CC BY
143
Марина ВАСИЛЬЕВА
ПРОБЛЕМА ИДЕАЛИЗМА В ТРАКТОВКЕ ИММАНУИЛА КАНТА
Проблематика идеализма и трудности, связанные с невозможностью поставить четкую точку в размышлении о достоверности внешнего мира (существования внешних вещей), послужили причиной пристального и углубленного изучения данной темы Иммануилом Кантом. Это, безусловно, не означало отказа от поиска доказательств бытия объектов вне нас, но подразумевало приобретение определенного негативного оттенка, вызванного необходимостью отграничить свою позицию от всех тех, которых могли посчитать сходными или даже родственными его собственной.
ВАСИЛЬЕВА Марина Юрьевна —
МГУ им.
М. В. Ломоносова
Собственное понятие идеализма употреблялось Кантом в первой половине 1770-х годов нечасто, в русле рассуждений о взаимодействии души и тела, внутреннего и внешнего (R4230, R4673 — об идеальности пространства). Более подробное рассмотрение «вопроса об идеализме» у Канта отмечено уже во второй половине семидесятых годов, в лекциях по метафизике, в которых давались определения эгоизма и идеализма и присутствуют сходные моменты с первым изданием «Критики...» Если в более ранних фрагментах (R5394, R5395, R5398) объектом кантовской критики является в основном эгоизм, то в последующем место последнего занимает идеализм и все разделения будут касаться только его.
Классификация Канта в данном случае восходит к подобной же классификации, предложенной Христианом Вольфом в его «Разумных мыслях о Боге, мире и душе человека, а также о всех вещах вообще».
Для Вольфа «все те, которые прилагают усилия к познанию вещей и стремятся к мудрости»1, делятся на догматиков (Dogmatiker) или наставников, и скептиков или «сомневающихся» (Skeptiker). Скептиков Вольф более ни на кого не подразделял ввиду того, что в этой области нельзя обнаружить какого-либо определенного различия и, следовательно, учения скептического или проблематического идеализма в том виде, в каком оно представлено в кантовской философии, в данной систематической шкале найти нельзя.
Догматиков можно различать как полагающих либо один вид вещей (Monisten), либо двоякий (Dualisten) — те, кто признает как тела, так и души в качестве самодостаточных — по Вольфу. Кант тоже принимал такое различение, указывая только на дуалистический характер своей философии — действительные предметы как явления, имеющие в качестве своего источника «предметы вне нас» и определение существования субъекта во времени посредством пространственного представления — сознание отношения представлений в нас к субъекту необходимо подразумевает восприятие отношения нашего субъекта к вещам «вне меня». В «Метафизике К2» Кант определял дуализм как «утверждение о том, что нечто существует вне меня, непосредственно мною осоз-наваемое»2, и понимал дуалиста как того, кто мыслит вещь не как объект воображения («nichts als Object der Einbildungskraft» — это,
1 Вольф, Христиан. Метафизика. Пер. с нем. В. А. Жучкова. Христиан Вольф и философия в России. СПб., 2001, стр. 234
2 Kant I. Kant,s gesammelte Schriften. Band XXVIII. Kant,s Vorlesungen. Band V. Berlin, 1968. S.771, z. 12-13
по Канту, ошибка идеалистов), а как объект чувств («als Object der Sinne»)1.
Для Вольфа термин «идеализм» обладал определенно негативным оттенком в силу того, что, по его мнению, эти господа низводят и мир, и вещи, в нем находящиеся, к одним лишь образам и упорядоченной грезе, оставляя для телесных вещей место только в мыслительных процессах души; никакого взаимодействия внешнего и внутреннего в таком случае, безусловно, не предполагается.
Такое понимание оказало на Канта большое влияние, заставив его признать, что согласно идеалистам «тела
— это только видимость», за которой причем нет ничего истинного; следовательно, идеалист, возможно, и допускает, что действительное протяжение и тела могли бы быть вне нас, но «в действительности их нет, а... есть лишь греза в нас». Соответственно, понятие идеализма в классификации Вольфа сближается с понятием догматического идеализма (в представлении Канта) как учения, отвергающего существование внешнего мира. Идеалист противопоставлялся реалисту как субъекту, который признает тела как явления и подразумевает за ними наличие их основания посредством опытного знания непознаваемого.
