CC BY
165
УДК 34
DOI 10.24411/2078-5356-2018-10426
Иванов Никита Георгиевич Nikita G. Ivanov
доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, заведующий кафедрой уголовного права и криминологии
Всероссийский государственный университет юстиции (РПА Минюста России) (117638, Москва, ул. Азовская, 2, корп. 1)
doctor of sciences (law), professor, honored lawyer of the Russian Federation, head of the department of criminal law and criminology
All-Russian state university of justice (RLA of the Ministry justice of Russia) (build. 1, 2 Azovskaya st., Moscow, Russian Federation, 117638)
E-mail: [email protected]
Принцип правовой определенности в уголовном праве The principle of legal certainty in criminal law
В статье рассматривается проблема реализации в уголовном законодательстве и правоприменительной практике принципа правовой определенности. Автор обращает внимание, что данный принцип сопрягается в законе с использованием оценочных признаков, необходимость в которых законодатель связывает со стабилизирующей законодательство ролью норм универсального характера, а также невозможностью раскрыть однозначно содержание ряда правовых феноменов. В большинстве случаев для правильного понимания содержания оценочных признаков закона Верховному Суду РФ целесообразно ориентировать суды на конкретные критерии в соответствующих постановлениях пленума. В ситуациях абсолютной неопределенности отдельных признаков закона требуется корректировка конкретных норм самим законодателем.
The article deals with the problem of the implementation of the principle of legal certainty in criminal law and law enforcement. The author draws attention to the fact that this principle is connected in law with the use of assessment features, the need for which the legislator associates with the stabilizing the role of universal norms for legislation, as well as with the impossibility to unambiguously reveal the content of a number of legal phenomena. In most cases, in order to correctly understand the content of the assessment features of the law the Supreme Court should provide guidance to the courts as to the specific criteria in the corresponding rulings of the plenum. In cases where there is absolute uncertainty of some features of the law the legislator should adjust those specific norms.
Ключевые слова: определенность правовой нормы, единообразное толкование нормы, оценочные признаки закона, должностные преступления, существенный вред, тяжкие последствия, алгоритм определения оценки последствий, правовая неопределенность.
Keywords: certainty of a legal norm, uniform interpretation of the norm, assessment norms of the law, official misconduct, substantial harm, grave consequences, an algorithm for assessing the impact, legal uncertainty.
Принцип правовой определенности является общепризнанной правовой концепцией как в романо-германской правовой системе, так и в общем праве. В романо-германской правовой системе принцип правовой определенности понимается как максимальная предсказуемость правовых действий чиновников в результате про-
зрачности и ясности правовой нормы. В правовых системах, основанных на общем праве, принцип правовой определенности часто объясняется с точки зрения способности граждан организовать свои дела таким образом, чтобы не нарушать закон. При этом в рамках этих правовых систем принцип правовой определенности рассматри-
© Иванов Н.Г., 2018
вается в качестве базового мерила законности нормативных актов и административных мер, исходящих от органов государственной власти, которые должны быть ясны и понятны бюргеру.
Принцип правовой определенности нашел отражение в постановлениях Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), который выразил такую позицию: «норма не может считаться законом», если она не сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность - пользуясь при необходимости советами - предвидеть в разумной применительно к обстоятельствам степени последствия, которые может повлечь за собой данное действие» («Санди Таймс» (Sunday Times) против Соединенного Королевства. Решение Европейского суда по правам человека от 26 апреля 1979 г.) [1, с. 198-230].
В Конституции РФ принцип правовой определенности прямо не закреплен, однако данный принцип, определяющий необходимость ясности, определенности и недвусмысленности правовой нормы, вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом, поскольку, как определил Конституционный Суд РФ в постановлении от 11 ноября 2003 года № 16-П по делу о проверке конституционности положений пункта 2 статьи 81 Закона Челябинской области «О бюджетном устройстве и бюджетном процессе в Челябинской области в связи с запросом челябинского областного суда» [2], такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования правовой нормы всеми правоприменителями.
