CC BY
811. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 7. Д. 265.
12. ГАУО. Ф. Р-3038. Оп. 1. Д. 65.
13. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 6. Д. 238.
14. ГАНИУО. Ф. 1512. Оп. 1. Д. 1023.
15. ГАУО. Ф. Р-3027. Оп. 2. Д. 35.
16. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 6. Д. 235.
17. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 6. Д. 253.
18. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 6. Д. 407.
19. Судья у избирателей // Ульяновская правда. - 1948. - 3 декабря.
20. О результатах выборов народных судов в Ульяновской области // Ульяновская правда. - 1949. - 22 января.
21. Суд остается на совещание, просим подождать... на улице! // Ульяновская правда. - 1949. - 11 января.
22. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 7. Д. 507.
23. ГАНИУО. Ф. 8. Оп. 7. Д. 273.
References and Sources
1. O sudoustrojstve SSSR, soyuznyh i avtonomnyh respublik. Zakon SSSR ot 16 avgusta 1938 g. // Vedomosti Verhovnogo Soveta SSSR. - 1938. -№11.
2. Sevryukov D. S. Organizacionno-pravovoj mekhanizm nadeleniya polnomochiyami narodnyh sudej v RSFSR vo vtoroj polovine 40-h - nachale 50-h gg. HKH veka // Pravo i politika. - 2014. - №>1 (169).
3. Gosudarstvennyj arhiv novejshej istorii Ul'yanovskoj oblasti (GANIUO). F. 8. Op. 6. D. 227.
4. Polozhenie o vyborah narodnyh sudov RSFSR. - M.: YUrid. izd-vo, 1949. - 16 s.
5. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 165.
6. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 407.
7. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 199.
8. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 184.
9. Gosudarstvennyj arhiv Ul'yanovskoj oblasti (GAUO). F. R-3027. Op. 2. D. 27.
10. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 188.
11. GANIUO. F. 8. Op. 7. D. 265.
12. GAUO. F. R-3038. Op. 1. D. 65.
13. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 238.
14. GANIUO. F. 1512. Op. 1. D. 1023.
15. GAUO. F. R-3027. Op. 2. D. 35.
16. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 235.
17. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 253.
18. GANIUO. F. 8. Op. 6. D. 407.
19. Sud'ya u izbiratelej // Ul'yanovskaya pravda. - 1948. - 3 dekabrya.
20. O rezul'tatah vyborov narodnyh sudov v Ul'yanovskoj oblasti // Ul'yanovskaya pravda. - 1949. - 22 yanvarya.
21. Sud ostaetsya na soveshchanie, prosim podozhdat'... na ulice! // Ul'yanovskaya pravda. - 1949. - 11 yanvarya.
22. GANIUO. F. 8. Op. 7. D. 507.
23. GANIUO. F. 8. Op. 7. D. 273.
ПАШКИН АНДРЕЙ ГЕННАДЬЕВИЧ - кандидат исторических наук, директор Государственного архива новейшей истории Ульяновской области, докторант кафедры истории Ульяновского государственного педагогического университета им. И.Н. Ульянова (pashkin.ag@mail.ru).
PASHKIN, ANDREY G. - Ph.D. in History, Director of the State Archive of Recent History of the Ulyanovsk Region, Doctoral Candidate of the Department of History of the Ulyanovsk State Pedagogical University named after I.N. Ulyanov/
УДК 94(47).084.9:37.01«1945/53» DOI: 10.24412/2308-264X-2023-1-137-145
КИСЕЛЕВ А.Г.
ПРИЁМНАЯ КАМПАНИЯ КАК КОМПЛЕКС СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ, ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 40-Х - НАЧАЛО 50-Х ГОДОВ (НА ПРИМЕРЕ ХАНТЫ-МАНСИЙСКОГО ПЕДУЧИЛИЩА)
Ключевые слова: антропологический поворот, миссия средних специальных учебных заведений Севера, приёмная кампания как комплекс отношений, заявления о поступлении, автобиографии, жизненные планы подростков.
В статье осуществлен анализ феномена приемных кампаний в педагогические училища. На основе комплекса местных источников, приёмная кампания рассматривается как отношения абитуриентов, дирекции Ханты-Мансийского педучилища, органов народного образования. Эти отношения, представленные в отражении документов, в том числе требовавшихся при поступлении, характеризуют будущих учащихся, в том числе, мотивы, побуждавшие их поступать в училище, отношение к ним со стороны училища. Исследование позволяет увидеть также некоторые существенные черты социокультурного уклада, в данном случае советского Севера в канун его интенсивного нефтегазового освоения. В частности, отмечено, что житейская неустроенность, нужда, стимулируя подростков поступать учиться, сами по себе не могли стать залогом усердия и успехов. Низкое качество школьной подготовки, негативно сказывалось даже на успеваемости ребят, написавших в своих заявлениях о желании посвятить себя учительскому труду. Проблема отсева с трудом набранных учащихся ханты и манси требовала постоянных усилий директора.
KISELEV, A G.
ADMISSION CAMPAIGN AS A COMPLEX OF SOCIAL RELATIONS, THE FIRST HALF OF THE 1950s (BY THE EXAMPLE OF THE KHANTY-MANSIYSK PEDAGOGICAL SCHOOL)
Key words: anthropological turn, mission of secondary specialized educational institutions of the North, admission campaign as a complex of relations, applications for admission, autobiographies, life plans of adolescents.
