani e genovesi vi acquistarono reputazione grandissima» («Istorie fiorentine», 1, XVII); возможно, помимо выраженной самоидентификации признание этим общностям обеспечило наличие собственных флотов.
При описании относительно недавних событий (с XIV в.) Макиавелли как будто бы смотрит на события в увеличительное стекло и все чаще прибегает к понятию «cittadino», а действующими лицами итальянской истории становятся не столько этносы, сколько города и их жители - протагонисты «fiorentini» и их ближние и дальние соседи - «lucchesi», «viniziani», «genovesi», «volterrani», «sanesi» и другие. В общеевропейском масштабе они действуют наравне с «традиционными» народами - «franzesi», «unghe-ri», «turchi», не превращаясь, однако, в «итальянцев» даже на их фоне.
Иной взгляд на этнокультурную идентичность населения Италии представлен в труде Франческо Гвиччардини «История Италии» («Storia d'Italia», 1537-1540). Гвиччардини описывает события с конца XV в., то есть фактически эпоху Итальянских войн, современником которых он был. Основными действующими лицами здесь оказываются «italiani» (называемые также «нашими» - «i nostri») и «franzesi»: «l 'armi de 'franzesi, chiamate da ' nostri príncipi medesimi, cominciorono con grandissimo movi-mento a perturbarla» («Storia d'Italia», Lib. 1, cap. 1).
Представители отдельных регионов упоминаются особо лишь в тех случаях, когда они противопоставляют себя итальянскому большинству, причем подобное поведение историк не одобряет: «Cosí dividendosi tutti gli altri potentati italiani, quali in favore del re di Francia quali in contrario, soli i viniziani deliberavano, standosi neutrali, aspettare oziosamente l 'esito di queste cose» («Storia d'Italia», Lib. 1, cap. 6).
«A Firenze era grande la inclinazione inverso la casa di Francia, per il commercio di tanti fiorentini in quello reame, per l'opinione inveterata, ben-ché falsa, che Carlo magno avesse riedificata quella città, distrutta da Totila re de 'goti» («Storia d'Italia», Lib. 1, cap. 6).
Среди прочих антагонистов итальянцев Гвиччардини упоминает:
- подданных Священной Римской империи - «немцев» («tedeschi»): «Perché Castelnuovo, abitazione de ' re, posto in sul lito del mare, per la viltà e avarizia de ' cinquecento tedeschi che v'erano a guardia, fatta leggiera dife-sa, s'arrendé» («Storia d'Italia», Lib. 1, cap. 3);
- турок-османов («turchi», «ottomani»): «Nel quale anno Italia, conquas-sata da tanti movimenti, aveva símilmente sentite le armi de ' turchi; perché, avendo Baiseth ottomanno assaltato per mare con potente armata i luoghi che in Grecia tenevano i viniziani, mandd per terra seimila cavalli a predare la regione del Frioli» («Storia d'Italia», Lib. 4, cap. 12);
- испанцев, которые, впрочем, зачастую фигурируют у Гвиччардини как естественные союзники в борьбе с французами: «Temevasi della venuta di Consalvo a Roma, massimamente perché Prospero Colonna avea las-ciato a Marino certo numero di soldati spagnuoli, e perché per la riconci-liazione del Valentino co ' Colonnesi si era creduto che egli avesse convenuto di seguitare la parte spagnuola. Ma molto piú si temeva che non vi venisse l'esercitofranzese» («Storia d'Italia», Lib. 6, cap. 4).
В труде Гвиччардини, в отличие от «Флорентийских историй» Макиавелли, Италия предстает уже не просто как географическое и историко-культурное понятие, а как своеобразная федерация областей, чья внеш-
няя политика, по сути, сводится к попыткам уменьшить ущерб от того, что Франция, Испания и другие национальные государства воюют между собой на ее территории1.
