CC BY
1081
РО! 10.34216/1998-0817-2019-25-2-136-144 УДК 821.161.1.09(470)"19"
Ван Лие
доктор филологических наук Пекинский университет иностранных языков, г. Пекин, Китай
cyzhv@inbox.ru
ПРИРОДА И ЧУВСТВО В ТУРГЕНЕВСКОЙ ПОВЕСТИ
Статья является частью китайского государственного научно-исследовательского проекта в области общественных наук «Исследование художественных ценностей творчества И.С. Тургенева» № 18BWW039, единственный исполнитель Ван Лие.
Природа и человек на страницах тургеневских повестей находятся в диалектическом единстве: они то оттеняют друг друга, то контрастируют. Природа здесь сливается с любящим человеком, откликается на его любовь, скорбит и радуется вместе с героями и героинями, принимает активное участие в психологических переживаниях персонажей. Пейзаж в прозе Тургенева является не только одним из ключевых элементов психологического анализа, но несёт ещё и философско-этическую нагрузку. Своеобразно взаимоотношение и взаимодействие между «тишиной» и «шумом» в тургеневских описаниях природы. На фоне тишины всё движущееся и звучащее становится зримее и звучнее. Чем глубже тишина, тем тоньше и ощутимее звук.
Ключевые слова: человек и природа, психологизм, И.С. Тургенев, природность человека, человечность природы, диалектика шума и тишины, первая любовь.
Художественный мир Тургенева поэтичен. Эта поэтичность проявляется не только в создании человеческого образа, но и в описании природы. Как в романах, так и в повестях Тургенев-художник умеет ощущать и изображать прекрасное и поэтичное в повседневной жизни, глубоко трогать читателя своей поэтической душой и вместе с тем воссоздавать реальную обстановку, в которой действуют его герои. В своих произведениях, особенно в повестях о любви, пользуясь, по словам И.А. Гончарова, «бархатной кистью», Тургенев точными, художественно выразительными словами рисует сочные, поэтически-живые картины, согретые личным чувством самого писателя и проникновенно повествующие о внутреннем мире героев и героинь. Природа и человек на страницах тургеневской повести, сливаясь друг с другом, находятся в диалектическом единстве: они то оттеняют друг друга, то контрастируют. Природа изображается то торжественно-яркой, то трогательно-простой, мягкой. Она сливается в тургеневской повести с любящим человеком, откликается на его любовь, скорбит и радуется вместе с героями и героинями и принимает активное участие в психологических переживаниях персонажей. Пейзаж не только служит одним из самых важных средств психологизма, но несёт ещё и философскую, этическую нагрузку.
Под пером Тургенева гремит гроза в русскую воробьиную ночь, шепчет ветер, журчит вода, дышит волна, поёт соловей в немецких городах, предстает перед взором серебристо-золотой Рейн, над которым висит луна, огневая полоса неба, блестящий воздух. У Тургенева можно ощутить свежий пахучий воздух, запах конопли и акаций. Тургеневская пейзажная зарисовка оживлена, персонифицирована, полна звуков, красок, запахов. Природа в его повестях сама живёт, дышит, движется, изменяется. Тургенев художественно соединяет живую
природу с богатыми и сложными чувствами и настроениями человека: «Уже совсем "вызвездило", когда он (Санин) вышел на крыльцо. И сколько ж их высыпало, этих звёзд - больших, малых, жёлтых, красных, синих, белых! Все они так и рдели, так и роились, наперерыв играя лучами. Луны не было на небе, но и без неё каждый предмет чётко виднелся в полусветлом, бестенном сумраке» [13, т. 11, с. 57-58].
Пользуясь словом, как художник красками, Тургенев пишет о чудесном, пёстром звёздном вечере: звёзды - их конфигурация, их цвет и лучи, их действие - «рдели», «роились» как живые существа, «наперерыв играя лучами». Даже каждый предмет облит их светом! Здесь темнота оттеняет свет, а звёзды в безлунный вечер кажутся чрезмерно яркими, динамичными, объёмными: их свет, цвет, тень увеличены и поданы в повести крупным планом. Тургенев, умеющий пользоваться контрастом и колоритом, придаёт простому, тихому, звёздному вечеру без луны торжественность и яркость. Звёзды в его описании напоминают праздничный фейерверк, они как будто вспыхивают в сознании счастливого героя цветными фонарями. С. Шаталов замечает: «Тургеневские ночи - отнюдь не однородно тёмные и мрачные: Это всегда изображение, богатое оттенками тёмного, контрастами света и тени, насыщенное в ряде случаев сочными красками или особым образом освещённое» [16, с. 269].
Тургенев, взыскательный мастер слова, воссоздаёт обстановку, в которой действует герой, ясным, красочным языком, передающим все поэтичные оттенки явления и чувства персонажа. Чувство и природа сливаются и переплетаются. Словно огромное зеркало, купол звёздного неба отражает психологическое состояние героя. При помощи цвета, света и тени, верный принципу «тайной психологии», писатель передаёт приподнятое настроение своего героя. Ему кажется, будто
136
Вестник КГУ ^ № 2. 2019
© Ван Лие, 2019
он обрёл надежду на любовь Аси, хотя эта надежда пока ещё теплится в «полусветлом сумраке». Живая тургеневская природа как вдохновенный певец исполняет торжественную прелюдию одухотворённой и возвышенной Первой любви.