The article analyzes the phenomenon of admission campaigns to pedagogical schools. On the basis of a complex of local sources, the admission campaign is considered as a relationship between applicants, the directorate of the Khanty-Mansiysk Pedagogical College, and public education authorities. These relations, presented in the reflection of documents, including those required upon admission, characterize future students, including the motives that prompted them to enter the school, the attitude of the school towards them. The study also allows us to see some significant features of the socio-cultural structure, in this case, the Soviet North on the eve of its intensive oil and gas development. In particular, it was noted that everyday disorder, need, stimulating adolescents to go to school, in themselves could not become a guarantee of diligence and success. The low quality of school preparation had a negative effect even on the performance of children who wrote in their applications about their desire to devote themselves to teaching. The problem of dropping out hard-won Khanty and Mansi students required the director's constant efforts.
История учебных заведений долгое время была уделом краеведов и писалась обычно в форме, сильно напоминающей летописную. Как и летописцы далекого прошлого, в стремлении создать высокий образ подвижников народного образования, администраторов и учителей, сохранить память о жизни ушедших и уходящих поколений авторы зачастую придавали самодовлеющее значение фактографии, сопровождаемой комментариями и объяснениями в назидание молодежи. Юбилейный характер изданий таких историй усиливает ощущение дидактизма и даже некоторой ритуальности этих текстов. Впрочем, их специфическая модальность аутентично воспринимается лишь среди людей старших поколений, чья молодость с данными учебными заведениями связана [1].
Работы специалистов-историков - это, как правило, не только описание, но и аналитика, наиболее существенным свойством которой является стремление увидеть за частной историей историю места, региона, страны. Характерно, что лучший портрет Ханты-Мансийского педагогического училища удался Е.Г. Чумак в исследовании, посвящённом становлению и развитию системы народного образования в Ханты-Мансийском округе 1930-1950-х гг. [2]
Но и вполне профессиональным трудам присущ дефицит антропологии, социальной психологии, внимания к смыслам текста источника. Очевидно, налицо характерная черта нашей научной литературы отнюдь не только по истории образования.
В этой давно устоявшейся традиции история приёмной компании может быть справедливо отнесена к «мелкотемью», не имеющему сколько-нибудь существенного научного значения. Не случайно поиск в электронных библиотеках Elibrary, «Киберленинка» почти ничего не дал. Приёмная кампания, точнее её правовое регулирование и эволюция применительно к советским вузам середины - второй половины ХХ в. исследовалась Е.Я. Олесик [3]. Как важный период в жизнедеятельности учебного заведения с нормативно-организационной стороны она описана в монографии об учащихся Гжельского техникума послевоенного пятнадцатилетия [4]. Вступительные экзамены в советских вузах характеризовал А. Забульонис [5].
Между тем в последние десятилетия у нас появился целый ряд качественно новых исторических работ, написанных в парадигме междисциплинарности, в том числе посвящённых школе, учащим и учащимся, молодежи [6-10].
Цель статьи - репрезентация приёмной кампании в Ханты-Мансийском национальном педагогическом училище, как особого вида социальных отношений, одной из социокультурных ипостасей советского Севера кануна его нефтегазового освоения. Новизна статьи определяется не столько тем, что эта «история» еще не привлекала внимания, сколько междисциплинарным опытом, использованием источников, ранее не становившихся предметом изучения. При этом мы ориентировались на антропологический подход к предмету исследования, а при анализе текста источников - на идеи «понимающей социологии» и лингвистического поворота, с его вниманием к проблеме интерпретации текста. В центре исследования «человек исторический» [11, с. 7] и «человеческое лицо» в институтах, структурах, учреждениях. Нас интересуют их репрезентации в социальных отношениях, т.е. в поведении нескольких акторов, соотнесённом по своему смыслу друг с другом и на него ориентирующемся [12]. В данном случае это отношения, связанные с набором учащихся в Ханты-Мансийское педучилище первой половины 50-х гг.
Использованные источники - это отчеты училища, заявления школьников о желании поступить в названное учебное заведение, свидетельства об окончании ими 6, 7 классов, характеристики и другие документы, требующие анализа смыслов.
Исследование приёмной кампании уместно начать с характеристики её акторов. Первый среди них - Ханты-Мансийское национальное педагогическое училище. Создано оно было в 1932 г. на базе туземного отделения Тобольского педтехникума с целью оптимизировать подготовку
учителей национальной (начальной) школы народов Севера. Первоначально рассчитанное на обучение ханты и манси, оно на протяжении первых 20 лет своего существования не справлялось с этим. Только в первой половине 50-х гг. ситуация начала улучшаться. До 1953-54 уч. г. набор ханты и манси постепенно рос, несколько увеличился и прием учащихся из труднодоступных глубинок Сургутского, Ларьякского, Микояновского районов, но и дирекция училища, и окружные организации признавали: «мы не готовим в должной мере учителей для национальных школ» [13, л.177]; «полностью национального состава не добились» [14, л. 24]) .
Организация приёмной кампании в училище следовала определённому стандарту, принятому в советской средней специальной и высшей школе, один из вариантов которого описан нами применительно к силикатно-керамическому техникуму Роспромсовета в Гжели [4, с. 20-24]. Различия и даже контрасты определялись тем, что сейчас называют миссией учебных заведений и логистикой.
