Проблема абсентеизма на выборах Всероссийского Учредительного собрания (1917 г. ) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Л.Г. Протасов

Проблема абсентеизма на выборах Всероссийского Учредительного собрания

(1917 г.)

Электоральная статистика принадлежит к числу наиболее емких и притягательных для исследователя источников. В ней закодированы самые сложные общественные коллизии своего времени. Однако нетрудно заметить, что в фокусе внимания аналитиков обычно оказывается голосующая часть электората, а в тени, а то и вне поля зрения - та часть избирателей, которая на выборы не явилась. Между тем для истории ее позиция не менее важна, поскольку известно, что истина - это всегда целое (Г.-В. Гегель). Беремся утверждать, что если по своей политической определенности эта категория электората уступает голосующей, то по сложности мотивации ее превосходит. Более того, при известных обстоятельствах (например, при деспотических режимах с формальной законностью) неявка на выборы (абсентеизм) может быть более отчетливой политической позицией, чем послушное голосование. Наконец, нелишне заметить, что нет жесткой связи между уровнем правосознания социума и явкой к избирательным урнам, и даже самые демократические страны не в состоянии обеспечить голосование хотя бы большинства граждан.

Все эти (но далеко не все вообще) соображения побуждают со вниманием отнестись к проблеме абсентеизма при выборах в Учредительное собрание как к одному из проявлений социокультурного состояния российского общества в конце 1917 г., вобравшему в себя совокупность политических, правовых, моральных, психологических и иных черт поведения людей в критический момент нашей истории.

Россия в 1917 г., после свержения монархии, стала первой в мире страной всеобщего избирательного права, не допускавшего практически никаких изъятий. Право голоса впервые получили военнослужащие, женщины, кочевники. Это резко увеличило величину электората, хотя бы в сравнении с думскими выборами,

а с ним и спектр электоральных побуждений и настроений. За короткий срок в России прошли выборы в местные органы самоуправления на основе самой демократической, даже по современным меркам, избирательной системы. Однако по мере нарастания революционного кризиса еще быстрее накапливалась политическая усталость и моральная депрессия основной массы населения. Возникло опасение, отчасти усилившееся ходом выборов в муниципальные органы, что абсентеизм будет высок. На выборы в районные думы Москвы в сентябре 1917 г. пришли всего около 30% избирателей, выборы волостных земств в ряде губерний показали апатию крестьянства. Опасения подогревались и тем, как неохотно люди шли сверять избирательные списки - одна из подготовительных процедур. Тревога звучала и на заседаниях Всероссийской комиссии по выборам в Учредительное собрание: «Интерес к выборам не проник в народную толщу, а ограничивается верхами»1, - констатировалось на одном из ее заседаний.

Волновалась и общественность. Социалисты считали абсентеизм масс важнейшим врагом революции. Но если для большевиков борьба за избирателя сводилась прежде всего к стремлению завоевать больше мест в законодательной ассамблее, то для эсеров, меньшевиков, народных социалистов - это был, главным образом, вопрос о судьбе самого Учредительного собрания как «Хозяина земли русской». Они не уставали повторять предостережения, что в случае высокого абсентеизма Корнилов справа и Ленин слева будут оспаривать правомочность Учредительного собрания решать коренные вопросы русской жизни. Либеральная, преимущественно кадетская, пресса уповала на правосознание социума, на естественную тягу к сильной государственной власти и твердому порядку, который будет восстановлен на месте царивших анархии и безначалия в стране. Открыто против участия в выборах выступали лишь анархисты, но их политическое влияние было ничтожно и не могло составить конкуренции сторонникам выборов.

Каких-либо официальных сведений о масштабах абсентеизма на выборах в Учредительное собрание нет. В исторической литературе бытовали две версии, основанные более на предположениях, чем на статистических расчетах. По одной,

2 3

голосовало менее половины всех избирателей , по другой - немногим более 50% . Различие, на первый взгляд, несущественно, но оно таит массу смысловых оттенков, вместившихся в дилемму «больше или меньше» половины электората. Конкретные наблюдения за целым рядом избирательных округов опровергают обе версии, и минимальную, и максимальную. Пользуясь данными о списочном контингенте избирателей по ряду округов и явившихся на голосование, определим примерный уровень явки граждан на выборы. От 55 до 60% избирателей голосовали в Киевской, Оренбургской, Псковской, Самарской, Харьковской губерниях, 61-70% - в Москве и Петрограде, в Архангельской, Витебской, Воронежской, Казанской, Курской, Московской, Пензенской, Петроградской, Тверской губерниях, в округах Приморском, Китайско -Восточной железной дороги и Закавказском, 71-80% - в Алтайской, Полтавской, Тамбовской, Томской, Уфимской, Черниговской губерниях. На Северном фронте к урнам пришли 72% избирателей, на Румынском - 79%. В этом перечне представлены самые густонаселенные территории страны, европейские и азиатские, где проживало свыше половины всего электората.