Тургенев увлекается живописью с молодых лет. Он умеет сочетать и комбинировать краски. Пользуясь своеобразными «цветовыми» словами, он придает описаниям природы и живописную наглядность, и художественную объёмность и глубину. В своей цветовой палитре художник использует «свето-тенево-цветовой мир», который играет определённую роль в создании общей атмосферы рассказа и одновременно передаёт психологическое состояние героя. В повестях Тургенева развёртывается целый спектр красок, собирающихся в отдельные картины: «алые пятна» зари, «чёрный глянец реки», «сияющий свет и лазурь» неба, «алый тонкий свет лежал на зелёных лозах... и на белой стене небольшого домика, с косыми чёрными перекладинами и четырьмя светлыми окошками...» [13, т. 7, с. 76]. «Рейн лежал перед нами весь серебряный, между зелёными берегами; в одном месте он горел багряным золотом заката» [13, т. 7, с 76]. Кроме этих объективных эпитетов, точно передающих цвет, мы обнаруживаем оценочные эпитеты: «ясный», «смутный», «тёмненький», «лучезарный» и др., - в которых писатель выражает своё восприятие описываемого.
Любопытно, что Тургенев «раскрашивает» порой бесцветные предметы и даже действия: «воспоминание... меня озарило», «светлая и лукавая усмешка», молодость «светилась тихим светом», «светло... поглядывал». Некоторые из таких эпитетов теряют первоначальную цветовую образность и приобретают новое, психологическое содержание: «тёмные слухи», «у Эмилио голос отличный, настоящее серебро».
Вся повесть «Ася» напоминает ослепительную картину: «Всё радостно сияло вокруг нас, внизу, над нами - небо, земля и воды; самый воздух, казалось, был насыщен блеском» [13, т. 7, с. 100]. Эти картины, проникнутые авторским субъективным чувством, придают повести огненную живописность. Между тем она несёт в себе ещё и отсвет любовных озарений молодых героев и героинь. В живописном колорите повести всё сияет, обливается цветом: небо, поле, воздух, волна, речка, несколько капель воды, вино в стаканах, домик, даже сама «Ася, облитая солнечным лучом...» [13, т. 7, с. 100].
Тургеневские описания привлекают не только цветовой гаммой, но и запахом. Как сказал Л.Н. Толстой, в тургеневских пейзажах чувствуется аромат даже в двух-трех словах: «Помнится, я шёл домой, ни о чём не размышлял, но с странной тяжестью на сердце, как вдруг меня поразил сильный, знакомый, но в Германии редкий запах. Я остановился и увидел возле дороги небольшую
грядку конопли. Её степной запах мгновенно напомнил мне родину и возбудил в душе страстную тоску по ней. Мне захотелось дышать русским воздухом, ходить по русской земле» [13, т. 7, с. 85].
Этот запах вызвал у героя повести тоску по родине и тем самым раскрыл его психологическое состояние: недоумение и расстройство в любовных отношениях с Асей. Взволнованный неудачами, Н. невольно воскликнул: «Что я здесь делаю, зачем таскаюсь в чужой стороне, между чужими?» [13, т. 7, с. 85].
Как крестьянин-садовник выращивает ароматные цветы в пустыне, так и Тургенев придаёт скучному слову запах, благодаря которому неподвижное, неживое явление оживает и даже олицетворяется. Например, «душная, полупрозрачная мгла», «ночь тяжело и сыро пахнула», «душистым теплом повеяло от земли», «свежее дыханье волны» и т. п.
Пленительная сладость повестей Тургенева о первой любви проявляется ещё и в употреблении большого количества эпитетов о сладком запахе, который «веет» порой в ощущениях и чувствах человека: «сладкий холодок», «сладкая истома лени», «звуки... слаще», «сладкое замирание», «сладкая боль», «сладкий ужас». «Сладкий запах» обретает переносное значение и окрашивает по-своему психологическое состояние любящих героев: «Увидев знакомый виноград и белый домик на верху горы, я (Н.) почувствовал какую-то сладость - именно сладость на сердце; точно мне втихомолку мёду туда налили. Мне стало легко после гагинского рассказа» [13, т. 7, с. 97]. У Володи в сердце («Первая любовь») «таилось полусознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно сладкого, женского...» [13, т. 9, с. 9]. При этом пробуждении чувства Володя не может совладать с собой: «То, что я ощущал, было так ново и сладко...» [13, т. 9, с. 28]. «Серебристый звук её голоса пробежал по мне каким-то сладким холодком» [13, т. 9, с. 15]. Володя восторгается красотой Зинаиды и милостью к себе, он «как ребенок, который лакомился» [13, т. 9, с. 17].
(). А вот как этот юноша отзывается о последнем поцелуе: «Бог знает, кого искал этот долгий, прощальный поцелуй, но я жадно вкусил его сладость. Я знал, что он уже никогда не повторится» [13, т. 9, с. 67]
(). Тургенев заставляет и читателя ощутить «сладкую боль» и «сладкий ужас» в любви, сладкое мучение и скорбь, сладостную трагедию.
В тургеневских описаниях природы любопытно взаимоотношение и взаимодействие между «тишиной» и «шумом». «Тишина» и «шум» здесь чередуются, контрастируют или оттеняют друг друга. По словам китайского учёного Тан Бинху, «тишина» у Тургенева бывает изящная, мягкая и нежная, глубокая, даже тайная, а «шум» приоб-
ретает силу, которая порывиста, неудержима и горяча. «Тишина» придаёт «шуму» таинственность и звучность, а «шум» придаёт «тишине» жизнь и силу. Без «тишины» нет и «шума», без «шума» нет и «тишины» [10] . Они сосуществуют в общем противоречивом единстве, переходят друг в друга, сочетаются друг с другом; либо тихо, либо шумно, но в «тишине» есть «шум», в «шуме» есть «тишина»; или на фоне «шума» описывается «тишина», или на фоне «тишины» описывается «шум». Происходят взаимные переходы «тишины» в «шум» и «шума» в «тишину».