Таким образом, хотя Кант и воспринял методологию в обозначениях, предложенных Вольфом, однако это совершенно не означало, что он воспринял в точности и вольфовский подход к данной проблеме. Во-первых, если для Вольфа скептицизм и догматизм как две различительные позиции являлись одновременно двумя основными философскими типами и не подразумевали специальных видов идеализма, то для Канта, как справедливо замечает Д. Хайдеманн, помимо этого, они обозначали еще и подразделы одного общего понятия «метафизического идеализма» («metaphysischer Idealismus»), включившего в себя и догматический идеализм, и проблематический также.
Во-вторых, система кантовского идеализма не слишком вписывается в схему Вольфа, которая представляется довольно статичной, если учесть, что у него идеализм и эгоизм есть не что иное, как просто спецификации догматического
1 Ebd. S. 771, z. 20-22
монизма, где первый является учением о нереальности внешнего мира, а второй как дальнейшая спецификация первого дан как учение о существовании единственного субъекта всех представлений.
В-третьих, как уже было сказано, Кант использовал вольфовские дефиниции по своему усмотрению, от некоторых даже отказываясь. Кроме того, для него позиции идеализма - эгоизма важны прежде и больше всего в теоретико-познавательном смысле («Идеализм — это метафизическая причуда, идущая дальше, чем необходимо для пробуждения мышления»), несмотря, конечно, на то, что он (идеализм) «затрагивает как философов, так и теологов».
Вольф говорил об идеализме и эгоизме не только как о теоретическом «безумии», но и как об учениях, «опасных» для религии и человеческой свободы; в естественных науках идеалисты, по мнению Вольфа, особого вреда принести не могут, поскольку отрицают существование мира вне души, соответственно заниматься им не должны — Вольф называл идеалистов «опасной сектой» («gefhrliche Secte»), которую следовало бы опровергнуть2.
В лекциях по метафизике второй половины 1770-х годов (Metaphysik LI) в одной из лекций по космологии Кант продолжил рассматривать проблематику идеализма. Интересующий нас фрагмент можно обнаружить среди рассуждений о мире, его совершенстве, непрерывности, случае, происхождении и природе тел, взаимодействии субстанций. Но не стоит удивляться внешне странному его расположению: данный факт объясняется тем, что свои лекции Кант читал по учебнику Баумгартена и вынужден был повторять не только последовательность глав и параграфов, но и постановку вопросов (в параграфах 400—402 «Метафизики», в
2 Следует отметить, что в XVIII веке под термином «секта» в философском лексиконе понималось не какое—то тайное мистическое общество, а «школа» или «направление», как, например, «эклектическая секта» («Secta Eclectica»), «перипатетическая секта» («Secta Peripatetica»), «киничес-кая секта» («Secta Cynica»), «скептическая секта» («Secta Sceptica»), существовавшие в виде названий в книгах по истории философии для различных философских учений. И если уж идеалисты-эгоисты приобрели свой «заслуженный» статус «секты», то это совершенно не было знаком их нищенского прозябания на задворках философских дискуссий, наоборот — там им принадлежало одно из первых мест (s. Heidemann, D. Kant und das Problem des metaphysischen Idealismus. S. 15—46)
разделе «О простых частях универсума» затрагивается философия Лейбница, в частности, вопрос о представлении монадами мира. Кроме того, проблема идеализма касается онтологического статуса внешних предметов (тел) как того, что служит конструированию картины мира и заполнению и устройству пространства Вселенной, а этим, как известно, занимается космология.
В указанном фрагменте Кант характеризует идеализм и эгоизм, исходя из вольфовской схемы: эгоист понимается как тот, «кто утверждает, что вне его не существует никакой сущности»; идеалист
— как субъект, который лишает тел их реальности, и отождествляет тела с явлениями, отрицая подлинные предметы чувств, в основании которых лежали бы действительные сущности или субстанции, признавая в итоге только духов.
Можно было бы сразу же признать за этими учениями статус совершенно ошибочных гипотез, однако Кант предлагал рассмотреть их внимательнее на наличие в них какой-либо пользы для философии. Для этого сначала их нужно развести по двум разрядам — проблематическому и догматическому и провести два эксперимента — «эксперимент эгоизма» и «эксперимент идеализма». Первый относительно достоверности существования других сущностей, а второй — относительно достоверности существования телесных сущностей вне нас.
Такой скептический «эксперимент», своеобразный скептический метод, применяемый ради поиска истины, касается, следовательно, только степени достоверности наших чувств, так как если достоверность внутреннего чувства более или менее надежна («Первое, что совершенно достоверно: что я есть; я чувствую себя самого, я твердо знаю, что я есть...»; также «Я есть, я это чувствую и созерцаю себя непосредственно»), то в отношении положения внешнего мира дела обстоят не так хорошо («.но я не знаю с такой же уверенностью, что другие сущности есть вне меня» и «.явления могут быть игрой моего воображения»). Таким образом, чувства не в состоянии дать никакой полной уверенности в том, что «вне меня» нечто действительно существует, соответственно не предоставляют аргументов против идеализма в том смысле, что поскольку «мы знаем о вещах не более
чем только способ, каким мы ими аффи-цируемся; но не то, что есть в вещах», то тела и могут быть лишь этим «способом явления».
