CC BY
34
ПРОБЛЕМА БЫТОВАНИЯ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИРИКИ В РАМКАХ СОВРЕМЕННОГО ПОЭТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА МОРДОВИИ
Поэзия, философская лирика, лирический герой, лирический сюжет, поэт-философ, жанр, метажанр, сюжетные оппозиции, поэтическая мысль, национальная литература, эстетический идеал.
Недостаточная исследованность проблемы бытования философской лирики в современной поэзии Мордовии остается существенным пробелом в мордовском литературоведении. Для ее разрешения необходимо определить место философской лирики в системе лирических жанров, ее видовую специфику, место в поэтической культуре мордовского народа. В статье мы придерживаемся мысли о том, что путь к пониманию сущности жанра лежит через исследование его внутренней содержательности, которая и будет являться для нас определяющим жанровым критерием.
Говоря о возникновении и эволюции философской лирики Мордовии, нельзя обойти стороной проблему сущности самой лирики как рода литературы, основных аспектов лирического способа типизации, ее бытования в обществе в целом.
За последние десятилетия определение «философская» применительно к лирике Мордовии стало общераспространенным. Трудно назвать современного поэта, в чьем творчестве не нашлось бы философских раздумий, философской сосредоточенности, философской медитации и т. п. Подобные факты свидетельствует о полном принятии художниками слова этого понятия и его смысловой очевидности. Однако есть и определенные проблемы. Говоря о бытовании философской лирики в регионе, мы сталкиваемся с целым рядом парадоксов, которые имеют место во всей общероссийской литературе. Во-первых, еще относительно недавно к понятию «философская поэзия», или «философская лирика», было достаточно настороженное отношение. Так, А. Михайлов в книге «Сила и тайна слова» пишет: «Философской лирику называть почему-то стесняются, заключая это слово в иронические кавычки или сопровождая не менее ироничным "так называемая"...» [Михайлов, 1989, с. 216]. Признавая существование философской лирики, исследователи причисляют к ее представителям совершенно разноплановых по своим художественным принципам поэтов. А. Михайлов, говоря об особенностях философской лирики, в качестве примера приводит творчество А. Ахматовой, Н. Заболоцкого, А. Твардовского и др.
Так или иначе, но более удачный термин не был найден литературоведами, именно он вошел в литературный и литературоведческий обиход. Но существовал и второй парадокс. В специальных словарях долгое время не давалась трактовка понятия «философская лирика», или «философская поэзия». Зачастую говорилось лишь о медитативной лирике, которая определялась как жанрово-видовая разновидность поэзии определенной культурно-исторической эпохи. Понятие «философская лирика» упоминалось лишь как разновидность дидактической поэзии времен античности. Складывается впечатление, что ставилась под сомнение правомерность применения термина «философская лирика» к современному ис-
кусству поэтического слова. Возник некий замкнутый круг: стремясь охарактеризовать специфику некоторых поэтических разновидностей, литературоведы шли путем вычленения их из философской лирики, не давая при этом определения ей самой.
Следуя мысли о том, что поэзия есть акт познания, можно вести речь об особенностях и способах мировоззрения художника слова. В то же время, акцентируя внимание на специфике индивидуально-поэтического мышления автора, невозможно выявить основные параметры различных типов сознания, одни из которых, например, близки научному, другие более отдалены от него и т. д.
Своеобразно к решению этой проблемы подошел А. Павловский. В книге «Русская философская поэзия» автор пишет: «Философская лирика в основе своей всегда размышление, цепь умозаключений, с логической, подчас достаточно обнаженной последовательностью подводящих к определенному выводу. Вместе с тем подлинно поэтическое произведение философского склада, чтобы оставаться художественным произведением и не перейти в трактат, должно заключать и развивать в себе не просто мысль, но мысль-образ, мысль-чувство, мысль-картину, а значит, порождать в душе читателя широкую цепь эмоционально-смысловых ассоциаций, не сводящихся к однозначному выводу» [Павловский, 1988, с. 243]. На сегодняшний день, на наш взгляд, это одно из самых удачных определений философской лирики, так как, в отличие от любой другой поэзии, в философской должна обязательно присутствовать мысль, логически подводящая к какой-либо идее.
