CC BY
20
УДК 82.09-193(470.47)
ББК Ш33(2=643)-45+Ш301.4 (2Рос.Калм)
Р.М. Ханинова
Калмыцкий научный центр Российской академии наук
ПРИТЧА О ПРАВДЕ В ЛИРИКЕ Д. КУГУЛЬТИНОВА И М. ХОНИНОВА
(«БЛАГОПОЛУЧНЕЙШИЙ ПОЭТ... », «ПРАВДА НАХОДИТ ХОЗЯИНА»)
Анализ притчи о правде Д. Кугультинова «Зовлц уга шYлгч...» («Благополучнейший поэт...») и М. Хонинова «Унн эзэн олна» («Правда находит хозяина») выявил инварианты малого эпического жанра, ориентированного на назидательность и поучительность с альтернативой этического выбора персонажей. У Кугультинова редукция текста и сюжета утрачивает двуплановость, превращается в сравнение, нуждаясь в комментарии или толковании. У Хонинова же притча с развитым повествованием о цепи событий, в которых действующие лица предстают субъектами этического выбора и принимают решение. Локальная ситуация сюжета Кугультинова - ложь и правда поэта - принимает обобщающий характер: отношение личности к базовым категориям. Событийная линия сюжета Хонинова изначально имеет философский аспект: борьба Лжи и Правды, соответственно Зла и Добра, из-за человека. Пассивность Правды в первой притче мотивирована саморазоблачением субъекта (поэта), во второй - усталостью Правды. Альтернатива выбора для Правды в хониновской притче поддержана самой жизнью - Зерном. Авторские притчи калмыцких поэтов ориентированы на национальные традиции версификации. Сравнение двух притч поэтов с их двустишиями способствует выявлению жанровой формы и содержания на тему правды.
Ключевые слова: притча, правда, ложь, зерно, человек, калмыцкая версификация, перевод, Давид Кугультинов, Михаил Хонинов.
R.M. Khaninova
Kalmyk Scientific Center of the Russian Academy of Sciences
PARABLES OF TRUTH IN POEMS BY D. KUGULTINOV AND M. KHONINOV ("NO TROUBLE KNOWS THAT POET ...", "THE TRUTH THAT FINDS ITS HOST")
The analysis ofparables of truth in the poem "Zovlng Uga Schulgch " (No Trouble Knows That Poet ...) by D. Kugultinov and in the poem "Unn Ezan Olna" (The Truth That Finds Its Host) by M. Khoninov revealed some invariants ofa minor epic genre which is essentially didactic and provides its characters with an alternative of ethic choice. Kugultinov reduces the text and plot which results in a loss of duality, thus creating a necessity of further comments and interpretations. Khoninov presents a parable with a developed and consistent narrative involving characters that act as subjects of ethic choice and make their decisions. The local situation of Kugultinov's plot - a poet's truth and false -proves largely generalized and basically expresses personal attitudes towards some fundamental categories. Meanwhile, Khoninov's plot line is initially philosophical: a struggle of Truth and Falsehood, Good and Evil within a human. The Truth's passivity in the first parable is determined by the subject's (poet's) self-exposure and by the Truth's fatigue in the second one. The alternative of choice for the Truth in Knoninov's parable is supported by life as such - the Seed. The original parables of the Kalmyk poets focus on the national versification traditions. The comparison of the authors 'parables containing corresponding couplets facilitates the identification of the genre form and contents on the topic of truth.
Key words: parable, truth, false, seed, human, Kalmyk versification, translations, David Kugultinov, Mikhail Khoninov.
В калмыцкой поэзии прошлого столетия жанр притчи, имея собственные национальные традиции, активно использовался авторами разных поколений. Среди них следует отметить произведения Давида Никитича Кугультинова (1922 - 2006) и Михаила Ванькаевича Хонинова (1919 - 1981), классиков калмыцкой литературы.