В праве принцип правовой определенности чаще всего сопрягается с содержащимися в законодательных актах оценочными признаками. Оценочные признаки закона - это такие признаки, которые не получили адекватного толкования ни в законе, ни в решениях судебных инстанций. Такие признаки толкуются правоприменителем, исходя из его усмотрения, основанного на знании права, обстоятельствах, характеризующих посягателя и жертву, и существе дела.
В уголовном законодательстве оценочные признаки, которые могут вызвать вопрос о правовой определенности, подразделяются на два вида. К первому относятся признаки, которые оцениваются в связи с непосредственным произволом законодателя. Например, часть 2 статьи 61 УК РФ, где указано, что в качестве
смягчающих наказание обстоятельств могут учитываться и другие обстоятельства, не предусмотренные частью 1 данной статьи. В случае законодательного произвола правоприменитель должен подчиниться воле законодателя и искать приемлемые решения. Такого рода законодательно определенная оценка является вынужденной, поскольку в подобной ситуации предложить достаточный и исчерпывающий перечень соответствующих обстоятельств невозможно.
Ко второму виду относятся признаки, которым нельзя дать исчерпывающую оценку в силу аморфной масштабности их содержательной части. Таких признаков в УК РФ довольно много. Например, «малозначительность» (ч. 2 ст. 14 УК РФ), «особая жестокость» (например, ст. 105 УК РФ), «злостное уклонение» (ст. 157 УК РФ), угроза убийством, нанесением тяжких телесных повреждений или уничтожением имущества путем поджога, «если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы» (ст. 119 УК РФ) и др. В свою очередь есть такие признаки, которые относятся к оценочным вследствие того, что грамматические фигуры, которые раскрывают их содержание, являются оценочными, например признак устойчивости организованной группы (ч. 3 ст. 35 УК РФ).
В постановлениях пленума Верховного Суда РФ также достаточно оценочных определений. Так, в постановлении Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 года № 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» [3] в пункте 21 предлагается примерный перечень тяжких последствий, определяющий параметры квалифицирующего признака пункта «в» части 3 статьи 286 УК РФ, который содержит оценочные грамматические фигуры. Здесь к тяжким последствиям относятся «крупные аварии и длительная остановка транспорта или производственного процесса, иное нарушение деятельности организации, причинение значительного материального ущерба, причинение смерти по неосторожности, самоубийство или покушение на самоубийство потерпевшего и т. п.». Помимо примерного перечневого метода Верховный Суд РФ, определяя признак «тяжкие последствия», использовал грамматическую аморфность в виде таких определений, как «иное нарушение деятельности организации», «значительный материальный ущерб».
Столь частое использование оценочных признаков в законе и судебной практике далеко не
случайно. Законодатель, во-первых, не в состоянии предусмотреть все нюансы социальных преобразований, поэтому, дабы не менять постоянно закон, который должен оставаться стабильным, иначе возможен законодательный хаос, он создает нормы универсального характера, в которых используемые признаки в состоянии оставаться стабильными, несмотря на социальные изменения. Во-вторых, оценочные признаки необходимы в законе и потому, что отдельные феномены, получающие статус правовых, не могут получить раз и навсегда установленное основание потому, что их содержание практически беспредельно многообразно и выяснение такого содержания зависит от целого множества параметров как объективного, так и субъективного свойства. Например, тяжкие последствия. Определение степени их тяжести зависит от обстановки, в которой происходили события, от статуса потерпевшего, от его материального положения, от средств, которые использовались в процессе событийных обстоятельств, и т. д. Поэтому определить конкретно данный признак не представляется возможным.
Тот факт, что оценочные признаки, которые могут создавать впечатления правовой неопределенности, необходимы и с ними следует мириться, отмечается и в международных документах, и в решениях Конституционного Суда РФ. Так, в упомянутом деле «Санди Таймс» (Sunday Times) против Соединеного Королевства в решении Европейского суда по правам человека от 26 апреля 1979 года указано (п. 49) в контексте рассуждения о последствиях: «Эти последствия не обязательно предвидеть с абсолютной определенностью: опыт показывает, что это недостижимо. Более того, хотя определенность весьма желательна, она может сопровождаться чертами окаменелости, тогда как право должно обладать способностью идти в ногу с меняющимися обстоятельствами. Соответственно, многие законы неизбежно пользуются терминами, которые в большей или меньшей степени расплывчаты: их толкование и применение - задача практики».
