CC BY
27
РОССИЯ И МИР НА РУЛИ! ВЕКОВ
С.Я.Веселовский
ПРИВАТИЗАЦИЯ КАК ГЛОБАЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС
ПЕРЕОЦЕНКИ РОЛИ И МЕСТА ГОСУДАРСТВА В ЭКОНОМИКЕ
Веселовский Сергей Яковлевич -
старший научный сотрудник ИНИОН РАН
Среди проблем, связанных с приватизацией, одна из наиболее интересных -выяснение причин и истоков этого явления, которое по степени воздействия на национальные экономики и мировое хозяйство относится, без преувеличения, к числу наиболее значимых (и знаковых) событий последней четверти XX в.
Первоначально смена парадигмы экономического мышления, повлекшая за собой изменение соотношения сил в системе "государство - рынок", произошла едва ли не одновременно (в историческом масштабе времени) в ряде ведущих стран, определяющих тенденции развития мировой экономики. В дальнейшем, в течение 80 - 90-х годов, приватизация в той или иной форме, в тех или иных масштабах затронула более 100 национальных экономик мира с разным экономическим укладом, разными политическими и социальными системами, разными хозяйственными традициями.
Пожалуй, никогда прежде за всю мировую экономическую историю приоритеты экономического курса в различных странах не смещались в одном направлении с такой синхронностью и в таких масштабах, как это произошло в последние два десятилетия минувшего века.
Столь резкий поворот экономической политики не был, разумеется, случайным.
В течение полувека, начиная с мирового кризиса 1929 - 1933 гг., в странах с развитым рынком отчетливо проявлялась потребность не в свертывании, а наоборот, в усилении государственного вмешательства в экономику. Основная причина этого была в том, что механизм стихийного рыночного регулирования, подорванный порожденной им самим тенденцией к монополизации, становился все менее пригодным для поддержания воспроизводственных пропорций в условиях усложняющейся структуры экономических связей.
В ходе кризиса стало очевидным, что дальнейшее функционирование капиталистической системы невозможно без создания эффективного постоянно действующего механизма коррекции несовершенств рынка с использованием различных инструментов, имеющихся в распоряжении государства.
росня и пир и* рубеже веков
Особое место в системе встроенных экономических стабилизаторов, управляемых "видимой рукой" государства (в отличие от "невидимой руки" рынка), отводилось предприятиям, находившимся в государственной собственности.
За исключением традиционных сфер государственного интереса, существовавших, что называется, "испокон веку", государственная собственность и государственное предпринимательство рассматривались частным капиталом в качестве своего рода "отступной цены", которую ему приходилось платить за поддержание общих условий воспроизводства.
Поэтому с 30-х годов в странах с рыночной экономикой государственный капитал стал активнее привлекаться для заполнения экономических ниш с неблагоприятными условиями воспроизводства, которые, оставаясь малопривлекательными для частного капитала, были жизненно важны для функционирования экономики в целом1.
Возрастание экономической роли государственной собственности и государственного предпринимательства продолжало оставаться одной из характерных черт и послевоенной экономической истории стран с развитым рынком. Государственная собственность укреплялась в первую очередь в тех сегментах хозяйства, которые требовали крупных долгосрочных инвестиций.
Одновременно быстрыми темпами развивались другие элементы государственного регулирования экономики: мероприятия в сфере бюджетной политики, манипулирование объемом денежно-кредитной массы и, наконец, все более активное вмешательство в социальную инфраструктуру. Подпитываемые идеологией "государства благосостояния", мероприятия в области социальной политики к началу 80-х годов поглощали во многих развитых странах до половины национального дохода.
Однако уже примерно с середины 70-х годов в этих странах наметилась и в дальнейшем стала все более отчетливо проявляться тенденция к свертыванию традиционных форм государственного вмешательства в сферу непосредственного производства товаров и услуг, к сужению экономической зоны, охватываемой государственной собственностью, и соответствующему расширению "области распространения" частного капитала. Нельзя также не признать, что эта тенденция вписалась в более общий курс на дерегулирование экономики, освобождение ее от излишней государственной опеки.
