CC BY
31
15. Reinhardt K. Mify Platona [Myths of Plato]. St. Petersburg, Vladimir Dal, 2019, 316 p.
16. Prokopenko VV. Vestnik Russkoy khristianskoy gu-manitarnoy akademii, 2013, no. 14, pp. 28-34.
17. Thackara W.T.S. Mify Platona i traditsiya misteriy [Plato's Myths and the Mystery Tradition] Available at: https://www.theosociety.org/pasadena/wtst/ plato's-myths-ru.htm.
18. Plato. Soch.: v 3 t. T. 2 [Essays: in 3 vols. Vol. 2]. Moscow, Mysl, 1970, 609 p., p. 141.
19. Festugiere A.-J. Sozertsaniye i sozertsatelnaya zhizn po Platonu [Contemplation and contemplative life according to Plato]. St. Petersburg, Nauka, 2009, 479 p.
20. Frye N. The аnatomy of eriticism: Four еssays. Princeton, Princeton Yniversity Press, 1957, 383 p., p. 134.
21. Stewart J.A. The myths of Plato. London, N.Y., Mac-millan, 1905, 532 p., p. 2.
22. Jaeger W. Paydeyya. Vospitaniye antichnogo greka (epokha velikikh vospitateley i vospitatelnykh sistem):
v 2 t. T. 2 [Paideia. Formation of the ancient Greek (the era of great educators and educational systems): in 2 vols. Vol. 2]. Moscow, Greko-latinskiy kabinet Yu.A. Shichalina, 1997, 259 p., p. 153.
23. Forte J.M. Turning the whole soul: The Platonic myths of afterlife and their psychagogic function: dis. essay. Washington D.C., The Catholic University of America, 2013, 278 p.
24. Forte J.M. Philosophical News. On Hope, 2018. № 17. P. 33-37.
25. Edelstein L. Journal of the History of Ideas, 1949, vol. 10, no. 4, pp. 463-481.
26. Tofighian O. Myth and philosophy in Platonic dialogues. London, Palgrave Macmillan UK, 2016, 250 p.
27. Moors K.F. Platonic myth: an introductory study. Washington D.C., University Press of America, 1982, 137 p., p. 36.
28. Plato's myth. In: Stanford Encyclopedia of Philosophy. Aavilable at: https://plato.stanford.edu/entries/ plato-myths/.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-011-00400 «Специфика постсекулярного общества в России: религиоведческий анализ».
Поступила в редакцию 2 декабря 2021 г.
УДК 111.1
DOI 10.18522/2072-0181-2021-108-4-32-41 ПРИРОДА КРИТЕРИЕВ НАУЧНОСТИ СОЦИАЛЬНОГО ЗНАНИЯ
А.Г. Качабеков
THE NATURE OF THE CRITERIA FOR THE SCIENTIFIC NATURE
OF SOCIAL KNOWLEDGE
A.G. Kachabekov
Научность социального знания -это интегральное качество, которое отличает его от различных форм донаучного и вненаучного знания (обыденных знаний или здравого смысла, мифологического, религиозного, идеологического и утопического сознания), некоторых заблуждений или псевдонаучных, вульгаризированных представлений, возникающих
Качабеков Амурбек Гасанбекович - кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры онтологии и теории познания Дагестанского государственного университета, 367000, Республика Дагестан, г Махачкала, ул. Шамиля, 16, e-mail: [email protected], т.: 8(8722)562130.
нередко в процессе специализированного социального познания. Научность социального знания охватывает множество его взаимосвязанных сторон, параметров. Поэтому существует потребность выделения широкого набора критериев научности - тех существенных признаков, наличие которых позволяет оценить определенные знания как научные, отличает научные знания от донаучных,
Amurbek Kachabekov - Dagestan State University, 16 Shamil Street, Makhachkala, Republic of Dagestan, 367000, e-mail: [email protected], tel.: 8(8722)562130.
вненаучных или антинаучных. На основании критериев научности могут формулироваться определенные методологические требования, нормативы, правила исследовательского поведения, а также высказываются некоторые эпистемологические оценки конкретных видов, элементов знания. В.С. Степин поясняет так: «Как и всякая деятельность, научное исследование регулируется определенными правилами, образцами, принципами, которые выражают идеалы и нормы, принятые в науке на определенном этапе ее исторического развития. В их системе выражены ценностные ориентации и цели научной деятельности, а также общие представления о способах достижения этих целей» [1]. В связи с этим и возникает вопрос об идеалах и нормах науки, применимых не только к естествознанию, но и к социогуманитарным наукам.
Понятие критериев научности тесно связано с понятиями эталонов, стандартов и идеалов научности, нередко смешивается с последними. Так, А.П. Огурцов считает, что идеал научности включает ряд определений, в соответствии с одним из которых «идеал научности - это некоторый исторически конкретный стандарт, критерий, эталон оценки, некий нормативный образец, принятый в научном сообществе и позитивно им оцениваемый» [2]. «Идеал объяснения занимает центральное место в общем идеале научности, является его ядром» [3, с. 13].
