CC BY
14
лаптоп, лап-топ, однако в результатах анкетирования лэптоп является более частотным, чем лаптоп и лап-топ. То есть лэптоп и ноутбук, вне зависимости от написания, являются синонимами. Также в анкете присутствует наименование нетбук (от англ. netbook, 'ноутбук с невысокой производительностью, предназначенный в основном для выхода в интернет'), но судя по всему, данная номинация не является частотной в современном русскоязычном дискурсе (1 упоминание в анкете). Что касается называния ноутбука при помощи гиперонима компьютер и производных от него (например, комп), то они также есть в результатах проведенного анкетирования, но частотность такого обозначения меньше, чем результатах I и II. Это свидетельствует о денотативной важности и обособленности ноутбука как компьютерного устройства. Также в анкетах присутствуют коммерческие имена собственные макбук и мак (от англ. macbook, mac), которые функционируют как названия данного типа компьютера, вне зависимости от фирмы-производителя. В анкете есть также окказиональные дериваты, отражающие варианты написания и/или произношения заимствованного англицизма: ноубк, нубук, нотбук.
В результате анализа данных анкетирования можно отметить следующие явления, связанные с концептуализацией типов персональных компьютеров и с узуальной адаптацией соответствующих лексических средств:
1. Нарушение парадигматических связей (гипо-гиперонимия, меронимия)
Гиперонимами компьютер и персональный компьютер (ПК) в принципе
могут называться все три типа устройств - стационарный (настольный) компьютер, моноблок, и ноутбук, но реже всего так обозначается ноутбук. Нарушение ги-по-гиперонимической соотнесенности свидетельствует о том, что в современном русскоязычном узусе еще не до конца сложилась система лексических средств, обозначающих различные типы персональных компьютеров, и не все носители языка фиксируют разницу между ними.
Возможно также обозначение персонального компьютера при помощи меронимов (слов, обозначающих часть общего целого) монитор и железо. Как известно, применительно к компьютерной сфере железо - это аппаратные средства компьютера, в отличие от его программного обеспечения [3, с. 343], а монитор - это компьютерный экран (на картинке при этом также был представлен системный блок). Гипонимы макбук и мак употребляются в качестве средств, обозначающих тип устройства в целом. Некоторые номинации единичны (домашний компьютер, игровой компьютер) и свидетельствуют об индивидуальном пользовательском опыте в этой сфере.
2. Активные словообразовательные процессы
Наиболее частотные средства обозначения персонального компьютера и его типов (компьютер, ПК, моноблок, ноутбук) становятся основой для словообразовательных дериватов. Задействованы следующие словообразовательные механизмы: усечение основы: комп от компьютер, ноут и бук от ноутбук; усечение основы + суффиксация: компик от «комп» + уменьшительно-ласкательного суффикса «-ик»; суффиксация: ПК-ашка (аббревиатура ПК [пэка] + суффикса «-шк-»); контаминация: комплюхтер (языковая игра) от компьютер + плюх; «озвучивание» аббревиатуры: пека от аббревиатуры ПК; игровое сближение: пекарня от аббревиатуры ПК ([пэка]); от заимствованных основ активно образуются прилагательные: моноблочный от моноблок ноутбучный от ноутбук и под.
3. Стилистическая маркированность
Собранный нами материал показывает, что в выстраиваемых синонимических рядах присутствуют как нейтральные, так и маркированные лексические
Библиографический список
средства. Последние, как правило, представляют собой результат словообразовательной деривации от заимствованных основ (комп, компик) или же появляются вследствие игрового паронимического сближения с русскоязычной узуальной лексикой (пекарня от ПК; нубук от нотбук - ноутбук). То, что рассматриваемая лексика активно используется как объект языковой игры, свидетельствует о денотативной важности самих объектов. Так, заимствование компьютер дает такие окказиональные игровые дериваты, как компуктер, комплюхтер, где, с одной стороны, «мерцают» русскоязычные основы плюх-, пук- (которые также являются маркированными сами по себе), с другой - сохраняется формальная и семантическая связь с исходным словом.