Одной из основных причин этого, наряду с возросшим грузом социальных обязательств, который вынуждено было взять на себя государство, явилась обострившаяся проблема неэффективности государственных предприятий. Обвинение государственных предприятий в их низкой рентабельности стало едва ли не решающим аргументом, выдвигавшимся сторонниками неолиберального курса в подкрепление требований приватизации, и следует признать, что этот аргумент не был лишен оснований (если ориентироваться только на микроэкономические критерии эффективности)2.
Россия и вир на рубеже веков ^
До тех пор, пока технологический прогресс носил преимущественно эволюционный, а не революционный характер, государственные предприятия более или менее исправно справлялись со своими макроэкономическими функциями, и их известные дефекты (искусственное поддержание цен, ограничение конкуренции, бюрократизация управленческого аппарата) не вызывали поэтому серьезных нареканий. Но когда в середине 70-х годов образовался мощный сгусток базисных инноваций, прорывающихся на рынок, когда потребовалась решительная структурная ломка национальных экономик и возникла необходимость быстро перестраиваться в соответствии с меняющимися технологическими императивами, многие государственные предприятия оказались "не на высоте".
Ограниченные макроэкономическими и социальными обязательствами и юридическими рамками, лишенные необходимой предпринимательской свободы, многие государственные предприятия оказались неподготовленными к новым условиям хозяйствования, требующим большей гибкости, оперативности в принятии решений, коммерческой динамичности и инициативы.
Структурные сдвиги поставили вопрос об изыскании необходимых финансовых ресурсов для развития новых отраслей, о дополнительных источниках финансирования новых масштабных бизнес-проектов.
С точки зрения экономической философии неолиберализма, оказавшейся к тому времени наиболее востребованной властными элитами в странах, выдвинувшихся на передовые рубежи технологического прорыва, наиболее естественным решением проблемы представлялось поощрение роста частных сбережений путем проведения соответствующей налоговой политики.
Угроза сокращения налоговых поступлений в бюджет потребовала превентивных мер по консолидации бюджетной структуры, чтобы предотвратить новое обострение и без того болезненной проблемы бюджетного дефицита. Но рест-рикционная политика в отношении расходной части бюджета неизбежно должна была привести к ужесточению условий оказания финансовой помощи не только малорентабельным и убыточным государственным предприятиям, но и тем, которые нуждались в бюджетных ресурсах для освоения новых технологий и внедрения на новые рынки.
Распределение бюджетного "пирога" среди нуждающихся в финансовой поддержке госпредприятий было подчас далеким от оптимального - во-первых, из-за отсутствия в принципе надежного экономического механизма, гарантирующего оптимальную структуру бюджетных субсидий, и, во-вторых, из-за особой роли так называемых "неформальных" связей между высшими менеджерами некоторых государственных предприятий и чиновниками госаппарата, причастными к выделению бюджетных средств. Известно, что для менеджеров государственных предприятий политические интересы правящей элиты всегда служили главными ориентирами при принятии того или иного хозяйственного решения'.
приватизация как глобальный „. .. ..„ ... „_„„,, процесс переоценки роли
РОССИЯ 1 НИР И А №111 ВЕКОВ и места государства в экономике
В результате экономическое положение государственных предприятий в условиях интенсивных структурных преобразований становилось все более неустойчивым: слабость внутренних импульсов к инновациям, присущая многим предприятиям госсектора "по определению", дополнялась реальной перспективой усиления финансовой напряженности из-за снижения маневренности бюджетной политики. Все вместе и послужило питательной почвой для новых обвинений государственных предприятий в неэффективности.
В условиях, когда маневрирование бюджетными расходами приходилось осуществлять в достаточно тесном финансовом пространстве из-за растущих масштабов бюджетного дефицита, требования освобождения государства от нерентабельных государственных предприятий объективно становились все более настоятельными.
Одновременно заметно возросли масштабы перенакопления частного капитала: он готов был хлынуть не только в новые отрасли, где развертывание производства всегда связано с повышенным коммерческим риском, но даже в те сферы экономической активности, которые традиционно были закреплены за государством и куда прежде он проникал весьма неохотно.