В современном литературоведении не менее остро стоит вопрос и относительно того, какое стихотворение может называться философским, то есть быть отнесенным к философской лирике. Обратимся к стихотворению Л. Мартынова «Вода благоволила литься...». Это, по мнению М. Мамардашвили, «всего лишь еще один образец "учительской" поэзии» [Мамардашвили, 1996, с. 211]. И далее он же продолжает: «В том, что дистиллированная вода безжизненна, никакого открытия нет. В том, что бесплотно искусство, лишенное связи с жизнью? тоже нет ничего нового. Читая произведение подлинно философской лирики, мы как бы соучаствуем в постижении поэтом некой высшей истины» [Там же]. Однако это же произведение в трудах других литературоведов определяется как подлинный образец «поэзии мысли» и одновременно «философское». Причем одно нередко растворяется в другом, сливаясь в определении индивидуально-авторской манеры художника. Именно в нем «автор с удивительной точностью вскрыл оболочку обыденности и, проникнув в самое существо явления, освободил от скорлупы банальности тайну истины» [Утков, 1999, с. 119].
В качестве не менее спорной приведем ситуацию со стихотворением мордовского поэта А. Терентьева «Мой пращур мозг работой расшевеливал...». Казалось бы, и название произведения, и рационалистичность его содержания говорят о возможности отнесения его к философской лирике. И с этим трудно не согласиться, так как в нем автор предпринимает попытку глубокого развития темы антагонизмов жизни. С одной стороны, природа — «мир дремучий», «огромный мир противоречий». Это мир, в котором нет «разумной соразмерности» и «правильных созвучий», и в этом мире царит «дикая свобода, где "от добра неотделимо зло" [Терентьев, 2000, с. 23]. Но с другой - в антагонизмах мира природы заложен пусть еще только прообраз, но все же разумной человеческой мысли, намечается стремление человека к переходу к более высокой форме бытия, когда он «смотрит в иллюминатор звездолета» и «на звездной карте отмечает путь» [Там же]. В финале стихотворения автор задается вопросом: «Но как нас примет человек с ог-
нем? / Там, с будущим не ожидая встречи, / Минувшее стоит, как тень с копьем» [Там же]. Тем самым автор поднимает «вечную» проблему «связи времен», ответственности человека перед своим прошлым и еще не наступившим будущим.
Сравнив стихотворения двух совершенно разных авторов, мы приходим к выводу о том, что одно из них направлено на внедрение в сознание читателя уже готовой, четко выверенной автором истины. Второе предполагает в качестве читателя сознательного, активного оппонента, способного к рефлексии, критическому восприятию не уже постигнутого, а самого процесса. И тем не менее мы видим, что оба стихотворения вполне самодостаточны, наделены широкими художественноэстетическими качествами и поэтому вполне могут быть причислены к философским.
Небезынтересным определением философской лирики, очередной раз доказывающим факт ее существования, является утверждение А. Науменко-Порохина о том, что: «философская лирика — искусство познания, постижения мира, она немыслима без экспериментаторства, нацеленности автора на создание новой художественной системы. Истоки таковой могут лежать в классической литературе или фольклоре - но поэт-философ обязательно создает свою модель мира, отличную от уже существующих» [Науменко-Порохин, 2003, с. 325]. Более того, следуя мысли ученого, заметим, что истинный художник слова не должен говорить языком поэзии о каких-либо давно известных философских постулатах, так как такая поэзия не будет являться философской, а скорее назидательной, дидактической.
Известно, что всякое теоретическое обобщение (в нашем случае это выявление характерных черт философской лирики) невозможно без научно-практического изучения проблемы, причем не в частных ее проявлениях, а на протяжении всего ее существования. Учитывая то, что специальных научных исследований, посвященных изучению различных аспектов философской лирики, в мордовском литературоведении еще не было, работу в этом направлении следует начать с обозначения общих ее признаков, которые помогут обнаружить новые качества изучаемого нами явления.