Ханты-Мансийск интересовали почти исключительно учащиеся национальных школ, окончившие 6-й (в подготовительное отделение) и 7-й классы. Проблем с набором в русскую группу не было. По свидетельству Л.П. Плехановой, оказавшейся в училище в 1947 г. после окончания 6 классов в Полновате, её и других ребят «подбирала по журналу» командированная преподавательница биологии педучилища А.С. Пелевина [15, с. 24]. М.К. Вагатова рассказала о работе учителей школ - выпускников училища: «Видимо им дали задание, где они будут работать, для педучилища, значит «выследить» людей, вот из нашего класса три человека» [15, с. 141].
В то же время очевидно, что информационно-организационным усилиям не доставало масштаба. Другая учащаяся педучилища Е.А. Нёмысова, вспоминая как в 1952 г. из того же Полновата решила направиться в Ханты-Мансийск на свой страх и риск, рассказывала: «о том, что кого-то там везли, наборы делали, приезжали, согласовывали, им потом дорогу оплачивали, этого я не знала» [15, с. 245].
Остановимся на одной частной, но важной, с точки зрения цели статьи, стороне дела. Речь идёт о роли директора педучилища Г.Т. Величко. Как и многие другие директора средних специальных учебных заведений, он воспринимал приёмную кампанию, как, впрочем, и некоторые другие участки работы, как государственное и в то же время личное дело. Ежегодные отчёты училища в первой половине 50-х гг. и позднее писались им от первого лица [16, л. 85], сюжеты, связанные с набором, как показывает сравнение с другими училищами и техникумами, отличаются, по сути, научным подходом, основанном на знаниях порайонной статистики и проблем, связанных с диалектным дроблением хантыйского языка. Основательность работы Г.Т. Величко признавали в министерстве просвещения [17, л. 40], а в 1955 г. его доклад на совещании директоров северных педучилищ с анализом динамики набора был назван одним из лучших [18, л. 33].
Рациональное целеполагание - стремление привлечь в училище как можно больше учащихся ханты, владеющих хантыйским языком, из районов, где ощущался острый дефицит учителей, побуждало прибегать к не всегда рациональным действиям. Приём на 1 курс слабо подготовленных учеников был в известной мере общей проблемой, о чём свидетельствовали ежегодные приказы по Минпросу по итогам приёмной кампании, нередко содержавшие также замечания по поводу набора «националов» [19, л. 49; 20, л. 29 и др.].
Низкое качество знаний вновь поступивших учащихся порождало коллизию между «необходимо» и «недопустимо», вызывало эмоциональное напряжение. «Мы приложили все силы к тому, чтобы их заполучить», - сетовал директор по поводу отчисления неуспевающих учащихся ханты [14, л. 58 об.]. Один из коллег - манси - высказался по этому поводу: «Георгий Тарасович, вы всеми силами стремитесь, чтобы училище оправдало своё назначение по подготовке национальных кадров. Вы - патриот своего дела» [21, л. 57]. Ценное признание в условиях непростых взаимоотношений между директором и педколлективом, партийной организацией.
Негативные переживания директора вызывало и отсутствие поддержки со стороны окружного отдела народного образования (далее: окроно). Подчиняясь областным отделам, в вопросах планирования набора, практической работы по его осуществлению училище, конечно, нуждалось в сотрудничестве с местными структурами. Соответствующая информация и просьбы о содействии ежегодно направлялись в окружком и райкомы партии и комсомола, окроно и районные отделы народного образования. Документы училища свидетельствуют о стремлении
поддержать приёмную кампанию партийными органами округа [22, л.л. 13, 78]. Но известны и случаи саботажа со стороны местных органов народного образования. Характерны энергичные пометы чернилами, сделанные директором Г.Т. Величко в пустых графах таблицы - плана набора на 1951-52 уч. г. на страницах отчета училища: «Окроно сведений дать не смог» [та же Д.45, л. 77].
Если отдельные «черты лица» директора в источниках просматриваются, то местные структуры выглядят обезличено. Слабость поддержки со стороны местных ОНО, в том числе окроно, объяснялась скорее недостатком сил [23, с. 192], загруженностью проблемами всеобуча, национальной начальной и неполной средней школы, нежели сознательным отказом в помощи, в данном случае - при планировании набора. Партийные органы запрашиваемое организационное содействие оказывали, но источники не дают возможности ни оценить его эффективность, ни разглядеть его «человеческое» начало.
Впрочем, заглядывая за рамки приёмной кампании можно обнаружить отдельные оценки не действий училища по набору, и даже не перспектив его миссии кузницы национальных кадров, а колебаний курса на развитие школы народов Севера, как школы национальной, школы на родном языке. Этот отдельный вопрос уже становился предметом анализа. В своём «человеческом измерении» он упирался в целый комплекс проблем, решение которых в обозримой перспективе представлялось сомнительным. Сомнительным не только для прямо причастных к делу работников в области, округе и на местах [24, с. 354], но и для современных исследователей [2]. Воспринимавшиеся как непреодолимые, трудности порождали настроения против национальной школы на родном языке. Их рассадником было просвещенческое сообщество, реципиентом -окружные и областные структуры, в том числе партийные. «Человеческое» в случае с приёмной кампанией, это, прежде всего, отсутствие веры в успех школы на родном языке, это перемена взгляда на такую школу, в которой национальное сводилось почти исключительно к составу учащихся.
