CC BY
34
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 171-174
УДК 892 (09)
ПРОБЛЕМА ЛИРИЗАЦИИ РУССКОЙ ПРОЗЫ ХХ ВЕКА В РАКУРСЕ ТРУДОВ В.А. ГРЕХНЕВА И Д.Е. МАКСИМОВА
© 2014 г. В.Т. Захарова
Нижегородский государственный педагогический университет им. Козьмы Минина
Поступила в редакцию 30.04.2014
Показано, как в трудах В.А. Грехнева, Д.Е. Максимова раскрывается проблема лиризации прозаических текстов в новых повествовательных парадигмах.
Ключевые слова: русская проза, лиризация, типологические соответствия, ассоциативность, аллюзии.
В отечественной прозе ХХ века обнаруживаются процессы, свидетельствующие о новых функциях лирического, значительно отличающихся от установившихся в русской классике, -можно говорить о лиризации прозаических текстов в новых повествовательных парадигмах. Тому свидетельство - творчество многих авторов. Понять и глубже осмыслить существо этих процессов помогают труды В.А. Грехнева о творчестве А.С. Пушкина и Д.Е. Максимова о творчестве А. Блока. Научное наследие этих ученых представляется типологически родственным. И, хотя хронологически мы должны были бы начать с имени Д.Е. Максимова, позволим себе следовать другой логике, а именно: нам важно проследить пути лиризации прозы, и здесь хронология ведет нас от Пушкина к Блоку.
О значении представлений В.А. Грехнева в разработке этой проблемы нам уже доводилось писать [1]. В ХХ веке в творчестве многих авторов проявился неореалистический тип художественного сознания, главной приметой которого стал многомерный художественный синтез. В жанровых образованиях нового типа доминантным становилось лирическое начало (что было особенно свойственно творчеству Ив. Бунина, Б. Зайцева, Ив. Шмелева, С. Сергеева-Ценского, Л. Зурова). Подобная проза мало соответствовала традиционно понимаемым жанровым канонам лироэпики, так как лиризм становился в ней главным сюжетообразующим фактором.
В данной работе сосредоточим внимание на том, как исследования В.А. Грехнева, направленные на осмысление «духа и формы пушкинского лиризма» [2, c. 4], позволяют понять художественные открытия Б.К. Зайцева и Л.Ф. Зурова.
Так, в главе «Лирика в романе» В.А. Грехнев справедливо утверждает: «Горизонты фабулы в «Евгении Онегине» разительно не совпадают с горизонтами сюжета» [2, с. 441]. «Сюжет своей лирически конденсированной энергией постоянно плавит фабульную цепь, сообщая ей редкую свободу сцеплений. В точках разрыва фабулы, там, где ситуации романа «прорастают» в поток событийно неорганизованной реальности, захваченной авторской сферой текста, вспыхивают новые образные связи, возникают мостки ассоциаций, углубляющие видение события и характера» [2, с. 441]. Эти «прорывы» В.А. Грехнев связывает с устремлениями Пушкина, направленными «не только в «даль свободного романа», в мир его формируемой фабулы. Они направлены вовне, за пределы художественного события, в тот мир, который начинается за его порогом, - к собеседнику и созерцателю» [2, с. 441-442].
Полагаем, данный процесс характерен для неореалистической лироэпики ХХ века. Однако здесь мы наблюдаем и отличия. «Слово пушкинского романа, - пишет В.А. Грехнев, - широко распахнуто в область живых диалогических соприкасаний с собеседником и вне этих соприкасаний немыслимо» [2, е. 442]. В произведениях Ив. Бунина, Б. Зайцева, Л. Зурова и других авторов обнаруживается стремление усилить лирическое начало, именно его сделав сферой авторского присутствия в тексте. «Прорывы фабульной цепи», замеченные В.А. Грехневым у Пушкина, в прозе неореализма превращаются как бы в особую непрерывную цепь, «окутывающую», словно облаком, цепь фабульную. Эта «вторичная цепочка» - цепочка свободных ассоциаций - содержит в себе гораздо больше аксиологически, онтологически значимой ин-
формации, чем собственно фабула. При этом ее роль - направленность на читателя - потенциального собеседника - выражена чаще всего имплицитно, что предполагает больший уровень чуткости читательской художественной восприимчивости.
Покажем это на примере повести Б. Зайцева «Спокойствие». В отличие от «бесфабульных» повествований, являющих собой проявление новизны художественного мышления писателя («Миф», «Полковник Розов», «Хлеб, люди, земля»), фабульная событийность здесь не просто присутствует - она необычайно насыщенна. И все же это - «новое литературное исповедание» (Л. Войтоловский), главным образом, проявляющееся в том, что писателя прежде всего интересует отраженность внешнего мира во внутреннем мире героев [3].
