CC BY
41
Е. Б. Павлова
ПРОБЛЕМА НАСИЛИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРОТВОРЧЕСТВЕ
В последнее время проблема насилия привлекает все большое внимание специалистов по международным отношениям, как теоретиков, так и ученых, занимающихся прикладными исследованиями. Определенный крах западных либеральных идей, который мы могли наблюдать осенью 2005 г. во Франции, неуклонно ведет к попыткам возвратить силовые методы поддержания порядка как во внешней, так и во внутренней политике современных государств. Очень часто происходит переоценка государством собственных возможностей в данной области, что связано прежде всего с процессом глобализации. Сопротивление культурной глобализации и участие в экономической рассматривается как определенная возможность одновременно участвовать в процессе и сохранять идею государства-нации. Во многих случаях здесь насилие выступает как ресурс идентичности. Истина состоит в том, что беспорядки в гетто и восстания в студенческих городках заставляют «людей почувствовать, что здесь они получают редкую возможность действовать сообща», — писала Х. Арендт еще в 1970 г. (Арендт, 2004, с. 363). Современная ситуация лишь подтверждает этот печальный тезис. Более того, сегодня многие авторы указывают на то, что насилие стало единственным способом для многих групп подчеркнуть свою интегрированность в единое сообщество, противопоставляя свою самобытность культурной глобализации, понимаемой подчас лишь как попытку вестернизации. Насилие рассматривается многими авторами как нечто формообразующее, так, например, Ж. Деррида, обращая внимание на насилие, как необходимую составляющую идентичности, подчеркивал, что «каждый защищается от другого, чтобы принудить себя» (Derrida, 1995, с.124).
Сохранение либеральных ценностей становится все более проблематичным как во внутренней, так и во внешней политике. Большинство держав, и Соединенные Штаты, и Западноевропейские государства, и Российская Федерация, придерживаются политики «двойных стандартов» в отношении использования насилия. Результаты этого сказываются на практике, в международных отношениях и в теоретических исследованиях, в политологии, проявляются при разработке новых доктрин международного публичного права. Здесь, однако, хотелось бы добавить, что речь идет о ней-
© Павлова Е. Б., 2007
тральной оценке политики держав, поскольку ощущение применения двойных стандартов, безусловно, зависит как от присущих данному государству политических ценностей, так и от контекста, в котором осуществляются те или иные действия.
Классический подход к анализу «насилия» основывается на трех уровнях данного понятия: международная система, государство и общество (см.: Wieviorka, 2004, с. 47-48). На всех трех уровнях насилие осуществимо, хотя, согласно классическому международному праву, применение насильственных мер только государством является легитимным. Сегодня этот подход в корне изменился, происходит передача данного права одновременно на первый и третий уровни. Первый уровень отождествляется с различными этническим меньшинствами или колонизированными народами, отстаивающими свое право на самоопределение с оружием в руках. На третьем уровне появляются такие субъекты легитимного насилия, как международная глобализирующаяся система и глобальное гражданское общество. Право поддерживать порядок и безопасность переходит к глобальным акторам, соответственно, появляются такие понятия, как «глобализация насилия» или «глобальное насилие» (Там же, с. 52). Таким образом, если ранее позитивное право было всецело в руках государства, сегодня уже международное сообщество является основным субъектом для его пересмотра. Появляется проблема мирорегулирования как управление всем международным сообществом, и, как следствие этого, мы можем наблюдать интереснейшие политические и научные дебаты по вопросам предпочтения нормативного или силового подходов, где, по большей части, подчеркивается важность и выгодность нормативности для международных отношений (см.: Давыдов, 2002). Во всех исследованиях это подчеркивается, что предпочесть что-то одно — или силу, или норму, — невозможно, так как обе эти категории связаны между собой, однако в последнее время, мы должны это признать, силовой подход завоевывает все больше сторонников. Нет сомнений, что норма предпочтительней, но силовые методы преобладают даже в попытках привнести нормативность в отношения. Рассуждая о проблематике насилия в современном мире, известный исследователь С. Жижек пишет: «Не будучи свидетельством имперского высокомерия, такие "иррациональные" вспышки насилия — одна из ключевых тем американской культуры и идеологии — скорее означают неявное признание бессилия: само насилие, демонстрацию разрушительной силы, следует понимать как форму своей противоположности — если угодно, они являют собой образцовые примеры бессильного passage à l'acte» (см.: Жижек, 2006).