Учитывая синкретичность любой из национальных литератур, мы не считаем правильным при изучении своеобразия философской лирики Мордовии исходить лишь из ее жанровой дифференциации. Намного перспективней, с нашей точки зрения, исходить из такого понятия, как «метажанр», разновидностью которого и является философская лирика. Под метажанром мы понимаем структурно выраженный, нейтральный по отношению к литературному роду, устойчивый инвариант целого ряда способов художественного моделирования мира, объединенных общим предметом изображения. Философский метажанр, в свою очередь, есть ничто иное, как структура, во многом свойственная философской лирике, изображающая субъективное авторское восприятие действительности в разрезе всеобщей человеческой жизни.
Будет нелишним определиться и в отношении специфики сюжета философской лирики, выраженного в характере сюжетообразующих оппозиций, элементов и логики авторской мысли. Остановимся на некоторых характерных чертах сюжето-образования современной поэзии Мордовии. Известно, что в основе любого сюжета лежит некое движущее его противоречие. В лирике в силу отсутствия в сюжете фактического действия оно редко выливается в открытое столкновение сил, позиций, идеологий и гораздо чаще имеет форму противопоставления различных понятий. При этом только в лирике с ее органичной связью отдельного стихотворения и всей лирической системы в одном произведении не всегда налицо оба чле-
на оппозиции. Один из них вполне может находиться за его рамками и присутствовать лишь как оспариваемая автором точка зрения.
В основе сюжета философской лирики современных поэтов Мордовии лежат, как правило, нравственно-философские, натурфилософские либо социально-философские оппозиции. Сюжет многих лирических произведений строится на сопоставлении понятий, которые отличаются общезначимостью своего содержания, обозначают разные субстанциальные начала. Степень всеобщности их содержания, таким образом, и обусловливает отчетливость выражения философской тенденции в структуре стихотворения.
Все из перечисленных нами сюжетообразующих оппозиций представлены в лирике мордовского поэта В. Гадаева. В качестве оппозиции у него выступают такие субстанциальные начала мироздания, как человек и природа («Три ветлы», «Радуга — ворота счастья», «Барский сад» и др.), личность и общий закон бытия («Кто я? Что я? И зачем...», «С верой в благое», «Мордвин Трошка» и др.), жизнь и смерть («Апрель», «Пляска на фоне крестов», «На смерть Твардовского и др.), гармония и хаос («Непонимание», «Мысли, думы да вопросы», «Сижу среди равнины русской» и др.). При этом в творчестве В. Гадаева встречаются стихотворения, построенные на оппозициях, не имеющих, казалось бы, какого-либо четко выраженного субстанциального смысла. Так, к примеру, в стихотворении «Дума у Черного моря» сюжет построен на противопоставлении психологических состояний человека. С одной стороны, его вера в себя, свои силы, готовность к активной жизни, с другой — страх перед завтрашним днем, слабоволие, пессимизм. В ряде стихотворений В. Гадаева центральную образующую основной лирический сюжет оппозицию составляет глубоко душевная, чувственно-эмоциональная реакция лирического героя и его же сугубо практичная оценка жизни («По законам Шариата», «Не судите за уединенье, «Митинг на Арбате» и др.). В стихотворениях «Женщина в слезах, как из тумана...», «Не спешите русских хоронить», «Сельское кладбище» и др. поэтическая мысль В. Гадаева приходит в движение благодаря противопоставлению жизни и смерти. Жизнь и смерть представлены поэтом в форме противопоставления динамики — застою, несвободы — воле, приходящего — вечному ит. д. Но нередко понятия, лежащие в основе сюжетных оппозиций В. Гадаева, не обладают всеобщностью содержания. Так, например, трудно отнести к философской лирике стихотворение поэта «Над тихим прудом не шелохнется ива». Лирический сюжет В. Гадаева образуется с помощью приема противопоставления истинной любви сиюминутному увлечению. Не менее интересно в этом плане и стихотворение В. Гадаева «Тайна». Дружба, взаимная поддержка и взаимопонимание в нем противопоставлены одиночеству, несчастьям, тяготам судьбы. В стихотворении намечается тенденция возведения этой оппозиции к философской. Дружба ассоциируется с жизнью, одиночество — со смертью. Но эта тенденция пока лишь только намечена автором, и поэтому оппозиция по своему характеру является еще больше нравственной, чем философской, как и в стихотворении «Мы с юности млели...», где дружбе противостоит отсутствие друзей, которых ничто не заменит.