Рассмотрим жанр притчи о правде в лирике этих поэтов на примерах стихотворений Давида Кугультинова «Зовлц уга шулгч...» («Благополучнейший поэт...») и Михаила Хонинова <^нн эзэн олна» («Правда находит хозяина»).
Тема правды и лжи - одна из постоянных тем в творчестве двух авторов. Это не только эстетическая и философская категория в художественной картине мира этих писателей, духовно-нравственные, этические, аксиологические координаты, социально-политические векторы, но и собственно биографический аспект, сопряженный с историей страны, родного народа, подвергшегося депортации и ссылке в период сталинского геноцида с 1943 по 1956 годы.
Кугультинов в 1956 году написал поэму <^унэсн цекрсн угав» («От правды я не отрекался») [1, с. 3], Хонинов также отозвался начатой в 1961-1962 годах поэмой <^ннэ телэ бээр бэрлдлhн» («Сражение за правду») [2, 3], а позднее, в 1970 году, поэмой «Мини хаалкм» («Мой путь») [4]. Все они относятся к общему явлению отечественной словесности - к так называемой «возвращенной литературе», пришедшей к читателям, когда это стало возможным, в период гласности и демократизации в стране, сначала в 1960-х годах, а в основном в конце 1980-х - начале 1990-х годов.
На протяжении всего творческого пути оба поэта размышляли о понятии правды как в глобальном масштабе, так и в локальном измерении. Помимо их поэм о войнах, депортации, ссылке, в мировой и отечественной истории можно отметить многожанровые авторские стихи - от притчи до четырехстиший и двустиший.
В поэме «От правды я не отрекался» Кугультинов утверждал: «Но как бы круг порочный ни смыкался, / Как ночь над нами ни была глуха, - / От правды я своей не отрекался, / Не отступал от своего стиха...» (перевод Ю. Нейман) [5, с. 391]. По словам литературоведа В.Д. Пюрвеева, поэт заставляет нас ощущать общественно-историческую напряженность эпохи [6, с. 23]. В одном из двустиший поэт заметил: «Бесцветной правды в мире нет - Несет она эпохи цвет» [5, с. 386].
В поэме «Мой путь» (перевод Р. Ханиновой) [7] Хонинов-спецпереселенец призывает Сталина взглянуть в окно, увидеть там уже не эшелоны из калмыцких степей, а заключенных на строительстве Широковской ГЭС. «"Верьте мне: правду скажу все равно", - настаивает он на своем. <...> Он предлагает выслушать народ: „Каждый калмык вам тогда подтвердит, / Стоит позвать только: правду хранит" [37, с. 51]. <... > Главное заключается в том, что оба писателя - летописцы эпохи - стали полпредами своего народа, защитниками его попранных прав и свобод, их гражданская и патриотическая позиция явила личное мужество, а произведения - диалектическое понимание законов истории и народов» [8, с. 110].
А.П. Квятковский в «Поэтическом словаре» определил притчу как малый жанр поучительной или сатирической литературы, бытовавшей в России в XVII - XVIII и в начале XIX вв.; небольшое, отчасти схожее с басней произведение в стихах или прозе. В древних литературах и в фольклоре притчей назывался религиозно нравственный рассказ назидательного и поучительного характера [9, с. 224]. Согласно Н.Д. Тамарченко, притча - один из малых эпических жанров переходной - от фольклора к литературе -природы. «Действующие лица притчи, при всей своей схематичности, „предстают перед нами не как объекты художественного наблюдения, но как субъекты этического выбора" (С. С. Аверинцев) <...> Ситуация выбора (поступка или судьбы) персонажем
и оценки этого выбора рассказчиком и слушателем в свете безусловно авторитетных этических норм - критерий сравнения двух планов П., семантическое ядро жанра, обусловливающее инвариантный комплекс его структурных особенностей. <...> Различают прежде всего „большие" и „малые" П., „развитое повествование о цепи событий и свернутое повествование или сентенция" (Левин, с. 520). С одной стороны, в предельно кратком рассказе редукция текста и сюжета все же имеет границу, за которой утрачивается двуплановость: отражение в форме сентенции „личного выбора между альтернативами" (Ю. И. Левин). В результате П. превращается в сравнение, подобное пословице (в отличие от которой, она нуждается в комментариях или толкованиях), или оказывается попутной иллюстрацией мысли в поучении или проповеди - в этом случае толкование может отсутствовать, поскольку второй план замещается общим контекстом рассуждения» (курсив автора. - Р. Х.) [10, с. 187-188].