Вспомним, как в пёстрый, но тихий звёздный вечер в спокойную жизнь Санина «внезапно, среди глубокой тишины при совершенно безоблачном небе, налетел такой порыв ветра, что сама земля, казалось, затрепетала под ногами, тонкий звёздный свет задрожал и заструился, сам воздух завертелся клубом. Вихорь, не холодный, а тёплый, почти знойный ударил по деревьям, по крыше дома, по его стенам, по улице; он мгновенно сорвал шляпу с головы Санина, взвил и разметал чёрные кудри Джеммы. Голова Санина приходилась в уровень с подоконником; он невольно прильнул к нему, -и Джемма ухватилась обеими руками за его плечи, припала грудью к его голове. Шум, звон и грохот длились около минуты... Как стая громадных птиц, промчался прочь взыгравший вихорь... Настала вновь глубокая тишина» [13, т. 11, с. 56].
Сначала стоит чуткая тишина, потом шум вихря, потом «вновь глубокая тишина». В этой чудесной картине «тишина» и «шум» чередуются. Герои восторгаются неожиданным свиданием: находясь в трепетной тишине, они ожидают проблеска первой любви. Автор как будто почувствовал, что никакими словами невозможно полностью выразить происходящее и возложил эту миссию на символический пейзаж: этот всемогущий трепет внезапно обрушился с неба. «Тёплый, почти знойный» вихрь так шумел, что всколыхнул и небо, и землю; так был неудержим, что герой перед ним кажется бессильным, беззащитным. Этот вихрь налетел порывисто, шумно и исчез мгновенно, без всяких следов. Всё вернулось на прежнее место. Здесь шумный вихрь символизирует нахлынувшую первую любовь, которая в повестях Тургенева начинается во всем её величии, а кончается печально, трагично.
Тургенев передаёт диалектическое взаимодействие между тишиной и шумом в своих пейзажах. На фоне тишины всё движущееся и звучащее становится зримее и звучнее. В «Первой любви» автор так передаёт это взаимодействие: «Воздух заструился на мгновенье; по небу сверкнула огненная полоска: звезда покатилась... И вдруг всё стало глубоко безмолвно кругом, как это часто бывает в середине ночи... Даже кузнечики перестали трещать в деревьях - только окошко где-то звякнуло» [13, т. 9, с. 57]. Стоит глубокая тишина. В та-
кой тишине всё стало безмолвным, кроме одного внятного звяканья окошка, а это звяканье слышно как раз на фоне полной тишины. Такая тишина напоминает китайское выражение: «Так тихо, что можно слышать, как игла упала на пол».
Приёмы описания «тишины» у Тургенева разнообразны. Он её пишет то прямо, то косвенно, так что порой кажется, будто он описывает «шум». В «Вешних водах» читаем: «Множество пчёл, ос и шмелей дружно и жадно гудело в их густых ветках, осыпанных золотыми цветками» [13, т. 11, с. 29]. Под пером Тургенева воспроизводятся разнообразные звуки, даже стрёкот насекомых и щебет птичек. В этой картине художник так тонко описывает «шум», что можно не только слышать разные звуки пчелиного роя, но и разбираться в оттенках их гуденья. Чем глубже тишина, тем тоньше, ощутимее звук. Здесь Тургенев описывает шум, чтобы передать глубину наступившей тишины. Такое тонкое гуденье и шевеленье ощутимо только в полной тишине. Подобные описания тишины часто встречаются и в других повестях. Особенно в «Первой любви», где можно найти едва ли не тождественную картину [13, т. 9, с. 60]. «Писатель ищет прекрасное, гармоничное в каждой частице природы, пытается разгадывать её вещий язык» [9, с. 7].
Вот такое умение «слушать» и «видеть» помогает писателю в повестях, посвящённых первой любви, показывать единство красоты и жизни, гармонию шума и тишины в природе, окружающей любящих героев. Описание тишины в лунную ночь в «Асе» представляет собой верх совершенства в пейзаже Тургенева, где конденсируются все присущие ему богатые эстетические элементы: «Я любил бродить тогда по городу; луна, казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно, весь облитый её светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом. Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по чёрному глянцу речки, тоненькие свечки скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград, что-то пробегало в тени около старинного колодца на треугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле всё глубже и глубже дышала, и слово "Гретхен" - не то восклицание, не то вопрос - так и просилось на уста» [13, т. 7, с. 72-73].
В этой лунной картине объектом описания является тишина, которая живописуется и поэтизируется во всех её проявлениях. Это полная тишина, проникнутая какой-то женственной изящностью, нежностью и мягкостью. Это безмятежная тишина.
Такое тихое небо, что ни одно облако не беспокоит, не закрывает его; такая тихая ночь, что не слышно малейшего шороха - «петух на высокой готической колокольне» стал статуэткой. Однако это звучная тишина. Так тихо, что можно уловить, как собака, сочувствующая человеку, не осмеливается беспокоить тишину, а ворчит вполголоса. Такая тишина вокруг, что можно слышать сонливый свисток ночного сторожа. Шум за картиной оттеняет тишину в картине. Тихому лунному вечеру «подыгрывает» шум. Этот лёгкий шум, разрушивший тишину, ещё более её оттеняет и усиливает. Такое разрушение и созидание порождает бесконечную гармонию между тишиной и шумом. Это напоминает образ китайского поэта-классика Ван Цзы: «При стрекотании цикад в лесу стало тише. При щебетании птиц в горах - глуше» [6, с. 132].