На этом фоне все громче стали раздаваться голоса, что государство, изымая посредством налогов колоссальные финансовые ресурсы у населения и частного сектора и перераспределяя их далеко не самым рациональным образом, превратилось в гигантского спрута, обвившего своими щупальцами рыночную систему и высасывающего из нее жизненные соки4.
Цели государственного регулирования пришли в противоречие с его методами - вместо того чтобы смягчать, по мере необходимости, накапливающиеся противоречия, государство, участвуя в перераспределении все растущей доли национального дохода, стало "душить" свободную экономику своим чрезмерным "весом".
Таким образом, к середине 70-х годов отчетливо проявились дефекты более или менее исправно функционировавшего до сих пор и, казалось бы, неплохо зарекомендовавшего себя механизма поддержания динамического равновесия рыночной хозяйственной системы с помощью активного государственного присутствия в экономике.
Ключевым фактором, обнажившим к середине 70-х годов несостоятельность концепции "большого государства", явился выход мирового цивилизационного процесса на новый виток технологического развития. Именно революция в технологиях дала в конечном счете импульс переоценке сложившихся в предыдущие десятилетия представлений о масштабах участия государства в предпринимательской деятельности и в доле совокупного общественного богатства, открыв дорогу приватизации, которая стала наиболее ярким символом "новой рыночной динамики" сначала в странах Запада, а потом и в остальном мире. Зародившись в
Великобритании, "вирус" приватизации стал стремительно распространяться, заражая собой все новые национальные экономические "организмы".
Непосредственные цели и стимулы приватизации формулировались в каждой стране по-разному: укрепление финансовой базы центральной и местной власти за счет освобождения бюджетов от балласта, связанного с необходимостью поддержки неэффективных госпроизводств товаров и услуг; улучшение экономических показателей отдельных предприятий, находившихся в собственности государства, путем их передачи частному капиталу; переориентация на преимущественно косвенные методы регулирования рыночных пропорций; рассредоточение прав собственности с целью расширения социальной опоры политического курса. Первоначально достижение этих и других, в определенном смысле частных, целей должно было способствовать в конечном счете большей гибкости, мобильности, приспособляемости национальных экономических систем к новой воспроизводственной динамике в условиях приобретшего кумулятивный характер научно-технологического развития.
Однако постепенно, по мере того как приватизация превращалась в феномен глобальной экономической политики, она обретала новое измерение. К середине 80-х годов приватизация оказалась одним из основных инструментов формирования транснациональной рыночной среды, обеспечивающей унификацию мирового экономического пространства в интересах транснациональных корпораций и международных финансовых институтов. Неолиберальная экономическая философия оказалась весьма подходящей концептуальной упаковкой для такого "товара", как национальные приватизационные программы, разрабатывавшиеся Всемирным банком.
Не секрет, что во многих развивающихся странах с низким уровнем развития, активным (протосоциалистическим) государственным сектором и слабым национальным капиталом, столкнувшихся с серьезными трудностями структурного характера и экономического роста, приватизация проводилась под давлением могущественных международных структур, за спиной которых просматриваются транснациональные корпорации. В отношении этих стран требования приватизации и обеспечения максимального простора для действий частного капитала (не в последнюю очередь иностранного) были выдвинуты в качестве обязательного предварительного условия получения кредитов и иных видов экономической помощи.
Функции "группы поддержки" приватизации в этих странах выполняла небольшая прослойка представителей местной знати и части среднего и высшего чиновничества, стремившихся получить непосредственный доступ к владению и распоряжению государственным имуществом и конституировать в процессе приватизации свои права собственности наряду с иностранным капиталом.
Социальная база приватизации в большинстве развивающихся стран оказалась достаточно узкой из-за отсутствия мощных социальных групп, которые бы
росия й ир нд рубеже игл
настаивали на радикальной реформе бюрократической экономики. Это, кстати, явилось одной из причин серьезных трудностей, на которые натолкнулась приватизация во многих странах с развивающейся экономикой.