В избранных нами авторских притчах о правде Д. Кугультинова и М. Хонинова наблюдаем два варианта указанного жанра.
В стихотворении Кугультинова «Зовлц уга шулгч...» редукция текста и сюжета утрачивает двуплановость, превращается в сравнение, нуждаясь в комментарии или толковании.
В стихотворении Хонинова <^нн эзэн олна» есть развитое повествование о цепи событий, в которых действующие лица предстают субъектами этического выбора.
Впервые к названным притчам поэтов обратилась В. М. Ситник в статье, исключив из своего анализа их тексты на калмыцком языке [11, с. 92-105].
Притча Кугультинова входит в философский цикл «ЖирИл болн ухаллкн» («Жизнь и размышления») (1963 - 1975). Все стихотворения этого цикла, по словам Ю. Розен-блюма, «однотипны по форме - это двенадцатистрочный стих. Характерно, что концовки напоминают традиционные для восточной поэзии двустишия. Как правило, это вывод, философское обобщение, сгусток поэтической мысли, высказанный кратко, афористично. Порой стихи этого цикла напоминают бытовую зарисовку, порой это развернутая калмыцкая пословица, поговорка или даже йорел, порой жанровая картинка» [12, с. 141].
Приведем текст притчи на калмыцком языке.
***
Зовлц уга шулгч Зерэд цаас эрэл^, Жирhлд уга хортан ЖилилИсн бол^ агсрна. Баатр нер зуухэр Басл тер зуткнэ.
Хоома-худл ухатань Хээкр^ шулгчиг тукрнэ. Бийсинь эс кендэснд Байс^ тууг магтна. ХэврИэс, зугл, унн Хэлэ^ мусг инэнэ. [13, х. 204]
В русском переводе Юлии Нейман:
***
Благополучнейший поэт, Исполнен пламенной отваги, Разил - чернилом на бумаге! -Врагов, каких в природе нет. Так у безусого юнца Стяжал он славу храбреца.
Поэта Кривда восхваляла
(Им не задетая нимало
И тем довольная вполне):
«Как смело все! Как все искусно!»...
И только Правда
В стороне
Чему-то усмехалась грустно.[5, х. 306]
«У Давида Кугультинова в русском переводе (РП) противопоставляются Кривда и Правда, известные читателю по русским народным сказкам, - "Благополучнейший поэт."», - указала В. М. Ситник [11, с. 95]. Она уточнила, что «в английском переводе (АП) этого нет: Truth (Правда) слушает представителей лжи - и простаков (simpletons), и льстецов, скрывающих свои грехи (those who had real sins to hide)» [11, с. 95].
Таким образом, круг действующих лиц расширяется.
Надо отметить, что английский перевод Питера Темпеста [14, с. 144-145] основан на русском переводе Ю. Нейман.
Мы же разберем оригинал и русский перевод, чтобы понять притчевый характер произведения Д. Кугультинова. Оба текста не имеют заглавия, названы по первой строчке. Двенадцатистрочное стихотворение в оригинале делится на две части, по шесть строк в каждой. Двучастное деление сохраняется в переводе, но во второй части добавляется лишняя тринадцатая строка. Принцип противопоставления, кроме антитезы «правда» и «ложь», подчеркнут автором делением текста на две части. В первой части одно действующее лицо - поэт, бесстрашно сражающийся с бумажными врагами. Во второй части к нему присоединяется другой персонаж - ложь, воздающая незаслуженную хвалу писаке, и только в конце второй части выясняется, что за ними наблюдала правда.
