CC BY
15УДК 81'25
ПРИНЦИП НЕОПРЕДЕЛЁННОСТИ В ИЗУЧЕНИИ ПЕРЕВОДА
А.А. Яковлев
В статье предпринята попытка сделать общетеоретические выводы из результатов проведённого эксперимента. Указывается, в частности, что переводимый текст всегда переживается переводчиком личностно - через включение смысла текста во внутренний контекст (образ мира), но такое переживание не всегда осознаётся. И эта решающая роль образа мира переводчика должна учитываться в теории и в экспериментальных методах изучения перевода: теории как построения учёных не могут быть приравнены к реальным действиям переводчика, этот зазор между ними и лежит в основе предлагаемого в статье принципа неопределённости.
Ключевые слова и фразы: перевод; теория перевода; контекст; образ мира.
THE PRINCIPLE OF UNCERTAINTY IN TRANSLATION STUDIES
A.A. Yakovlev
The paper discusses the theoretical conclusions from the experimental data which show that a translator always has the personal attitude to the text. Such attitude, sometimes emotionally charged, exists through its inclusion in the interior context (image of the world), but is not always perceivable for the translator himself. Elaborating theories and the experimental methods in translation studies linguists should take into consideration the paramount role of the interior context, which means that there is a gap between theories as theorists constructions and real actions of translators. Such gap prevent us from equating completely theories and what a translator really does and underlies the presented uncertainty principle in translation studies. Key words and phrases: translation; translation studies; context; image of the world.
Н.К. Гарбовский в своём выдержавшем несколько изданий учебнике прямо пишет о том, что наука о переводе была и останется теоретической дисциплиной и не сможет располагать достаточными экспериментальными данными. Впрочем, автор ведёт разговор о психофизиологических характеристиках переводчика, которые, разумеется, не относятся к сфере лингвистической теории перевода. Однако же, продолжает он, тот факт, что реальному наблюдению и научному анализу поддаются лишь данные «на входе» и «на выходе», в то время как сам интеллектуальный процесс переводческого преобразования происходит скрытно, якобы превращает теорию перевода в сопоставительную дисциплину [Гарбовский 2007: 215].
Однако в последние годы появляется всё больше переводоведческих работ, полностью или частично основанных на том или ином эксперименте. Авторы, впрочем, не спешат делать обобщающих выводов, отражающих общие тенденции, характерные для экспериментального
изучения перевода и необходимые для создания методики (комплекса методов) такого изучения.
Кроме того, стало уже своего рода модой говорить о необходимости изучать не тексты, а действия самого переводчика в процессе осуществления перевода. Вместе с тем нам не встречались указания философских (в частности, эпистемологических) и общеметодологических проблем, на которые такое изучение может натолкнуться.
Данная статья посвящена обоснованию одного из общих принципов, который, как мы надеемся показать, необходимо учитывать при экспериментальном изучении перевода.
Начнём с некоторых теоретических положений, нужных нам для дальнейшего рассуждения.
Не подлежит сомнению то, что контекст влияет на осуществление перевода, в частности - на выбор средств (чаще всего лексических) передачи смысла. Так, Ю Найда приводит несколько типов контекста, которые по-разному отражаются на процессе перевода -от лексико-грамматических характеристик исходного текста до фонетических особенностей текста перевода [Nida 2001: 29-41]. В этих типах контекста не находится, однако, места для внутреннего контекста, который по природе своей является перцептивно-когнитивно-аффективным и который снимает проблему изолированного слова для пользующегося языком индивида [Залевская 2005: 307, 433]. С этих позиций любой контекст является внутренним, так как в принципе переживается и осмысляется (на том или ином уровне осознавания) переводчиком. Восприятие текста есть процесс построения его ментальной проекции в образе мира индивида, который первичен по отношению к любому восприятию [Смирнов 1985: 142143].