* * *
Рассмотренные нами примеры языковой концептуализации итальянской идентичности в итальянских исторических и лингвистических сочинениях XVI в. - это лишь малая часть свидетельств формирования нового взгляда итальянцев на свою национальную и культурную принадлежность. Соседство более узкого, «муниципального» подхода к идентичности и более широкого - «панитальянского» - даже у жителей одного города, флорентийцев Макиавелли и Гвиччардини, на наш взгляд, можно рассматривать как признак происходящего именно в эту эпоху сдвига в мировоззрении итальянцев. На фоне внешнеполитических событий эпохи Реформации и Контрреформации, Итальянских войн и столкновений с Османской империей становится очевидной уязвимость Италии, лишь отчасти компенсируемая гибкой политикой папского престола и региональных правительств.
На языковом уровне поиск форм самовыражения формирующегося итальянского этноса (или этносов?) находит выражение в ожесточенных спорах о лингвонимах (italiano /florentino / toscano / volgare), в широком употреблении или, напротив, принципиальном отказе от употребления этнонима italiano, в использовании в качестве этнонимов слов, обозначающих жителей итальянских городов (veneziani и pisani в одном ряду с inglesi и tedeschi), в функционировании слов nazione, popolo, cittadino. Даже на относительно ограниченном материале, который был рассмотрен в статье, можно увидеть, как противоречивое восприятие Италии -одновременно как географического пространства, как общего культурного наследия, как совокупности враждующих мини- и микрогосударств,
1 Подобное осмысление крупных внешнеполитических событий характерно и для других, более поздних периодов итальянской истории; см., к примеру, описание событий Первой мировой войны в романе А. Молезини «Не все сволочи родом из Вены» («Non tutti i bastardi sono di Vienna», 2010) и Второй мировой войны в романе А. Моравиа «Чочара» («La Ciociara», 1957) или в эссе У. Эко «Сконструировать врага» («Costruire il nemico» // Elogio della politica. A cura di Ivano Dionigi. Milano, 2009): «Pazientemente mi ha spiegato che voleva sapere quali sono i nostri avversari storici, quelli che loro ammazzano noi e noi ammazziamo loro. Gli ho ripetuto che non ne abbiamo, che l'ultima guerra l'abbiamo fatta cinquanta e passa an-ni fa, e tra l'altro iniziandola con un nemico e finendola con un altro».
как будущего единого национального государства - приводит к формированию «многослойной», отчасти противоречивой самоидентификации носителей итальянского языка, граждан Италии, по-прежнему неодинаково видящих ее прошлое и будущее.
Список литературы
Жолудева Л. И. Спор о названии языка в лингвистических трудах Чинкве-ченто как отражение проблем формирования итальянской идентичности // Древняя и Новая Романия. Т. 12. № 2. 2013. С. 36-48. Жолудева Л. И. Языковая концептуализация итальянской идентичности в грамматиках первой половины XVI века // Итальянская идентичность: единство в многообразии / Под ред. Г. Д. Муравьевой и К. В. Явнило-вич. М., 2015. С. 80-90. Косарик М. А. Значение эпохи Возрождения в становлении языкознания как самостоятельной науки // Ломоносовские чтения 1994. М., 1994. C. 38-53.
Степанова Л. Г. Итальянская лингвистическая мысль XIV-XVI веков. СПб., 2000.
Челышева И. И. О наименованиях итальянцев в романских средневековых текстах (XIII-XIV вв.) // Итальянская идентичность: единство в многообразии / Под ред. Г. Д. Муравьевой и К. В. Явнилович. М., 2015. С. 38- 50.
Шевлякова Д. А. Доминанты национальной идентичности итальянцев:
Автореферат дисс. ... докт. культурологии. М., 2011. Calabrese O. I segni dell'identita italiana // Atti del Convegno «Identita italiana tra Europa e societá multiculturale». Siena, 2009. P. 35-47. Galli S. B. Il peso della memoria storica e l'identitá culturale italiana // Atti del Convegno «Identita italiana tra Europa e societá multiculturale». Siena, 2009. P. 47-59.
Kossarik M. A tradigao portuguesa no contexto da linguística europeia // Head B. F, Teixeira J., Lemos A. Sampaio, Barros A. Leal de, Pereira A. (orgs.). História da Lingua e História da Gramática. Actas do Encontro / Univer-sidade do Minho, ILCH. Minho, 2002. P. 181-203.
Сведения об авторе: Жолудева Любовь Ивановна, кандидат филол. наук, старший преподаватель кафедры романского языкознания филологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова. E-mail: [email protected]