В определении Конституционного Суда РФ от 28 мая 2013 года № 710-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Гончаровой Елены Вячеславовны на нарушение ее конституционных прав статьей 201 Уголовного кодекса Российской Федерации» [4] была сформулирована такая позиция (абз. 3 п. 2): «Как указал Конституционный суд Российской Федерации, оценка степени определенности
содержащихся в законе понятий должна осуществляться исходя не только из самого текста закона и используемых в нем формулировок, но и из их места в системе нормативных предписаний (постановление от 27 мая 2003 г. № 9-П), а регулятивные нормы, устанавливающие те или иные правила поведения, не обязательно должны содержаться в том же нормативном акте, что и нормы, устанавливающие юридическую ответственность за их нарушение (определения от 21 апреля 2005 г. № 122-0, от 2 ноября 2006 г. № 537-0)».
Таким образом, и ЕСПЧ, и Конституционный Суд РФ предусмотрели неизбежность оценки отдельных признаков закона в силу невозможности предусмотреть все нюансы социальной изменчивости. Для иллюстрации выводов по поводу правовой определенности признаков ряда преступлений УК РФ обратимся к «коррупционным» статьям 285 и 286 УК РФ, которые содержат по два признака, часто встречающихся и в других нормах УК РФ, - существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций или охраняемых законом интересов общества или государства (часть первая) и тяжкие последствия (часть третья).
Оценочные признаки частей 1 и 3 статей 285 и 286 УК РФ относятся к таким признакам преступления, без которых закон существовать не в состоянии. Но как же следует определять эти признаки? Следуя позиции Конституционного Суда РФ, эти, как, впрочем, и другие, оценочные признаки необходимо толковать системно, поскольку последствия преступления нужно оценивать не только с учетом того морального и материального ущерба, который понес потерпевший, но и принимая во внимание регулирующие нормативные акты. Так, в статье 18 Федерального закона «О государственной гражданской службе Российской Федерации» от 27 июля 2004 года № 79-ФЗ [5] (в ред. от 03.04.2017) указано в пункте 2, что гражданский служащий обязан «исходить из того, что признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина определяют смысл и содержание его профессиональной служебной деятельности», а в пункте (с) Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка, принятом резолюцией 34/169 Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1979 года [6, с. 319-325], установлено такое правило: «каждое должностное лицо по поддержанию правопорядка является частью системы уголовного правосудия, цель которой состоит в предотвращении преступности и борьбе с ней,
и что поведение каждого должностного лица этой системы оказывает воздействие на всю систему». Такое толкование с необходимостью позволяет свидетельствовать о том, что любое злоупотребление должностным положением является нарушением прав и законных интересов. Но для уголовной ответственности, по меньшей мере той ответственности, которая предусмотрена в частях первых статей 285 и 286, этого мало. Необходимо, чтобы нарушение было существенным. Именно этот признак и подлежит оценке.