Известно, что звучащее движется, а движущееся звучит. Читая повести Тургенева, мы замечаем, что тишину оттеняет не только шум, но и динамика, и действие живых существ. Тургеневская тишина всегда движется. Движение это бывает то порывистым, то сдержанным и тихим. В звёздный вечер в повести «Вешние воды» всё движется порывисто при налете вихря, а в лунную ночь в повести «Ася» движение течёт сдержанно, как тихий вздох девушки. Когда «что-то пробегало в тени», мы едва ли не слышим загадочный шелест чего-то.
Тургенев описывает тишину отчётливо и проникновенно. В «Первой любви» можно любоваться такой сумеречной тишиной: «над моей головой в потемневшей листве хлопотливо ворошилась маленькая птичка; серая кошка, вытянув спину, осторожно кралась в сад, и первые жуки тяжело гудели в воздухе, ещё прозрачном, хотя уже не светлом» [13, т. 9, с. 50].
Тургенев использует приём превращения тишины в шум-движение. При помощи «ворошения птички», осторожного выхода кошки в сад, гуденья жуков можно слышать разные тончайшие звуки. Тургенев весьма лаконично изобразил тишину в сумеречное время. Вся прелесть у пейзажиста-Тургенева в том, что он не только оттеняет глубокую тишину с помощью движения, но и путём беззвучного действия, неощутимым шевеленьем усиливает ощущение тишины.
Художник слова, Тургенев виртуозно использует глаголы и эпитеты: луна у него «пристально глядела», город «чувствовал этот взгляд и стоял чутко и мирно», «виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики», «добродушная собака ворчала вполголоса», воздух «ластился», «грудь всё глубже и глубже дышала», слово "Гретхен"... просилось на уста», - всё тут очеловечено.
Тишина в повестях пронизана светом, цветом, тенью и полна не только звуков, но и запахов. Везде на страницах повестей можно встретить подобную тишину: «Ночь была темна, деревья чуть
шептали; с неба падал тихий холодок, от города тянуло запахом укропа» [13, т. 9, с. 57]. Тишина здесь слышна, видна, ощутима, показана в динамике, в лирико-эмоциональном ключе. И она не обособлена, не разобщена, а дана в соединении и в столкновении с другими эстетическими элементами, которые в конечном итоге все стремятся к равновесию, к гармонии.
Читая повести, мы ощущаем, как Тургенев неоднократно заменяет беззвучными словами слышимые звуки или наоборот: «беседа... как воздух», «говорило её лицо», «душа звучит» и т. п. Писателю нравятся эпитеты «немой», «безмолвный»: «немое песчаное поле», «немые молнии», «немые и тайные порывы».
Повести Тургенева о первой любви часто воспринимаются как стихи. После прочтения «Аси» Некрасов от волнения восклицает: «Обнимаю тебя за повесть и за то, что она прелесть как хороша. От неё веет душевной молодостью, вся она - чистое золото поэзии. Без натяжки пришлась эта прекрасная обстановка к поэтическому сюжету, и вышло что-то небывалое у нас по красоте и чистоте» [8, с. 374]. «Повесть эта («Ася»), - пишет И. Вишневская, - одновременно и стихотворение в прозе - так отточена и поэтична здесь каждая фраза...» [4, с. 8]. Китайский критик Си Дичень, обладая тонкой художественной прозорливостью, увидел в повести «Ася» картинную и поэтичную прелесть [12, с. 114].
Как и в «Асе», в «Вешних водах» события протекают на фоне природы Германии. Но в пейзажах здесь можно обнаружить существенные различия. В «Асе» пейзажи напоминают мягкую, полупрозрачную лунную ночь, а в «Вешних водах» - полуденный сад, освещённый солнечными лучами и тенью. Если «Ася» напоминает медленную и неторопливую серенаду, то «Вешние воды» - торжественную и бравурную симфонию. Если «Ася» безмятежна, спокойна, скромна, как натюрморт, то «Вешние воды» величественны, как большое живописное полотно. Если в повести «Ася», по словам Фета, рисуется «светлый, ясный, прелестный пруд, окружённый старыми и плакучими ивами» [14, с. 206], то в «Вешних водах» - бушующее море. События «Аси» происходят в провинциальном городке Зинциге, в котором почти сельский быт, простые обычаи. Он кажется скромным уголком. А Висбаден - большой город, крупный курорт. Так как между двумя произведениями лежит более чем двадцатилетний промежуток времени, то Германия в «Вешних водах» иная, чем в «Асе». Висбаден здесь овеян современным, капиталистическим духом. Образ природы в «Вешних водах» более причудлив, таинственен, чем в «Асе». Это в некоторой степени свидетельствует об изменении приемов описания природы и мировоззрения самого писателя.
По сравнению с предыдущими двумя повестями в «Первой любви» преобладает не пейзаж, а психологизм. В ней описана не германская природа, а русская, простая и трогательная в своей простоте. «Воробьиная ночь», березы, акации, крапива, малиновые кусты, - всё это овеяно русским духом. Поэтичность и картинность повести выражаются в правдивом и живом психологическом повествовании. По словам китайского исследователя Бай, повесть эта - «белые стихи» [1, с. 106].
Русский синолог Л. Эйдлин так цитирует слова китайского поэта Су Ши о стихах Ван Вэя: «Возьмешь его стихи, в стихах - картина, взглянешь на его картины, в картинах - стихи» [18, с. 9]. Так же можно определить и поэтику пейзажа у Тургенева в трёх его повестях о любви. Именно благодаря богатому художественному восприятию мы слышим тихое пение живой природы, которое гармонично, изысканно, ритмично, мы любуемся её многообразием, наслаждаемся её очаровательным ароматом...
