CC BY
303
УДК 091
К.Н. ЛЕОНТЬЕВ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ПУТИ РОССИИ © 2018 Л. Г. Королева
докт. филос. наук, декан факультета философии и социологии e-mail: koroleva_l_g@mail. ru
Курский государственный университет
В публикации анализируется значение консервативных установок русской общественной мысли, необходимость их применения к анализу и совершенствованию реалий современной социальной жизни России.
Ключевые слова: тип культуры, консерватизм, патриотизм, смысл истории.
Основанием философии истории К.Н. Леонтьева выступает трагико-мистическое ее восприятие. Борьба человечества за лучшее будущее, мечты и дальние цели, заботы о потомстве - все это, по его мнению, жестокая ошибка и самообман самонадеянного, но жалкого человеческого разума. «Все движение человечества с конца XVIII века до сих пор, движение, совершавшееся под знаменем, на котором написано "благоденствие, равенство и свобода", есть ошибка не столько в самом действии, сколько в названии и цели. Делайте то же, но назовите это, по крайней мере, роковым и медленным разрушением» [Леонтьев 1912: 6: 340]. Единственной ценностью этого мира является жизнь как таковая и высшие ее проявления: напряженность, интенсивность, яркость, индивидуализированность. Поэтому приоритетной ценностью в социокультурных процессах выступает многообразие национальных культур, их несхожесть, которая и достигается во времена их наивысшего расцвета. Унификация культур приближает их к гибели.
К.Н. Леонтьев, будучи последователем Н.Я. Данилевского, существенно дополнил его теорию пространственно-временной локализации культур законом о триедином процессе их развития и концепцией византизма. Европа, имевшая почти оформленную государственность, абсолютно не нуждалась в духовном опыте Византии. Только простые и неискушенные политически восточнославянские племена приняли это идейное знамя из рук умирающей империи, присягнули на нем и остались верны до конца. Эти мысли были изложены в статье К.Н. Леонтьева «Византизм и славянство».
К.Н. Леонтьев как консерватор, во-первых, выражает необходимость сохранения доставшихся от предков традиций, негативно относится к радикальному отрицанию ценностей и институтов, понимает общество как организм, а политические проблемы как религиозные и моральные в своей основе; во-вторых, отвергает идею «естественных прав и свобод», «естественной доброты человека», «естественной гармонии интересов». Согласно его позиции люди, не связанные друг с другом ни кастой, ни сословием, ни корпорацией, ни родом, склонны заботиться только о своих частных интересах и, всегда занятые только собой, погрязают в индивидуализме, заглушающем всякую общественную добродетель. Под равенством (эгалитаризмом), родственным - и даже однокоренным по смыслу индивидуализму (эгоизму), философ понимал однообразие. Свобода, демократия связываются им с идеями буржуазности, влекущими людей к утилитаризму, всеобщей пользе, всеобщей анархии и скуке.
Противоположностью равенства (свободы и т.п.) выступает единство многообразия, противоречивое цветение жизни и культуры. В «Византизме и славянстве» он пишет: «Культура есть не что иное, как своеобразие, а своеобразие
ныне почти везде гибнет преимущественно от политической свободы. Индивидуализм губит индивидуальность людей, областей, наций» [Леонтьев 1912: 5: 147]. Он противополагал индивидуализм, как эгоизм и своеволие, индивидуальности, которая носит личностные и свободно-нравственные черты. Поэтому он квалифицировал китайца и турка как более культурного, чем бельгийца и швейцарца, ибо в китайце больше индивидуальности, неповторимости, уникальности, больше разнообразия.
Эгалитарный прогресс, по Леонтьеву, возвращает человечество к его исходной точке - к зоологической борьбе за равное право победить другого, преобладать, участвовать во всеобщей конкурентной борьбе. Начинается распад прежней оформленности, построенной на разнообразии: разваливаются государственные устройства, церковь, сословия, люди в своей безрелигиозности и жажде уравнительных благ вступают повсюду в борьбу, проникаются ненавистью, завистью, теряют свои умения, в этой борьбе становятся физически сильнее, но обездушеннее. Выработанные долгой историей культуры сложные чувства, высшие понятия, поведения, интересы уступают место примитивным идеям и чувствам, роднящим людей с животными.
