CC BY
27
УДК 94:316.4.051.2
ПРИНЦИП ЦИКЛИЗМА В ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ XIX ВЕКА*
А. В. Логинов
Статья раскрывает содержание концепций циклической динамики, представленных в трудах политических мыслителей XIX в.; исследованы отличительные особенности указанных концепций и их эмпирический потенциал. Основное внимание в работе автор акцентирует на содержательных аспектах теорий циклов применительно к рассматриваемому периоду.
В современной науке можно выделить два полюса теоретизирования по проблемам закономерностей функционирования и развития социально-политической системы. Один из них связан с представлением о линейном характере общественного развития (история предстает как некоторое магистральное направление общественного прогресса), другой — с представлением о нелинейности, цикличности, волновом характере развития общества [5 — 8]. А. А. Игнатенко справедливо выделяет две базовые разновидности циклизма: эмпирический и спекулятивный. Если первый был основан на «очевидной и верифицируемой без особого труда» политической и иной действительности (например, циклы возникновения, укрепления, разложения и гибели династий, которые демонстрировали династийные хроники), то второй был связан «не столько с историографией, сколько с интерпретациями истории, т. е. с областью спекулятивной — философией истории, теоретической социологией, эсхатологией, этикой и т. п.» [3].
Одной из наиболее детально разработанных и достаточно последовательных циклических концепций является теория русского социолога, публициста и специалиста в области естествознания Н. Я. Данилевского (1822—1885). Основные положения разработанной им теории культурно-исторических типов легли в основу цивилизационного подхода. В работе «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому» (1869) автор впервые дал определение цивилизации как главной формы человеческой организации пространства и времени,
выраженной качественными началами, лежащими в особенностях духовной природы народов, составляющих самобытные культурно-исторические типы. Каждая цивилизация представляет собой замкнутую духовную общность, существующую в собственной шкале координат. Попытка одной цивилизации навязать другой собственную систему духовных ценностей ведет к катастрофе и разрушению последней [2, с. 125].
Н. Я. Данилевский исходит из наличия так называемых культурно-исторических типов — особых, достаточно устойчивых общностей или объединений народов с общей культурой и общей исторической судьбой. Согласно его учению общечеловеческой цивилизации нет и быть не может, существуют лишь ее различные типы. Н. Я. Данилевский выделил десять основных культурноисторических типов: 1) египетский; 2) китайский; 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, или древнесемитический; 4) индийский; 5) иранский; 6) еврейский; 7) греческий; 8) римский; 9) ново-семитический, или аравийский; 10) германо-романский, или европейский. Он же пополнил список двумя погибшими насильственной смертью американскими типами — мексиканским и перуанским, а также славянским, которому еще предстоит расцвести [2, с. 109 — 110]. По мнению исследователя, цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, только тогда достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие; когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или
© Логинов А. В., 2012
* Статья опубликована при финансовой поддержке РГНФ (проект № 12-03-00211а «Политическая циклистика и систематика: проблемы1 методологии и практического применения»).
политическую систему государства [2, с. 113 — 114].
Как «высшая историческая единица» культурно-исторический тип характеризуется: одним, отдельным или группой родственных языков; политической независимостью; неповторимостью и независимостью цивилизационных начал; разнообразием входящих в него этнографических элементов; определенной, всегда ограниченной суммой сил для самореализации, практического осуществления «своих идеалов правды, свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния» [2, с. 131]. Все культурно-исторические типы, как и народы, их составляющие, «нарождаются, достигают различных степеней развития, стареют, дряхлеют и умирают» [2, с. 92]. Каждая более или менее целостная система любого уровня сложности есть замкнутый мир, живущий и умирающий в меру отпущенных ему внутренних сил и возможностей. В результате исчерпывания внутренних возможностей восходящее развитие формы сменяется нисходящим, и она деградирует. Подобный процесс и приводит, по Данилевскому, к вымиранию определенных видов растений и животных. По аналогии с природой, с многообразием видов, которым отведено свое место во времени и пространстве, историю можно считать чередованием (или сосуществованием) самобытных, эквивалентных по ценности больших и малых культур [2, с. 9].
Отношения между культурно-историческими типами носят очень жесткий, по существу, силовой характер. Они насквозь пронизаны логикой взаимного вытеснения, борьбы, коренной, идущей из глубины веков розни. «Око за око, — пишет Н. Я. Данилевский, — зуб за зуб, строгое право, бентамовский принцип утилитарности, то есть здраво понятой пользы, — вот закон внешней политики, закон отношений государства к государству. Тут нет места закону любви и самопожертвования» [2, с. 46]. Столкновения народов, по мнению автора, не менее необходимы, чем бури и грозы в физическом порядке природы. Сильные и энергичные культурно-исторические типы выступают в качестве «бичей Божьих», предающих смерти дряхлые, агонизирующие культурно-исторические типы. Так с трагической неизбежностью накладываются иногда «типы развития» на «степени развития» внутри этих типов [1, с. 34]. Ученый доказывает, что политические, правовые и иные механизмы имеют тесную привязку ко времени, поэтому их рассмотрение и анализ вне этой привязки не будет точным и полным: «Государство и народ суть явле-
ния преходящие, существующие только во времени, и, следовательно, только на требовании этого их временного существования могут основываться законы их деятельности, то есть политики» [2, с. 45 — 46].