В тургеневской повести пейзаж занимает большое место и становится весьма существенным поэтическим фактором в раскрытии внутреннего мира героев. Наследуя у Пушкина умение точно и верно изображать природу, извлекать поэзию из обыденной жизни, Тургенев идёт дальше своего предшественника. По сравнению с пушкинским изображением природы, тургеневский пейзаж более глубок и психологичен за счёт тесной и утончённой связи чувства любви с жизнью природы. В «Первой любви» сердце у Володи просыпается, весь он горит в смутном ожидании и мечте. Во мраке «воробьиной ночи» образ Зинаиды всплывает в его душе и вызывает у него безграничную нежность. Он охвачен сильным чувством. И в этот момент далёкая гроза соотносится с психологическим состоянием юноши: гром пробуждает сердце Володи, молния становится отблеском, или внешним отголоском, его внутреннего чувства.
Тургеневская пейзажная зарисовка обладает богатым эстетическим содержанием. Человек и природа в его повестях не всегда соответствуют друг другу. Тургенев часто использует противопоставление. Как говорит китайский писатель Мао Дунь, «прием противопоставления может производить более сильный эффект... Например, грустный человек попал в весёлую обстановку. Внешне ему приходится принять весёлый вид, а в сердце грусть его удваивается - такой случай часто встречается не только в художественном произведении, но и в бытовой жизни» [7, с. 140].
Этот приём мы обнаруживаем, например, в повести «Первая любовь». Почувствовав сильную печаль в душе Зинаиды, Володя тяжело переживает. Однако природа контрастирует с душевным состоянием героя: «Кругом было и светло и зелено; ветер шелестел в листьях деревьев, изредка качая длинную ветку малины над головой Зинаиды. Где-то
ворковали голуби - и пчёлы жужжали, низко пере-лётывая по редкой траве». Дальше автор вмешивается в этот психологический рисунок и комментирует его устами юноши: «Сверху ласково синело небо - а мне было так грустно...» [13,т. 9, с. 37].
Всё в природе оживляется, и только у человека тоскливо на душе. Две разные картины развёртываются перед читателями одновременно. И это позволяет заострить глубину переживаний Володи.
Пейзаж часто несёт двойную нагрузку, то есть гармония и контраст между человеком и природой сочетаются друг с другом, и при таком сочетании гармония становится более полной, а контраст -более острым. Вот герой повести «Ася» возлагает надежду на завтрашнее свидание. Он охвачен счастьем. И в этот момент природа как будто бы перекликается с его приподнятым настроением. Даже соловей поёт ему о любви, о счастье. На первый взгляд кажется, что природа тут полностью гармонирует с чувством героя. Однако на самом деле она контрастирует с тем, что его ожидает. Особенно прискорбно, что Н. ещё не знает этого. Он с восторгом, с нетерпением предстоящую трагедию переживает как ожидаемое счастье.
Пока Ася сомневалась в своей любви, Н. даровал ей крылья; когда же крылья у неё выросли, и она предложила Н. взлететь с ней вместе, Н. неразумно сложил свои крылья, и счастье улетело от него навсегда. Спохватившись, Н. снова раскрыл свои крылья: «меня поднимали какие-то широкие, сильные крылья» [13, т. 7, с. 117].
Но хотя эти крылья были шире и сильнее, чем прежде, любимая девушка улетела от него невозвратно. Тургенев, создавая художественный конфликт, заостряет внимание на противоречии между прекрасной природой и весьма трагическим положением героя.
Описание природы для Тургенева - не цель, а только средство. Цель же состоит в выражении чувств автора и героя. Природа - это «мост», через который можно перевезти чувства, переживаемые героями. Природа и чувство сливаются друг с другом. Лунная ночь в «Асе», гром и молния в воробьиную ночь в «Первой любви», звёзды по всему небу и внезапное изменение погоды в «Вешних водах» - всё тесно связывается с чувством, и пейзаж в таком слиянии является предметным отражением внутренних переживаний героев.
Но пейзажные картины у Тургенева часто таят в себе ещё и глубинный смысл, придающий повествованию символический подтекст. Природа перекликается не только с чувством героев, но и с эстетической позицией самого писателя. В завязке, когда любовь наполняется ожиданиями неземного счастья, природа торжественна, привлекательна, в кульминации любви природа достигает верха совершенства, а в развязке, когда любовь печально угасает, и природа блекнет. Обращая внимание
на взаимоотношение между природой и героями, Тургенев акцентирует органическое соответствие с природой ещё и субъективного чувства писателя.
Считая пейзаж чем-то святым, художник показывает в пейзажном обрамлении только симпатичных ему героев; их душевная красота соответствует гармонии природного мира. Напротив, антипатичным или чуждым любви героям писатель отказывает в общении с природой. Среда, окружающая «рыцарей» («Первая любовь»), душна и мертва, а перед Володей стрижи на заре летают, небо синеет, соловей поёт. Когда г. Н. созерцал природу, наполненную потрясающей красотой, «старик-перевозчик сидел и дремал, наклоняясь над веслами» [13, т. 7, с. 102].
Живописными видами Полозов не интересовался и даже объявил, что «природа - смерть его!» [13, т. 11, с. 106]. Хотя Полозова уже находится на природе, обстановка вокруг нее наполняется запахом промозглой, прошлогодней листвы, канавами, рвами. Клюбер обособляется от природы, пренебрегает ею, предпочитает сидеть в «закрытой со всех сторон беседке» [13, т. 11, с. 40], а Джем-ма всей душой погружается в солнечную природу. Кто бросил любовь, кто изменил любви, над тем природа иронизирует, она его порицает. Когда Н. упустил настоящую любовь, за ним устремляется печальный взгляд мадонны, которая «всё так же печально выглядывала из тёмной зелени старого ясеня» [13, т. 7, с. 120]. Когда Санин изменил искренней любви Джеммы, даже собака не смогла вытерпеть такой подлый поступок: «...и сам лай честного пса звучит невыносимым оскорблением... Безобразно!» [13, т. 11, с. 150].