Композиционное построение повести «мозаично», а скрепляет его динамика лирической эмоции. Все происходящее дается сквозь призму восприятия главного героя Константина Андреевича. Полагаем, здесь можно вести речь о возникновении целого ряда лирических ситуаций. Именно лирическая ситуация, на наш взгляд, является главным звеном в композиции, выполняя функцию эпизода в «чисто» прозаическом повествовании, и зачастую вырывается из фабульной цепи в мир созерцательно-философичный, выражающий проникновенные начала авторского мирочувствования.
Мирочувствование героев Зайцева всегда он-тологично, часто - космично. Любая внешняя обстановка погружает читателя в сферу субъективного мира героя. При этом привычный для прозы классического типа психологический рисунок душевных движений героя отсутствует. К примеру, когда Константин Андреевич понял, что прекрасная встреча с Наташей на самом деле произошла во сне, ему, читаем в тексте, «захотелось пройтись. Достал лыжи, всунул ноги в ремни, зашагал. Снег синел, лился огнями. Выше и выше всходила луна. В роще золотели инеевые березы... Теперь он понимал, куда идет. В версте впереди маячили ветлы кладбища. Стало ровнее на сердце. А купол неба, раздвигаясь, блистая, был как бы великий голос, гремевший мирами, огнями. «Звезда волхвов, - твердил он, - звезда волхвов». Новая сила гнала его вперед» [4, с. 54-55]. (Здесь и далее в цитатах курсив мой. - В.З.).
Субъективно-лирически воспринятый образ ночного мирозданья, во многом благодаря им-прессионистически-нюансированному письму, помогает герою пережить катарсис, избыть душевный кризис, вновь установить целительные связи с миром, причастным Вечности. Чувство
доверия миру, открытость его прекрасным началам выступает у Зайцева как повторяющаяся лирическая ситуация, как концептуальный лейтмотив его эпического повествования. Здесь и высокая мера доверия читателю, который должен «раскодировать», «расшифровать» смысл, заключенный в подтекстовой сфере повествования. Так энергия лирического переживания у Б. Зайцева привела его повествование о частной жизни ничем не примечательных героев к утверждению гармонической целесообразности бытия в целом. «Прорывы фабульной цепи» здесь выводят повествование на уровень лирико-философской прозы.
Новое качество лиризма в неореалистической прозе Л.Ф. Зурова убедительно высвечивается благодаря обращению к трудам Д.Е. Максимова о прозе А. Блока и работам В.А. Грехне-ва о лирике А.С. Пушкина. Соотнесенность представлений В.А. Грехнева о лирическом сюжете и новаторстве Зурова-романиста нами было исследовано [5]. Полагаем, методологические пути, проложенные Д.Е. Максимовым в изучении взаимодействия поэзии и прозы в прозаическом тексте, требуют актуализации применительно к исследованию неореализма. Типологическая родственность подходов ученых видится в их убежденности в огромной значимости лирического, его еще не проясненных возможностях, не расшифрованных функциях. К примеру, анализируя высказывания Блока разных лет, ученый приводит цитату из его «Записных книжек»: «Всякое стихотворение - покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение» [6, с. 321]. Д.Е. Максимов тонко комментирует: «...в своем высказывании 1906 года Блок говорит об отдельных словах как факторе поэтической активности текста, тогда как в другом месте - шире, об «искре искусства» .Именно эти рассеянные в тексте «искры искусства» - сгущения полисемантической образности - и являются источниками поэтического «радиактирования» (Блок) или, заменяя эту метафору другой, более широкой, - поэтической индукции» [6, с. 321]. Расширяя подобные рассуждения, ученый приводит примеры из бло-ковской прозы, когда «лирическое поле одного раздела «уже заражает своим влиянием соседствующие с ним тексты» [6, с. 322].
В прозе Зурова «лирические поля» резонируют друг с другом постоянно. Вот пример из повести «Кадет» (1928), в которой эти поля к тому же аллюзивны по отношению к произведениям Бунина, что создает особую энергетическую среду.
Проблема лиризации русской прозы ХХ века в ракурсе трудов В.А. Грехнева и Д.Е. Максимова 173
Герой повести юный кадет Митя в годы революционного лихолетья, «потом ... часто вспоминал благословляющую материнскую руку, тепло уходящего дня и крепкий запах ровно шедшей осени, запах антоновки, кленовых листьев и укропа» [7, с. 184]. Попути в Ярославль, в училище, Митя замечает: «От тишины, ленивого шелеста росших на обрыве сосен Мите казалось, что смиренно стоит его страна и знакомый ветер ласково поет над ее пожелтевшими полями» [7, с. 185].
Подтекстово-ассоциативно молодой автор развивает на уровне поэтически воспринимаемых образов российской повседневности именно бунинские символические параллели. Сильно прозвучавшее в начале века бунинское пророческое предупреждение: «Запах антоновских яблок исчезает из помещичьих усадеб» - стало образом-символом ухода в небытие огромной цивилизации - российской дворянской культуры [8, с. 339] В повести Зурова этот намек усиливается еще одним образом-словосочетанием: «тепло уходящего дня». Этот мотив драматической центробежности русского «м1ра» тонко интонирован авторской лирической интонацией.