Учащиеся были ещё одним основным актором приемной кампании. И если поиск «лиц» училища и местных структур - его контрагентов - во многом определён ограниченностью источников, то в случае с учащимися мы имеем противоположную картину. Информации много. Важно поэтому сразу очертить рамки нашего интереса. Поскольку цель статьи предполагает выявление «человеческого» в фокусе внимания должны оказаться социокультурные, антропологические аспекты акта-процесса перехода вчерашних учеников школы в разряд (состояние) учащихся среднего специального учебного заведения постольку, поскольку они, так или иначе, проявлялись в приёмной кампании. Далее нами использованы документы личного происхождения учащихся а) окончивших училище в 1953 г. (поступивших в 1949, 1950 гг.), б) иных отчисленных в этом же 1953 г., в) поступавших в 1953 г., но не поступивших и/или не оформившихся в качестве учащихся училища.
Какие мотивы двигали поступающими в педучилище, насколько они были готовы к новому состоянию будущих учителей? Завесу личной тайны приоткрывают их заявления и автобиографии.
Во всех заявлениях неизменное указание на окончание 7 (иногда 6) классов, имело продолжением императивы, часто так или иначе комбинировавшиеся. Ниже из заявлений учащихся, официально закончивших свои отношения с училищем в 1953 г., приведены как простые, так и более сложные конструкции:
а) допустить к вступительным экзаменам:
«Прошу Вас зачислить меня в число учащихся, сдающих приемные экзамены во вверенном вам училище» (Людмила Б.) ... «Прошу разрешить держать экзамены на 1 курс» (Георгий Е.);
б) принять в училище:
«Прошу зачислить меня в ряды студентов на первый курс педагогического училища» (Нина В.) ... «Хочу поступить» (Валентина Е.);
в) принять для продолжения образования:
«Прошу принять меня в число студентов 1 курса Вашего техникума, так как я окончила в 1948-49 уч. г. неполную среднюю школу и желаю продолжить свое образование» (Любовь М.) ... «Желаю повысить свое образование» (Василий П.);
г) принять, так как хочу стать учителем:
«Желаю в дальнейшем посвятить себя педагогической деятельности» (Владимир С.) ... «Прошу зачислить меня на 1 курс вверенного вам училища, так как я закончила 7 классов и желаю приобрести профессию педагога» (Раиса А.);
д) принять, так как хочу стать советским учителем, принести пользу обществу:
«Желаю приобрести себе специальность советского учителя» (Тамара Т.) . «Хочу получить среднее образование, приносить больше пользы своей Родине» (Ирина Г.).
В целом желание стать учителем, работником народного образования наличествует в 33 из 63 выявленных нами заявлений. На общем фоне деловой, с элементами канцеляризма («во вверенное Вам учреждение», «к сему» перед личной подписью) лексики выделяются «пафосные» словосочетания 20 заявлений. О готовности «посвятить себя», «посвятить свою жизнь» профессии, делу народного образования говорилось в 16 документах, в трех речь шла о желании принести «больше пользы своей Родине» (в одном из них и о воспитании «молодого поколения в духе коммунизма»), в одном о «призвании».
Насколько заявленная позиция соответствовала действительным интенциям поступающих? Иными словами, насколько можно верить заявленной мотивировке, в том числе «пафосной»?
Для ответа на эти вопросы обратимся к оценкам успеваемости и старания в учебе авторов «пафосных» заявлений, в их выпускных характеристиках. Из 20 человек не оправдали ожиданий педагогов 8, получившие критические замечания в выпускных характеристиках по части успеваемости и прилежания в течение всего срока обучения. Первопричиной этих неуспехов была слабая школьная подготовка. Средний балл 6 свидетельств об окончании 7 класса (два не нашлись) составлял от 3 до 3,6.
В то же время, безоговорочно считать недобросовестными подобные заявления не стоит. Вернее, говорить об их незрелости, подражательности. Характерно, что усилия критикуемой учителями восьмерки на педагогической практике в школе были оценены положительно.
Есть смысл отметить одну особенность состава 20 учащихся - авторов «пафосных» заявлений. Двое из них - сестры из Нахрачей Кондинского района и еще две девочки - из Кондинского и Микояновского районов - принадлежали к числу коренных малочисленных народов, первые - манси, вторые - ханты. Это при том, что из 63 выявленных и использованных в статье заявлений, 10 принадлежали ханты и 13 - манси, а из четырех авторов «пафосных заявлений» трое были из Кондинского района, население которого заметно обрусело еще в 1920-е гг. [25, с. 29-31]. То есть доля заявлений о служении делу народного образования составляла у ханты и манси 17,4%, тогда как у русских - 56,7%. Сказывались и склонность к немногословию [26, с. 42], и уровень владения русским языком, и особенности переходного состояния - не только социального, интеллектуального, духовного, возрастного, но и этнокультурного свойства, разная степень укорененности в традиции / включенности в советские реалии. «Простота» заявлений большинства ханты и манси как раз и отражала эту инаковость.
Наряду с «умственными» мотивами, двигавшими желавшими стать учителями подростками, 78 выявленных автобиографий позволяют увидеть не всегда прямо декларируемый, но совершенно определенный материальный мотив - вырваться из бедности, и социальный -благодаря училищу найти вполне устойчивое, более или менее достойное место в жизни.
53 документа (68% от общего числа автобиографий) говорят об отсутствии или дефиците родительской опеки, тяжелом материальном положении:
а) о гибели, смерти отцов, неполной семье свидетельствуют 46 автобиографий:
«Отец ушел на фронт и в 1943 г. погиб. Мы остались с матерью» (Анатолий З.) ... «Отец погиб, на воспитании матери остались четверо» (Анатолий Б.);
б) о сиротстве, детских домах, жизни в чужих семьях, «в людях» -20 документов:
«Я осталась круглой сиротой» (Нина Т.) ... «Я с матерью не жила, а жила по чужим людям: где нянькой, где домработницей» (Клавдия Ш.);
в) о нетрудоспособности родителей - 6 документов.