Рассматривая проблему этического и эстетического начал в культурном развитии, К.Н. Леонтьев еще более устраняет философско-антропологические моменты своей культурно-цивилизационной концепции и усиливает ее тотальную составляющую. Он предлагает смотреть на общество, отвлекаясь от вопросов о «страданиях и несправедливостях», «отбрасывая всю нравственную сторону человека», поступать «как математик, который принимает временно для своих целей только длину линии, игнорируя ширину». Я, пишет он, «беру только пластическую сторону истории и даже на боль и страдания стараюсь смотреть только так, как на музыкальные красоты, без которых и картина истории была бы неполна и мертва». «И созерцая так жизнь человеческую с этой луны моей, я повторяю... для развития великих и сильных характеров необходимы великие общественные несправедливости, то есть сословное давление, деспотизм, опасности, сильные страсти, предрассудки, суеверия, фанатизм и т.д., одним словом, все то, против чего борется XIX век» [Там же: 97, 98].
Леонтьев прежде и независимо от Ф. Ницше разделяет «любовь к ближнему» и «любовь к дальнему», полагая последнюю источником абстрактного, уравнительно-демократического гуманизма, низводящего мистическую и трагическую сущность истории до уровня удовлетворения материальных потребностей человека. Этот эстетизм, упивающийся дисгармонией и страданиями людей, издевающийся над идеалами гуманизма и общественного прогресса ради «живости» и полноты впечатлений от мира приведет в ХХ веке к неклассическим представлениям с их теорией относительности в сфере нравственности и эстетике.
Настоящий культурный идеал должен, по Леонтьеву, иметь эстетический, а не нравственный характер. Священник И. Фудель в работе «Культурный идеал К.Н. Леонтьева» цитирует его слова: «Когда страстную эстетику побеждает духовное (мистическое) чувство, я благоговею, я склоняюсь, чту и люблю; когда эту таинственную, необходимую для полноты жизненного развития поэзию побеждает утилитарная этика - я негодую, и от того общества, где последнее случается слишком часто, уже не жду ничего!» [Фудель 1895: 272]. Таково соотношение эстетического, религиозного и нравственного начал в миросозерцании мыслителя. Поэтому даже «мерзкие личные пороки наши» полезны в культурном смысле, потому что они вызывают потребность деспотизма, физической и духовной дисциплины и отличают русскую культуру от буржуазно-либеральной цивилизации. В пороках проявляется брожение духовных и телесных сил, неистощимая витальность нации, ее неиссякаемая энергия как залог развития, исторического движения. Они так велики, что требуют
большей, чем у других народов, власти церковной и политической, наибольшей меры легализованного внешнего насилия и внутреннего страха согрешить.
«Вообразим себе, - пишет Леонтьев, - нынешнюю Швейцарию и нынешнюю же одну русскую губернию или две, хоть Калужскую и Тульскую вместе. В этих двух русских губерниях еще возможны и в наше время и отец Амвросий Оптинский, и какой-нибудь блестящий воин, вроде хоть того же Скобелева, и такой романист, как Лев Толстой; и пороков, и страстей очень много во всех классах. Мужики очень развратны, хотя и религиозны. В Швейцарии же на такое почти население морали средней наверное больше, но зато ни о. Амвросий, ни Скобелев, ни Толстой уже невозможны» [Леонтьев 1912: 39]. Пусть Юлий Цезарь был гораздо безнравственнее Акакия Акакиевича и даже Скобелев был несравненно развратнее многих «честных тружеников», и если у вспомнившего эти факты есть эстетическое чувство, то что ему делать - коли невозможно отвергнуть, что в Цезаре и Скобелеве в тысячу раз больше поэзии, чем в Акакии Акакиевиче и в самом добром и честном из сельских учителей. Все равно в красоте - добро, в уродстве - зло. Эта позиция созвучна идеям Ницше. Недаром Леонтьева называли «русским Ницше».
Безусловна заслуга К.Н. Леонтьева в том, что еще в XIX веке он предупредил об опасности «массовой» культуры. Распространение в массах ограниченного набора «доступных» и «понятных», интересных или полезных ценностей и норм культуры, их пропаганда и тиражирование приведет на практике к господству серости, посредственности, унификации творчества, деградации культуры и вырождению интеллигенции.