В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 16 октября 2009 года № 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» пункт 18 содержит такое определение существенного нарушения прав граждан: «Под существенным нарушением прав граждан или организаций в результате злоупотребления должностными полномочиями или превышения должностных полномочий следует понимать нарушение прав и свобод физических и юридических лиц, гарантированных общепризнанными принципами и нормами международного права, Конституцией Российской Федерации (например, права на уважение чести и достоинства личности, личной и семейной жизни граждан, права на неприкосновенность жилища и тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, а также права на судебную защиту и доступ к правосудию, в том числе право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе и компенсацию ущерба, причиненного преступлением, и др.). При оценке существенности вреда необходимо учитывать степень отрицательного влияния противоправного деяния на нормальную работу организации, характер и размер понесенного ею материального ущерба, число потерпевших граждан, тяжесть причиненного им физического, морального или имущественного вреда и т. п.». Пленум, таким образом, фактически признается в том, что дать исчерпывающий алгоритм определения существенности вреда нельзя. Именно поэтому в предлагаемом определении используются абстрактные формулировки, которые, оценивая оценочный признак, сами нуждаются в оценке. Например, тяжесть причиненного морального вреда. Судебная инстанция предлагает примерные ориентиры для определения существенности нарушения соответствующих прав, поскольку единого знаменателя, строго
говоря, быть не может, ибо для каждого отдельно взятого физического или юридического лица причиненный вред обладает собственным своеобразием и подлежит индивидуальной оценке. Но, с другой стороны, алгоритм существенности может существовать в том случае, если любое нарушение прав и законных интересов признать не просто нарушением, а существенным. Тогда не надо оценивать степень вреда для каждого случая. Именно так и предлагает Пленум в пункте 1 цитируемого постановления, где сказано, что любое посягательство на регламентированную нормативными правовыми актами деятельность органов и организаций влечет за собой существенное нарушение прав и законных интересов соответствующих потерпевших. Здесь Верховный Суд РФ допускает противоречивое толкование, хотя мысль составителей постановления и их стремление показать свое отношение к различным злоупотреблениям понятны. Однако, несмотря на допущенное противоречие, судебные органы исходят из «оценок оценки», то есть толкуют признак существенности нарушения в каждом отдельном случае применительно к каждому отдельному субъекту с учетом его индивидуальных характеристик. Пожалуй, именно такая позиция является правильной, поскольку учитывает элементарное различие хотя бы между богатым и бедным.
Иное дело признак «тяжкие последствия». Пункт 21 постановления дает такое определение: «Под тяжкими последствиями как квалифицирующим признаком преступления, предусмотренного частью 3 статьи 285 УК РФ и пунктом «в» части 3 статьи 286 УК РФ, следует понимать последствия совершения преступления в виде крупных аварий и длительной остановки транспорта или производственного процесса, иного нарушения деятельности организации, причинение значительного материального ущерба, причинение смерти по неосторожности, самоубийство или покушение на самоубийство потерпевшего и т. п.».
Почему мы воспользовались словосочетанием «иное дело»? Потому что в отличие от существенного вреда тяжкие последствия должны быть насыщены большей «вредоносной фактурой», должны быть более опасны по степени причиненного вреда. Пленум в данном случае вновь прибегает к принципу оценок оценки, вновь пользуясь абстракциями: «крупные аварии», «значительный материальный ущерб» и т. д. Но в данном случае отличие от существенности нарушения следует проводить
по нарастающей массе вреда: не просто авария, которая может составить существенное нарушение, а авария крупная; не просто материальный ущерб, который может характеризовать существенное нарушение, а значительный. Повторяем, признаки, которые призваны определить нарастающую массу вреда, также относятся к категории оценочных. Но, по крайней мере, для определения тяжких последствий можно создать алгоритм соответствующего вреда для каждого признака. Например, для крупных аварий таким алгоритмом могут быть человеческие жертвы вне зависимости от того, где такая авария произошла. Человеческие жертвы как алгоритм определения крупных аварий мы предложили потому, что Пленум, помимо абстрактных критериев определения тяжких последствий, предусматривает конкретику в виде смерти по неосторожности или самоубийства. По существующим правилам, если последствия в правовой норме представлены в единичной конкретике с использованием в дальнейшем абстрактных формул, как это делает Пленум, тогда абстрактные формулы, составляющие характеристику явления, должны хотя бы приблизительно равняться указанной конкретике, если, разумеется, такое позволительно исходя из семантических особенностей языкового построения и этических соображений.
Относительно значительного материального ущерба алгоритмом может быть определение такового в примечании 1 к статье 159 УК РФ -не менее 10 тыс. рублей. Почему мы взяли для определения алгоритма значительного материального ущерба примечание именно к статье 159 УК РФ, а не к статье 158 и оставили без внимания соответствующие пояснения к некоторым составам экономических преступлений? Объясняем. Примечание 1 к статье 159 УК РФ определяет не просто значительный ущерб, а ущерб, связанный с предпринимательскими отношениями. Такой ущерб, на наш взгляд, в большей мере соответствует пониманию значительности в рамках тяжких, а не каких-либо иных последствий, тем более когда речь идет о коррупционных преступлениях. Значительный ущерб статьи 158 УК РФ слишком для этого маловат. Что касается экономических преступлений, то там речь идет не о значительном ущербе, а о крупном (ст. 180 УК РФ), а это уже иная семантическая единица.