«Отец умер, мать не работает ввиду болезни» (Нина П.) ... «отец умер в 1944 г., мать -инвалид 2 группы» (Мария П.)
г) о недостатке средств для продолжения учебы - 7 автобиографий:
«Для дальнейшего обучения в средней школе не хватает средств, так как отца нет 8-ой год» (Иван Р.) ... «Окончила Саранпаульскую семилетнюю школу, после чего два года не обучалась ввиду отдаленности и средств. Отец инвалид 2 группы Великой Отечественной войны» (Мария Р.)
Именно подобные факты из жизни семейств поступающих в училище, при всей простоте стиля сообщений, чуть не единственные, несущие негативную эмоциональную нагрузку, придают автобиографиям черты эго-документа.
Для рубежа 40-50-х гг., а именно на это время приходится поступление в училище выпускников 1953-1955 гг., можно говорить и еще об одном мотиве поиска нетрадиционной (не относящейся к традиционным занятиям коренных народов, русских старожилов и невольных переселенцев) профессиональной подготовки. Речь идет о распространении представлений об естественности, нормальности таких поисков: «Ну, едут учиться и ездили учиться, уже грамотные, я уже слышала» [15, с. 244].
Мотивы, безусловно, важная часть характеристики поступавших в училище подростков, что не снижает интереса к характеристикам учащихся в целом. Соглашаясь с критической оценкой советских автобиографий как клишированных («стандартизированных» [27, с. 196]) сделаем поправку на первую пробу пера в этом жанре, максимально безыскусную, строящуюся хотя и по предложенному образцу, но не всегда последовательно и умело, содержащую и упускающую, намеренно или ненамеренно, некоторые, требующие освещения вопросы.
Практически все автобиографии начинались с представления, называния себя, указания года и места рождения. Каких-либо характерных вещей здесь нет.
Далее следовала информация о родителях. В 31 автобиографии оба родителя или один из них также назывались по имени, отчеству, в 45 родители оставались безымянными, в 2 не упоминались вовсе. Эта диспропорция - косвенное свидетельство того, что информация о родителях, безусловно, имея определенный смысл сама по себе, все же, по большому счету, была вторичной. Она нужна была, прежде всего, для демонстрации социального статуса, социальной лояльности. В 30 автобиографиях (16 русских и 12 - ханты и манси) родители названы крестьянами и/или занимающимися земледелием, сельским хозяйством, в 18 (2 - русских и 16 ханты и манси) - охотой и рыболовством. При этом в 22 документах отмечалась принадлежность родителей к бедноте. Лишь 2 автобиографии свидетельствовали об отсутствии желаемой принадлежности к «детям рабочих и крестьян»:
«Родители мои социально высланные в 1930 г.» (Александра Б.) ... «В 1930 г. отец ошибочно был конфискован и переселен в пределы своего р-на» (Петр В.)
Социальное родство подкреплялось «идейно». В 20 автобиографиях находим расхожий штамп советской пропаганды «прежде и теперь».
«Мои родители до революции были крестьянами, сейчас живут в колхозе» (Лидия Г.) ... [Мои родители]«в дореволюционное время были крестьянами. В послереволюционное время вступили в колхоз» (Надей Е.)
При этом обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, в отличие от официозного образца, «теперь» ученических автобиографий практически не содержало в себе зримых признаков благополучия, «советские» карьеры родителей, попали на страницы 4 автобиографий:
«После революции отец работал на партийной работе, мать - домохозяйка» (Зинаида Е.) ... «Отец мой ... происходит из бедняцкой семьи, член партии с 1939 г., работает председателем сельсовета в Саранпауле» (Александра А.).
Во-вторых, 15 из 20 текстов «принадлежат перу» подростков ханты и манси.
«Родители до революции были бедняками, после революции отец вступил в колхоз охотником и рыбаком» (Данил Б.) ... «До революции [родители] были крестьянами, сейчас в колхозе».
Это обстоятельство контрастирует с вышеприведенным суждением о сдержанности, немногословности ханты и манси. Пока объяснение дать затруднительно. Можно лишь предполагать особенности «идейно-политических» усилий национальной школы народов Севера, буквально навязывавшей своим воспитанникам миф о «большом путешествии» коренных народов от первобытного к советскому коммунизму [28, с. 329 и др.].
Во всех 20 выделенных автобиографиях именно «колхоз» олицетворял собой идеологически востребованное «теперь». Упоминался он и еще в 36 автобиографиях, не содержащих «прежде-теперешнего» клише. При этом характер занятий родителей указывался в единичных случаях - очевидно, что эта информация при поступлении учащимися считалась малозначимой.
Таким образом, учащиеся как актор приемной кампании, предстают перед нами как самостоятельный субъект, с одной стороны, находящийся под давлением социальных, материальных проблем, перспектива решения которых виделась для всех сирот, детдомовцев, а также подростков ханты и манси в поступлении в училище на государственное обеспечение. С другой, перед нами подростки уже включенные в процесс советской социализации:
а) как желающие пользоваться возможностями профессионального образования («желаю получить»; «хочу продолжить учебу»), так и выражающие готовность служить делу образования («хочу посвятить себя»);
б) способные презентовать себя как дети крестьян, трудящихся, «социально свои» или «социально близкие», пользоваться пропагандистской формулой «прежде и теперь» в своих интересах.