Итак, существование тел еще совершенно не доказывается тем, что они видимы, как это происходит в случае с радугой, которая есть не телесное качество, но лишь способ аффицирования нас предметами, чему и служат чувства (поэтому проблематический идеализм посредством демонстрации не опровергнуть, так как нельзя выявить единственную причину явлений — явление может иметь их несколько — например, не внешнюю, а внутреннюю).
Именно поэтому Кант предлагал оставить в пределах философского рассмотрения идеализм и эгоизм в их проблематическом варианте, так как задачей последних является не воинствующий поход на существование вещей, но только принципиальное недоверие к показаниям чувств: «...эгоизм и идеализм — это скептический эксперимент, где не отрицаются вещи, но отнимается достоверность у чувств» и если эгоизм действительно скептичен, то «эгоизм — учеба разума».
В какой-то степени Кант одобрял такой подход, поскольку чувства и в самом деле доказывать ничего не могут (хотя в лекциях 1760-х годов Кант считал несколько иначе), но вот рассудок может «кое-что добавить к достоверности чувств» по той причине, что процесс изменения вещей подразумевает наличие основания этого изменения; к сожалению, превратить основание явлений (феноменов) в объект нашего познания не представляется возможным вследствие чувственной, а не интеллектуальной природы наших созерцаний.
Английский кантовед-классик Норман Кемп Смит даже полагал с долей истины, что в период между 1770 и 1781 годами Кант, используя термин «проблематический идеализм», имел в какой-то степени и свою позицию, хотя и постоянно подчеркивал обратное. Именно в этой связке, по мнению Н. К. Смита, идеализм как философская позиция становится радикально преобразованным фактором его собственной философии1. Подобной точки зрения придерживается и Д. Хайдеманн, согласно которому Кант развивал свою «критику разума» как развертывание
1 Smith, N. K. A Commentary to Kant,s «Critique of Pure Reason». New York, 1962, р. 299—30o
темы достоверного бытия внешнего мира и основополагающего вопроса его философии.
Догматический эгоизм и догматический же идеализм Кант связывал с учениями Спинозы и Лейбница соответственно и считал присутствие и того, и другого в философии неуместным и не приносящим никакой пользы, они, по его мнению, должны быть «изгнаны из философии». Догматический эгоизм есть по сути «скрытый спинозизм», так как Спиноза признавал лишь одну сущность, а все остальные — ее модификациями («эгоизм спинозистичен, когда его защита догматична»; также во фрагменте 1780—1790-х годов спинозизм представлен как «подлинное завершение догматизирующей метафизики».
Догматический идеализм «мистичен» в платоновском смысле, поскольку пытается представить как уже познанную причину явлений, и здесь Кант устанавливал границу в развитии рассуждений, у которой нужно остановиться, чтобы не впасть в платонический идеализм, возможность чего появляется с предположением интеллектуального созерцания, и как его дальнейшего развития — «философской мечтательности» и разного рода мистических учений о гениях, астральных духах, эонах и прочем. Лишь критика разума, подчеркивал Кант, сможет в таком случае здесь что-то поправить, считая источник подобной «мечтательности» в недостатке вышеуказанного и в «платоновских первоначальных божественных созерцаниях».
Для Канта, таким образом, было крайне важно подчеркнуть, что его задачей являлись «ограничение чувственного созерцания одним только опытом» и предупреждение для ищущих истину не выходить «за границы опыта к вещам самим по себе», имея в запасе только чувственное созерцание.
Последующие затем первое издание «Критики чистого разума» (1781 г.), «Пролегомен ко всякой будущей метафизике, которая может появиться как наука» в плане появившихся в них новых и более точных определений идеализма подтверждают действительную значимость данного вопроса для Канта, особенно если учитывать все множество дефини-циального разнообразия, «кочующего» из текста в текст.