Но эти же идеи сыграли большую роль в формировании прототалитарных концепций национально-исторического развития. Леонтьев горячо оправдывал «деспотизм внутренней идеи» в общественной, государственной и культурной жизни, объяснял государство как «машину», «частями», «колесами» и «винтами» которой являются отдельные человеческие особи. Он восхвалял «эпохи цветущей сложности», в которые обостряются до предела социальные и культурные противоречия, общественное неравенство, укрепляются единоличная тираническая власть и появляются «гениальные демагоги».
Подтверждение своим общетеоретическим идеям о стадиях развития культурно-исторических стилей К.Н. Леонтьев находит в истории Европы. Он считает, что культура государств Древней Греции и Рима стала в последующем основой для формирования европейской культуры в целом. Начало европейской государственности датируется Х веком, когда уже определился характер западной культуры: «Цивилизация европейская сложилась из византийского христианства, германского рыцарства (феодализма), эллинской эстетики и философии и из римских муниципальных начал» [Леонтьев 1912: 5: 153]. На первое место в этом ряду не случайно К.Н. Леонтьев ставит византийское христианство. Оно воспринимается философом как стержень европейской культуры. Эпоха Средневековья является для европейских государств своеобразным переходом от стадии первоначальной простоты к стадии цветущей сложности. В это время усложняются культура, чувства, сословная структура и, наконец, государственный организм.
Но данное усложнение происходит под влиянием деспотической идеи. В области нравственной - это христианство, в области политической - абсолютная монархия. Наивысшим выражением этих идей является эпоха Возрождения - стадия цветущей сложности. Объединенная в духе, в идеалах, собственно культурных и бытовых, но раздробленная в интересах государственных, Европа была тем разнообразнее и вместе с тем гармоничнее; ибо гармония не есть мирный унисон, а плодотворная и жестокая борьба. К.Н. Леонтьев указывает, что с середины XVIII в. сложность Европы «выцветает»,
религиозные институты слабеют, области и целые страны становятся сходны под напором эгалитарного, демократического процесса. Европейская государственность гибнет, тем самым положив начало гибели европейской культуры. Есть несколько основных идей, которые губят европейские государства: в духовной области - это идея всеобщего счастья, идея гуманности, в политической - демократическая идея, во внешнегосударственной жизни - национальная. Демократизм есть высшая форма развития идеи беспредельных прав личности, порожденных феодализмом. Таким образом, демократизм естественен для Европы, хотя далеко не безопасен.
Философ считает, что демократическое (эгалитарно-либеральное) движение Европы началось во Франции. Первым значительным шагом на пути всеобщего разложения была Французская революция 1789 г. Это выразилось прежде всего в атеизме общественного сознания, в разрушении сословности и становлении культа буржуа, в зарождении социалистического учения, в трансформации культурных идеалов. «В Париже и во Франции люди прежде других решились жечь исторические здания и картины, взрывать церкви и выбрасывать из школ (легальным порядком) Распятия.» [Леонтьев 1992: 294].
Каждая европейская страна в своем движении ко всеобщему упрощению имеет свои отличительные особенности. Так, в Англии эгалитарный процесс еще не так резко выразился. Это связано с тем, что Великобритания демократизировалась на своей новой почве - в Соединенных Штатах Америки. Тем самым она спасла себя от внутреннего взрыва и насильственной демократизации дома. Кроме этого, обширные колониальные владения позволяли Англии компенсировать потерю внутреннего разнообразия приобретением внешнего. Сравнивая английскую историю с историей Рима, Леонтьев делает еще один вывод о закономерности исторического развития: «Завоевание оригинальных стран - единственное спасение при начавшемся процессе вторичного смешения». Однако и Англия не избежала внутренней демократизации, которая началась с 20-х - 30-х гг. XIX столетия с появлением английского радикализма.
Эгалитарно-либеральный прогресс в своем разрушении национального своеобразия, как ни странно, опирается на националистическое движение. Эта идея прослеживается во многих работах К.Н. Леонтьева: «Движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное в приемах распространение космополитической демократизации» [Там же: 161, 452]. В перспективе для Европы философ предполагает постепенное разрушение национальных государств и объединение их в некую федеративную республику. Эта новая республиканская форма будет не чем иным, как падением всех частных европейских государств.