Очевидно бессилие международного сообщества восстановить
и поддержать порядок не силовыми методами, и, следовательно, появляется стремление создать новые нормы использования насилия в международных отношениях. Именно данный подход воплощается в таких новых для международного права и международной жизни в целом понятиях, как «гуманитарная интервенция», основанная на стремлении поддержать безопасность во всем мире. Если ранее основным защитником прав человека выступало государство, то сегодня его постепенно заменяет международное сообщество, и право легитимного насилия точно так же переходит от государства к сообществу. Однако пока это лишь тенденции, не закрепленные в международном публичном праве и находящие свое отражение в пересмотре гуманитарных интервенций и миропринуж-дения как возможных путей миротворчества.
Основная проблема здесь состоит в современной правовой дихотомии, призывающей одновременно соблюдать, с одной стороны, права человека и, с другой стороны, следовать принципу суверенитета государства и невмешательства в дела внутренней компетенции. Так, во-первых, противники концепции гуманитарных интервенций, в большинстве своем рассматривая государство с точки зрения Т. Гоббса, Дж. Локка или Ж.-Ж. Руссо, видят в нем прежде всего защитника от внешнего контроля, что, очевидно, нарушается при интервенциях. Во-вторых, ряд исследователей полагает, что вмешательство во многом усугубляет ситуацию, внося хаос и новые факторы нестабильности. В-третьих, здесь мы говорим уже о последователях неомарксизма, нарушается положительная функция конфликта, предотвращающая стагнацию в обществе и его развитие на пути к прогрессу.
Сторонники гуманитарного вмешательства утверждают, во-первых, что гуманитарная интервенция является необходимым средством для поддержания мира и безопасности во всем мире. Во-вторых, что в любом случае суверенитет не есть абсолютное благо, а государство имеет на него право, только если уважает права своих граждан, в то время как злоупотребление своей властью накладывает на международное сообщество определенную ответственность (см.: Hofmann, 1995-1996).
В настоящее время уже очевидно, что число сторонников гуманитарных интервенций преобладает, а основной проблемой представляется четкое юридическое определение и согласование необходимых условий для данных действий. Более того, на сегодняшний момент появилась новая концепция «право — долг гуманитарного вмешательства», предполагающая, что международное сообщество обязано вмешаться во внутригосударственный конфликт, если налицо грубые нарушения прав человека (см.: Hevia Sierra,
2001, с. 68-72). Концепция «право — долг гуманитарного вмешательства» пока не вошла в число норм международного права, но очевидно, что это лишь вопрос времени. Именно поэтому необходимо приложить все усилия для выработки критериев и создания юридической базы. Отказ некоторых государств считаться с этими тенденциями влечет только исключение их голоса из международных правовых дебатов по данному поводу.
Интересно, что даже Римская Католическая Церковь поддержала идею гуманитарных интервенций, считая, что нельзя поддерживать молчанием преступления и оставаться безучастными к нарушениям справедливости, нельзя совершать «грех умолчания» по отношению к трагедиям (см.: Там же, 2001, с. 187).
Гуманитарная интервенция, как и миропринуждение, то есть урегулирование конфликта без согласия государства, составляют важную часть современных миротворческих доктрин. Проблема применения силы в миротворчестве состоит из двух важных вопросов. Во-первых, это применение силы миротворцами в ходе операции. Любая миротворческая миссия предполагает ограниченное использование оружия, только в случаях крайней необходимости и пропорционально угрозе. Этот принцип был положен в основание всех миротворческих доктрин, он продолжает оставаться одним из основных. Однако здесь произошли некоторые изменения. В момент зарождения практики миротворчества предполагалось, что если дано согласие на миссию, то это априори означает неприкосновенность как личного состава, так и имущества, однако в дальнейшем данный идеалистический подход пришлось пересмотреть. В 1973 г. понятие самозащиты было заменено понятием защиты миссии, так как уже стало очевидно, что в иных случаях за имущество самой миссии никто отвечать не будет. При этом использование силы должно находиться строго в рамках мандата, и здесь минимального отступления достаточно для провала миссии. Инициатива в боевых действиях ни в коем случае не должна принадлежать миротворцам, в ином случае миротворец автоматически становится частью конфликта, а не посредником. Хотя во многих случаях самим миротворцам предоставляется возможность определить, когда эта защита необходима: при любом сопротивлении или только в ряде ситуаций. Безусловно, миротворцы должны больше приспосабливаться нежели принуждать, понимая, что врагов здесь нет, и их цель — не победа. Реальная сила миротворцев не в использовании оружия, а в его не использовании, только в этом случае существует возможность мира и сохранения престижа ООН или другой организации, действующей с миротворческими целями. Однако последнее слово о законности использования оружия в каждом кон-
кретном случае остается всегда в компетенции международного сообщества (см.: Р1пЬ!ау, 2002, с. 14-19).