Приводимые Ю. Найдой типы контекста рассматриваются в идеалистическом ключе -как если бы сами графические или фонетические элементы вносили изменения в поведение переводчика, в особенности осуществления деятельности. Признание первичности образа мира как внутреннего контекста, через который происходит восприятие и понимание переводимого текста, поворачивает рассуждение в нужном материалистическом русле и хорошо согласуется с принятой в отечественной психологии теорией деятельности [Леонтьев 1977]. Более того, в названной работе Ю. Найды речь идёт о значениях отдельных языковых элементов, рассматриваемых чаще всего в контексте не шире одного высказывания, в то время как создаваемый в сознании индивида образ содержания текста (или, что то же, его ментальная проекция) не состоит из некоторых дискретных элементов и наполнен не отдельными значениями, но взаимопереплетающимися личностными смыслами.
Таким образом, первое, что нам следует иметь в виду, - это то, что контекст может переживаться и использоваться переводчиком лишь постольку, поскольку он преломляется сознанием переводчика и наполняется эмоциональным и личностным переживанием, и
переживание это есть процесс, динамическое взаимодействие ряда факторов, ни один из которых не является всегда довлеющим.
Немалая часть исследований перевода выполнена в русле той презумпции, будто переводчик способен осознавать основу и «истинный» смысл своих действий и рационалистически выражать их словами. Подразумевается также (хотя открыто не декларируется), что учёный, анализирующий действия переводчика по их конечным продуктам, воспроизводит именно то, что «на самом деле» осуществляет объект его наблюдения - переводчик.
В рамках классических философий существует идея прозрачности субъект-объектных отношений и возможности для субъекта в любой момент воссоздать, воспроизвести мир, им наблюдаемый, которая снимается в неклассических философиях [Мамардашвили 2010]. «Внешне это выражается известным парадоксом рефлексии, что если мы рефлексируем акт собственной мысли, то, рефлексируя, мы находимся ещё в одном очередном состоянии мысли, которое не входит в содержание рефлексивно получаемого нами суждения, или вывода. И так далее, и так можно идти до бесконечности» [Мамардашвили 2012: 142].
Для классических теорий перевода отношение переводчика к тексту как бы прозрачно, то есть принято констатировать его наличие, но при этом его возможное конкретное (некоторым образом определяемое) содержание и влияние на перевод и на теорию, перевод описывающую, игнорируется или приписывается исследователю. То есть упомянутые призывы к экспериментальному изучению действий переводчика находятся в плену именно этой классической рационалистической презумпции. Грубо говоря, учёный, наблюдая процесс перевода, делает выводы о тех или иных действиях переводчика на основании собственных размышлений, предполагая, что между ними нет зазора. Но именно это допущение отрицается неклассическим подходом к анализу изучаемых явлений [Мамардашвили 2010: 119-122]. «...Мир не может вернуться в прежнее положение, и поэтому мы не можем знать о том, каким он был до того, как он уже измерялся, уже воспринимался, уже наблюдался» [Мамардашвили 2010: 53].
Итак, между наблюдающим (лингвистом) и наблюдаемым (переводчиком) существует зазор, преодолеть который невозможно в силу того, что оба они принадлежат одному миру, а действия переводчика и их основания не предустановленны, а рождаются в момент их
осуществления переводчиком и в момент их наблюдения лингвистом. Это и есть второе положение, которое нам необходимо иметь в виду. Исследователю перевода следует осознавать, что невозможно непрерывным движением мысли анализировать речемыслительные действия переводчика и собственные их интерпретации, нечто всегда будет ускользать от анализа.
Оставим теперь на время в стороне названные и учитываемые нами положения и обратимся к результатам проведённого нами эксперимента.