* * *
Сказанное выше во многом относится и к характеристикам приватизации, развернувшейся на постсоветском пространстве и в странах бывшего социалистического лагеря.
К середине 80-х годов, когда во многих странах мира уже полным ходом шла распродажа государственных участий, в СССР окончательно обнажились пороки системы, построенной на тотальном огосударствлении и подавлении частнопредпринимательской инициативы. Сначала реформы второй половины 80-х годов, а затем развернувшаяся ускоренными темпами либерализация экономики подготовили к 1992 г. благоприятную почву для прорастания в общественном сознании пришедших с Запада идей приватизации и их реализации в законодательных решениях власти.
Реформа вызревала в недрах советского хозяйственного организма долго и болезненно. Коллапс советской хозяйственной системы изначально закладывался не только на микро-, но и на макроуровне. За сравнительно недолгую экономическую историю "реального социализма" формальные правила и процедуры централизованного планирования успели продемонстрировать свою неэффективность. Для компенсации несовершенств экономического управления с самого начала были задействованы дополнительные рычаги политического нажима в лице партийных организаций и профсоюзов.
В рамках традиционного структурного пространства такая регуляция до поры до времени позволяла достаточно успешно решать одномерные задачи. Порой казалось, что централизованной экономике, управляемой плановыми решениями, под силу многие задачи, недоступные децентрализованному, стихийному рынку.
Известно, что во всех странах, хотя и в разной мере, одной из важнейших функций государственной собственности является самосохранение государства в критических фазах и зонах его функционирования как института, поскольку на ее базе можно обеспечить концентрацию усилий и ресурсов для достижения особо важных целей. Даже в рыночных экономиках с наиболее развитыми институтами частной собственности в периоды крупных войн государство брало под свое непосредственное управление и контроль жизненно важные промышленные предприятия, чтобы обеспечить требуемые объемы производства для удовлетворения потребностей воюющей армии.
В более широком контексте госсобственность можно рассматривать как инструмент реализации мобилизационных решений государства в своего рода чрез-
меня ¡а вир на рубеже веков
вычайных для экономики ситуациях - она должна была работать там и тогда, где и когда обычные (рыночные) механизмы не включались.
Эта специфическая функция государственной собственности в Советском Союзе была доведена до своего абсолюта. Экономика СССР была перманентно мобилизационной: она создавалась как жестко централизованная система ради достижения четко сформулированных целей. Поэтому фундаментом успешной реализации такой стратегии могла быть только государственная собственность.
Системе, построенной на базе абсолютизации государственной собственности, удавалось вырываться вперед на некоторых признанных приоритетными направлениях, используя свои возможности концентрации колоссальных ресурсов для достижения поставленной цели (амбициозные космические проекты, создание новых систем вооружений, ядерная энергетика и др.). Однако для решения более сложных задач, связанных с проблемой выбора из нескольких альтернативных решений и поиском оптимальной стратегии развития в условиях быстрой смены модернизационных моделей, советская система оказалась малопригодной. Темпы инновационного обновления советской экономики оставались недопустимо низкими для страны, претендующей на роль великой экономической державы, а отраслевая структура - отсталой даже в сравнении с далеко не самыми развитыми странами мира. Экономика была лишь едва пропитана "составом" новейшей технологии, она отторгала технологические новинки - и это при том, что по своим качественным и количественным характеристикам человеческий капитал, накопленный в СССР благодаря созданной мощной системе образования, во многом не только не уступал, но и превосходил имевшийся на Западе.
Пожалуй, единственным исключением (лишь подтверждающим правило) был советский ВПК. Во всех странах ВПК является своего рода "священной коровой": это зона, где государство особенно жестко преследует свои интересы, не принимая в расчет соображения экономической целесообразности и не слишком заботясь об эффективности используемых ресурсов и факторов производства. Однако в СССР рожденные в недрах ВПК ценой несоразмерных усилий новые технологии практически не оплодотворяли остальную экономику: этот гигантски разросшийся, но закрытый домен был классическим примером реализации одномерной мобилизационной стратегии.