Видимо, целесообразно разграничивать критерии, эталоны и идеалы научности. Критерии научности обычно формулируются с учетом достигнутого уровня познания, наличного состояния соответствующих знаний, в массиве которых выделяются некоторые эталоны, т.е. уже воплощенные в реальной исследовательской практике образцы, наиболее качественные формы, элементы знания. Эталоны знания, как правило, связываются с конкретными научными исследованиями, их персонифицированными результатами, соответствующими концепциями, образцами описания и объяснения и т.д. «Познавательный идеал, - отмечает А.И. Ракитов, - фиксирует признаки, отражающие в абстрактном, идеализированном виде основную тенденцию познания, его наиболее совершенную с точки зрения современников форму. Такой идеал представляет собой некую мыслимую модель, желаемый "образ" явления и отличается от эталона тем, что последний существует
реально, являясь фактически лучшим, но отнюдь не предельным образцом» [4, с. 114]. Действительно, эпистемологический идеал представляет собой результат логических процедур абстрагирования, предельного перехода и идеализации, отправными пунктами которых являются эмпирически данные системы современного научного знания; предельный переход и идеализация схватывают, усиливают, преувеличивают основные характеристики, обнаруживаемые в динамике и функционировании наиболее развитых или «гвардейских» наук века (физики, астрономии и др.) [4, с. 115]. Следует признать, что эпистемологический идеал оказывает определенное влияние на формирование тех или иных представлений о критериях научности. Разработка критериев научности тоже может опираться на приемы абстрагирования, схематизации, идеализации, однако здесь, как правило, отталкиваются от достигнутых к данному моменту результатов исследовательской деятельности, содержащих и некоторые эталоны познания. Поэтому представления о критериях научности социального знания оказываются более ясно, четко выраженными, эксплицитными, нежели представления об эпистемологическом идеале.
Конечно же, формирование определенных представлений о критериях научности, ее эталонах и идеалах неразрывно связано с процессом становления и эволюции социальных наук, их эпистемологического, методологического самосознания. Об относительно полной системе критериев научности социального познания можно говорить, лишь имея в виду этап институционализации социальных наук во второй половине XIX в. и их дальнейшего развития в XX в. Правда, определенное научное содержание в структуре некоторых отраслей социального познания (прежде всего, историографии, политической экономии и социальной философии) накапливалось и на предыдущих этапах общественного развития, начиная еще с эпохи Античности. Формирование некоторых критериев научности - это отражение прогрессирующей эволюции социального познания, его профессионализации. Разумеется, на ранних этапах истории социального познания представления о его научности, соответствующих критериях были весьма смутными, во многом интуитивными. Тогда еще не могло быть и речи об обосновании неких критериев научности анализом по-
знавательного опыта, использованием некоторых теоретических или методологических положений. Начальные представления об обязательных признаках подлинного знания, необходимых требованиях к нему опирались в значительной мере на обыденное сознание или здравый смысл, повседневные наблюдения житейского опыта, а также зачатки научного осмысления социальной действительности.
Первыми требованиями к социальному познанию были раскрытие причин изучаемых явлений и обеспечение объективной истинности получаемых знаний. Причинный анализ некоторых явлений производился в обыденном сознании, некоторых жанрах искусства задолго до возникновения историографических повествований или философских трактатов. Так, например, размышляли о причинах военных неудач, низкой производительности труда рабов, некоторых поступков людей и т.д.
Более или менее эффективная социальная деятельность нуждалась не только в установлении причинно-следственных связей, но и в достаточной адекватности, истинности знаний о природных и социальных явлениях. Объективная истинность выступает познавательной ценностью уже для первых историков. Еще Фукидид противопоставлял свой метод методу так называемых логографов, которые сочиняют (более изящно, чем правдиво) истории, в большинстве своем ставшие баснословными и за давностью лет не поддающимися проверке. Он ставил задачу критически разбирать сообщения других со всей возможной точностью. «Мое исследование, - писал историк, - при отсутствии в нем всего баснословного, быть может, покажется малопривлекательным. Но если кто захочет исследовать достоверность прошлых и возможность будущих событий (могущих когда-нибудь повториться по свойству человеческой природы в том же или сходном виде), то для меня будет достаточно, если он сочтет мои изыскания полезными. Мой труд создан как достояние навеки, а не для минутного успеха у слушателей» [5].
Становление и эволюция специализированных знаний об обществе отражали усложнение общественной жизни, умножение, накопление социального опыта, оказавшегося материалом для осмысления и обобщения. На определенном этапе развития социального познания стало очевидным наличие некоторых форм повторяемости, ре-гулярностей, необходимых, закономерных
связей, зависимостей, а также тенденций развития в социальной реальности. Все это не могло не сказаться на представлениях о показателях, критериях научности социального знания. В частности, стали осознавать познавательное, да и практическое значение детерминистского анализа социальных явлений. Хотя в социальном познании «законы» явно не формулировались, ориентация на раскрытие относительно устойчивых, необходимых связей, зависимостей между объектами неуклонно усиливалась, а в период ин-ституционализации многих социальных наук номологичность соответствующих знаний воспринималась как один из существенных критериев их научности.