Еще одним проявлением «готовности» служил и первый (или один из первых) опыт хождения «по инстанциям», сбора документов для поступления, опыт знакомства с советскими учреждениями.
Его, этот опыт еще предстоит исследовать, вполне возможно, в нём скрыты и факты, свидетельствующие о проявлениях социальной мимикрии «социально далеких», обмана в части указания национальной принадлежности, когда русские выдавали себя за ханты или манси, чтобы не платить за обучение, то есть в освоении нелегитимных способов «стратегий выживания».
«Встреча» училища и его будущих учеников, частью посчитанных самим училищем, частью - ОНО, частью найденных командированными преподавателями училища, частью рекомендованных школами и доставленных в Ханты-Мансийск при участии ОНО, венчала приемную кампанию. За заурядными на первый взгляд житейскими мелочами в воспоминаниях учащихся открывается несколько значимых в культурном отношении смыслов.
Приемная кампания - это:
1) для многих напряжение сил. Е.А. Нёмысова рассказывала, как тяжело было неводом зарабатывать деньги на поездку из Полновата в Ханты-Мансийск [15, с. 245], об учащихся, бросивших учебу из-за отсутствия средств [15, с. 244].
2) Знакомство с необычным для сельчан, особенно из «глубинных» национальных районов, местом - городом [см., напр.: 15, 141-142, 197-198 и др.].
3) Знакомство с директором, выдающим талоны в столовую и направление в общежитие - с Георгием Тарасовичем Величко, о котором у многих и многих выпускников училища, не только сирот, закрепилось представление как о заботливом отце:
«Он был такой нам всем, нам всем был как отец. Потому что у меня отец умер», -рассказывала Р.М. Новопашина [15, с. 282, см. также: там же, с. 200, 252].
Так в поведении нескольких акторов, соотнесённом по своему смыслу друг с другом и на него ориентирующемся, происходило периодическое (ежегодное) обновление состава по сути локального сообщества - контингента учащихся - выполнялось необходимое условие, связанное с самим его существованием и реализацией миссии подготовки национальных кадров. Известное единство ориентации дирекции и учащихся, безусловно, и окружных структур, лица которых разглядеть не удалось (позицию родителей мы оставили за скобками сознательно - этот вопрос требует дополнительного изучения), было внутренне противоречивым. Житейская неустроенность, нужда, стимулируя подростков поступать учиться, сами по себе не могли стать залогом усердия и успехов. Низкое качество школьной подготовки, негативно сказывалось даже на успеваемости ребят, написавших в своих заявлениях о желании посвятить себя учительскому труду. Проблема отсева с трудом набранных учащихся ханты и манси требовала постоянных усилий директора. Но старания Г.Т. Величко - «патриота» дела подготовки национальных кадров - периодически вынужденно скатывались в плоскость административного давления на преподавателей препятствуя, таким образом, складыванию хорошего педагогического коллектива, порождая конфликты. Затасканное в советский период слово «борьба» [29, с. 24-25] лучше всего
отражало смысл происходящего и в самой приемной кампании, и в ходе работы училища с контингентом учащихся.
Литература и источники
1. Страницы истории Ханты-Мансийского педагогического колледжа. 1932-2002 годы. Сб. док. / Сост. И.П. Мирошниченко.
- Ханты-Мансийск: Полиграфист, 2002. - 108 с.
2. ЧумакЕ.Г. Становление и развитие системы образования обско-угорских народов Северо-Западной Сибири в 1920-1950-е гг. Дисс. ... канд. ист. наук. - Тюмень, 2008. - 226 с.
3. Олесик Е.Я. Проблемы формирования студенческого контингента вузов СССР (1944-1990 гг.) // Вестник Адыгейского государственного ун-та. Сер. 1: Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология. - 2008. - № 2. - С. 82-87.
4. Киселев А.Г., Соловьёва С.Н., Батенчук Д.М. Учащиеся Гжельского техникума, 1944-1957 гг. Монография. - Гжель: ГГУ, 2016. - 288 с.
5. Забулионис А. Об экзаменах в школах советского союза в первой половине XX века // Качество образования в Евразии. -2020. - № 7. - С. 27-37.
6. Рожков А.Ю. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в Советской России 1920-х годов. 2-е изд. - М.: Новое литературное обозрение, 2016. - 640 с.
7. Маслинский К.А. Правила поведения в советской школе. Ч. 1. Слово государство в устах учителя // Вестник ПСТГУ. IV: Педагогика. Психология. - 2015. - Вып. 1 (36). - С. 56-72.
8. Маслинский К.А. Правила поведения в советской школе. Ч. 2. Слово государство в устах учителя // Вестник ПСТГУ. IV: Педагогика. Психология. - 2015. - Вып. 2 (37). - С. 41-58.
9. Чащухин А. Оборотни с указкой: культурные разрывы и конвенции в сталинской школе рубежа 40-50-х // Разрывы и конвенции в отечественной культуре / под ред. О. Л. Лейбовича. - Пермь, 2011. - С. 105-124.
10. Чащухин А. "The lack of lesson objectives leads to the lack of progressive ideas in teaching history". Habitus and discourse of people employed in local education authorities of the early 1950s // Вопросы образования. - 2015. - № 1. - С. 234-251.
11. ОрловИ.Б. «Человек исторический» в системе гуманитарного знания. - М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. -191 с.