Специфической чертой компьютерной лексики является то, что изначально стилистически маркированные номинации (жаргонизмы) достаточно быстро распространяются и становятся частотными. Так, жаргонизмы комп и железо зафиксированы в словаре [3].
4. Отсутствие единообразия графического оформления
Среди исследуемых наименований одно и то же слово может существовать в нескольких вариантах написания. Здесь задействованы такие явления, как слитное / дефисное написание: лаптоп - лап-топ; передача английского А через русское А или Э: лаптоп - лэптоп; передача английского О как О или ОУ (нотбук - ноутбук); вариативность написания через Е или Э компьютер - кампьютэр (последний преднамеренно искаженный вариант написания носит игровой характер, на что указывает также использование А вместо О) и др. В результатах анкетирования можно заметить, что варианты со слитными написаниями (лэптоп, лаптоп) более часто используются, чем варианты с дефисными написаниями, что свидетельствует о степени адаптации данной лексемы и реалии, ею обозначаемой. Вариативность написания в ряде случае может фиксироваться современными словарями: лаптоп, лэптоп, лэп-топ [3].
Итак, результаты проведенного исследования позволяют увидеть, что современный русскоязычный узус активно вырабатывает лексические средства для обозначения различных типов компьютеров. При том, что изначально эти номинации являются результатом прямого заимствования из английского языка, можно наблюдать активные процессы, связанные, с одной стороны, с адаптацией англицизмов, а с другой - с денотативной дифференциацией самих компьютерных устройств.
Нами было отмечено, что русский язык стремится к простоте и семантической конденсации при обозначении денотативно важных реалий. Также важным является тот факт, что различные типы компьютеров пока еще не очень четко денотативно разграничены, что приводит к недифференцированным обозначениям (нарушение гипо-гиперонимии, меронимия). Процесс формирования данной лексики ориентирован не только на энциклопедическую информацию, но и на реалии современного русскоязычного узуса.
Английский язык имеет прямое и непосредственное воздействие на другие языки в компьютерной сфере - технологии создаются и распространяются в англоязычном оформлении. Тем не мене в процессе освоения современных компьютерных технологий русский язык и другие национальные языки вырабатывают специфические механизмы адаптации англицизмов и формирования лексических средств называния реалий данной сферы. В этом плане представляет интерес сравнение данных современного русского языка с другими языками, например, с китайским.
1. Computer (n.). Online Etymology Dictionary. Available at: https://www.etymonline.com/word/computer
2. Большой энциклопедический словарь. Москва: Советская энциклопедия; Санкт-Петербург: Ленинградская галерея, 1993.
3. Толковый словарь русского языка начала XXI века. Актуальная лексика. Под редакцией ГН. Скляревской. Москва: Эксмо, 2007.
4. Национального корпуса русского языка. Available at: https://ruscorpora.ru/new/search-main.html
5. Дедова О.В., Григорьева П.В. Игровое словообразование в современном русском языке. Вестник Московского университета. Серия 9: Филология. 2018; № 6: 49 - 64. References
1. Computer (n.). Online Etymology Dictionary. Available at: https://www.etymonline.com/word/computer
2. Bol'shoj 'enciklopedicheskijslovar'. Moskva: Sovetskaya 'enciklopediya; Sankt-Peterburg: Leningradskaya galereya, 1993.
3. Tolkovyj slovar'russkogo yazyka nachala XXI veka. Aktual'naya leksika. Pod redakciej G.N. Sklyarevskoj. Moskva: 'Eksmo, 2007.
4. Nacional'nogo korpusa russkogo yazyka. Available at: https://ruscorpora.ru/new/search-main.html
5. Dedova O.V., Grigor'eva P.V. Igrovoe slovoobrazovanie v sovremennom russkom yazyke. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 9: Filologiya. 2018; № 6: 49 - 64.