Предлагая алгоритм определения оценок оценки, мы вовсе не претендуем на то, чтобы такой знаменатель обсуждался в ракурсе за-
конодательных новаций. Достаточно Пленуму Верховного Суда РФ ориентировать суды для определения оценочных признаков на конкретные критерии. Вместе с тем, необходимо отметить, что приведенные и им подобные оценочные признаки должны существовать в законодательном сборнике, поскольку иного варианта определения признаков состава деяния нет. Поэтому подобного рода правовая неопределенность, во-первых, необходима в законе, ибо без нее решительно невозможно обойтись, и, во-вторых, такая неопределенность не может толковаться как абсолютная, поскольку существуют, как нам кажется, определенные критерии, позволяющие преодолеть «путы неконкретности». Но, наряду с такой необходимой для законодательствования правовой неопределенностью, отличающейся относительностью, в УК РФ представлены варианты абсолютной неопределенности, преодолеть некорректность которой невозможно. Например, статья 106 УК РФ, где установлена ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка. Здесь речь идет о специальном субъекте преступления, которым должна быть мать.
Юридически женщина становится матерью с того момента, когда факт материнства записан в книге записей рождений, о чем свидетельствует часть 4 статьи 51 Семейного кодекса РФ. Следовательно, если женщина, родившая ребенка, не записана в качестве матери в книге записей рождений, тогда она в случае убийства ребенка может претендовать только на пункт «в» части 2 статьи 105 УК РФ - до пожизненного лишения свободы. Более того, если ребенка убивает биологическая мать, которая не рожала, но получила ребенка от суррогатной матери, при наличии всех необходимых стрессовых условий, указанных в диспозиции статьи, тогда она, если записана матерью, отвечает требованиям диспозиции статьи 106 УК РФ. Но ведь ясно, что такое толкование не соответствует тому смыслу, который пытался вложить в норму законодатель. Однако неопределенность терминологии позволяет, а правильнее сказать - заставляет толковать норму статьи 106 УК РФ именно так. Что проще - изменить диспозицию (убийство женщиной рожденного ею ребенка) и все вопросы будут сняты. Но, увы, dura lex, sed lex. Подобные нормы с абсолютной неопределенностью требуют непременной замены, в связи с чем было бы актуальным подвергнуть анализу действующий УК РФ для выявления норм с абсолютной неопределенностью с целью их новеллизации.
Примечания
1. Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 1. М.: Норма, 2000.
2 URL: http://pravo.gov.ru (дата обращения: 20.11.2018).
3. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2009. № 12.
4. Документ опубликован не был. Доступ из СПС «КонсультантПлюс» (дата обращения: 20.11.2018).
5. Собрание законодательства РФ. 2004. № 31, ст. 3215.
6. Международная защита прав и свобод человека. Сборник документов. М.: Юридическая литература, 1990.
Notes
1. European Court of human rights. Selected solutions. Vol. 1. Moscow: Norma Pabl., 2000. (In Russ.)
2. URL: http://pravo.gov.ru (accessed 20.11.2018). (In Russ.)
3. Bulletin of the Supreme Court of the Russian Federation, 2009, no. 12. (In Russ.)
4. The document has not been published. Access from the reference legal system «ConsultantPlus» (accessed 20.11.2018). (In Russ.)
5. Collection of legislative acts of the RF, 2004, no. 31, art. 3215. (In Russ.)
6. International protection of human rights and freedoms. Collection of documents. Moscow: Legal literature Pabl., 1990. (In Russ.)
cd
CD CD
a
с §
0
1 CD
О §
2. CD
О
0
1 I
CD §
<o
CD
a с о >з о
CD
0
CD
CD &
С
3 ^
1 3
ê u: i CD
0
1 CD CD