По мере становления и развития социального познания стали выделять и другие важные критерии научности, такие как обоснованность, эмпирическая проверяемость, рациональность, логическая организованность, универсальность, системность, интерсубъективность, эвристичность, воспроизводимость знаний и др. В истекшем столетии начали делать упор и на такие критерии научности социальных знаний, как критическая рефлексия над ценностными (в первую очередь идеологическими) установками (позициями) социального познания, его необходимое дистанцирование от обыденного сознания (здравого смысла), что в значительной мере выражает специфику социального познания. Следует отметить, что наблюдаются определенные различия в отношении к названным критериям, понимании их смысла, значения со стороны различных направлений, течений в социальных науках, придерживающихся различных онтологических принципов, эпистемологических, методологических или идеологических позиций. Так, рассуждая о постмодернистских веяниях в современной эпистемологии, М.И. Билалов отмечает, что «субъективность, изначально предложенная и понятая для характеристики ограниченности человеческого познания, ныне для саморазвивающихся систем предстает как их человекоразмерность, которая направлена на удовлетворение интересов и потребностей людей. Тогда субъективное вкупе с объективным - неотъемлемая часть адекватности» познавательного процесса [6, с. 15]. Сказанное в полной мере можно отнести и к социально-гуманитарному знанию.
Критерии научности можно рассматривать на предельно высоком уровне обобщения применительно ко всему научному знанию с учетом определенного единства естественнонаучных, технических и социально-гуманитарных знаний (упоминавшиеся выше критерии и являются такими универсальными для единого научного знания). Вместе с тем необходимо иметь в виду специфику социального познания, которая неизбежно сказывается на понимании критериев научности соответствующих знаний, обсуждении проблем, путей их воплощения в исследовательской практике. Следует учитывать также дифференцированность связанных с критериями научности эпистемологических требований, предпочтений, оценок по конкретным отраслям социального познания, сложившимся здесь научным дисциплинам. Представляется возможным еще конкретизировать критерии научности, связанные с ними требования применительно к конкретным элементам, средствам, процедурам познания - языку или понятиям социальных наук, методам эмпирического и теоретического исследования, описанию, объяснению, интерпретации и предсказанию, логической организации социальных знаний и пр.
Специфика социального познания выявляется через его сравнение с естественнонаучным познанием. Можно выделить несколько проявлений специфики социального познания, которые необходимо учитывать, чтобы наши представления о критериях научности социального знания, а также связанные с ними эпистемологические требования оценки, ожидания были в достаточной мере реалистичными.
1. Социальное познание в гораздо большей мере, чем естественнонаучное познание, испытывает влияние обыденного сознания, характерных для него картин социальной реальности, образов социальных явлений, схем рассуждения, языка, познавательных потребностей и способностей, особенностей восприятия и оценки социальных знаний и т.д. Результаты социальных исследований, производимые там описания, объяснения и предсказания в определенной степени должны быть доступными, понятными и для массовых индивидов, что не может не сказываться на их эпистемологическом качестве, их оценках.
Здравый смысл, вплетенный в повседневную практическую деятельность людей,
влияет на умонастроения социальных исследователей, порождая у них предпочтительное отношение к тем познавательным задачам, решение которых имеет практическое значение.
2. В отличие от природы, социальная реальность - это как бы одухотворенная реальность, т.е. дух, сознание вплетены во все социальные действия, события, отношения, процессы, состояния и т.д. В обществе взаимодействуют индивиды, обладающие сознанием, ставящие перед собой некоторые цели и планы, поведение и деятельность которых определяются сложной системой мотивов. Они улавливают определенные смыслы или значения в социальных явлениях. Душевно-духовные явления, мотивы, смыслы или значения носят идеальный характер, трудно поддаются объективному научному исследованию, наблюдению или измерению.
Как известно, ряд исследователей западноевропейской философии (Г. Риккерт, В. Дильтей, В. Виндельбанд и др.) резко противопоставлял «генерирующие» (номотети-ческие) «науки о природе», изучающие всеобщие законы, и «индивидуализирующие» (идиографические) «науки о культуре» («духе»), выражающие индивидуальное, уникальное, неповторимое, недоступное естествознанию, культурный смысл и ценность каждой вещи, невыразимые в общих понятиях, т.е. естественнонаучное познание и социально-гуманитарное. Они полагали, что в основе естествознания лежит научное объяснение, основанноенараскрытииобщих,повторяющихся, закономерных связей и отношений, а в основе социального познания - «понимание», которое преимущественно рассматривалось как способ непосредственного, интуитивного схватывания индивидуальных особенностей явлений или эмпатического проникновения в мотивы поведения других людей, интуитивного сопереживания их внутреннего мира.