Корни слабой восприимчивости советской экономики к инновациям следует искать в косности и неповоротливости системы централизованно-бюрократического управления гигантской по масштабам государственной собственностью, отсутствии "очагов инновационного возбуждения" в едином регулирующем центре плановой системы. В условиях революционного скачка в развитии технологий, потребовавшего резко раздвинуть национальные и транснациональные границы экономической свободы, обнаружилось, что в жестко регулируемой, замкнутой экономике неры-
РОССИЯ И НИР НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ
ночного типа отсутствует механизм, способный "переваривать" новые технологии и ассимилировать их для производственных целей в необходимом объеме.
В основе сложившегося в СССР механизма управления (независимо от того, как его именовать - административно-командной системой, по определению, дан-пому Гавриилом Поповым, или административным рынком - в терминах Виталия Найшуля) лежала не столько экономическая или бюрократическая целесообразность, сколько властный потенциал той или иной управленческой структуры (партийной, хозяйственной, планирующей). Именно это в конечном счете и стало главным фактором накапливающейся неэффективности советской экономики, предопределившим распад системы, управляемой командами из центра.
Предпринимавшиеся на протяжении позднего советского периода (в особенности с конца 50-х годов) неоднократные попытки рационализировать этот механизм, не разрушая сложившуюся систему отношений собственности, как правило, оказывались безуспешными.
Так, введение инструментов хозрасчета и самофинансирования в период позднего социализма не привело к реальному повышению уровня финансовой ответственности предприятий: убытки, порожденные неэффективностью использования факторов производства и/или управления, по-прежнему покрывались из бюджета либо в форме прямых субсидий, либо за счет практически беспроцентных займов. В то же время паллиативная "маркетизация" госпредприятий, предпринятая на излете горбачёвской перестройки и сопровождавшаяся передачей части прав собственности от государства директорату, не только не помогла решить проблему финансовой ответственности госпредприятий, но и породила серьезные деформации в экономическом поведении советского менеджмента, что впоследствии стало одной из причин неэффективности номенклатурной приватизации.
Однако эрозия института государственной собственности в СССР началась задолго до того, как в период горбачёвской перестройки были предприняты первые робкие попытки системного реформирования экономики. И наиболее очевидным признаком такой эрозии стало расширение экономического пространства, на котором хозяйничал теневой капитал. Как и во всех бывших социалистических странах, в СССР образовались обширные зоны негосударственной (альтернативной) экономики, которые в условиях абсолютного хозяйственного диктата государства могли выжить, только оставаясь на нелегальном положении.
В так называемом теневом секторе, функционировавшем под негласным покровительством коррумпированных государственных чиновников, были аккумулированы огромные финансовые и материальные ресурсы, которые уже в 70 -80-е годы достигли таких масштабов, что стали задыхаться в тесном теневом пространстве и потому искали возможности легализации.
Партийно-хозяйственная номенклатура, которая фактически являлась своего рода коллективным собственником формально государственных предприя-
Россия и вир на рубеже веков
тий, была другой мощной силой, экономические интересы которой чем дальше, тем больше проявлялись в стремлении сначала к переоформлению, а потом к перераспределению сложившейся структуры прав и отношений собственности5. По мере накопления национального богатства номенклатуре становилось все теснее в рамках "коллективного собственника", и только сохранявшаяся идеологическая скорлупа мешала ее представителям стать самостоятельными институционально оформленными субъектами гражданско-правовых отношений.
Номенклатуре достаточно было сбросить эту ставшую уже ненужной скорлупу, чтобы конституировать и реализовать свои имущественные интересы. Поэтому значительная часть номенклатуры была особенно заинтересована в развенчании тотальной государственной собственности и приложила немало усилий к тому, чтобы не только инициировать процесс реформирования отношений собственности, но и возглавить его.
К концу 80-х годов административные рычаги управления в советской экономике уже практически не работали; некогда жесткая система была полностью дезорганизована и рассыпалась буквально на глазах под действием заложенных в нее в годы перестройки центробежных сил. Когда стало окончательно ясно, что возврат к прежнему состоянию невозможен, единственным остававшимся выходом было властное решение идти дальше по пути системной трансформации отношений собственности и попытаться оформить де-юре то, что уже складывалось де-факто (что из этого получилось, а что нет - тема для самостоятельного анализа).