Статья поступила в редакцию 13.05.21
УДК 811.161.1.36
Astashchenko E.V., Cand. of Sciences (Philology), senior teacher, National Research Moscow State University of Civil Engineering (Moscow, Russia),
E-mail: ggedda@inbox.ru
THE PROBLEM OF IRREALISM AND NEO-RETROSPECTIVE STYLES IN THE CRITICAL AND ARTISTIC PROSE OF RUSSIAN MODERNISM. The article examines the neo-retrospective styles of Russian literature of the first third of the XX century (Byzantinism and Biedermeier) according to the Mendelian law of heredity, which has long been applied to art: the ancient tradition displaces the previous closest one, from which, on the contrary, most authors repel. An attempt is also made to analyze the causes of the stylization "boom" in critical periods of literature. Despite the increased interest in literary studies in recent decades in the stylization that has always existed, the re-creation of the past, and the open (purely linguistic before) understanding of retrospection, prospectus and modality, the article attempts to
contribute to the phenomenon under study by concretizing and justifying certain stylizations, as well as indicating possible reasons for their occurrence in modernist literature and criticism. Flashbacks and prospectuses, along with the author's reflections and changes of plans, interrupt the narrative, overcome the continuum by speaking differently, demodalize the utterance and contribute to the creation of an unreal modality.
Key words: decadence, modern, irrealism, prospectuses, retrospections, neo-retrospective styles, Byzantinism, Biedermeier, Pompeian style.
Е.В. Астащенко, канд. филол. наук, ст. преп., Национальный исследовательский Московский государственный строительный университет,
г. Москва, Е-mail: gedda@inbox.ru
ПРОБЛЕМА ИРРЕАЛИЗМА И НЕО-РЕТРОСПЕКТИВНЫЕ СТИЛИ В КРИТИЧЕСКОЙ И ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ РУССКОГО МОДЕРНА
В статье исследуются нео-ретроспективные стили русской литературы первой трети XX в. (византинизм и бидермайер) согласно менделевскому закону наследственности, издавна применяемому к искусству: древняя традиция вытесняет предшествующую ближайшую, от которой как раз, наоборот, отталкиваются большинство авторов. Также делается попытка проанализировать причины стилизационного бума в критические периоды литературы. Несмотря на повышенный в литературоведении последних десятилетий интерес к существовавшей всегда стилизации, пересозданию былого и разомкнутое (сугубо лингвистическое прежде) понимание ретроспекции, проспекции и модальности, в статье делается попытка внести свой вклад в изучаемое явление, конкретизировав и обосновав определённые стилизации, а также указав возможные причины их возникновения в модернистской литературе и критике. Ретроспекции и проспекции, наряду с размышлениями автора и сменами планов, прерывают повествование, преодолевают континуум, говоря по-другому, демодализуют высказывание и способствуют сотворению ирреальной модальности.
Ключевые слова: декаданс, модерн, ирреализм, проспекции, ретроспекции, нео-ретроспективные стили, византинизм, бидермайер, помпеян-ский стиль.