Познающий индивид, по мнению В. Дильтея, приобщаясь к миру человеческих отношений с помощью внутреннего переживания, познав себя, познает общество и историю, постигает общество изнутри благодаря методу интроспекции. Такое усмотрение «конечной реальности» общества внутренним взором немецкий философ называл пониманием.
Примечательно, что в поздних своих работах Дильтей отказался от интроспекции и стал разрабатывать понимание как метод интерпретации отдельных явлений культуры
как моментов целостной душевно-духовной жизни определенной эпохи истории. В качестве более адекватного средства теоретического схватывания реальности культуры Дильтей предлагает категорию «жизнь», что позволяет, по его мнению, понимать культуру в ее динамике и развитии. Он пишет: «Жизнь и жизненный опыт являются неиссякаемым источником разумения общественно-исторического мира; это разумение, отправляясь от жизни, проникает во все новые глубины; но лишь в обратном воздействии на жизнь и общество науки о духе достигают своего высшего значения, и значение это пребывает в постоянном возрастании» [7].
Концепция «понимания» явилась своеобразной реакцией на позитивистски ориентированные школы и течения в социальном познании, которые справедливо обвинялись в игнорировании специфики социальной реальности и ее познания, вульгарном натурализме, попытке строить социальное знание по аналогии с физическим или биологическим знанием, реификации социальных структур и институтов, рассмотрении их как вещей, как природных объектов, в низведение человека до уровня объекта, пренебрежении проблемами смысла и значений и т.д. Концепция «понимания» впала в противоположные крайности: стала отбрасывать методы объективного научного объяснения социальных явлений, извращенно истолковывать человеческую активность как активность только в вербальном поведении, конструировании индивидами социальной реальности с помощью языка, абсолютизировать роль смыслов, значений, проектов (не учитывая, что, как отмечал еще М. Вебер, уделявший огромное внимание смысловой стороне социального действия, «реальное действие сопровождается неотчетливым полусознанием или фактической неосознанностью его субъективного значения» [8]).
Указанная концепция не учитывала, что на основе сознательной, направляемой целями, мотивами деятельности массовых индивидов складываются объективные общественные отношения, структуры, институты, о которых они не догадываются, что объективные результаты целеполагающей деятельности зачастую не совпадают с намерениями, планами, ожиданиями индивидов, нередко противоречат им. Однако необходимо признать, что проблема понимания действительно существует в социальном познании. Эта проблема встает при использовании почти всех процедур,
приемов эмпирического исследования, описания социальных явлений. Так, в социологическом наблюдении «исследователь-социолог не просто наблюдает, но, наблюдая, по-своему понимает и поэтому, обычно незаметно для себя, по-своему интерпретирует наблюдаемое в свете предыдущего опыта, эмоционального состояния, своих теоретических представлений» [9].
Следует также признать, что в развитии социального познания постепенно совершается переход от интуитивного понимания, от первичных объяснений к построению развернутых, многоуровневых систем объяснений, к относительно строгому обоснованию научных высказываний. Однако в то же время сохраняется и немало возникает вновь проблем, решение которых преимущественно опирается на интуитивное понимание.
Широкое использование различных аспектов понимания в социальных науках показывает, что здесь критерии интерсубъективности, обоснованности и рациональности не могут быть использованы в столь жестком, строгом виде, как это делается в естествознании, что тут реальная исследовательская практика труднее поддается жесткому регулированию методологическими нормативами, правилами, опирающимися на строгие критерии научности.
3. Специфика социального познания выражается в характере взаимоотношений различных уровней социального знания, ограниченных возможностях использования в социальном познании тех или иных методов эмпирического исследования, что также необходимо учитывать при выдвижении некоторых критериев научности, связанных с нимиметодологическихтребований, нормативов. Возможности эмпирического исследования социальных явлений должны учитываться прежде всего при обсуждении критериев проверяемости, подтверждения теоретических положений социальных наук, их обоснования. Разумеется, теоретические конструкции, модели в социальных науках опираются на эмпирические данные, факты, устанавливаемые путем анализа различных источников, документов, добываемые посредством использования методик наблюдения, опроса в различных видах экспериментов, измерений и т.д.
В отличие от естествознания в социальном познании теоретические концепции обладают сравнительно большей самостоятельностью по отношению к эмпирическим ис-
следованиям, установленным в них фактам. Эти теоретические конструкции опираются главным образом на очевидности социальной повседневности, общезначимые наблюдения, интерпретации обыденного сознания, т.е. обходятся без осмысления, обобщения фактов, добываемых путем использования специальных эмпирических методов или процедур (опроса, контент-анализа документов, экспериментов и т.д.).
Как известно, важнейшую роль в формировании эмпирического базиса многих естественных наук играет эксперимент. Именно широкое использование экспериментов позволило естествознанию добиться необходимого научного статуса в ХУИ-ХУШ вв.