По мысли Тургенева, природа есть человек, а человек есть природа. Причём природа, роднясь с человеком, делает чувства, мысли и идеи его предметными, образными, эстетическими. Она вводит влюблённых в прекрасный, широкий и полнозвучный внешний мир, полнее и поэтичнее выявляет сложные, невыразимые их переживания. Природа активно вмешивается в чувства героев и принимает участие в любовно-психологической коллизии. Один засохший цветок, один маленький гранатовый крестик заставляют Санина горестно вздохнуть и вспомнить печальную и трогательную историю его любви. Даже маленький предмет становится источником и первопричиной любовной интриги. Знакомый запах конопли с немецкой земли пробуждает у г. Н. тоску по родине, чувство патриотизма.
Природа порой становится у Тургенева вторым «я» человека, органической частью его существа. В «Вешних водах» «какое-то милое существо смотрит на него (Санина) из-за двери дружелюбно-насмешливыми глазами, а летнее солнце, пробиваясь сквозь мощную листву перед окнами каштанов, наполняет всю комнату зеленоватым золотом по-
луденных лучей, полуденных дней, и сердце нежится сладкой истомой лени, беспечности и молодости - молодости первоначальной!» [13, т. 11, с. 81]. Писатель сначала описывает глаза Джеммы, но вслед за этим делает весьма многозначительный экскурс - изображает летнее всемогущее солнце, которое опредёленно служит заменой глаз Джем-мы. Глаза и летнее солнце стали двумя явлениями одного существа. Санин весь озарен глазами любимой, как летним солнцем.
Тургенев обращает внимание, что слова любовь, природа женского рода. Он считает, что человек есть дитя природы, а природа есть мать и женщина. Князь П. А. Васильчиков так записал в своем дневнике о Тургеневе: «Однажды ему показалось, что всё окружающее - деревья, растения - всё силилось говорить ему что-то и давало понять, что оно связано. Перед ним стояла небольшая красивая береза. "Мне показалось, не знаю почему, - рассказывал он, - что она была женского рода; я сказал внутренне: я знаю, что ты женщина, говори: и в ту же минуту один сук березы медленно, как будто с грустью, опустился. Волосы у меня стали дыбом от испуга, и я бежал опрометью"» [3, с. 245-246].
В повестях природа, любовь и женщина-красавица всегда вместе воспеваются мужчинами-героями. В седьмой главе «Первой любви» «воробьиная ночь» отступила, гром исчез, молния погасла, «только образ Зинаиды продолжал носиться, торжествуя, над моею душой. Только он сам, этот образ, казался успокоенным: как полетевший лебедь - от болотных трав, отделился он от окружавших его других неблаговидных фигур, и я, засыпая, в последний раз припал к нему с прощальным и доверчивым обожанием...» [13, т. 9, с. 29].
Уподобление человека природе глубоко оттеняет благородный облик Зинаиды. Перед красавицей, перед прекрасной природой, перед первой любовью Володя падает ниц в неизбывном восхищении: «О, кроткие чувства, мягкие звуки, доброта и утихание тронутой души, тающая радость первых умилений любви, - где вы, где вы?» [13, т. 9, с. 28-29]. В этом лирическом отступлении природа олицетворена, по-женски персонифицирована.
Поэтическая манера писателя определяется его художественной позицией. В тургеневском пейзаже не хватает лермонтовской страсти, а чувствуется тонкая женственная нежность; нет пушкинской пылкости и откровенности, а ощущается грусть и женственная сдержанность. Всё существо природы насыщается какой-то особенной нежностью. Неслучайно Добролюбов пишет: «Не бурная, порывистая сила, а напротив - мягкость и какая-то поэтическая умеренность служат характеристическими чертами его таланта» [5, с. 149]. Можно сказать, что в тургеневской пейзажной живописи большое место занимает изящество и отсутствие бравурности.
В разговоре человека с природой природа не всегда выступает в роли пассивного собеседника-объекта. Она с глубоким чувством откликается на обращение человека, даже активно продолжает или начинает тему разговора: «О, молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной, даже грусть тебя тешит, даже печаль тебе к лицу, ты самоуверенна и дерзка, ты говоришь: я одна живу - смотрите! А у самой дни бегут и исчезают без следа и без счёта, и всё в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег... И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности всё сделать - а в возможности думать, что ты всё сделаешь...» [13, т. 9, с. 75].
В этом диалоге человек и природа составляют как бы одно целое. Отклик природы, как эхо от глубокой долины, вызывает долгое философское раздумье.
В отличие от Достоевского, который стремится раскрывать течение самого психологического противоречия и его остроту с некой истеричностью, который предпочитает обнаруживать во всех подробностях переживание отчаяния и крайнего горя, Тургенев с изысканным, порой сентиментальным чувством поэтизирует внутренние противоречия персонажей. «Сознательно избегая воспроизведения развернутого психического процесса, - отмечает О. Соболевская, - Тургенев раскрывает движение чувств в последовательной смене пластических картин, воспроизводя особую сферу психологической жизни человека - зарождение чувств, зыбких, эмоциональных состояний, тонких душевных движений, не поддающихся логической интерпретации. При изображении этих душевных состояний Тургенев прибегает к помощи пейзажа, вовлекая его в психологическое действие, по замечанию А.И. Батюто, "переводит чувство на язык пейзажа"» [11, с. 72].