Русская филология начала XX в. изобретает термины, переименовывает явления настолько быстро, насколько плодотворно открывает новые «стили» и «квази-жанры» литература (утверждение актуально и для европейской литературы указанного периода: Р Мюллера-Фрейенфельса возмущало, что она утрачивает каноны, тогда как даже великий Гёте считался с жанрами). Большинством «изобретателей» новые стили и жанры, по менделевскому закону наследственности, выводятся из древних, минуя ближайших предшественников (показательно, что романтизм разводит «изобретательность», в том числе риторическую и эмблематическую, и поиск «истинной поэзии и поэтической истины» [1, с. 12]), что проявляется в утрированной и, на первый взгляд, неожиданной стилизацион-ности искусства. М. Тевоз в книге «Искусство как недоразумение» теоретически обосновал закономерность и частотность проявления «синдрома дедушки» (le «syndrome du grand-père»): «Дети, отвергающие ценности родителей, перенимают их у более далёких поколений, взгляды которых (идеализированные) удобны вдвойне - как радикально отличающиеся от родительских и как обладающие легитимностью первородства» [2, с. 42] («Les enfants qui rejettent les valeurs paternelles ont volontiers recours à un ancêtre plus lointain, dont les conceptions (idéalisées, sinon fictives) présentent le double avantage de l'opposition radicale et de la légitimité originaire» [3, c. 30]). «Если и есть по-настоящему «другие края», то искать их теперь стоит не во времени, а в пространстве», - развивает мысль Тевоз. М.В. Козьменко и Д.М. Магомедова «В русской литературе различные формы стилизации особенно активно использовались в конце XIX - начале XX вв.» [4, с. 243]. Повышенный интерес к существовавшей всегда стилизации, пересозданию былого, размыкает сугубо лингвистическое прежде понимание ретроспекции, проспекции и модальности. Ретроспекции и проспекции, наряду с «размышлениями автора» и «сменами планов», прерывают повествование [5, с. 109], преодолевают континуум, говоря по-другому, «демодализуют высказывание» и способствуют сотворению ирреальной модальности (А.М. Евлахов в 1914 г. в первом томе труда «Реализм или ирреализм» связал эту категорию с преодолением времени [6]). О культе стилизации высказался тогда же Александр Измайлов в главе «Лавочка антиквария» [7], в своей по сей день актуальной книге критик шутливо предложил термин «неоархаизм». Но если творчество тех, о ком шла речь в этой главе - Вяч. Иванова, А. Блока, А. Белого, М. Волошина, многообразно и в указанных границах, конечно, не замыкается, то наряду с ними существовал целый пласт прозы, которую принято считать эпигонской и в которой как раз-таки стилизация первопроходцев доведена до предела.
В связи с характерным для рубежа XIX - XX веков стремлением к обобщениям космического уровня и идеей «ритма эпох» [8, с. 17 - 18] - чередованиями в самой истории стабильных и переходных периодов, появляется необходимость соположения близких по духу культур с целью понимания настоящего и прогнозирования будущего. В 1907 году в статье «Романтизм, символизм и декадентство» М.Л. Гофман пишет: «Мы переживаем эпоху, которую лучше всего определить именем романтизма. Нетрудно увидеть <...> что романтической эпохой является не только конец XVIII и начало XIX века, но и XVII век, и X.» [9, c. 3].
Парадоксальным образом космизация взаимодействует с предельной индивидуализацией. Так, например, теоретик ирреализма Евлахов, обрушился с неожиданной критикой на историю живописи А.Н. Бенуа за утверждение художником жанрового принципа. Евлахов считал, что жанров ровно столько, сколько произведений искусства, ибо культивировал несравненную неповторимость автора [10]. Однако собственные курсы лекций в рабочем порядке Евлахов вы-
страивал именно по стилям («натурализм», «модерн» и др.). Хотя, конечно, главной его задачей было выстроить эволюцию человеческого художества по мере повышения в нем степени ирреализма, художественной условности, отрыва от истории. Основные мотивы стилизационного фанатизма можно объединить в понятие эскейпизм - бегство в художественную реальность и недоверие к жизни со стороны содержания, а со стороны формотворчества - в ремесленнический азарт в изготовлении красивых вещей.