Что касается социального познания, то эксперимент играет весьма скромную, ограниченную роль в его развитии. В отличие от естествознания здесь почти невозможно добиться полной изоляции объектов экспериментирования от внешней среды, крайне трудно ставить их в контролируемые, точно учитываемые условия. Социальный эксперимент имеет также свои ограничения, например спонтанное проявление неконтролируемых связей, которые складываются вне пусковой фазы эксперимента, изменение взаимодействия этих связей при длительных промежутках времени в силу социальной мобильности [10, с. 89]. С учетом ограниченных возможностей проведения экспериментов в социальных науках все более широко используются другие методы, процедуры эмпирического исследования - наблюдение, различные виды опроса, анализ документов и др. Формулируются определенные требования к измерению изучаемых явлений, качеству получаемой эмпирической информации - надежность, строгость, точность, адекватность, правильность, корректность, обоснованность, устойчивость и т.д. Однако методологические требования к качеству измерения социальных явлений, эмпирической информации остаются на уровне познавательного идеала, ибо возникает множество препятствий на пути их реализации. Как утверждает В.Б. Моин, при всей привлекательности норм-идеалов, эталонов, в соответствии с которыми должен производиться выбор методик измерения, использовать предлагаемые критерии практически невозможно. «С одной стороны, для получения качественной информации необходимо осуществить выбор таких методик измерения, которые были
бы наиболее надежными, соответствовали теоретической интерпретации понятий, целям, задачам, гипотезам исследования. С другой, нет ни методических, ни ресурсных возможностей для реализации этих требований» [11, с. 114]. Даже считают, что «часто все "здание" социологического исследования построено "на песке" из-за недоказательности валидности методических средств исследователя» [12].
При проведении эмпирических социальных исследований проявляются различные методологические иллюзии. В частности, существует иллюзия, будто ограниченная эмпирическая информация способна выразить все содержание объекта исследования, будто она позволит получить ответы на все возникающие в ходе исследования вопросы, подтвердить или опровергнуть все предварительные гипотезы, вытекающие из них следствия. Часто наблюдается «иллюзия возможности тотального описания», которая, по мнению В.Б. Го-лофаста, основывается на следующих допущениях: а) эмпирической интерпретации поддается любое понятие; б) полное описание объекта достижимо; в) взаимосвязь между элементами понятия и показателями носит чисто формальный характер, более того, они тождественны; г) переход от понятий к показателям - лингвистическая процедура [13].
Нередко преувеличиваются познавательные способности, возможности респондентов, будто они могут в своих ответах указать объективные причины некоторых социальных явлений, различные их функции, противоречия в их развитии, подлинные цели, мотивы поведения определенных социальных групп и т.д. Отсутствует критическое отношение к обыденным интерпретациям, здравому смыслу, проявляющемуся в вербальном поведении рядовых индивидов.
Стремление к адекватности, точности, строгости, надежности эмпирической информации, видимо, должно одновременно сочетаться с необходимым воздействием добротных теоретических представлений на все этапы, элементы эмпирического социального исследования. Важно еще, чтобы эмпирическая информация относилась не только к вербальному поведению, субъективным переменным, миру сознания, психологии субъектов, но и к их реальному поведению, повседневной жизнедеятельности, ее объективным результатам.
4. Критерии научности, познавательный идеал предъявляют определенные требова-
ния и к языку социальных наук. Требования к языку естественных, технических наук, относящиеся к «сильной» версии строгой науки, не совсем подходят для социальных наук. Считают, что основными атрибутами научного термина являются самотождественность, однозначность, эмоционально-экспрессивная нейтральность [14]. Однако в социальных науках познавательное отношение к действительности нередко переплетается с ценностно-оценочным отношением к ней, что делает невозможной эмоционально-экспрессивную нейтральность многих понятий.
Формулируя критерии научности, эпистемологические требования к языку социального познания, видимо, следует учитывать, что «язык исторического познания - это язык естественный, язык повседневного общения. Он обладает всеми достоинствами и недостатками естественных языков. К первым принадлежат яркость, образность, выразительность; ко вторым - терминологическая многозначность и концептуальная неоднородность. Именно эти недостатки крайне затрудняют формализацию языков исторического исследования и их методологический анализ» [4, с. 223-224].
Общеизвестна многозначность понятий социальных наук, различная интерпретация их содержания, отсутствие четких правил употребления и соотношения их с эмпирически наблюдаемыми или измеряемыми явлениями. Действительно социальные науки широко используют семантические ресурсы обыденного, естественного языка с синкретичностью смысла и значения, что предопределяет достаточную гибкость нерефлективных форм сознания, их способность свободно пользоваться «смысловыми ядрами» языка, включать их в новые, неожиданные контексты [15, с. 303-304].
Многоплановость смысла, неисчерпаемость его ограниченным набором эмпирических индикаторов может проявляться и в научном познании - в открытом характере научных понятий, в возможности нахождения новых и новых индикаторов в различных контекстах [15, с. 304].