Идеи Н. Я. Данилевского были восприняты и разработаны целым рядом других русских мыслителей. Среди них прежде всего следует упомянуть К. Н. Леонтьева (1831 — 1891). В главе VI сочинения «Византизм и славянство» [4] под названием «Что такое процесс развития?» он формулирует методологические основы своей циклически ориентированной концепции. Анализируя природные и общественные процессы с точки зрения органицистской методологии, исследователь заключает, что все органические явления подчинены единому закону — «содержание при росте количественно осложняется». Процесс развития приводит систему к функциональному разнообразию: «чем
сложнее становится картина, тем в ней больше разнообразных отличительных признаков, тем она легче индивидуализируется, классифицируется, отделяется и, с другой стороны, тем она все сильнее, все влиятельнее» [4]. Однако данный процесс имеет очевидный циклический признак — максимальное усложнение перерастает в функциональное упрощение. Проводя аналогию с болезнью, Леонтьев отмечает отдельные стадии ее развития. В период обострения наблюдаются «сила, сложность, индивидуализация». Далее, если дело идет к выздоровлению, картина упрощается. То же происходит и по мере движения системы к «смерти». Этому всегда предшествуют схожие явления: «упрощение составных частей, уменьшение числа признаков, ослабление единства, силы и вместе с тем смешение. Все постепенно понижается, мешается, сливается, а потом уже распадается и гибнет, переходя в нечто общее, не собой уже и не для себя существующее. Перед окончательной гибелью индивидуализация как частей, так и целого, слабеет. Гибнущее становится и однообразнее внутренне, и ближе к окружающему миру, и сходнее с родственными, близкими ему явлениями (т. е. свободнее)» [4].
Распространяя данную модель на «государственный организм» и на все «существующее в пространстве и времени», К. Н. Леонтьев выделяет три стадии развития: 1) «период первоначальной простоты»; 2) «период цветущей сложности»; 3) «период вторичного упрощения» (смешение, упадок, замена другим). Процесс взаимосвязи выделенных этапов он характеризует следующим образом: «Все вначале просто, потом
сложно, потом вторично упрощается, сперва уравниваясь и смешиваясь внутренне, а потом еще более упрощаясь отпадением частей и общим разложением, до перехода в неорганическую „Нирвану“» [4]. Далее Леонтьев осуществляет наложение предложенной им циклической конструкции на процессы, наблюдаемые в истории искусств (скульптурное и литературное творчество), истории философии и государственной системе.
Проводя сравнительный анализ циклически чередующихся форм правления в Западной Европе и в России, он делает вывод: «...в начале развития государства всегда сильнее какое бы то ни было аристократическое начало. К середине жизни государственной является наклонность к единоличной власти (хотя бы в виде сильного президентства, временной диктатуры, единоличной демагогии или тирании, как у эллинов в их цветущем периоде), а к старости и смерти воцаряется демократическое, эгалитарное и либеральное начало. Смотря по тому, какой оттенок, какая реальная сила преобладала в том или другом народе, и все другие окрашиваются им, проникаются его элементами» [4].
В главе VII «О государственной форме» исследователь более предметно рассматривает процесс развития государства. Он отмечает, что «развитие государства сопровождается постоянно выяснением, обособлением свойственной ему политической формы; падение выражается расстройством этой формы, большей общностью с окружающим. Государство есть, с одной стороны, как бы дерево, которое достигает своего полного роста, цвета и плодоношения, повинуясь некоему таинственному, не зависящему от нас деспотическому повелению внутренней, вложенной в него идеи» [4]. Далее он конкретизирует имманентную логику развития отдельных этапов эволюции государства: «На которое бы из государств древних и новых мы ни взглянули, у всех найдем одно и то же общее: простоту и однообразие в начале, больше равенства и больше свободы (по крайней мере фактической, если не юридической свободы), чем будет после. Потом мы видим большее или меньшее укрепление власти, более глубокое или резкое (смотря по задаткам первоначального строения) разделение сословий, большее разнообразие быта и разнохарактерность областей. Вместе с тем увеличивается, с одной стороны, богатство, с другой — бедность, с одной стороны, ресурсы наслаждения разнообразятся, с другой — разнообразие и тонкость (развитость) ощущений и потребностей порождают боль-
ше страданий, больше грусти, больше ошибок и больше великих дел.
Вообще в эти сложные цветущие эпохи есть какая бы то ни было аристократия, политическая, с правами и положением, или только бытовая, т. е. только с положением без резких прав, или еще чаще стоящая на грани политической и бытовой.