И особенно поражает в повести еще одна аллюзия: росшие «на обрыве» сосны отсылают к рассказу Ив. Бунина «Несрочная весна» (1923). Художественное пространство изображенной в рассказе старинной усадьбы символизирует мотив грядущего исчезновения. Сосны в ущельях выглядят сторожами усадьбы, которую они пытаются скрыть от внешнего мира, несущего ей гибель, а церковь в усадьбе стоит «на обрыве», как будто в любой момент готовая в него сорваться [9, с. 123]. Этот рассказ вместе с рассказом «Антоновские яблоки» выглядит символи-
ческой дилогией. В произведении Зурова возникает некий энергетический эффект, типологически родственный тому, который обнаружил в прозе А. Блока Д.Е. Максимов.
Подводя итоги, заметим: творческое наследие В.А. Грехнева и Д.Е. Максимова - это классика отечественной науки ХХ столетия. До исчерпанности в осмыслении вклада ученых еще далеко, а между тем пути, проложенные ими, могут помочь литературоведению XXI века стать ярким, продуктивным, глубоким.
Список литературы
1. Захарова В.Т. Значение методологии В.А. Грехнева для исследования проблемы лирического в русской прозе XX века // Грехневские чтения: Словесный образ и литературное произведение. Вып. 6 / Отв. Ред. И.С. Юхнова. Нижний Новгород: изд-во «КНИГИ», 2010. С.7-14.
2. Грехнев В.А. Мир пушкинской лирики. Нижний Новгород: изд-во «Нижний Новгород», 1994. 464 с.
3. Войтоловский Л. Летучие тоски // Газ. «Киевская мысль». 21 июня 1913г. РГАЛИ, ф. 860., оп. 1, ед. хр. 712.
4. Зайцев Б.К. Полковник Розов. Рассказы. Изд. 2-е. Книгоиздательство писателей в Москве, 1918. 151 с.
5. Громова А.В., Захарова В.Т. Жизнь и творчество Л.Ф. Зурова. М.: МГПУ, 2012. 178 с.
6. Максимов Д.Е. Поэзия и проза Ал. Блока. М.: Сов. писатель, 1975. 525 с.
7. Леонид Зуров. Обитель. Повести, рассказы, очерки, воспоминания / Сост. А.Н. Стрижев. М: «Па-ломникъ», 1999. 622 с.
8. Бунин И.А.. Собр. соч.: в 4 т. Т. 1. М.: Правда, 1988. 478 с.
9. Бунин И.А. Собр. соч.: в 9 т. Т. 5. М.: Худож. лит., 1967. 624 с.
THE PROBLEM OF LIRIZATION OF RUSSIAN PROSE OF THE XX CENTURY IN ANGLE OF V.A.GREHNYOV AND D.E.MAXIMOV'S WORKS
V. T. Zaharova
Shown how in Grehnyov and Maximov's works reveal the problem of lirization of prosaic texts in new narrative paradigms.
Keywords: Russian prose, lirization, typological correspondence, associativity, allusions.
References
1. Zakharova V.T. Znachenie metodologii V.A. Grekhneva dlya issledovaniya problemy liricheskogo v russkoy proze KhKh veka // Grekhnevskie chteniya: Slovesnyy obraz i literaturnoe proizvedenie. Vyp. 6 / Otv. Red. I.S. Yukhnova. Nizhniy Novgorod: izd-vo «KNIGI», 2010. S.7-14.
2. Grekhnev V.A. Mir pushkinskoy liriki. Nizhniy Novgorod: izd-vo «Nizhniy Novgorod», 1994. 464 s.
3. Voytolovskiy L. Letuchie toski // Gaz. «Kievskaya mysl'». 21 iyunya 1913g. RGALI, f. 860., op. 1, ed. khr. 712.
4. Zaytsev B.K. Polkovnik Rozov. Rasskazy. Izd. 2-e. Knigoizdatel'stvo pisateley v Moskve, 1918. 151 s.
5. Gromova A.V., Zakharova V.T. Zhizn' i tvor-chestvo L.F. Zurova. M.: MGPU, 2012. 178 s.
6. Maksimov D.E. Poeziya i proza Al. Bloka. M.: Sov. pisatel', 1975. 525 s.
7. Leonid Zurov. Obitel'. Povesti, rasskazy, ocherki, vospominaniya / Sost. A.N. Strizhev. M: «Palomnik"», 1999. 622 s.
8. Bunin I.A.. Sobr. soch.: v 4 t. T. 1. M.: Pravda, 1988. 478 s.
9. Bunin I.A. Sobr. soch.: v 9 t. T. 5. M.: Khudozh. lit., 1967. 624 s.