Впрочем, существует и еще один вариант: Запад будет изнывать в общей анархии, которая страшнее анархии террора, анархии 1848 г. или анархии Парижа в 1871 г. К.Н. Леонтьев видит и способ изменения государственной жизни Европы: «На розовой воде и сахаре не приготовляются такие коренные перевороты: они предлагаются человечеству всегда путем железа, огня, крови и рыданий» [Леонтьев 1912: 8: 180]. Само демократическое движение толкает людей на противостояние государству, этой мощной природной силе, которая вынуждена усиливаться и защищаться. Противостояние демократической общественности, предрекает Леонтьев, неизбежно завершится усилением государства, подавлением гражданских надежд на свободу и приведет к установлению новых, еще более жестких форм неравенства и нового, более деспотического, государства. Для ниспровержения последних остатков прежнего государственного строя Европы не нужно ни варваров, ни вообще иноземного нападения: достаточно дальнейшего развития эгалитарно-либеральных идей.
Итак, гибель европейского культурно-исторического стиля является неизбежной. Стремясь доказать это анализом исторического развития Европы, Леонтьев не просто констатирует факты, а обосновывает необходимость индивидуального, своеобразного пути России. Не будучи поклонником идеала славянства, он считал византизм движущей силой исторического развития России. Византизм есть особого рода культура, имеющая свои отличительные признаки, свои ясные начала, свои последствия. В отличие от славизма, византизм - не просто абстрактное понятие. Византизм в государстве значит самодержавие, в религии - христианство с определенными чертами. В нравственном отношении он есть разочарование во всем земном, отрицание надежды на всеобщее благоденствие народов. Византийское отношение к миру есть современная противоположность идее счастья, которая является двигателем эгалитарно-либерального прогресса.
Для Леонтьева основным в анализе русской цивилизации было то, что Россия издревле первейшей обязанностью человека почитала заботы о душе. Стремление к совершенствованию своего внутреннего, духовного мира, в отличие от европейского устроения внешнего, материального положения человека, - вот главная национально-психологическая особенность России.
Если Западу свойственно стремление устроить общественную жизнь на основе закона, то в нашей стране «вместо избирательного, подвижного диктатора византизм нашел... Великого Князя Московского, патриархально и наследственно управлявшего Русью» [Леонтьев 1992: 35]. Государство на российской почве, считает философ, всегда было сильнее не только аристократии, но и семьи. Родовой наследственный царизм придал аристократическому началу в России служебный, более государственный, чем феодальный, характер. По мнению мыслителя, в России сильны три вещи: византийское православие, родовое самодержавие и сельский поземельный мир (община). Более всего его смущало среди российских особенностей исторического развития стремление принимать все в готовом виде. Получив во владение византийское наследство, Россия не собиралась его изменять или осмысленно приспосабливать к своим национальным условиям и обстоятельствам, все выходило как бы само собой. Привычки к преобразованиям не вырабатывалось, как и практических навыков их осуществления. Это стало роковым обстоятельством в ее последующей исторической судьбе.
Идеал «цветущей культуры» К.Н. Леонтьев находит в истории России XVII века. Но при Петре I византийская природа России встретилась с первым испытанием. Философ не однозначно оценивает это время. С одной стороны, ему присущи сильная монархическая власть, религия, обожествляющая власть, «привинченность» мужика, имущественное и гражданское неравенство, с другой стороны - проникновение европейских идей в Россию, принятие всего, что переработала Европа, в готовом виде, утрата особенностей византийского государственного и домашнего быта, художественного творчества. Поэтому эпоха Петра I - переломное время для России, она положила начало российской культурно-политической двойственности, превратившейся в характерную черту всей последующей истории страны.
В XIX в., сразу же после эпохи «цветущей сложности», начинается процесс «вторичного упрощения», когда сословия приобретают подвижность и границы их быстро стираются; деспотизм государственной власти, слегка усилившийся при Николае I, потом заметно ослабевает. Тем самым Россия теряет национальную силу и становится все более восприимчивой к болезнетворному влиянию чуждых западных идей и жизненного уклада. Для обновления своеобразия России Леонтьев предлагал использовать восточную культуру, которая сохранила в себе намного больше
оригинального, нежели западная. Большую пользу ей могли бы принести китайская государственность и мистическое настроение Индии.
Для сохранения национального своеобразия России необходимы не только коренные внешнеполитические изменения, но и внутриполитические. Они должны привести к появлению «особого стиля культурной государственности» [Там же: 398]: й государство должно быть пестро, сложно, крепко, сословно; й Церковь должна быть независимее нынешней, смягчать государственность; й быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, особенном от
Запада, единстве; й законы, принципы власти должны быть строже;
наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе.