Этот эксперимент был направлен, во-первых, на то, чтобы определить, влияет ли контекст на вариативность перевода, во-вторых, на то, чтобы выявить особенности отношения переводчика к переводимому тексту. Испытуемым (далее - Ии.) были даны предложения на английском языке и по пять вариантов перевода для каждого предложения, в одном случае эти предложения были даны без контекста, в другом - в небольшом контексте. Ии. было предложено выбрать наиболее и наименее приемлемые, по их мнению, варианты перевода предложений и ранжировать предложенные варианты, обозначив каждый из них цифрой от 1 до 5 таким образом, что цифра 1 соответствовала наиболее приемлемому варианту, а цифра 5 - наименее приемлемому. Для эксперимента были подобраны тексты разных стилей: художественный, научный и публицистический. Варианты перевода были распределены таким образом, что первый вариант был структурно наиболее близок к оригиналу, т. е. почти буквальный перевод, а пятый вариант наиболее далёк от оригинала. При формулировке различных вариантов перевода мы опирались на понятие изосемичности, введённое Г.А. Золотовой, под которым понимается семантико-морфолого-синтаксическое равновесие предложения [Золотова 2010: 128-129]. «Смещение в равновесии семантических, морфологических и синтаксических признаков согласно закону грамматической компенсации влечёт за собой появление избыточности в средствах... что в свою очередь порождает дополнительные смысловые и стилистические оттенки.» [Золотова 2010: 128].
Также Ии. предлагалось прокомментировать выбор того или иного варианта перевода, указав причину выбора для двух «крайних» вариантов, которые кажутся испытуемому наиболее и наименее приемлемыми. Всего в эксперименте принял участие 81 испытуемый, гендерная принадлежность Ии. не учитывалась. Все участники являлись студентами-переводчиками 4 и 5 курсов Института филологии и языковой коммуникации Сибирского федерального университета (г. Красноярск), что предполагает наличие теоретической базы, на которую Ии. опирались при выборе варианта перевода.
При анализе всех анкет не было выявлено абсолютного «лидера» среди вариантов перевода, названных Ии. наиболее приемлемыми. Первый (почти буквальный) вариант перевода был назван лучшим 31 % Ии. как при переводе с контекстом, так и вне последнего, но близкие результаты имеют второй и третий варианты перевода: соответственно 19% и 17 % (перевод без контекста), 21 % и 18 % (перевод с контекстом).
Следует, однако, признать, что такой разброс ответов говорит, по всей видимости, о том, что испытуемые не определяют какой-либо вариант перевода единственно правильным, а считают, что и так тоже можно перевести. Это может означать, что правильный перевод следует рассматривать не как некоторый инвариант, остающийся неизменным в «мыслительном пространстве» переводчика, и по отношению к которому существуют все варианты (являясь как бы его частным случаем), а как комплекс (множество?) возможных вариантов, способных заменять друг друга без существенного ущерба для передачи смысла текста.
Важным является вывод, что при переводе играет роль не сам контекст (его наличие или отсутствие), а отношение к нему переводчика, переживание и субъективная оценка его как наиболее или наименее приемлемого именно в данный момент. И это как раз то, чего нет в названной в самом начале типологии Ю. Найды: переводчик опирается не на комплекс значений языковых единиц, а на комплекс личностных смыслов. Если же вслед за А.А. Залевской различать внутренний и внешний контекст [Залевская 2005], следует признать, что на выбор варианта перевода существенное влияние оказывает именно внутренний контекст и переживаемое отношение к имеющейся ситуации, что согласуется с выводами А.А. Авакян [Авакян 2009]. Внутренний контекст субъекта деятельности не находит пока места в теориях перевода, однако именно рассмотрение перевода с этих позиций, а не просто «учёт» этого фактора способен стать основой по-настоящему антропоцентрической теории перевода.