Оставалась, правда, проблема обеспечения социальной поддержки нового курса. И решить ее должна была массовая приватизация, ставшая фактически ширмой для присвоения прав собственности властной элитой и криминальным капиталом. Ваучерная приватизация с самого начала рассматривалась ее инициаторами в качестве своего рода социального амортизатора, призванного смягчить
шоковый удар, нанесенный населению "либерализацией цен".
* * *
Итак, при всем стечении внешних и внутренних обстоятельств, вынудивших советское руководство в середине 80-х годов в конечном счете принять трудное политическое решение о запуске процесса реформирования экономики, одним из важнейших элементов которого стала впоследствии приватизация, фундаментальным импульсом к столь кардинальному пересмотру экономической стратегии явилось ставшее критическим технологическое отставание страны — которое, в свою очередь, можно рассматривать как "нулевую реакцию" неповоротливой системы на вызовы эпохи.
Поэтому приватизацию в России следует рассматривать не только как важнейшую составную часть комплекса мероприятий государственной политики,
приватизация как глобальный 1вн1м1!б>е некая процесс переоценки роли
1Р я А Р;5бЖе и места государства в экономике
преследующих цель формирования рыночной среды в стране, десятилетиями развивавшейся вне конкурентного рыночного пространства. Российская приватизация вполне вписывается в контекст глобальной системной трансформации отношений собственности, развернувшейся в 80-е - 90-е годы и означавшей пересмотр места и роли государства в экономике.
Несмотря на многие принципиально важные различия в наборе факторов, обусловивших движение к приватизации в странах с рыночной, квазирыночной и нерыночной экономикой (в последнем случае речь идет об экономике советского типа), генетические корни поворота (или, если угодно, возврата) к приоритетам частной собственности и свободного предпринимательства повсюду в мире оказались одними и теми же. Импульсом к формированию новой структуры отношений собственности послужил кризис представлений об экономических функциях и возможностях государства, спровоцированный глубинными изменениями в технологическом базисе современного общества.
Очевидно, что саморазвитие мировой хозяйственной системы вступило в новую фазу. На меняющейся технологической и информационной основе происходит формирование качественно иной системы отношений государства и рынка, складывающейся в пространстве интересов транснациональных корпораций.
При этом институциональный каркас и экономический механизм смены приоритетов, реализуемый через цепочку причинно-следственных связей, оказывается разным в странах со сложившейся рыночной системой, странах с элементами рынка и сильным государственным присутствием в экономике и, наконец, в странах, где экономические позиции государства до недавнего времени были абсолютными.
Причины этих принципиальных особенностей кроются прежде всего в различиях социально-экономического фона (или, точнее, системных различиях), обусловивших, в свою очередь, разные масштабы, механизмы, оперативные цели и даже, в известной мере, разную экономическую идеологию процессов, развернувшихся во всем мире и связанных с переоценкой экономических функций государства - хотя и объединенных общим понятием приватизации.
Разумеется, государства пока еще остаются "носителями" и "хранителями" национальных экономических доктрин - по крайней мере в странах, декларирующих свою экономическую самостоятельность и пытающихся ее реально отстаивать. Поэтому механизмы макроэкономического регулирования, появившиеся в критический для рыночной экономики час и позволившие ей обрести второе дыхание, остаются в арсенале средств, используемых национальными государствами для поддержания ресурсного, социального и институционального равновесия.
Но процесс постепенного выхолащивания содержания этих доктрин, их подмены новой системой ценностей, навязываемой ТНК, уже запущен; если так пойдет и дальше, то через некоторое время от них может остаться лишь формальная оболочка.
росемя и вир ил рубеже веков
Таким образом, если первоначальным импульсом к приватизации явились поиски нового гомеостазиса в отдельно взятых развитых системах "государство - рынок", то решительное наступление приватизации по всему миру - это во многом процесс, порожденный сочетанием агрессивной неолиберальной идеологии и интересами транснационального капитала, формирующего новую, постиндустриальную модель хозяйственного мира.