Следуя традиции калмыцкой версификации, автор использовал анафору - едино-начатие, в данном случае парную на согласные звуки. В первой части: з, з, ж, Ж, б, б. При этом он согласовал и первые слоги: Зовщ / Зерэд / ^ирИлд / ^илилИсн / Баатр / Басл. Во второй части тот же принцип парного единоначатия на согласные звуки: х, х, б, б, х, х. Но здесь первые слоги согласованы только в 11-12 строках: ХэврИэс / Хэлэж. Есть некоторые внутренние рифмы. В первой части первая и третья строки рифмуется словом «уга» (нет), пятая и шестая строки - словами «нер» (имя), «тер» (тот). Во второй части внутренняя рифма в седьмой «худл» (ложь), одиннадцатой «зугл» (всего лишь, но) и двенадцатой «мусг» (усмешка) строках, а также в восьмой «шYлгчиг» (поэта) и десятой оту\т» (того) строках. Концевая рифма и рифмовка в стихотворении произвольная. Стихотворный размер строго не выдержан: разностопный ямб с хореем.
В русском переводе анафорический прием обычно не соблюдается. В первой части рифмовка в четырех строках кольцевая, в последних строках - парная. Во второй части рифмовка иная, поскольку здесь не шесть строк, а семь. Седьмая и восьмая
строки имеют парную рифмовку, девятая рифмуется с двенадцатой, десятая с тринадцатой в виде кольцевой рифмовки, но одиннадцатая и двенадцатая строки не имеют при этом парной рифмовки.
Стихотворение переведено разностопным ямбом с неравномерным использованием мужской и женской рифмы.
Если у поэта «ложь» и «правда» не выделены заглавными буквами, то у переводчика выделены, при этом вместо слова «неправда/ложь» введено слово «Кривда». Таким образом, в перевод привносится русский фольклорный элемент, как уже было замечено. Кроме того, Ю. Нейман добавляет свои детали: поэт разил «чернилом на бумаге!» врагов, каких в природе нет (почему-то чернила в единственном числе), вводит в систему персонажей (поэт, Кривда, Правда) еще и «безусого юнца», а также прямую речь Кривды, которой нет в оригинале («Как смело все! Как все искусно!»). Восхваления Кривды мотивированы почему-то в скобках «(Им не задетая нимало / И тем довольная вполне)», эмоциональный накал при этом несколько снижен. В оригинале же умная ложь не просто довольна, а рада, что ее не задевает поэт, поэтому крикливо возносит ему хвалу и прославляет: «Хоома-худл ухатань / Хээкр^ шулгчиг тукрнэ. / Бийсинь эс кендэснд / Байс^ тууг магтна» [13, х. 204]. Поэт усиливает характеристику неправды/лжи тем, что соединяет посредством дефиса два слова: «хоома» и «худл»; «хоома» имеет несколько значений: 1) ленивый, нерасторопный; 2) небрежный, халатный; 3) ненадежный. В контексте притчи, по нашему мнению, это - ненадежная ложь/неправда, потому что только на правду можно всегда положиться. А любая ложь ненадежна, поскольку может быть разоблачена, раскрыта, узнана, если и не сразу, то со временем. Тем более что в этом стихотворении ложь активна, деятельна, умна и хитра. Правда же в этой притче пассивна, она наблюдает со стороны, с усмешкой смеется над услышанным: «ХэврИэс, зугл, унн / Хэлэ^ мусг инэнэ» [13, х. 204]. Слово «зуг» (зугл) имеет несколько значений: 1) только лишь, всего-навсего; 2) союз противительный: но, однако, напротив. В контексте, на наш взгляд, более подходит значение «только лишь». Переводчик же пытался уточнить реакцию персонажа-Правды, добавив наречие «грустно» к глаголу «усмехалась», пояснив: «чему-то». Это своего рода комментарий, истолкование Нейман сюжета этой притчи.