Проявлением несовершенства языка социальных наук представляется и его определенная метафоричность. Трудно отрицать, что некоторые из используемых в них понятий по происхождению своему являются метафорическими.
Следует отметить, что эмпирическая интерпретация понятий или перевод их в
социальные показатели не раскрывают всего их содержания в силу ряда обстоятельств. Нередко социальные исследователи подбирают наиболее удобные для измерения индикаторы.
Эмпирическая интерпретация понятий, несомненно, позволяет двигаться от сущности к конкретным ее проявлениям. Вместе с тем, как отмечает А.В. Кабыща, она предполагает также поиск самой сущности через ее проявления и средств ее фиксации (понятий) в контексте образования нового понятия [16]. Здесь имеется в виду то обстоятельство, что сущность в начале исследования бывает известна в виде гипотетической конструкции, а эмпирическая интерпретация обнаруживает конкретные проявления данной сущности и тем самым развивает, уточняет и обогащает наши представления о ней.
Развитие социальных наук требует постоянного обогащения их языка, понятийного аппарата. Источниками обогащения понятийного аппарата являются язык обыденный, язык естественных наук и взаимное обогащение понятиями различных социальных наук.
Обыденный язык наряду с известными его недостатками обладает и важным достоинством - чрезвычайным богатством семантических ресурсов, что делает его важным источником для обогащения языка социальных наук. Для адекватной репрезентации действительности необходимо использовать понятия обыденного языка, стихийно складывающиеся в сознании рядовых участников социального действия, посредством которых осуществляется передача ими социального опыта, восприятие и оценка определенных социальных явлений, действий и фактов. Язык, на котором общаются, взаимодействуют рядовые индивиды, дополняет специально разработанный язык социальной науки. И кроме того, использование обыденного языка бывает связано с ценностными установками социальной науки, потребностями их открытого выражения. Разумеется, не все понятия обыденного языка могут быть заимствованы социальной наукой. Некоторые их них оказываются непригодными для научного обихода благодаря крайней расплывчатости содержания, излишней эмоциональной окрашенности, неизбежности крайнего субъективизма в их интерпретации.
5. Специфику социального познания и социальной реальности приходится учитывать, когда выдвигаются некоторые критерии
научности, соответствующие требования к предсказанию в социальных науках. О научности предсказания, видимо, можно говорить лишь тогда, когда оно опирается на адекватное, надежное, всестороннее описание и относительно полное, глубокое научное объяснение социальных явлений.
В литературе по логике и методологии науки высказывался тезис о симметрии объяснений и предсказаний, идентичности их структур, логических схем (этот тезис был выдвинут Гемпелем еще в 1942 г. [17, с. 167-168]. Однако немало было выдвинуто и возражений против данного тезиса, указывающих, в частности, на то, что не всегда удается предсказывать те явления, события, которые объясняет та или иная теория. Несмотря на отсутствие в ряде случаев симметрии между объяснениями и предсказаниями, предсказание, претендующее называться научным, должно все же опираться на удовлетворительное объяснение соответствующих явлений, иначе вместо научного объяснения получим пророчество [18].
Приходится учитывать вероятностную, статистическую природу и объяснения, и предсказания в социальных науках, невозможность с логической необходимостью выводить каждое предсказание из объяснения. Вместе тем надо учитывать, что осуществляться могут и некоторые предсказания-пророчества, не опирающиеся на систему научных объяснений, а вытекающие из определенной идеологии, утопии, религиозных воззрений. Надо считаться и с так называемым Эдиповым эффектом, когда имеет место влияние предсказания на предсказанные события.
Можно говорить о различной степени научной обоснованности тех или иных предсказаний, которая, конечно же, никогда не может быть абсолютной. Однако вряд ли нужно истолковывать отмеченные обстоятельства в духе крайнего релятивизма относительно возможностей производства более или менее точных предсказаний в социальном познании - тем более что там имеется немало примеров сбывающихся предсказаний.
6. При определении критериев научности социального познания следует считаться с его ценностной нагруженностью. Объекты социального познания выступают как ценности, т.е. они имеют определенное человеческое, социальное, культурное, нравственное, эстетическое значение для субъектов социального
познания, а также для массовых индивидов. Ценностные позиции (установки) социального познания, как правило, бывают связаны с определенной идеологией, являющейся более или менее систематизированным выражением коренных интересов каких-то классов, социальных групп, партий.