Когда у героя в душе появляется какое-то тонкое волнение или он находится в неожиданном наплыве сильного переживания, автор часто даёт побочный экскурс, переливает внутреннее чувство во внешний природный мир. Между тем он придаёт такому экскурсу богатое психологическое содержание. Например, подметив тайну между Гагиным и Асей, Н. почувствовал какую-то ревность и грусть. Автор при этом не описал душевное переживание Н., а заключил героя в объятия природы: «Настроение моих мыслей приходилось как раз под стать спокойной природе того края» [13, т. 7, с. 90].
Получив письмо от Джеммы, Санин убедился, что любовь по-настоящему приходит к нему. И он потрясен этим огромным счастьем. Однако Тургенев не изображает чувство Санина во всех подробностях. Чтобы не томиться жаждой счастья, чтобы упорядочить тело и душу и встретить торжествующее завтра, Санин вышел из дома. И природа тепло
принимает его, радуется за него, поднимает его настроение: «Погода была прекрасная; солнце сияло и горело, но не пекло... бойко и быстро скользили тени высоких, круглых облаков» [13, т. 11, с. 80]. Природа активно перекликается с его настроением, она становится участницей душевных переживаний Санина: «Тарталья, насколько мог и умел, участвовал во всех этих занятиях: камней, правда, не бросал, но сам кубарем катился за ними, подвывал, когда молодые люди пели, и даже пиво пил, хотя с видимым отвращением...» [13, т. 11, с. 80].
Пейзажный экскурс, как завершающий штрих в ключевой момент, играет поэтическую роль в торжестве тургеневского психологизма. Он проявляется в регуляции, перебое, переходе не только к психологии персонажей, но и к психологической атмосфере всего произведения. В повести «Вешние воды», когда наглые офицеры вызвали Санина на дуэль, герой безбоязненно ответил на вызов. Место и время дуэли, даже секунданты уже были назначены. А ведь Санин влюблён, и любовь нагрянула на него как вихрь. И вот сейчас он должен пойти навстречу возможной смерти. «Скорбные предчувствия начали его мучить» [13, т. 11, с. 57].
Даже у читателя перехватило дыхание. Нетрудно представить, в каком настроении находится Санин. Однако по дороге Санина на дуэль «. утро было прелестное. Улицы Франкфурта, едва начинавшие оживляться, казались такими чистыми и уютными; окна домов блестели переливчато, как фольга; а лишь только карета выехала на заставу -сверху, с голубого, ещё не яркого неба, так и посыпались голосистые раскаты жаворонков» [13, т. 11, с. 59].
Природа сказочно прелестна, а положение Санина чрезвычайно скверно; утренняя природа вся оживлена, а наш герой, который стоит на пороге любви и счастья, идёт на риск, может быть, на смерть. Но своенравие природы, её красота резко контрастирует с переживаниями Санина. Природа «знает», что Санин останется жив! Обнаруживается здесь и другой эстетический эффект. При помощи оптимистического пейзажа автор выводит читателя из тяжёлого настроения, устраняет психологическое перенапряжение.
Когда в романе М. Шолохова «Тихий Дон» умирает Аксинья, Григорий «увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий диск солнца» [17, с. 401]. Говорят, что однажды писателя спросили, как возник у него такой образ. Шолохов ответил, что когда он писал этот эпизод, перед его глазами всё стало черно, как будто на небе висит одно чёрное солнце.
Действительно, когда человек находится в крайней скорби или крайнем восторге, когда его внутренний мир потрясён, внешняя вселенная перед его глазами раскрывается совсем по-другому, и природа наполняется таким же чувством.
Рассказанная Гагиным история Аси разрешила у Н. все тревожившие его сомнения. Сладостное предчувствие пробуждает его: веселье во время танцев волнует, мечта о любви тревожит. Он находится в нетерпеливом ожидании приближающегося огромного счастья. При ночном катании на лодке вниз по течению Рейна, «глядя кругом, слушая, вспоминая, я (Н.) вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце... поднял глаза к небу - но и в небе не было покоя: испещрённое звёздами, оно всё шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к реке... но и там, и в этой тёмной, холодной глубине, тоже колыхались, дрожали звёзды; тревожное оживление мне чудилось повсюду - и тревога росла во мне самом» [13, т. 7, с. 101-102].
Герой ещё находится под впечатлением предшествующих событий. Сердце его трепещет, кровь кипит. Он весь так переполнен, что спешит найти предмет, которому можно было бы излить вспыхнувшее чувство, найти отзыв или отклик своей любовной страсти. И он переносит всё это на природу. Ему кажется, что небо волнуется, беспокоится, что оно так же потрясено, как и он. В природу как будто вмонтировали датчик чувства героя. Вся она то поднимается, то опускается в соответствии с состоянием героя. От «я» - до природного существа, от природного существа - до «я»: в этот миг природа и «я» слились в такое единство, что невозможно разобрать, где небо, где земля. Чувство превратилось в природу, природа превратилась в чувство. Между небом и землей внезапно произошёл круговорот, обмен чувствами. По словам Тургенева, «только любовь вызывает такой расцвет всего существа, какого не может дать ничто другое» [2, с. 166].