Считаем, что Кугультинов в данном случае имел в виду то, что поэт, не знавший страданий, разящий несуществующих врагов только на бумаге, сам себя разоблачает своими «творениями», отсюда и снисходительный смех правды: ее помощь не востребована, и так все понятно. Здесь важно, что автор подчеркнул портрет такого поэта: «зовлц уга шулгч», то есть дословно «поэт без страданий» (не знающий, не испытавший страданий/мучений/несчастий), сочинитель, который стремится создать в своих произведениях собственный образ героя, борца, правдолюбца. Сравним в переводе: благополучнейший поэт.
Кроме того, такой литератор не способен различить правду и ложь, внимая славословиям Кривды и принимая их всерьез. Об этом прямо сказал Кугультинов в четверостишии: «^ннэн лавта итксн болхла - / Харал чигн ав. / Yнндэн агчмд маЬдлсн болхла - / Йерэл бичэ ав» [13, с. 223]. В русском переводе Я. Козловского это стало двустишием: «Если в правде своей убежден, то не бойся хулы, / Если в ней сомневаешься сам, то страшись похвалы» [5, с. 382]. Согласимся с мнением Э. М. Ханиновой, «лексическая замена антитезы харал - йорял на хула - похвала привела к нейтрализации самобытного характера данной сентенции. Харалы (проклятия) и йорялы (благопо-желания) являются этнокультурными реалиями, жанрами, издревле бытующими в калмыцком фольклоре и в современной практике» («Художественный перевод малых форм лирики Давида Кугультинова и Михаила Хонинова на английский язык») [15, с. 192].
Итак, редукция текста и сюжета в притче Кугультинова утрачивает двуплановость и подводит читателя к однозначному выводу: кто является истинным поэтом, борцом за правду.
«Интересно сопоставить текст "Благополучнейшего поэта." с философской притчей Михаила Хонинова об уставшей Правде и Зерне, - призывала В.М. Ситник. -Сравнивая название калмыцкого оригинала '^нн эзэн олна" и двух переводов, отметим, что обоим переводчикам пришлось немало потрудиться, чтобы донести до читателя глубинный смысл. "Правда находит хозяина (?!) (дом?!) ". Как точнее передать в переводе, что Правда не подчиняется человеку?! Разговор Правды и Зерна -это поиск первопричины жизни. Уставшая Правда говорит мало, а разговаривает Зерно, то есть сама Жизнь наставляет... » (курсив автора. - Р. Х.) [11, с. 96].
Обратимся к оригиналу авторской притчи <^нн эзэн олна»:
Нег дэкж Yнн Худлла
Ноолдад, hараснь алдрад Иарна.
Туртдэн цуцрад Yнн, ха^сн
Тэрэнэ hазрт амрад кевтнэ.
Буудя алц болжаhад сурна:
- ХамаИас йоввч, Yнн, яЬжахмч?
Буудяд Yнн Yнэн цээлЬнэ:
- Хоюрн хамдан hазрт урЬий.
Шаврт шурhад, Буудя келнэ:
- Шулуhар босад йов, хэр.
Чи, KYYHYP од. ТYYнэ
Чидлтэ ЗYркн - чини hазр.
Тенд - хулха, худлыг диилэд,
Тэрэнэс давуhар чи урЬхич.
Yнн Буудян Yг соцсад,
Yндсэн кYYнэ ЗYркнд суулИж [16, х. 16-17].