Следуя этому идеалу, Россия сможет превратить государственность в цемент, связующий многообразные культурные элементы в единой форме.
Таким образом, К.Н. Леонтьев создал консервативную, тотальную модель цивилизационной идентичности России, которая характеризуется: закрытостью;
й регламентацией и регулированием всей внутренней жизни системы;
личной и групповой зависимостью членов общества от формальных или официальных лидеров; й директивным или авторитарным стилем руководства и взаимоотношений, построенных в основном «по вертикали»;
декларируемой свыше или принятой формальным большинством системой представлений о приоритетах развития;
доминированием групповых (коллективистских) идеалов и ценностей над индивидуальными.
Объяснение исторического процесса у К.Н. Леонтьева в целом характерно для концепций культурно-исторических типов. Как и Н.Я. Данилевский (а впоследствии О. Шпенглер, Н.А. Бердяев, А. Тойнби), он отрицал возможность общей социальной и культурной эволюции и прогресса. Леонтьев рассматривал судьбу всякого регионального сообщества («стиля») как автономный циклический процесс, не обусловленный закономерностями какого-либо общего прогресса в общечеловеческом масштабе. Для динамики культурно-исторического стиля характерны периодичность, стадиальность, направленность. Переход от первой стадии ко второй осуществляется по принципу роста, а от второй к третьей - по механическому принципу углубляющегося разложения и распада. Они противоположны друг другу как жизнь и смерть, рождение и умирание. Процесс роста (развития) понимался Леонтьевым как постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, постепенная индивидуализация, обособление; постепенный ход от бесцветности, от простоты к оригинальности и сложности; постепенное осложнение элементов сословных, увеличение богатства внутреннего и в то же время постепенное укрепление единства. Высшая точка развития есть высшая степень сложности, объединенная неким внутренним «деспотическим единством». Период роста и расцвета культуры сопровождается глубоким культурным осознанием связи человеческой судьбы с божественным предназначением.
При таком подходе в культурах сообществ позднего времени не усматриваются какие-то признаки их большей прогрессивности в сравнении с культурами сообществ древности. Новые культурные формы являются просто другими, но не более прогрессивными, чем прежние. Наиболее целостный характер подобная культурологическая парадигма обрела в этногенетической концепции Л.Н. Гумилева. Она является закономерным следствием теории локальных культурно-исторических типов. Ограничение исследования этико-эстетическими аспектами культуры ведет к
произвольному выбору критериев выделения уровня (стадии) ее функционирования и вполне логичному выводу, что нет основания для оценки современных нравов и искусства как более прогрессивных, нежели, скажем, античные.
Однако в понимании исторической эволюции культуры не следует ориентироваться только на оценочно-качественные показатели как методологически неадекватные поставленной задаче. Необходим сравнительный анализ эффективности технологий социокультурной организации, регуляции и коммуникации, существующих в те или иные исторические эпохи, с точки зрения решения ими задач поддержания и повышения уровня социальной интегрированности сообществ людей, развития средств и расширения масштабов их социального взаимодействия, работы механизмов аккумуляции и трансляции социокультурного опыта. Для решения подобных задач в современной литературе пользуются, как было указано ранее, понятием «цивилизация».
В рамках идеологии прогресса, лежавшей в основе как контовской, так и марксистской теории общественного развития, субъектом его выступает единое человечество. В концепции К.Н. Леонтьева (как и Н.Я. Данилевского) человечество утрачивает свою целостность и предстает как некая рядоположенность независимых друг от друга типов культур, каждый их которых представляет собой замкнутый в себе организм, по-своему переживающий и изживающий отведенное ему время.
Идеи К.Н. Леонтьева - один из вариантов концепций культурной динамики, раздела теории культуры, изучающей процессы изменчивости в культуре, их обусловленность, направленность, силу выраженности, а также закономерности адаптации культуры к новым условиям, факторы, определяющие изменения в ней, условия и механизмы, реализующие эти изменения. К.Н. Леонтьев признавал значимость только поступательных векторов развития. Но этот вид динамики культуры является далеко не единственным и часто не ведущим по значимости. Часто он дополняется и чередуется с фазовыми, циклическими или этапными изменениями, которые могут перерастать в волновое развитие, в развитие по кругу.