Если признать, что в первой половине этой картины субъективное чувство ассимилирует объективный мир, то во второй - «я» и природное существо противоположны друг другу. Авторское «я» продолжает: «Шёпот ветра в моих ушах, тихое журчанье воды за кормою меня раздражали, и свежее дыханье волны не охлаждало меня; соловей запел на берегу и заразил меня сладким ядом своих звуков» [13, т. 7, с. 102]. Ясно видно, что в движении чувств теперь всё преображается: тишина становится шумом, даже пение соловья стало сладким ядом. Природа под воздействием чувства более ярко и остро оттеняет настроение героя. Томясь романтическим чувством, герой стремится к спокойствию, а природа разрушает «согласие» между человеческим «я» и природным существом. Однако в ходе повествования человек и природа достигают диалектического единства, любовь побеждает природу: «Слезы закипели у меня на глазах, но то не были слезы беспредметного восторга. Что я чувствовал, было не то смутное, ещё недавно испытанное ощущение всеобъемлющих желаний, когда душа ширится, звучит, когда ей кажется, что она
всё понимает и всё любит... Нет! во мне зажигалась жажда счастия...» [13, т. 7, с. 102].
Китайский классик-литератор Цзян говорит: «Чувство и природа, на первый взгляд, - это две различных стихии. На самом деле обе они находятся в неразделимом целом. У поэта-виртуоза чувство и природа сливаются, у него природа -виртуоз и умелец. В его пейзажах каждое существо насыщено чувством, каждое чувство пронизано природным духом. Под его пером то природа в чувстве, то чувство в природе» [14, с. 42]. Тургенев относится к числу именно таких поэтов. Только любовь сделала реализм Тургенева «поэтическим». Только любовь превратила реалиста Тургенева в романтика-поэта. Чувство и природа похожи на две цветные нитки, которыми художник вышил ослепительные узоры на парче, вышил очаровательный поэтический мир.
Библиографический список
1. Бай. О «Первой любви» Тургенева // Ибань: журнал. - Пекин, 1928. - Т. 4.
2. Боровицкая В.Н. Эпилог. - М., 1992. - 281 с.
3. Васильчиков П.А. Из дневника // Литературное наследство. - М., 1967. - 791 с.
4. Вишневская И. О тургеневской «Асе» // И.С. Тургенев. Ася. - М., 1979. - 48 с.
5. Добролюбов Н.А. Когда же придет настоящий день? // Тургенев в русской критике. - М., 1953. -574 с.
6. Ло Яньнин. Эстетическая психология поэтов эпохи Тан. - Тяньцзинь, 2006.
7. Мао Дунь. О художественном мастерстве // Цзэн Сяои. К мировой литературе. - Хунань, 1985.
8. Некрасов Н.А. Полн. собр. соч. и писем. -Т. 10. - М., 1952. - 512 с.
9. Пустовойт П.Г. Тургенев - художник слова. - М., 1987. - 376 с.
10. Сборник научных статей конференции, по-свящённой 100-летию со дня смерти И.С. Тургенева. - Шанхай, 1989.
11. Соболевская О.И. Работа И.С. Тургенева над повестью «Ася» // Сб. трудов молодых ученых. -Томск,1973. - Вып. 2. - 230 с.
12. Сунь Найсюй. Тургенев и Китай. - Шанхай, 1988.
13. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 28 т. Соч.: в 15 т. - М.; Л.: Наука, 1960-1968.
14. Фет А.А. Сочинения: в 2 т. Т. 2. - М., 1982. -461 с.
15. Цао Шуньцинь. Сопоставление поэтики китайской и западной. - Пекин, 1988. - 68 с.
16. Шаталов С.Е. Проблемы поэтики И.С. Тургенева. - М., 1969. - 330 с.
17. Шолохов М.А. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. - М., 1980. - 432 с.
18. Эйдлин Л. Танская поэзия // Поэзия эпохи Тан. - М., 1987. - 479 с.
References
1. Baj. O «Pervoj lyubvi» Turgeneva // Iban': zhurnal. - Pekin, 1928. - T. 4.
2. Borovickaya V.N. Epilog. - M., 1992. - 281 s.
3. Vasil'chikov P. A. Iz dnevnika // Literaturnoe nasledstvo. - M., 1967. - 791 s.
4. Vishnevskaya I. O turgenevskoj «Ase» // I.S. Turgenev. Asya. - M., 1979. - 48 s.
5. Dobrolyubov N.A. Kogda zhe pridet nastoyashchij den'? // Turgenev v russkoj kritike. - M., 1953. - 574 s.
6. Lo YAn'nin. Esteticheskaya psihologiya poetov epohi Tan. - Tyan'czin', 2006.
7. Mao Dun'. O hudozhestvennom masterstve // Czen Syaoi. K mirovoj literature. - Hunan', 1985.
8. Nekrasov N.A. Poln. sobr. soch. i pisem. -T. 10. - M., 1952. - 512 s.
9. Pustovojt P.G. Turgenev - hudozhnik slova. -M., 1987. - 376 s.
10. Sbornik nauchnyh statej konferencii, posvyashchyonnoj 100-letiyu so dnya smerti I.S. Turgeneva. - SHanhaj, 1989.
11. Sobolevskaya O.I. Rabota I.S. Turgeneva nad povest'yu «Asya» // Sb. trudov molodyh uchenyh. -Tomsk,1973. - Vyp. 2. - 230 s.
12. Sun' Najsyuj. Turgenev i Kitaj. - SHanhaj, 1988.
13. Turgenev I.S. Poln. sobr. soch. i pisem: v 28 t. Soch.: v 15 t. - M.; L.: Nauka, 1960-1968.
14. Fet A.A. Sochineniya: v 2 t. T. 2. - M., 1982. -461 s.
15. Cao SHun'cin'. Sopostavlenie poetiki kitajskoj i zapadnoj. - Pekin, 1988. - 68 s.
16. SHatalov S£. Problemy poetiki I.S. Turgeneva. - M., 1969. - 330 s.
17. SHolohov M.A. Sobr. soch.: v 8 t. T. 4. - M., 1980. - 432 s.
18. Ejdlin L. Tanskaya poeziya // Poeziya epohi Tan. - M., 1987. - 479 s.