В отдельных местах, правда, абсентеизм заметно возрастал. В горном Закатальском округе на Кавказе или в пустынном Джизакском уезде Самаркандской области явка достигала лишь 30%. Относительно невысока - на уровне 50% - была она в прифронтовых Минской, Полольской, Волынской губерниях.

В целом же, по нашим подсчетам, в 35 из 75 избирательных округов, с общей численностью в 41 млн избирателей, явка на выборы с учетом голосов, признанных избирательными комиссиями недействительными, достигала 67%. Стоит заметить, что даже самые демократические страны не в состоянии ныне обеспечить голосование хотя бы большинства граждан.

Впрочем, для России, страны социокультурных контрастов, средние цифры не очень показательны, скорее, могут ввести в заблуждение. Где выше была активность избирателей - в городе или селе? Ведь нигде в Европе в начале ХХ века различия между городом и деревней не были велики настолько, чтобы принять характер цивилизационных. Кажется очевидным, что жители городов, где пульс политической жизни и уровень общей культуры был несоразмеримо выше, должны стать примером исполнения гражданского долга. Действительность оказалась иной. Как писали «Русские ведомости», «городское население проявило гораздо больший абсентеизм на выборах, чем сельское. В то время, как в городах процент явившихся на выборы избирателей лишь в редких случаях поднимался до 70, обыкновенно же не превышал 50, а иногда опускался и до 30, в деревнях обыкновенно голосовало 60-80% общего числа избирателей, а иногда процент голосующих поднимался и до 90»4.

Высокая явка селян определила и общероссийский ее показатель, поскольку сельское население, по расчетам Всероссийской избирательной комиссии, составляло 82,8% населения страны5. Эта тенденция была к тому же почти повсеместной, судя по сопоставимым данным. Например, в Тамбовской губернии в городах голосовали 50,2% избирателей, тогда как в сельской местности - 74,5%. Вот как выглядит в сопоставлении явка на выборы по городам ряда округов и по округам в целом (в процентах)6:

Название округа Города (%) В целом (%)

Алтайский 40,8 81,2

Воронежский 63,6 62,7

Екатеринославский 57,8 67,0

Казанский 49,2 63,5

Курский 58,4 62,0

Московский 49,9 66,9

Рязанский 51,7 63,4

Самарский 38,1 54,9

Тамбовский 50,2 73,1

Тверской 55,7 67,9

Томский 37,4 74,6

Харьковский 52,6 55,1

Черниговский 50,6 75,4

Эстляндский 49,6 56,6

Показательно, что везде абсентеизм горожан был выше, чем в сельской местности, за исключением Воронежской губернии с ее явно непромышленным, полукрестьянским населением городов.

По нашим данным, в 336 городах России с общей численностью избирателей в 8,7 млн. в голосовании участвовали 4,9 млн. человек, или 56,6%. Но если из этого уравнения исключить Петроград и Москву с их огромной, по тогдашним демографическим представлениям, величиной и повышенной политической культурой, то процент голосовавших в провинциальных городах снизится до 52. Это и есть близкий к действительности показатель.

Не значит ли это, что сельское население отличалось более развитым правосознанием или большей политизированностью, чем горожане? Нет, конечно. Данный парадокс побуждает искать объяснение в иных мотивах поведения. Прежде всего это глубочайшая заинтересованность крестьян в решении Учредительным собранием земельного вопроса, аналогичная той, с которой крестьяне и прежде посылали в Государственные думы своих ходатаев-мужиков. В немалой степени сказались и факторы, прямо с политикой не связанные: традиции общинной психологии (голосовать всем «миром»), привычное послушание государственным и начальственным предписаниям. Бывало, что сельские сходы принимали решение об обязательном голосовании. Сказывался и семейный патернализм, власть главы патриархальной крестьянской семьи. В одном из сел Челябинского уезда Оренбургской области на выборы пришли все

избиратели, кроме одного, о котором был составлен особый протокол с объявленным «нетчику» выговором .