Лирика В. Гадаева в большинстве лучших ее образцов - философская. Но может сложиться впечатление, что философский характер сюжетных оппозиций входит в обязательное требование художественности и поэтому присущ любому лирическому произведению. Однако верно и то, что на нравственно-психологических, социальных и культурно-исторических оппозициях построены многие замечательные стихотворения современных поэтов Мордовии. К примеру, в стихот-
ворении В. Гадаева «Хулят Отчизну, топчут все родное...» развенчивается современное поэту поколение демагогов, «хвалящих все, что там, за рубежом» [Гадаев, 2004, с. 419], но не с позиции естественной человеческой природы, а в сопоставлении их со старшим поколением людей, «страшащихся перенимать чужое / И протестующих всем своим нутром» [Там же]. Как видим, субстанциальный характер подобных сюжетообразующих оппозиций не является единственным признаком цельности лирического произведения, а скорее лишь определяет его принадлежность к философской лирике. Иное дело, что в контексте творчества многих поэтов нравственно-психологические, социально-этические и т. п. произведения воспринимаются читателями как философские. В немалой степени это становится возможным потому, что философия как наука включает в себя и область естественных знаний, и культуру, и эстетику.
Обращение философской лирики к духовному миру человека открыло новые возможности в мордовской литературе. За последние десятилетия в ней опреде-ился процесс, который отмечается во всем общероссийском литературном процессе. В центре философской лирики современных поэтов Мордовии стоят раздумья о сложных проблемах бытия, познания мира, накопления нравственного и культурно-исторического опыта. В орбиту их поэтической мысли вовлекаются мо-рально-этические и социально-политические категории, но возникшая мысль непременно должна быть согрета сердечным теплом и участием. Своеобразие рассматриваемого нами явления заключается в том, что мордовская лирика не отрывает философию от предметно-изобразительной основы, не увлекается абстрактным мышлением, отвлеченными рассуждениями-выводами.
Таким образом, современная философская лирика Мордовии, сохраняя свою жанровую и стилистическую специфику, расширяет возможности познания человеком мира, используя разные приемы письма, не абстрагируется от предметной реальности, а, выходя на иные рода литературы, в пределах лирического произведения концентрирует действие, наслаивает на него диалоги с оппонентами, монологи-обращения к миру, эпохе, Родине. Это лирика, которая пытается расширить свою жанровую ограниченность, чтобы лучше понять и глубже выразить мысленно и эмоционально нашу современность.
Библиографический список
1. Гадаев В.А. Мое мироздание: стихотворения. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2004. 512 с.
2. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1996. 362 с.
3. Михайлов А.А. Сила и тайна слова. М.: Сов. писатель, 1989. 362 с.
4. Мусатов В.В. Художественные традиции в современной поэзии. Л.: Наука, 1992. 271 с.
5. Науменко-Порохин А.Г. Основные тенденции развития русской лирической поэзии. М.: Академия, 2003. 421 с.
6. Павловский А.И. Русская философская поэзия. Л.: Наука, 1988. 372 с.
7. Терентьев А.Н. Заветная звезда: избранная лирика. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 2000. 144 с.
8. Утков В.Н. Как этот самый мир возник. М.: Изд-во НГУ, 1999. 218 с.