Византинизм. В первое десятилетие XX века И.Ф. Анненский и Измайлов пишут о таком «стиле» в литературе своих современников, как «византинизм». Настойчивость, с которой критики к нему обращаются, и общие признаки, которые независимо друг от друга в нем выделяют, сообщают феномену почти терминологическую значимость. В октябрьском и ноябрьском номерах журнала «Аполлон» 1909 г в статье «О современном лиризме» Анненский пишет, что «в нашей литературе проходит струя византийства < французы и не разделяют теперь слов decadentisme и byzantinisme > для кого же это, впрочем, тайна?» Стоит, однако, отметить: для упомянутых французов и европейцев в целом (M. Praz, M. Calinescu, P. Jullian) одним из знаков византинизма становится «массовое жертвоприношение <утончённых> цивилизаций во дворцах» («the image of civilisations massacred in palaces - Byzantium and Benares are recalled simultaneously») [11, с. 71]. Русская критика византизма, конечно, оказалась глубже, возможно, благодаря близости к Византии. Например, Измайлов, говоря о «Комедии об Алексее человеке Божьем или потерянном и обретенном сыне» Кузмина, жалуется на «слащавые тона позднейшей французской буколики вместо ожидаемой коллизии «славянского язычества и <...> наносного византизма, отречения, аскетизма». Кузмин, впрочем, и сам утверждает, что «византийская жизнь не пастушеский роман или «Эфиопские повести»», а ей требуется «благословение Неба и церкви над <...> домом». В «византийском рассказе» (подзаголовок автора) 1915 г «Девственный Виктор» М. Кузмин опять-таки прежде всего транслирует типично модернистскую идею андрогинности высшей красоты и любви, чуждую эпохе рококо и тем более Византии. Византия русского модерна была равно далека от исторически достоверной (хотя тенденциозно, согласно Ш. Дилю) «Византии» П. Адана и «прыжка из естества в совершенство» У.Б. Йейтса (Ян Проб-штейн о «Византии» Йейтса 1927 г.). В неоконченном романе Е. Замятина «Бич Божий» 1928 - 1935 гг византинизм раскрывается на историческом материале того времени, когда зимы, по словам замятинского Приска, стали такими, что «птицы мерзнут на лету, а «летом люди гибнут от лихорадочного жара земли <...> как женщины <...> чувствующей, что распухший живот скоро изрыгнет в мир новые существа». Летописцу-византийцу и самому Замятину, ностальгирующим по Империи, «больше всего пришлось говорить о хунах» [12, c. 432] - о грядущем. Тогда же была попытка представить византинизм и «со стороны хунов». В 1927 г. в повести Ю.Л. Слёзкина «Козел в огороде» появляется Варька - крестьянская девушка, выросшая в буржуйском доме служанкой, но ставшая сознательной комсомолкой, физкультурницей и строителем новой жизни - в прямом и переносном смысле. «Внутренние варвары», как негодовал И.А. Ильин, представлены Слезкиным, хоть и не без иронии, олимпийцами. Варварски косноязычная и невежественная, в любую минуту готовая «обложить рататуями» Варька - сильная, веселая и умная. Дочь папаши Близняка, трактирщица и актриса в душе Сонечка, со звучным псевдонимом Нибелунгова, представляет собой «софийное» соловьевцев в конкретно буржуазном виде, на неизбежность которого указывал В.Ф. Асмус касательно модернистского направления вообще, а «Мира искусства»
и «Аполлона» особенно. Сонечкина красота, поблекшая от неземной неизменной печали, всем надоевшая, и вовсе меркнет рядом с героиней, словно сошедшей с плаката А. Дейнеки «Физкультурница» с надежным девизом: «Работать, строить и не ныть!». «Византинизм» для участников и свидетелей русских революций, падения дворянства и буржуазии, «переплавки» мещанства в «новых людей», например, для Иванова-Разумника, а также разгрома «голубых армий Даира» рабоче-крестьянскими «ордами» (А. Малышкин) был не только крушением обветшавшей цивилизации варварами, как для западных ученых и писателей, например, для Адана с его «арийской» «Византией». Многие в России, как историк и теоретик искусства Н.Н. Пунин, предвидели новую небывалую и немыслимую империю именно «нео-византийской».