Поэтому очень важны исследования в рамках структурно-функционального подхода, теории конфликтов, синергетики, осуществленные в ХХ веке. Они выявляют, в частности, в качестве варианта циклического развития инверсионное развитие, которое реализуется в форме маятников колебаний культурных изменений. Одна из форм перехода от постепенных изменений к резкому обновлению и инновациям -взрыв (в понятиях синергетики - «точка бифуркации»), то есть резкое повышение удельного веса перемен.
Леонтьев справедливо указывал на изменения в культуре, ведущие к ослаблению дифференциации, к упрощению культурной жизни, к ее аномии, то есть к упадку и деградации, переходящим в кризис культуры. Такие изменения нередки. Но динамика развития может быть иной - например, обогащение и дифференциация культуры. Встречается и особое состояние культуры - ее застой, когда традиции доминируют над инновациями, подавляют их. Застой - состояние длительной неизменности и повторяемости норм, ценностей, смыслов, знаний. В рамках постмодернистской парадигмы культурные изменения - не рост, не развитие, не целенаправленное распространение, а принципиально иной тип движения, которое обозначается как «ризома» - беспорядочное распространение, «движение желания», лишенные направленности и регулярности.
Культура рассматривалась Леонтьевым в целом, не выделялись при этом изменения в разных ее сферах. Одной из важных задач современной культурологии выступает исследование деятельностной стороны в разных сферах культурной активности. Можно говорить с этой точки зрения о динамике политической культуры, религиозной или художественной деятельности и т.д., а также о динамике, характерной
для определенных функциональных отношений в культуре, например коммуникативных.
Теория культурно-исторических стилей К.Н. Леонтьева имела методологическое значение для социально-гуманитарных наук. Она предостерегала:
от поспешных обобщений приверженцев всей эволюционистской социологии;
й от стремления во что бы то ни стало подогнать материалы изучения местных учреждений, культур, ритуалов, обычного права и т.п. под глобальные схемы всеобщей эволюции; й от чрезмерно широкого применения сравнительно-исторического метода, когда разнородные факты привлекались для иллюстрации наперед заданных стадий эволюции без достаточного учета целостного контекста, из которого были взяты эти факты;
от злоупотребления понятием «пережитков» как метода доказательства непрерывности социальной эволюции.
В ХХ в. историки, культурологи, этнографы и социальные антропологи более внимательно относились к неповторимости, своеобразию отдельных культур и изучали их более глубоко, чем эволюционисты XIX в. Теорию множественности, разнокачественности человеческих культур развили в ХХ в. А. Тойнби, Ф. Нортроп, А. Шубарт, П.А. Сорокин.
К.Н. Леонтьев (как и Н.Я. Данилевский) развивал идею пространственно-временной локализации явлений культуры, положив начало направлению, выразившему критическое отношение к европоцентристской, однолинейной схеме общественного процесса. К.Н. Леонтьев подчеркивал необходимость активного противостояния тотальной власти одного «избранного» культурно-исторического типа. Но он выступил и против национального нигилизма, предупреждая об опасности:
й денационализации культуры и всемирного господства одного культурного
«стиля» как гибельного для человечества; й потери «нравственной народной самобытности», осуждая Запад за
навязывание своей культуры; й отрыва от национальных истоков.
Однако мы не должны забывать, что в его тотальной философско-культурологической концепции были утеряны многие антропологические измерения истории, исчез живой человек с его онтологическими основаниями, метафизическими исканиями и повседневными проблемами.
Библиографический список
Леонтьев К.Н. Византизм и славянство. Средний европеец // Леонтьев К.Н. Собр. соч.: в 9 т. Т. 6. М.: Изд. В.М. Саблина, 1912. 359 с.
Леонтьев К.Н. Записки отшельника. М.: Русская книга, 1992. 544 с.
Леонтьев К.Н. О Владимире Соловьеве и эстетике жизни. М.: Творч. мысль, 1912. 40 с.
Леонтьев К.Н. О всемирной любви // Леонтьев К.Н. Собр. соч.: в 9 т. Т. 8. Критические статьи. М.: Изд. В.М. Саблина, 1912. 357 с.
Леонтьев К.Н. Россия и славянство. Панславизм и греки // Леонтьев К.Н. Собр. соч.: в 9 т. Т. 5. М.: Изд. В.М. Саблина, 1912. 468 с.
Свящ. Фудель И. Культурный идеал К.Н. Леонтьева // Русское обозрение. 1895. Январь. С. 257-280.