В то же время, по внутренней потребности единства, есть наклонность и к единоличной власти, которая по праву или только по факту, но всегда крепнет в эпоху цветущей сложности. Являются великие замечательные диктаторы, императоры, короли или, по крайней мере, гениальные демагоги и тираны (в древнеэллинском смысле). Страдания сопровождают одинаково и процесс роста и развития, и процесс разложения. Процесс медленного высыхания, застоя, нередко предшествующий эгалитарному процессу.
После цветущей и сложной эпохи. начинается процесс вторичного упрощения и смешения контуров, т. е. большее однообразие областей, смешение сословий, подвижность и шаткость властей, принижение религии, сходство воспитания и т. п.» [4].
В концепции К. Н. Леонтьева присутствует и определенный фатализм, который нередко характерен для методологических рассуждений представителей цивилизационного подхода: «Все охранители и друзья реакции правы, напротив, в теории, когда начнется процесс вторичного упростительного смешения; ибо они хотят лечить и укреплять организм. Не их вина, что они не надолго торжествуют; не их вина, что нация не умеет уже выносить дисциплину отвлеченной государственной идеи, скрытой в недрах ее. Они все-таки делают свой долг и, сколько могут, замедляют разложение, возвращая нацию, иногда и насильственно, к культу создавшей ее государственности» [4]. Следуя логике изложения рассматриваемой концепции, политические решения в той или иной мере должны соответствовать временной составляющей: «До дня цветения лучше быть парусом или паровым котлом; после этого невозвратного дня достойнее быть якорем или тормозом для народов, стремящихся вниз под крутую гору, стремящихся нередко наивно, добросовестно, при кликах торжества и с распущенными знаменами надежд, до тех пор, пока какой-нибудь Седан, Херонея, Ар-беллы, какой-нибудь Аларих, Магомет II или зажженный петролеем и взорванный динамитом Париж не откроют им глаза на настоящее положение дел» [4].
Обращаясь к закономерностям внутрисистемных процессов, имеющих очевидное
соответствие внутренней логике цикла, Леонтьев справедливо отмечает: «Я знаю, мне могут сказать, что. пред политическим падением государств заметнее смешение, чем упрощение. И в Древности, и теперь. Но. самое смешение есть уже своего рода упрощение картины, упрощение юридической ткани и бытовой узорности. Смешение всех цветов ведет к серому или белому» [4]. Вполне справедливое, на наш взгляд, замечание, если учесть характерную для данного цикла унификацию всех сторон политической жизни общества. В заключительных главах своего сочинения Леонтьев фактически конкретизирует внутреннюю логику данного этапа: «Сложность машин, сложность администрации, судебных порядков, сложность потребностей в больших городах, сложность действий и влияние газетного и
книжного мира, сложность в приемах самой науки — все это не есть опровержение мне. Это все лишь орудия смешения — это исполинская толчея, всех и все толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы эгалитарного прогресса — сложны, цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию и т. п. Цель всего — средний человек» [4].
Из всего сказанного исследователь делает важный с методологической точки зрения вывод: «Мы можем находить значительную разницу в степени упрощения и смешения элементов в последние годы жизни у разных государств, но у всех найдем этот процесс, сходный в общем характере с современным эгалитарным и либеральным прогрессом Европы» [4].
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Гречко П. К. Концептуальные модели истории : пособие для студентов / П. К. Гречко.
М. : ЛОГОС, 2005. 136 с.
2. Данилевский Н. Я. Россия и Европа / Н. Я. Данилевский ; сост. и комм. А. В. Белова ; отв.
ред. О. А. Платонов. Изд. 2-е. М. : Ин-т рус. цивилизации, 2011. 816 с.
3. Игнатенко А. А. Принцип циклизма в средневековой арабо-исламской мысли [Электронный ресурс] / А. А. Игнатенко. Режим доступа: http://i-r-p.ru/page/stream-library/index-2576.html. Загл. с экрана.
4. Леонтьев К. Н. Византизм и славянство [Электронный ресурс] / К. Н. Леонтьев. Режим доступа: http://az.lib.rU/l/leontxew_k_n/text_0100.shtml.
5. Логинов А. В. Исследование социальной политики государства (на примере России) с исполь-
зованием концепции политического цикла // Гуманитарий : актуал. проблемы гуманитар. науки и образования [Саранск]. 2010. № 2. С. 34 45.
6. Логинов А. В. Особенности применения теории политического цикла к анализу процесса развития политической идеологии / А. В. Логинов // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики [Тамбов]. 2011.
№ 8, ч. 4. С. 122 127.
7. Логинов А. В. Принцип циклизма в политических учениях Древней Греции / А. В. Логинов / /
Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики [Тамбов]. 2012. № 3, ч. 1. С. 115 120.
8. Логинов А. В. Региональная социальная политика в контексте теории политического цикла /
А. В. Логинов, А. М. Магдеев // Регионология [Саранск]. 2009. № 2. С. 28 41.
Поступила 13.09.12.