При критической рефлексии над ценностными позициями важно осознавать, что они в значительной мере определяют ограниченность, односторонность некоторых картин социальной реальности, эпистемологических, методологических подходов, парадигм анализа социальных объектов, теоретических точек зрения. Сказанное можно проиллюстрировать ценностными предпосылками методологического индивидуализма и холизма в социальном познании (это не только противоположные методологические подходы, но и своеобразные картины реальности). Французский социолог П. Ансар справедливо утверждает, что существует определенная связь между либеральной идеологией и методологическим индивидуализмом, когда индивид рассматривается как нечто первичное по отношению к любой ситуации, а индивидуальные предпочтения становятся главным критерием оценки социально-политических институтов [19, с. 133]. С холизмом можно связывать ценностные, идеологические позиции, предполагающие приоритет публичного, государственного, коллективного начала перед личностным, необходимость согласования или даже подчинения личных интересов интересам государства, общества, оправдание тотального революционного преобразования общественных отношений, тотального планирования, государственного регулирования всех сфер общественной жизни. Осознание влияния ценностных позиций на такого рода методологические крайности, возможно, поможет выработать более рациональную позицию по тем или иным теоретическим проблемам, добиться большей научности в их решении.
Ценностные, идеологические позиции определяют существенные признаки целых направлений, течений в социальных науках, характерные для них системы понятий, парадигмы или схемы анализа, основные теоретические воззрения. Важнейшее значение при этом имеет идеологическая ориентация - апологетическая или критическая.
7. Еще одним проявлением специфики социального познания является наличие здесь го-
раздо большего плюрализма методологических ориентаций, теоретических воззрений, концепций, разнообразия в методиках, процедурах эмпирического исследования, измерения социальных явлений, что в значительной мере определяется сложностью объектов исследования, а также разнообразными ценностными установками исследователей. Такого рода плюрализм отражается в любом современном учебнике по той или иной отрасли социального познания, в изложении истории каждой научной дисциплины. Понятно, что такое разнообразие - и концептуальное, и в языковой, лексико-грамматической форме изложения содержания социальных исследований - во многом затрудняет реализацию критерия интерсубъективности социального знания, под которой понимают свойство общезначимости, общеобязательности, всеобщности научного знания в отличие, например, от частного мнения, характеризующегося признаком индивидуальности [20]. Однако какие бы ни возникали трудности в обеспечении интерсубъективности социального знания, существует необходимость акцентуации этого критерия научности, без соблюдения которого социальная наука перестала бы соответствовать своему названию и превратилась бы в средство самоутверждения, самовыражения тех, кто занимается соответствующей интеллектуальной деятельностью. Отказ от критерия интерсубъективности, можно сказать, привел бы к полной деградации социального познания.
Итак, прогрессирующее развитие социального познания требует формулировки относительно жестких, строгих критериев его научности, соответствующих требований, нормативов. Однако они должны быть реалистичными, для чего приходится учитывать специфику социального познания. Важнейшими проявлениями ее являются: значительное влияние на социальное познание обыденного сознания; широкое использование интуитивного понимания (многозначность, расплывчатость, метафорическое происхождение некоторых понятий, трудности их эмпирической интерпретации); относительная самостоятельность теоретических построений; ограниченные возможности измерения, использования экспериментального метода в исследовании социальных явлений; отсутствие жесткой связи между объяснением и предсказанием социальных явлений; ценностная нагруженность социального познания; широ-
кий плюрализм методологических подходов, концепций и т.д. Осознание отмеченных и некоторых других особенностей социального познания позволяет выработать критическое отношение к тем или иным отступлениям от критериев, эталонов научности, благоприятствует развитию у социальных исследователей ориентации на когнитивные ценности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Степин В.С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 744 с. С. 231.
2. Институционализация идеалов научности / А.П. Огурцов [и др.] // Идеалы и нормы научного исследования. Минск: Изд-во БГУ, 1981. 431 с., С. 67.
3. Об идеале научного объяснения в социальном познании / А.Д. Дибраев [и др.] // Научная мысль Кавказа. 2017. № 2. С. 13-18.
4. Ракитов А.И. Историческое познание. М.: Политиздат, 1982. 303 с.
5. Историки античности: в 2 т. Т. 1. Древняя Греция / сост. М. Томашевская. М.: Правда, 1989. 637 с. С. 216.
6. Билалов М.И. Радикальный конструктивизм в контексте современных субъект-объектных отношений // Научная мысль Кавказа. 2016. № 1. С. 15-20.
7. Дильтей В. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 3.
Построение исторического мира в науках о духе. М.: Дом интеллектуальной книги, 2004. 419 с. С. 183.
8. Новые направления в социологической теории. М.: Прогресс, 1978. 392 с. С. 312.
9. Лекции по методике социальных исследований / под ред. Г.М. Андреевой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1972. 202 с. С. 63.
10. Раббот Б.С. Экспериментальные методы в социальном познании // Вопросы философии. 1970. № 3. С. 86-97.
11. Моин В.Б. Две стратегии измерения // Со-
циологические исследования. 1989. № 6. С. 112-119.
12. Паниотто В.И. Качество социологической ин-
формации. Киев: Наукова думка,1986. 206 с. С. 15.
13. Голофаст В.Б. Соотношение концептуальных
и инструментальных характеристик знания в социологическом исследовании // Логика социологического исследования. М.: Наука, 1987. 175 с. С. 39.