12. Вебер М. Основные социологические понятия. Часть III. Социальное отношение. - URL: https://sociology.mephi.ru/docs/sociologia/html/veber_foundations.html (дата обращения 22.02.2023).
13. Государственный архив Югры (ГАЮ). Ф. Р-42. Оп. 1. Д. 48.
14. ГАЮ. Ф. Р-42. Оп. 1. Д. 53.
15. Ровесницы Ханты-Мансийского округа. Воспоминания выпускниц национальных педагогического и медицинского училищ Ханты-Мансийска. Научное издание. - Ханты-Мансийск: [б.и.], 2020. - 448 с.
16. ГАЮ. Ф. Р-42. Оп. 1. Д. 45.
17. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. А-2306. Оп. 70. Д. 5050.
18. ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 73. Д. 1285.
19. ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 71. Д. 431.
20. ГАРФ. Ф. А-2306. Оп. 72. Д. 94.
21. ГАЮ. Ф. Р-42. Оп. 1. Д. 61.
22. ГАЮ. Ф. Р-42. Оп. 1. Д. 45.
23. КирилюкД.В. Развитие школьного образования в Югре (1945-1991 гг.). - Курган: ООО «Курганский Дом печати», 2019. -400 с.
24. Киселев А. Г., Онина С. В. Северная школа в представлениях местных руководителей образования середины 1950-х гг. // Вестник угроведения. - 2022. - Т. 12. - № 2. - С. 347-357.
25. Шульц Л.Р. Очерк Кондинского района // Урал. Свердловск: изд-е Уралплана, - 1926. - № 8. - С. 19-39.
26. ЛапинаМ.А. Этика и этикет хантов. - Томск-Екатеринбург: «Баско», 2008. - 120 с.
27. Суржикова Н.В. Эго-документы первой половины ХХ века в историко-литературном контексте: итоги дискуссии // Уральский исторический вестник. - 2022. - № 4(77). - С.196-198.
28. Слёзкин Ю. Арктические зеркала. Россия и малые народы Севера. 2-е изд-е. - М.: Новое литературное обозрение, 2017. -512 с.
29. Шипицына Г.М., Мамонова Ю.О. Общий взгляд на лексикон русского языка советского периода // Научные ведомости. Серия Гуманитарные науки. - 2016. - № 14(235). - Вып. 30. - С. 21-26.
References and Sources
1. Stranicy istorii Hanty-Mansijskogo pedagogicheskogo kolledzha. 1932-2002 gody. Sb. dok. / Sost. I.P. Miroshnichenko. - Hanty-Mansijsk: Poligrafist, 2002. - 108 s.
2. Chumak E.G. Stanovlenie i razvitie sistemy obrazovaniya obsko-ugorskih narodov Severo-Zapadnoj Sibiri v 1920-1950-e gg. Diss. ... kand. ist. nauk. - Tyumen', 2008. - 226 s.
3. Olesik E.Ya. Problemy formirovaniya studencheskogo kontingenta vuzov SSSR (1944-1990 gg.) // Vestnik Adygejskogo gosudarstvennogo un-ta. Ser. 1 : Regionovedenie: filosofiya, istoriya, sociologiya, yurisprudenciya, politologiya, kul'turologiya. - 2008. - № 2. - S. 82-87.
4. Kiselev A.G., Solov'yova S.N., Batenchuk D.M. Uchashchiesya Gzhel'skogo tekhnikuma, 1944-195. Monografiya. - Gzhel': GGU, 2016. - 288 s.
5. Zabulionis A. Ob ekzamenah v shkolah sovetskogo soyuza v pervoj polovine XX veka // Kachestvo obrazovaniya v Evrazii. - 2020. - №7. - S.27-37.
6. Rozhkov A.Yu. V krugu sverstnikov. Zhiznennyj mir molodogo cheloveka v Sovetskoj Rossii 1920-h godov. 2-e izd. - M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2016. - 640 s.
7. Maslinskij K.A. Pravila povedeniya v sovetskoj shkole. Ch. 1. Slovo gosudarstvo v ustah uchitelya // Vestnik PSTGU. IV: Pedagogika. Psihologiya.
- 2015. - Vyp. 1 (36). - S. 56-72.
8. Maslinskij K.A. Pravila povedeniya v sovetskoj shkole. Ch. 2. Slovo gosudarstvo v ustah uchitelya // Vestnik PSTGU. IV: Pedagogika. Psihologiya.
- 2015. - Vyp. 2 (37). - S. 41-58.
9. Chashchuhin A. Oborotni s ukazkoj: kul'turnye razryvy i konvencii v stalinskoj shkole rubezha 40-50-h // Razryvy i konvencii v otechestvennoj kul'ture / pod red. O. L. Lejbovicha. - Perm', 2011. - S. 105-124.
10. Chashchuhin A. "The lack of lesson objectives leads to the lack of progressive ideas in teaching history". Habitus and discourse of people employed in local education authorities of the early 1950s // Voprosy obrazovaniya. - 2015. - № 1. - S. 234-251.
11. Orlov I.B. «Chelovek istoricheskij» v sisteme gumanitarnogo znaniya. - M.: Izd. dom Vysshej shkoly ekonomiki, 2012. - 191 s.
12. Veber M. Osnovnye sociologicheskie ponyatiya. Ch. III. Social'noe otnoshenie. - URL: https://sociology.mephi.ru/docs/sociologia/html/veber_foundations.html (data obrashcheniya 22.02.2023).