Среди историков нет единого мнения о том, какие слои населения и почему уклонялись от голосования, и попытки выявить некий единый и всеохватный мотив уклонения от голосования также бесперспективны. Слишком много разных факторов, объективных и субъективных, явных и скрытых, порой случайных и неуловимых, пересекалось при этом. Можно считать правилом, что наиболее активны среди горожан были рабочие и солдаты, наиболее пассивны - средние слои города. Самый низкий абсентеизм наблюдался в непромышленных городках, подобно Верхнеуральску, Перекопу, Орехову, Луху, Якутску и др. Здесь, в захолустье, политическая жизнь вовсе не била ключом, не успела, возможно, породить усталости и апатии населения, а вера в Учредительное собрание была почти мистической. Как сообщали из Дубоссар (Бесарабия), «смутно знают здесь об Учредительном собрании, но все ждут его с нетерпением» . В небогатой событиями провинциальной повседневности выборы интриговали городского обывателя. Особенно, если здесь не было крупных воинских гарнизонов, чья подпитывавшаяся политикой агрессивность пугала. Для сравнения: в Актюбинске явка горожан составила всего 13%, в Бугульме - 21%.

Пресса негодовала по поводу широкого уклонения интеллигенции, мещанства и других категорий городского среднего класса, столь не соответствовавшего значимости момента. Газеты были полны сентенциями о «возмутительном абсентеизме», «премудром пескаре», глубоко зарывшемся в ил. «Партийная борьба не давала мещанину спать спокойно, и он предпочел отойти от политики»9, - писала одна из них. Однако раздражение по поводу потерянных голосов мешало увидеть более глубокие мотивы, чем простой страх перед неизвестностью, - разочарование в политике и партиях вообще, в их способности выполнять свои обещания. «К черту! Все равно ни хлеба, ни обуви эти выборы не дадут, - так образно выразила настроения горожан газета «Приазовский край»10. За образностью скрывались вполне жизненные ситуации: в Житомире, например,

в дни выборов было куда оживленнее возле хлебных и керосинных лавок, чем на избирательных участках, где голосовало лишь 40% горожан11. Политическое разочарование (именно оно, а не традиционный аполитизм) было особенно сильно в интеллигентской среде. Средний интеллигент, разуверившийся в многословии и необязательности правосоциалистических лидеров, был вместе с тем глубоко оскорблен насилием большевиков над «волей народа». Но он не мог в силу демократических убеждений голосовать и за правых - в таких условиях отказ от голосования был его индивидуальной формой политического протеста. Весьма распространенной причиной абсентеизма горожан была боязнь эксцессов на улицах и в избирательных участках. Основанием для этого были всевозможные слухи и общая тревожная атмосфера. В Ирбите, Карачеве, Бендерах

невыясненные темные личности сеяли слухи о предстоящих погромах, возможно,

12

с целью сорвать выборы . Как источник повышенной опасности воспринималось разнузданное поведение солдат местных гарнизонов. Оно многих удержало дома. Так, в Бахмуте в первый день выборов, 12 ноября, на улице двумя солдатами был убит городской голова Флейшер. Бессмысленное убийство повергло горожан в шоковое состояние, «многие верные голоса не были поданы»13. Не лишен интереса вопрос о том, как сказались на явке избирателей обстоятельства, связанные со сменой власти на местах. Наши наблюдения не позволяют говорить о решающем влиянии этого фактора. В большинстве мест выборы проходили под эгидой органов Временного правительства. В тех городах, где смена власти произошла, явка была чаще высокой, чем низкой, и, по -видимому, горожане ее не ощутили, более весомым было влияние общеполитической ситуации в стране.

Уровень абсентеизма колебался в зависимости от возраста избирателей. На это указывают сводные данные по городам Московской губернии. Вот как выглядела эта картина, по сведениям окружной комиссии: в возрастном классе 20 -24 года голосовало 46,2% избирателей, в 25-29 лет - 53,2, 30-39 лет - 55,8, 40-49 лет -59,2, свыше 50 лет - голосовали 54,8% имевших право голоса14. Самый низкий

показатель явки на выборы оказался у молодежи (у 20-летних он составлял 45,5%), и это ставит знак вопроса над расчетами левых партий, прежде всего большевиков, на свойственный молодости максимализм. С другой стороны, диапазон возрастных колебаний абсентеизма неширок, по крайней мере, в данной группе городов.