Не умаляя значимости эндогенных факторов, действие которых было особенно сильным в странах, осуществляющих системный переход к рынку, нельзя не подчеркнуть, что крупнейшие международные финансовые институты, настойчиво навязывавшие новым проторыночным и развивающимся странам жесткие модели приватизации, преследовали при этом собственные цели. Они отнюдь не были намерены поощрять преобразования, которые противоречат их долгосрочным интересам, даже если эти преобразования отражали реальные потребности национальных экономик. Зачастую негибкая стратегия, предлагавшаяся международными финансовыми организациями, оказывалась для постсоциалистических и развивающихся стран контрпродуктивной - с точки зрения как масштабов и темпов приватизации, так и способов ее проведения6
В заключение несколько слов о возможных пределах глобального движения к приватизации.
Постиндустриальная техногенная цивилизация, формирующаяся на наших глазах и потребовавшая повсюду в мире раздвинуть рамки свободы действий для частного (в первую очередь транснационального) капитала, с одной стороны, раскрепощает экономику, а с другой — несет с собой (ив себе) невиданные прежде угрозы, сквозь которые уже просматриваются границы приватизации.
Новая глобальная игра, в которую мы все сегодня вынужденно вовлечены, -это игра с едва ли предсказуемым исходом и, уж точно, с ненулевой суммой. Какая из двух диаметрально противоположных по знаку, но сопоставимых по мощности динамик, объективно заложенных в техническую, информационную, биотехнологическую революции, созидательная или разрушительная, окажется в конечном счете опережающей? Иными словами, удастся ли оседлать "горячего коня" технического прогресса и справиться с его же помощью со стремительно нарастающим валом глобальных проблем, им порожденных и захлестывающих мировое сообщество? И кто возьмет на себя бремя ответственности за решение этих проблем?
Не идем ли мы к тому, что в не слишком отдаленном будущем глобальное "сверхгосударство", построенное на фундаменте транснационального капитала, окажется тем самым всемирным регулирующим институтом, который, действуя в собственных интересах и в тех рамках, которые отвечают этим интересам, возьмется обеспечить экологический, социальный, межнациональный мировой порядок через достижение динамического равновесия между безудержной стихией свободного рынка и управляющим, контролирующим началом?
j^a РОССИЯ Й IMP КЙ рувЕЖЕ ВЕКОВ
Тенденция к построению такого порядка вовсе не обязательно должна означать, что мировое хозяйство будет становиться все более гомогенным. Возможно, мы находимся сегодня в своеобразной "точке бифуркации" - на пороге перехода в новую систему глобальных координат, в которой "разность потенциалов" между геоэкономическими и геосоциальными континуумами будет по-прежнему сохраняться, но различия между ними будут измеряться совершенно иными категориями, нежели те, которыми мы оперируем сегодня.
С переходом в это новое координатное пространство вопрос о пределах глобальной приватизации может отпасть сам собой.
Примечания
1 Seidman H. Public Enterprise Autonomy: Need for a New Theory. Rev. Intern, des sciences adm.,- Bruxelles, 1983. - Vol. 49, № 1. - P. 65-66.
2 BorcherdingTh. E., Pommerehne W. W., Schneider E Comparing the efficiency of private and public production: The evidence from five countries // Public production. Ed. by D. Bos e.a. -Wien; N.Y., 1982. - P. 127-156.
3 Ferner A., Colling T. Privatization, regulation & industrial relations // Brit. j. of industr. relations. - L„ 1991. - Vol. 29, № 3 - P. 392.
4 Seidenstat P. Privatization: Trends, interplay of forces and lessons learned // Policy studies journal. - Carbondale (111.), 1996. - Vol. 24, № 3. - P. 467.
5 Jasicski P. Regulation and systemic transformation // Communist economies & Economic trasformation. - Abington, 1995.-Vol.7-, №2,- P. 230.
B Heald D. The relevance of privatization to developing economies // Publ. administration a. development. - Chichester etc., 1990. - Vol.10, № 1. - P. 3-9.