14. Никитин Е.П. Природа обоснования. Субстратный анализ. М.: Наука, 1981. 176 с. С. 101.
15. Швырев В.С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М.: Наука, 1978. 382 с.
16. Социальные исследования: построение и сравнение показателей / Э.П. Андреев [и др.]. М.: Наука, 1978. 319 с. С. 55.
17. Печенкин А.А. Проблема симметрии объяснения
и предсказания // Вопросы философии. 1973. № 2. С. 167-174.
18. Качабеков А.Г. Источники заблуждений в со-
циальном познании: дис. ... канд. филос. наук. Махачкала, 2002. 186 с. С. 37.
19.Ансар П. Современная социология // СОЦИС. 1997. № 7. С. 131-139.
20. Ильин В.В. Критерии научности знания. М.: Выс-
шая школа, 1989. 128 с. С. 14.
REFERENCES
1. Stepin VS. Teoreticheskoye znaniye. Struktura, is-toricheskaya evolyutsiya [Theoretical knowledge. Structure, historical evolution]. Moscow, Progress-Traditsiya, 2000. 744 р., р. 231.
2. Institutsionalizatsiya idealov nauchnosti / A.P. Ogur-
tsov [i dr.] [Institutionalization of the ideals of science / A.P. Ogurtsov et al.]. In: Idealy i normy nauch-nogo issledovaniya [Ideals and norms of scientific research]. Minsk, Publishing house of Belarus State University, 1981, 431 p., p. 67.
3. Dibrayev A.D. et al. Nauchnaya mysl Kavkaza, 2017, no. 2, pp.13-18.
4. Rakitov A.I. Istoricheskoye poznaniye [Historical knowledge]. Moscow, Politizdat, 1982, 303 р.
5. Istoriki antichnosti: v 2 t. T. 1. Drevnyaya Gretsiya
/ sost. M. Tomashevskaya [Historians of Antiquity: in 2 vols. Vol. 1. Ancient Greece / comp. M. Tomashevskaya]. Moscow, Pravda, 1989. 624 p., p. 216.
6. Bilalov M.I. Nauchnaya mysl Kavkaza, 2016, no. 1, pp. 15-20.
7. Dilthey W. Sobraniye sochineniy: v 6 t. T. 3. Postroyeniye istoricheskogo mira v naukakh o dukhe [Collected works: in 6 vols. V 3. Construction of the historical world in the sciences of the spirit]. Moscow, Dom intellektualnoy knigi, 2004, 419 p, p. 183.
8. Novyye napravleniya v sotsiologicheskoy teorii [New directions in sociological theory]. Moscow, Progress, 1978. 391 p., p. 312.
9. Lektsii po metodike sotsialnykh issledovaniy / pod red. G.M. Andreevoy [Lectures on the methodology of social research / Ed. by G.M. Andreeva]. Moscow, MSU Publishing House, 1972, 202 p., p. 63.
10. Rabbot B.S. Voprosy filosofii, 1970, no. 3, pp. 86-97.
11. Moin VB. Sotsiologicheskiye issledovaniya, 1989, no. 6, pp. 112-119.
12. Paniotto V.I. Kachestvo sotsiologicheskoy informat-sii [The quality of sociological information]. Kiev, Naukova dumka, 1986, 206 р., р. 15.
13. Golofast V.B. Sootnoshenie kontseptualnykh i instru-mentalnykh kharakteristik znaniya v sotsiologiches-kom issledovanii [Correlation of conceptual and instrumental characteristics of knowledge in sociological research]. In: Logika sotsiologicheskogo issledovaniya [The logic of sociological research], Moscow, Nauka, 1987. 175 p., p. 39.
14. Nikitin E.P. Priroda obosnovaniya. Substratnyy analiz [The nature of justification. Substrate analysis]. Moscow, Nauka, 1981, 176 p., p. 101.
15. Shvyrev V.S. Teoreticheskoye i empiricheskoye v nauchnom poznanii [Theoretical and empirical scientific knowledge]. Moscow, Nauka, 1978. 382 с.
16. Sotsialnyye issledovaniya: postroyeniye i sravneniye pokazateley / E.P. Andreev [i dr.] [Social studies: construction and comparison of indicators / E.P. Andreev et al.]. Moscow, Nauka, 1978. 319 з., з. 55.
17. Pechenkin A.A. Voprosy filosofii, 1973, no. 2, pp. 167-174.
18. Kachabekov A.G. Istochniki zabluzhdeniy v sotsial-nom poznanii: dis. ... kand. filos. nauk [Sources of confusion in social cognition: PhD Dis.]. Makhachkala, 20026 186 р., р. 37.
19. Ansar P. SOTSIS, 1997, no. 7, pp. 131-139.
20. Il'in V V. Kriterii nauchnosti znaniya [Criteria of scientific knowledge]. Moscow, Vysshaya shkola, 1989. 128 p., p. 14.
Поступила в редакцию 10 июня 2021 г.