Бидермайер. Измайлов подметил относительно поэзии «палисадника» (С. Чёрный) П.П. Потемкина и И.А. Новикова, что необходим новый термин -«возрождение будней» или «обывательский анархизм». «Рядом с «возрождением мифа», углублениями к Дионисам и Панам, Хаосу и Орам наблюдается «течение», вводящее в область поэзии самую неподкрашенную будничность, самые обыкновенные слова, которые принято до сих пор считать вспугивающими красоту <...> мармеладинки, валенки, Софью Павловну в папильотках». А ведь искомый термин давно был на Западе, там, где «мещанское счастье» не было так необратимо изменено «молотовыми». Бидермайер традиционно считается историческим и региональным феноменом Германии и Австрии, как французский рокайль или испанская пикареска. Однако специфические бидермайерные черты проявляются в последней фазе романтизма (П. Клукхон, Ф. Федоров, Т. Юрченко) вообще - противовесом постромантической «поэзии кошмаров и ужаса» (определения В. Фриче, К. Бальмонта) или сопутствуют романтизму как профанация (Т. Дайхин) или оппозиция (Е. Иванова). Некоторые модернисты придерживаются бидермайера последовательно и осознанно, как Б. Садовский, окончивший историко-филологический факультет, некоторые - по зову сердца, взалкавшего мира между двух революций, можно сказать, между двух романтизмов, как брат историка литературы Н. Абрамовича, В. Абрамович, по иронии судьбы фармацевт, то есть человек той профессии, которую выбрала родная Садовскому богема «Бродячей собаки» в качестве своего антипода типа гофмановского филистера. В «Обывателе» Ленского, хоть позиция наивного рассказчика и преподнесена писателем иронично, но теплое отношение к быту, укладу жизни, порядку в мыслях вполне искренняя. Среди баррикад, с которых воинственно звучат гордые гимны силе и свободе человека и призывы к всемирному братству, за миг до гибели обывателю слышатся строки из детского песенника [13]. Чуждые культов, столь соблазнительно представленных в Серебряном веке, эти писатели, кажется, чтят лишь семейный очаг и его хранительницу, говоря словами Садовского, «самовар-
Библиографический список
ную мистику. Садовской признается: «У нас четыре самовара <...> ставятся они в известные часы. Жена моя знала когда-то латынь и Канта, но теперь, слава Богу, все забыла - зато и пельмени у нас, и вареники, и кулебяки! Пальчики оближете» [14, c. 185].
Отвечая на вопрос, чем вызваны к жизни именно эти нео-ретроспективные стили, можно лишь предположить следующее, полагаясь на доводы П.Н. Сакули-на. С 1925 г, погружаясь в понятийный объем ирреализма как «тип творчества» (противоположный реализму), Сакулин не без марксистского влияния оказывается перед вопросом о стадиальности и чередовании [15], часто «менделевском», типов в истории культуры, о соприкосновении культурных явлений, развивающихся по спирали, с единой осью, накладывающей на них общий отпечаток, отчего возникают нео-ретроспективные стили, отражающие настоящее сквозь призму разных эпох. И если мгновение настоящего в Серебряный век колеблется на грани эсхатологии и утопии, то и пульс творчества усиливается именно за счет соприкосновения с искусством других, столь же катастрофических пограничных эпох, возможно, в этом коренится причина устойчивого образа «византинизма». Он даже начинает варьироваться, возникает инвариант помпеянский стиль, в идейно-художественной основе которого не оппозиция двух типов христианского сознания (церемониального, интеллектуалистского и морального, наивного), а также «патрицианской» и варварской крови, как в византинизме, а противостояние эроса танатосу. «Бидермайер» как мирное и мирское отдохновение появляется в литературах позднего романтизма как закономерный противовес воинственному рвению в сакральную бездну мироздания.
Резюмируя вышеизложенное, отметим, что нео-ретроспективные стили именно благодаря высокому уровню ирреализма отражали современную Россию. Скрупулёзно отточенные детали былых эпох, слова, подобранные с оглядкой на стилизуемую литературу, - всё-таки вербальная, по И.Р. Гальперину, со-держательно-фактуальная информация, и она воспроизводит не только антураж, но и дух предшествующей эпохи (согласно Гальперину, факт воображаемый -тоже факт). А вот в ирреальном, содержательно-концептуальном, преднамеренно или неосознанно соотнесённым с собственным временем автор нащупывает «дней связующую нить» (в пастернаковском понимании гамлетовского «the time is out of joint.»), что и является, согласно ведущим исследователям стилизации (К.А. Долининым, М.В. Козьменко), подосновой большинства нео-ретроспектив-ных стилей - «художественным истолкованием (переосмыслением, аналитической или полемической объективизацией) чужого стиля и стоящего за ним чужого мировосприятия, чужой культуры, вследствие чего воспроизводимый стиль все же подвергается некоторой деформации в соответствии с авторским пониманием оригинала» [16, с .181].