Участие женщин составляло колоритную и малоизвестную сторону выборов в Учредительное собрание. Еще на стадии разработки избирательного закона было сломано много копий по вопросу о том, допускать ли их к голосованию. Возможно, российский революционный мессианизм более всего проявился именно в предоставлении избирательного права женщинам, которого тогда не было ни в одной стране классической европейской демократии. Это была своего рода революция в революции, где ниспровергать приходилось не отжившие структуры, а глубоко укоренившиеся вековые традиции и предрассудки. Выборы местного самоуправления летом-осенью 1917 г. показали, что женщинам предстоит еще преодолевать домостроевские привычки, в том числе и в себе. Их участие было весьма пассивным, а в ряде мест их просто не допускали к избирательным урнам. Того же следовало ожидать и на всероссийских выборах. Так, сельский сход с. Тихвинское (Тобольская губерния) заявил: «Нам это равноправие женщин кажется чем-то странным, и мы ни в каком виде не допускаем женщин к выборам. Просим Временное правительство нам в вину этого не ставить, что мы женскому полу равноправия не даем, в чем и подписуемся»15. Не были допущены к выборам, судя по газетным сообщениям, женщины в Исакогорской волости Архангельского уезда и в некоторых других местах.

Тем не менее в целом их участие в общенациональных выборах превзошло самые смелые ожидания. Обычно оно было более активным, чем у мужчин, о чем свидетельствуют сохранившиеся ведомости участковых избирательных комиссий, порознь фиксировавших явку мужчин и женщин. В Уральске в первый день выборов на участках преобладали женщины. Почти во всех городах Подмосковья

абсентеизм среди них был ниже, чем среди мужчин: если в целом здесь явка на выборы у мужчин составила 50%, то у женщин - 56%16. В Тамбовской губернии, при общей явке в 72%, у мужчин она составляла 68, а у женщин - 75%. При этом в городах она была, соответственно, 54 и 47%, а в сельской местности - 70 и 77%17.

В мусульманских районах страны для женщин были образованы особые избирательные участки, где также была высокая явка. Так, в Баку голосовали 77% мусульманок. Восхищаясь их активностью, местные газеты, очевидно, несколько ее преувеличивали. В Темир-Хан-Шуре, напротив, на выборы пришли всего 15% избирательниц18.

По-видимому, среди причин низкого абсентеизма женщин была их внушаемость, усиленное давление на них. Прежде всего это касалось замкнутых национальных, социальных, религиозных общностей (староверы, казаки, мусульмане, кочевники и др.). Из Симферополя сообщали: «Те древние старики и старухи, молчаливые женщины, которых приводили за руку мужья, давали список, приказывали заклеить и отнести к урне, вряд ли они сознавали, что делают»19. Подведем некоторые итоги. Многомерность общественного сознания электората проявлялась не только через голосование, но и через отказ от него. Различия в составе населения, многообразие местных условий, противоречивость внутренних установок - все это объясняет чрезвычайно сложную природу абсентеизма. Но абсентеизм граждан не был так велик, как ожидалось, как полагают те, кто готов был видеть в этом равнодушие масс к Учредительному собранию. В целом активность избирателей была высока. Вектором электоральных побуждений была готовность к мирным средствам решения общественных проблем через Всероссийское Учредительное собрание. Со стороны уклонившихся от выборов это было в большей мере неверие в такой путь, чем его неприятие.

1 Цит. по: Скрипилев Е.А. Всероссийское Учредительное собрание. Историко-правовое исследование. М., 1982. С. 147.

2 Городецкий Е.Н. Рождение Советского государства. М., 1965. С. 437.

3 Знаменский О.Н. Всероссийское Учредительное собрание. История созыва и политического крушения. Л., 1976. С. 294.

4 Русские ведомости. 1917. 1 декабря.

5 Протасов Л.Г. Всероссийское Учредительное собрание: история рождения и гибели. М., 1997. С. 197.

6 Там же. С. 198.

7 Союзная мысль. Челябинск. 1917. 9 декабря.

8 Известия Кишиневского Совета. 1917. 30 ноября.

9 Рабочий город. Иваново-Вознесенск. 1917. 28 ноября.

10 Приазовский край. Ростов-на-Дону. 1917. 15 ноября.

11 Трудовая Волынь. Житомир. 1917. 2 декабря.

12 Народная свобода. Челябинск. 1917. 29 ноября.

13 Донецкая мысль. Юзовка. 1917. 16 ноября.

14 Протасов Л.Г. Указ. соч. С. 201.

15 Свободный край. Иркутск. 1917. 25 ноября.

16 Государственный архив г. Москвы. Ф. 2331. Оп. 1. Д. 17. Л. 16.

17 Государственный архив Тамбовской области. Ф. 1068. Оп. 1. Д. 85. Л. 48.

18 ГАРФ. Ф. 1810. Оп. 1. Д. 26. Л. 9. Д. 464. Л. 629-630.

19 Южные ведомости. Симферополь. 1917. 16 ноября.