13. Gosudarstvennyj arhiv Yugry (GAYU). F. R-42. Op. 1. D. 48.
14. GAYU. F. R-42. Op. 1. D. 53.
15. Rovesnicy Hanty-Mansijskogo okruga. Vospominaniya vypusknic nacional'nyh pedagogicheskogo i medicinskogo uchilishch Hanty-Mansijska. Nauchnoe izdanie. - Hanty-Mansijsk: [b.i.], 2020. - 448 s.
16. GAYU. F. R-42. Op. 1. D. 45.
17. Gosudarstvennyj arhiv Rossijskoj Federacii (GARF). F. A-2306. Op. 70. D. 5050.
18. GARF. F. A-2306. Op. 73. D. 1285.
19. GARF. F. A-2306. Op. 71. D. 431.
20. GARF. F. A-2306. Op. 72. D. 94.
21. GAYU. F. R-42. Op. 1. D. 61.
22. GAYU. F. R-42. Op. 1. D. 45.
23. Kirilyuk D.V. Razvitie shkol'nogo obrazovaniya v Yugre (1945-1991 gg.). - Kurgan: OOO «Kurganskij Dom pechati», 2019. - 400 s.
24. Kiselev A. G., Onina S. V. Severnaya shkola v predstavleniyah mestnyh rukovoditelej obrazovaniya serediny 1950-h gg. // Vestnik ugrovedeniya.
- 2022. - T. 12. - № 2. - S. 347-357.
25. Shul'c L.R. Ocherk Kondinskogo rajona // Ural. Sverdlovsk: izd-e Uralplana, - 1926. - № 8. - S. 19-39.
26. Lapina M.A. Etika i etiket hantov. - Tomsk-Ekaterinburg: «Basko», 2008. - 120 s.
27. Surzhikova N.V. Ego-dokumenty pervoj poloviny XX veka v istoriko-literaturnom kontekste: itogi diskussii // Ural'skij istoricheskij vestnik. - 2022.
- № 4(77). - S.196-198.
28. Slyozkin Yu. Arkticheskie zerkala. Rossiya i malye narody Severa. 2-e izd-e. - M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2017. - 512 s.
29. Shipicyna G.M., Mamonova Yu.O. Obshchij vzglyad na leksikon russkogo yazyka sovetskogo perioda // Nauchnye vedomosti. Seriya Gumanitarnye nauki. - 2016. - № 14(235). - Vyp. 30. - S. 21-26.
КИСЕЛЕВ АЛЕКСАНДР ГЕОРГИЕВИЧ - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Обско-угорского института прикладных исследований и разработок г. Ханты-Мансийск.
KISELEV, ALEKSANDR G. - Doctor of History, Chief Researcher, Ob-Ugric Institute of Applied Research and Development, Khanty-Mansiysk (kiselevl 954@mail.ru).
УДК 94(47)«196/198» DOI: 10.24412/2308-264X-2023-1-145-153
РОМАНЧЕНКО В.Я., НОЖКИНА И.А., ШМЫГИНА О.Н. ИЗ ОПЫТА РАБОТЫ ПО УЛУЧШЕНИЮ БЫТОВОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ СЕЛЬСКИХ ЖИТЕЛЕЙ РОССИИ (1960-е - 1980-е ГОДЫ)
Ключевые слова: бытовое обслуживание в СССР, сельское население, деревня, предприятия службы быта, социальная политика.
В статье предпринята попытка на общероссийском материале рассмотреть с современных методологических позиций наиболее общие тенденции и противоречия развития системы бытового обслуживания сельского населения, проанализировать позитивные факторы ее эволюции, опыт практической деятельности в данной сфере. Сделан вывод о том, что, несмотря на существующие недостатки в организации системы бытового обслуживания сельского населения, можно говорить о том, что в целом эта система сложилась, демонстрировала свою жизнеспособность и показывала хорошие перспективы дальнейшего развития.
ROMANCHENKO, V.Ya., NOZHKINA, I.A., SHMYGINA, O.N. FROM THE EXPERIENCE OF IMPROVING CONSUMER SERVICES FOR RURAL RESIDENTS OF RUSSIA (1960S - 1980S)
Keywords: household services in the USSR, rural population, village, household service enterprises, social policy.
The article attempts to use the all-Russian material to consider from modern methodological positions the most general trends and contradictions in the development of the system of consumer services for the rural population, to analyze the positive factors of its evolution, the experience of practical activity in this area. It is concluded that, despite the existing shortcomings in the organization of the system of consumer services for the rural population, we can say that, in general, this system has developed, demonstrated its viability and showed good prospects for further development.
В настоящее время, после долгих лет кризиса 90-х - начала 2000-х годов Россия вступила, наконец, в период подъема в отдельных отраслях. В последние годы наблюдается устойчивый рост производства сельскохозяйственной продукции, что позволяет не только обеспечивать потребности своего населения, но и увеличивать экспорт целого ряда важнейших продуктов сельского хозяйства. В 2022 году сельские труженики собрали рекордный урожай зерна - более 159 млн тонн в бункерном весе, что в чистом весе составляет порядка 150 млн. тонн. Урожай сахарной свеклы, сои, рапса, картофеля, овощей и фруктов оказался выше, чем в прошлом году, произошел прирост по молоку (до 32,5 млн тонн) и мясу (до 16 млн тонн). Экспорт продовольствия осуществляется более чем в 150 стран, и за 2022 год составит примерно 40 млрд. долларов [1]. Продолжены традиции помощи слабо развитым странам. Российское