Перед нами притча повествовательного плана с цепью событий, с диалогами, с действительной ситуацией этического выбора субъектами сюжета. Ее название задает загадку: может ли правда иметь хозяина или свой дом, место обитания, если в буквальном смысле нам попытаться понять смысл заглавия текста. Если истина одна, то правда у всех разная и, значит, имеет своего хозяина, обладающего своим понятием правды. Возникает вопрос: кто кого ищет - правда своего хозяина или человек свою правду? Диалектика философской проблемы: кто кому нужен или не нужен, кто и как востребован.
В русском переводе название изменено - «Зерно и Правда», подчеркивается роль двух главных персонажей (несмотря на то, что третий - это Ложь) и притчевая сущность текста:
Однажды Правда с Ложью, вновь борясь, На волю вырвалась из рук ее с трудом. И, отступив, на пашне сразу разлеглась -И отдыхала, здесь найдя свой дом.
Спросило в удивлении Зерно:
- Откуда, Правда, шла? Случилось что, скажи?
И Правдой пояснение дано:
- Вдвоем нам на земле, Зерно, с тобой расти.
Из почвы вылезло, сказало ей Зерно:
- Быстрей вставай, не возвращайся, не лежи.
Иди ты, Правда, к человеку. Там оно,
То поле, где есть силы с тенью лжи,
Где воровство и ложь ты победишь -
И всходы лучше, чем зерно, свои взрастишь.
Твоя земля теперь - сердца людей:
Иди туда и правду щедро сей.
И Правда, выслушав напутствие Зерна,
Взошла, как семя, в человеке на века [17, с. 7].
Структура оригинала включает шестнадцать строк, состоит из четырех строф с разным количеством строк: два четверостишия, шестистишие и двустишие. В русском переводе уже восемнадцать строк, четыре строфы: два четверостишия, восьмистишие и двустишие.
Поэт также придерживается традиционного приема единоначатия. Но виды анафоры у него различны по сравнению с парной анафорой кугультиновской притчи. В первом четверостишии он использует парную анафору на согласные звуки: н, н, т, т, во втором четверостишии - перекрестную анафору: б, х, б, х, в шестистишии -вновь парную анафору на согласные звуки: ш, ш, ч, ч, т, т. И, наконец, в заключительном двустишии - парную анафору на гласные звуки: у, у- Некоторые анафоры согласованы целым словом или первым слогом. Например, во втором четверостишии перекрестная анафора начинается со слова Буудя (Зерно): Буудя / Буудяг, в заключительном двустишии парная анафора открывается словом «^нн» (Правда): Yнн / Yндсэн. В шестистишии парная анафора с использованием слога «чи»: Чи / Чидлтэ.
Автор ввел аллитерацию на букву «ш», передав шуршание зерна в земле, выход его на поверхность (Шаврт шурИад), обращение к Правде: ШулуИар (Быстрее), а также использовал аллитерацию на букву «ч» (чи, чидлтэ, чини, чи). Внутренняя рифма в первом четверостишии заявлена во второй, третьей и четвертой строках: алдрад, цуцрад, амрад («Ноолдад, Иараснь алдрад Иарна. / Туундэн цуцрад Yнн, хаЬлсн / Тэрэнэ Иазрт амрад кевтнэ»). Во втором четверостишии внутренняя рифма в последних строках: унэн, хамдан («Буудяд Yнн унэн цээлкнэ: / - Хоюрн хамдан Иазрт уркий»). В шестистишии внутреннюю рифму видим в первых двух строках: шурИад, босад («Шаврт шурhад, Буудя келнэ: / - ШулуИар босад йов, хэр»). В заключительном двустишии ее нет.
Структура рифмовки опирается на перекрестную форму, но не всегда соблюдена. Например, Худлла / /крна / хаЬлсн / кевтнэ. Рифма произвольная, мужская. Стихотворный размер - четырехстопный хорей.
В притче два центральных персонажа - «Буудя» (Зерно) и «^нн» (Правда), обозначенные с заглавной буквы, как и «Худл» (Неправда), которая в этом треугольнике остается затем на периферии последующих событий.