Применение силы как обязательный элемент все чаще появляется в доктринах ведущих мировых держав. Так, например, в доктрине Великобритании есть пункт о необходимости избегать договоров об оказании миротворческих услуг, в которых право на использование силы исключалось бы вовсе (см.: Там же, с. 400). Французская миротворческая доктрина говорит о возможностях использования силы в операциях, которые не квалифицируются как миропринуждение (см.: Там же, с. 405).
Использование силы в миротворчестве тесно связано с вопросом согласия конфликтующих сторон. Если раньше согласие являлось обязательным элементом, то сегодня ситуация сильно изменилась. Основной упор делается на международную безопасность, а не на такие нормы международного права, как невмешательство во внутренние дела государства и суверенитет. Так, в ходе дискуссий о миротворческой доктрине США возникло мнение, что «миропринуждение имеет место лишь только в том случае, когда миротворцы неправильно оценивают цели и задачи, тем самым, заставляя население принять невыгодное для себя решение» (см.: Там же, с. 394).
Однако немаловажным аспектом применения насилия в международных отношениях является оправданность его применения. Как пишет Х. Арендт, «насилие, будучи инструментальным по самой своей природе, рационально ровно настолько, насколько ему удается реализовать оправдывающую его цель» (Арендт, 2004, с. 358). Нужно отметить, что пока эффективность насильственных действий в миротворчестве далеко не очевидна. Ни миропринуждение, ни гуманитарные интервенции пока не принесли ожидаемых результатов, что существенно влияет на идею необходимости применения насилия в миротворчестве, поскольку появляется серьезная проблема определения дальнейшего пути развития государства, где была проведена гуманитарная интервенция или применялось ми-ропринуждение.
То, что насилие порождает насилие — мысль абсолютно не новая, но при этом пока еще не удалось найти подходящий баланс насильственных и ненасильственных мер ни в миротворчестве, ни в международных отношениях в целом. Очевидно, что для глобализирующегося сообщества не представляется возможным оставлять внутригосударственные конфликты нерешенными или безучастно наблюдать за серьезными нарушениями прав человека, таких как геноцид, насильственная ассимиляция и т. д. И как бы спорно ни выглядели в глазах общественности гуманитарные интервенции
или миропринуждение, пока других методов не найдено. При этом хотелось бы отметить другой важный момент данной проблемы — недостаточное внимание к среднесрочным и долгосрочным перспективам развития государства в стадии миростроительства, хотя именно этот этап свидетельствует о реализации поставленной цели: достижение мира на данной территории, мира, который не будет нарушен с уходом миротворческого контингента.
Процесс миростроительства чрезвычайно сложен, поддерживать порядок в государстве, где только что прекратились вооруженные действия, непросто. В некоторых случаях применение насилия должно иметь место и будет полностью оправдано. Однако при одном условии: принимаемые насильственные меры должны быть пропорциональны угрозе. Если это не соблюдается, миротворческой миссии может грозить полный провал. Соблюдать этот баланс очень непросто, жизнь в военных условиях влияет на обострение чувства безопасности, на ощущение бесполезности всех усилий и неблагодарности местного населения, но если насильственные меры преобладают среди действий миротворческого контингента, миссия вряд ли будет успешно завершена.
Процесс миростроительства включает в себя различные меры по созданию государственных институтов, и те проблемы, которые возникают в результате этого процесса, во многом связаны с насилием, насилием, выражающемся в навязывании ценностей чуждых местному населению. Основным вопросом здесь будет следующий: действительно ли достижение мира в конфликтной ситуации возможно лишь при условии соблюдения демократических принципов в западном понимании? Пока попытки привнесения западных ценностей в конфликтные ситуации в Африке, в Азии лишь ухудшили ситуацию, так как во многих африканских странах Западная Европа до сих пор ассоциируется с колониализмом и неоколониализмом.
Необходимо отметить, что если прямое насилие, пользуясь формулировкой Й. Галтунга, в миротворчестве можно оправдать, то насилие культурное и структурное — нельзя. Культурное насилие приводит к тому, что, как метко выразился Ж. П. Сартр, появляются «народы, обретшие ложную независимость» (Сартр, 2004, с. 42), то есть государства, вынужденные примириться с чуждыми для себя идеалами, чтобы иметь экономическую помощь Запада после конфликта. Структурное насилие, предполагающее адаптацию системы государства к чуждым экономическим и социальным системам, в большинстве случаев себя не оправдывает, создавая новое нежизнеспособное государство.