В первой «Критике.» в главе «Критика четвертого паралогизма трансцендентальной психологии» в контексте вопроса об идеальности (внешнего отношения) идеалистом признается тот, кто не считает возможным подтверждение существования внешнего мира путем непосредственного восприятия и полагает опыт как недостоверный гарант нашей в этом уверенности, но все же не отрицает совсем существование внешних предметов чувств. Здесь Кант ввел новое различение видов идеализма на трансцендентальный и эмпирический, понятие «проблематического» идеализма заменил «скептическим» и не упомянул вовсе термин «эгоизм», употребляя только «идеализм». Последний возможен как трансцендентальный, то есть признающий пространство и время не как вещи сами по себе, а только как чувственные формы нашего созерцания, имеющий своим антиподом трансцендентальный реализм, утверждающий в свою очередь пространство и время в качестве определений или условий объектов как вещей самих по себе, как «нечто данное само по себе». Классификацию идеализма можно представить в виде схемы 1.
Однако в итоге трансцендентальный реалист становится сторонником эмпирического идеализма: от тезиса о том, что внешние явления есть вещи сами по себе, «независимо от нас и нашей чувственности», он приходит к выводу о недостаточности сведений наших чувств для достижения уверенности в действительном бытии внешних предметов. Трансцендентальный же идеалист (в качестве которого Кант понимал самого себя и обосновывал свою позицию) такой ошибки не допускает, поскольку для него «явления суть только представления, а не вещи сами по себе»1, и может явиться как эмпирический реалист, то есть как согласный с тезисом бытия материи, не выходя за пределы самосознания («дуалист»): «.внешние вещи существуют точно так же, как и я, и о том, и другом непосредственно свидетельствует мое самосозна-ние...»2
В указанном разделе Кант вновь разделил догматического и скептического
1 Kant I. Kant,s gesammelte Schriften, hrsg.v. der K niglich Preu ischen Akademie der Wissenschaften. Bd.IV. Berlin, 1911. S. 232, z. 9-11
2 Ebd. S. 701, z. 370-371
Классификация идеализма
Схема 1
Материальный
Скептический
Идеализм
{
Проблематический
(позиция Декарта)
Скептический в строгом смысле
(позиция Юма)
Догматический (позиция Беркли)
Формальный, или Критический, или Трансцендентальный
(позиция Канта)
идеалиста, указывая, что если первый из них отрицает существование материи по причине ее «противоречивости», то второй еще в этом сомневается, поскольку не может доказать (А 376), причем как догматик никто пока не упоминается, но в качестве другого идеалиста выступил Декарт как оспаривающий основание нашей убежденности в бытии материального мира. Примечательно, что термин «идеализм» часто использовался Кантом применительно лишь к философии Декарта.
В «Пролегоменах...» Кант вновь поменял «идеалистическую» терминологию и впервые стал рассуждать о «материальном» (materialer/materieller) идеализме, чему соответствует также понятие «реального» идеализма в рукописных набросках 1790—1798-х годов как противоположных идеализму «формальному» (formaler), то есть непосредственно кантовскому. Атрибут «материального» указывает на специфику этого определения идеализма, подразумевая направленность «материального» идеализма против содержания нашего познания в смысле сомнения или отвержения существования материи, как и бытия внешнего мира.
Данный идеализм Кант называл в «Критике...» также «обыкновенным» (gemeiner) (В 519), носитель которого «сомневается в существовании самих внешних вещей или отрицает его»1. Эмпирический идеализм (в «Пролегоменах.» Кант называл так
1 Kant I. Kant,s gesammelte Schriften, hrsg.v. der Kniglich Preuischen Akademie der Wissenschaften. Bd. III. Kritik der reinen Vernuft (zweite Auflage 1787). Berlin, 1911. S. 338, z. 29-30
только учение Декарта) происходит из утверждения пространства как вещи самой по себе, а не как формы чувственного созерцания.
Общее определение идеализма дано Кантом во втором примечании к первой части «главного трансцендентального вопроса» («Как возможна чистая математика?»): идеализм есть положение о том, что существуют только мыслящие сущности, а остальные вещи суть лишь представления в них без какого-либо внешнего коррелята.
В «Пролегоменах» Кант вновь определил деление идеалистов — теперь на «эмпирический идеализм» или «грезящий» (tr umenden) Декарта (можно сравнить также с фрагментом R5642) и «мистический и мечтательный» идеализм Беркли, представляющие соответственно первый — утверждение о превращении представлений в вещи, а второй — о превращении вещей в представления.
Кант полагал, что «оба они должны быть отброшены моим так называемым трансцендентальным или лучше критическим идеализмом». Кантовский идеализм может быть понят в смысле «формальном», то есть как основывающийся на форме нашего опыта («цель моего идеализма состоит лишь в том, чтобы понять возможность нашего априорного познания предметов опыта») в противоположность материальному идеализму, подразделяемому на «догматический идеализм» Беркли и «скептический идеализм» Декарта.