Начинается притча традиционно: «Нег дэкж» («Однажды»). Оригинальный сюжет основан на встрече Правды с Зерном. Правда, уставшая постоянно бороться с Ложью/ Неправдой, с трудом одолев в очередной раз своего извечного врага, решила устраниться от давней войны и разлеглась на пашне. Борьба антиподов - Лжи и Правды - эксплицитно передана в первой строфе, затем она вводится имплицитно в диалоги Зерна и Правды, союзников человека. При этом активная роль отводится Зерну, которое убеждает Правду вернуться на поле битвы за человека. Зерно символизирует в широком плане Жизнь, в узком - человека, которого в библейской, христианской и славянской символике сравнивают с колосом. Здесь можно говорить о влиянии мирового фольклора и литературы, религии на калмыцкого поэта, поскольку его предки-кочевники не занимались земледелием.
Обратим внимание, что в английском переводе Карлтон Коупланд дал свое название: «Truth finds a home» («Правда находит дом») [18, с. 7]. Структура композиции его перевода отвечает оригиналу: два четверостишия, шестистишие и двустишие. Здесь перекрестная рифмовка и заключительные парные рифмовки. Разночтения в названиях одного произведения при переводах вызваны авторскими стратегиями, интерпретацией, смысловыми и философскими толкованиями.
В притче Хонинова Зерно удивлено не просто отдыхом, а бездействием Правды, когда услышало ответ на свой вопрос: куда шла Правда и что она тут делает? Его не устраивает неожиданное соседство Правды на одном поле, пассивность, безразличие к собственной миссии и к судьбе человека. То, что сегодня называют психологическим термином «профессиональное выгорание».
Мудрое Зерно не только убеждает Правду быстрее встать и вернуться к человеку, оно психологически подбадривает ее тем, что у человека сильное сердце, там место Правды, и вдвоем они победят воровство и ложь, и лучшие всходы Правды тогда взойдут в человеческом сердце. «ШулуИар босад йов, хэр. / Чи, KYYHYP од. Tyy^ / Чидлтэ ЗYркн - чини Иазр. / Тенд - хулха, худлыг диилэд, / Тэрэнэс давуИар чи урИхич» [16, х. 17].
Таким образом, для Зерна домом является пашня, а для Правды - сердце человека. Альтернатива для Правды в конце притчи сменяется осознанным ее выбором - биться с Неправдой ради человека и вместе с человеком. Авторитет Зерна для Правды несомненен.
В одном из двустиший Хонинов подчеркнул: «^нн, - туула биш, ээхш, / Yкллэ hанцарн ноолдвчн диилгдхш» [19, с. 92]. Дословно: «Правда - не заяц, не боится, / Даже в одиночку в борьбе со смертью непобедима». В переводе Андрея Внукова смысл смещен: «В жаркий бой за истину бросаясь, / Правда - богатырь, а не трусливый заяц» [20, с. 200].
Но философско-этическая диалектика выбора обоюдно касается и человека, с кем ему быть: легче или труднее с Неправдой, сможет ли он быть приверженным Правде, не отступиться, не пойти на компромисс ради лучшей жизни.
Анализ притчи о правде Д. Кугультинова «Зовщ уга шYлгч...» («Благополучнейший поэт.») и М. Хонинова «^нн эзэн олна» («Правда находит хозяина») выявил инварианты малого эпического жанра, ориентированного на назидательность и поучительность с альтернативой этического выбора персонажей. У Кугультинова редукция текста и сюжета утрачивает двуплановость, превращается в сравнение, нуждаясь в комментарии или толковании. У Хонинова же притча с развитым повествованием о цепи событий, в которых действующие лица предстают субъектами этического выбора и принимают решение. Локальная ситуация сюжета Кугульти-нова - ложь и правда поэта - принимает обобщающий характер: отношение личности
к базовым категориям. Событийная линия сюжета Хонинова изначально имеет философский аспект: борьба Лжи и Правды, соответственно Зла и Добра, из-за человека. Пассивность Правды в первом случае мотивирована саморазоблачением субъекта (поэта), во втором случае - усталостью Правды. Альтернатива выбора для Правды в хониновской притче поддержана самой жизнью - Зерном. Авторские притчи калмыцких поэтов ориентированы на национальные традиции версификации. Русский перевод Ю. Нейман отличается расширением смысла первоисточника. Английский перевод П. Темпеста основан на русском переводе Нейман. Названия переводов Р. Хани-новой и К. Коупланда вносят интерпретации в авторский текст.