Современные исследования постконфликтного миротворчества стремятся к уменьшению насильственных элементов в мирострои-
тельстве. Одна из таких парадигм — парадигма трансформации конфликта, разрабатываемая Дж. П. Ледерачем и А. Кэрлом, предполагающая поиск источников и ресурсов для формирования нового государства в тех структурах, которые сформировались во время конфликта, а также в тех противоречиях, которые послужили основным мотивом противостояния. Так, если решающую роль в конфликте играла религия, значит, нужно пытаться обнаружить в данном религиозном течении идеи толерантности и мирного сосуществования. Также любая пропаганда должна вестись на языке понятном большинству местных жителей, и основной базой здесь должна служить местная культура. Основой данной подхода является идея о вековых традициях и способах разрешения конфликтных ситуаций, которые могут быть гораздо продуктивнее, нежели применение опыта других стран (см.: Lederach, 1995).
Другой проблемой, появляющейся при анализе такой категории, как насилие в миротворчестве и миростроительстве, является парадокс справедливости и прощения виновных в насильственных действиях в ходе конфликта. Парадокс заключен в проблеме, как наказать виновных таким образом, чтобы пострадавшие почувствовали себя отомщенными, но общая обстановка примирения сохранялась. Очевидно, что именно в этом случае важна роль миротворческих контингентов, которые выступают представителями международного сообщества. Именно они способны выполнять ту роль третьей стороны, которая обеспечивает, пользуясь терминологией П. Рикера, «разрыв между насилием и словом правосудия» (Рикер, 2005, с. 157), но и в этом случае одной из серьезнейших проблем остается отсутствие четких юридических норм, которые бы обеспечивали признание справедливости действий миротворческих кон-тингентов.
В заключение хотелось бы подвести краткий итог вышесказанному. Как в современных международных отношениях в целом, так и в миротворчестве в частности мы можем наблюдать определенную дихотомию. С одной стороны, декларируется примат принципа прав человека и демократических ценностей, с другой — для достижения данных целей используются самые разные методы, включая и насильственные. В большинстве случаев государства и международное сообщество придерживаются идеи, что благая цель соблюдения прав человека оправдывает любые средства, включая насилие. Насколько это действительно так, судить пока сложно. В миротворчестве это себя не оправдало. Те результаты гуманитарных интервенций и миропринуждения, которые мы можем наблюдать сейчас, свидетельствуют скорее о провале данных идей. При этом другого выхода из кризисных ситуаций на сегодняшний мо- 191
ПОЯЖТЭКС- 2007. Том 3. № 4
мент не найдено. Именно поэтому наиболее практичным было бы продолжать формировать серьезную юридическую базу для гуманитарных интервенций. Однако это касается лишь прямого насилия, используемого для прекращения кровопролития. Идеи же демократических преобразований на основе западных ценностей должны быть в корне пересмотрены. Возможно, неэффективность гуманитарных интервенций во многом обусловлена дальнейшими действиями миротворцев, руководствующихся своим представлением о благе и лишающих местное население основной ценности западного либерализма — свободы выбора.
Литература
АрендтХ. О насилии // Мораль в политике.М.:КДУ: Изд-во МГУ, 2004.
Давыдов Ю. П. Норма против силы. Проблемы мирорегулирования. М.:Наука, 2002.
Жижек С. Некоторые политически некорректные размышления о насилии во Франции и не только // Логос. 2006. № 02 (53) // www.ruthenia.ru/logos/number/2006_02_53.htm
Рикер П. Справедливое. М.: Гнозис, Логос, 2005.
Сартр Ж.-П. Предисловие к книге Ф. Фанона // Мораль в политике. М.: КДУ: Изд-во МГУ, 2004.
Derrida J. Mal d'Archive: une impression freudienne. Paris: Galilée, 1995.
Findlay T. The use of force in un peace operations. Solna: SIPRI; Oxford: Oxford univ. press, 2002.
Hevia Sierra J. La injerencia humanitaria en situaciones de crisis. Cordova.: CajaSur, 2001.
Hofmann S. The politics and Ethics of Military intervention // Survival. 1995-1996. Vol. 37. N 4. Winter. P. 29-51.
Lederach J. P. Preparing for Peace. Conflict transformation Across Cultures. NewY-ork: Syracuse Univ. Press, 1995.
Wieviorka M. La violence. Paris: Balland, 2004.
ПОЯИМЭКС- 2007. Том 3. № 4