1. Надъярных М.Ф. Художественный процесс рубежа XIX - XX веков. Константы переходности. Разрыв и связь времен. Проблемы изучения литературы рубежа XIX - XX веков. Москва, 2017: 6 - 21.
2. Тевоз М. Искусство как недоразумение. Санкт-Петербург, 2018.
3. Thévoz M. L'Art comme malentendu. Paris: Les Éditions de Minuit, 2017.
4. Козьменко М.В., Магомедова Д.М. Стилизация. Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. Москва, 2008.
5. Гальперин И.Р Текст как объект лингвистического исследования. Москва, 2017.
6. Евлахов А.М. Реализм или Ирреализм? Очерки по теории художественного творчества: в 2 т. Варшава, 1914; Т. I.
7. Измайлов А.А. Помрачение божков и новые кумиры. Москва: Типография товарищества И.Д. Сытина, 1910.
8. Розанов И.Н. Литературные репутации. Москва, 1990.
9. Гофман М. Романтизм, символизм и декадентство. Книга о русских поэтах последнего десятилетия: очерки, стихотворения, автографы. Санкт-Петербург; Москва: Вольф, 1909.
10. Julian P. Dreamers of decadence. New York, 1971.
11. Замятин Е.И. Собрание сочинений: в 5 т. Русь. Москва, 2003. Т. 2.
12. Ленский В. Обыватель. Пробуждение. 1907; № 25.
13. Садовской Б. Лебединые клики. Составитель С.В. Шумихина. Москва, 1990.
14. Сакулин П.Н. Теория литературных стилей. Москва: Мир, 1927.
15. Долинин К.А. Стилизация. Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. Москва, 1962 - 1978.
16. Краткая литературная энциклопедия. 1972; Т. 2.
References
1. Nad'yarnyh M.F. Hudozhestvennyj process rubezha XIX - XX vekov. Konstanty perehodnosti. Razryv i svyaz' vremen. Problemy izucheniya literatury rubezha XIX- XX vekov. Moskva, 2017: 6 - 21.
2. Tevoz M. Iskusstvo kak nedorazumenie. Sankt-Peterburg, 2018.
3. Thévoz M. L'Art comme malentendu. Paris: Les Éditions de Minuit, 2017.
4. Koz'menko M.V., Magomedova D.M. Stilizaciya. Po'etika: slovar'aktual'nyh terminov iponyatij. Moskva, 2008.
5. Gal'perin I.R. Tekstkakob'ektlingvisticheskogo issledovaniya. Moskva, 2017.
6. Evlahov A.M. Realizm ili Irrealizm? Ocherki po teorii hudozhestvennogo tvorchestva: v 2 t. Varshava, 1914; T. I.
7. Izmajlov A.A. Pomrachenie bozhkovinovye kumiry. Moskva: Tipografiya tovarischestva I.D. Sytina, 1910.
8. Rozanov I.N. Literaturnyereputacii. Moskva, 1990.
9. Gofman M. Romantizm, simvolizm i dekadentstvo. Kniga o russkih po'etah poslednego desyatiletiya: ocherki, stihotvoreniya, avtografy. Sankt-Peterburg; Moskva: Vol'f, 1909.
10. Julian P. Dreamers of decadence. New York, 1971.
11. Zamyatin E.I. Sobranie sochinenij: v 5 t. Rus'. Moskva, 2003. T. 2.
12. Lenskij V. Obyvatel'. Probuzhdenie. 1907; № 25.
13. Sadovskoj B. Lebedinye kliki. Sostavitel' S.V. Shumihina. Moskva, 1990.
14. Sakulin P.N. Teoriya literaturnyh stilej. Moskva: Mir, 1927.
15. Dolinin K.A. Stilizaciya. Kratkaya literaturnaya 'enciklopediya: v 9 t. Moskva, 1962 - 1978.
16. Kratkaya literaturnaya 'enciklopediya. 1972; T. 2.
Статья поступила в редакцию 13.05.21