Сравнение двух притч поэтов с их двустишиями способствует выявлению жанровой формы и содержания на тему правды.
Список литературы
1. Кеглтин Д. Yy^m цекрсн угав // Хальмг унн. - 1963. - Январин 13. - Х. 3.
2. Хоньна М. Эцкр партин дуудврар: <^ннэ телэ бээр бэрлдлhн» гидг поэмас // Хальмг Yнн. - 1961. - Июнин 21. - Х. 3.
3. Хоньна М. Yннэ телэ бээр бэрлдлhн. ТYPYн нур боллйн: поэмин тасрха // Теегин герл. - 1962. - № 4. - С. 7-9.
4. Хоньна М. Мини хаалйм // Теегин герл. - 1989. - № 1. - Х. 70-72; № 2. - Х. 76-79.
5. Кугультинов Д. Н. Собр. соч. В 3 т. Т. 1. Стихотворения, поэмы. Пер. с калм. / Предисл. Ч. Айтматова. - М.: Худож. лит., 1988. - 558 с.
6. Пюрвеев В. Д. Гармония души и дарования (Лирика Давида Кугультинова). -Элиста: Изд-во КГУ, 2006. - 132 с.
7. Хонинов М. Мой путь // Хальмг Yнн. - 2006. - Ноябрин 29. - Х. 3; Теегин герл. -2007. - № 6. - С. 90-94, № 7. - С. 49-54.
8. Ханинова Р. М. Давид Кугультинов и Михаил Хонинов: диалог поэтов. - Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2008. - 185 с.
9. Квятковский А. П. Поэтический словарь. - М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 376 с.
10. Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. - М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2008. - 358 с.
11. Ситник В.М. Национальные мотивы в английских и русских переводах лирики Д. Кугультинова, М. Хонинова и Р. Ханиновой // Художественный мир Давида Кугуль-тинова. Сб. науч. тр. - Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2009. - С. 92-105.
12. Розенблюм Ю.Б. Давид Кугультинов. - М.: Сов. Россия, 1969. - 144 с.
13. Кеглтин Д. YYДЭврмYДин хурацИу. 2-гч боть. - Элст: Хальмг дегтр ИарИач, 1982. - 440 х.
14. Кугультинов Д. Простор. Избранные стихотворения. На англ. языке с параллельным текстом на русском языке. - М.: Прогресс, 1977. - 320 с.
15. Ханинова Э. М. Избранные труды. - Элиста: Изд-во Калм. ун-та, 2013. - 244 с.
16. Хоньна М. Терскнурм бичэ хатн: Шулгуд болн шулгэр бичсн туук. - Элст: Хальмг дегтр ИарИач, 1978. - 95 х.
17. Хонинов М. Зерно и Правда / Пер. Р. Ханиновой // Калмыцкий университет. -2009. - 31 августа. - С. 7.
18. Khoninov M. Truth finds a home / Translated by Carleton Copeland // Калмыцкий университет. - 2009. - 31 августа. - С. 7.
19. Хоньна М. Эцкин Иазр: СуцИсн шулгуд болн поэмс. - Элст: Хальмг дегтр ИарИач, 1974. - 182 х.
20. Хонинов М. В. Орлица: Стихотворения и поэмы / Пер. с калм. - М.: Современник, 1981. - 269 с.