При анализе того, на что ориентируются Ии. в своём выборе (напомним, что им было дано необязательное задание прокомментировать выбор), были выделены две группы факторов: объективные и субъективные, вторая из которых, в свою очередь, была разделена на рациональные и эмоциональные. Объективные - это комментарии, соотносящиеся с некоторой системой (например, стиль, языковая норма и т.п.), они выражают, так сказать, абсолютный характер суждения и часто имеют отношение к тому, что не связано с каким-то конкретным случаем перевода (переводческая эквивалентность идеальная; более подходящая конструкция для научного текста). Всё, что соотносилось с оригиналом,
автором или читателем, которые принимались как бы за эталон, по отношению к которому должен существовать перевод, - это субъективные рациональные комментарии (точно, лаконично и красиво; на мой взгляд, немного искажается эмоциональная окраска текста). Эмоциональные - это комментарии, в явной форме выражающие чувства и эмоции самого испытуемого (ну, отвратительно же!; славно). Разделение комментариев на типы есть способ нашей работы с анализируемым материалом, а не то, что «на самом деле» существует в сознании переводчика. Мы не исключаем и в некоторых случаях признаём, что то, что мы называем иррациональным или эмоциональным, испытуемыми в момент выбора варианта перевода переживалось как объективное и вполне рациональное, даже очевидное.
Всего было дано 354 комментария, из них объективные - 110, рациональные - 174, эмоциональные - 70, то есть подавляющее большинство комментариев - субъективные. Это свидетельствует в пользу того, что переводчик в своей деятельности далеко не всегда опирается на некоторые логико-рационалистические критерии. К тому же, ни в одной анкете не было либо только рациональных, либо только эмоциональных комментариев, например, один испытуемый в комментарии к первому заданию пишет: наиболее подходит для худ. стиля, а уже к следующему заданию указывает нравится, и подобных примеров множество. Из этого можно сделать вывод, что на выбор испытуемым того или иного варианта перевода влияет и «содержание» этого варианта, и его переживание испытуемым, и эти два аспекта в разных случаях лишь имеют различную степень эксплицированности.
Описанный эксперимент наводит на заключение, что при дальнейшей более детальной разработке такой экспериментальной методики в ней следует стараться учесть все факторы, указанные Ии. в рамках описанного эксперимента. Тогда мы сможем говорить о «прогнозируемой вариативности» перевода, когда все факторы, кроме одного (в идеале), идентичны (прагматика, стиль и т. д.), что и позволит изучать различия в отношении переводчика именно к этому фактору и его возможное влияние на остальные.
Данные проведённого эксперимента указывают на недопустимость слепого приравнивания теорий как построений учёного и реальных основ действий переводчика (первые отражают не речемыслительные процессы в рамках деятельности переводчика, а то, как учёный интерпретирует результаты и продукты этих процессов). Невозможность учёта всех факторов, важнейшим из которых является внутренний контекст, крайне труднодоступный для прямого наблюдения, наводит на вывод о введении в переводоведение неклассического подхода, подразумевающего, что всегда существует нечто, не поддающееся
наблюдению учёного, ускользающее от его метода, но играющее существенную роль в осуществлении перевода.
Всё сказанное означает, что следует ввести и учитывать в переводоведении принцип неопределённости, согласно которому от исследователя (да и от самого исследуемого) нечто всегда будет ускользать, нечто будет оставаться непостигаемым. То, к чему в своей деятельности стремится переводчик, не есть то, что впоследствии лингвистом интерпретируется как эквивалентность; то, на что опирается переводчик в деятельности, не есть то, что трактуется лингвистом как единицы перевода и т. д. Отсюда - различные, казалось бы, в одинаковой степени обоснованные, традиционные трактовки трансформаций (как целенаправленных действий переводчика и как неизбежных изменений), единиц перевода, эквивалентности. Однозначное определение системы «переводчик - перевод» (под последним можно понимать и текст/тексты, и процесс) становится невозможным, и нельзя с точностью указать абсолютную причинность одного элемента этой системы относительно другого (т. е. нельзя определённо сказать, что переводчик в «одностороннем порядке» порождает текст или что он подчиняется в своих действиях некоторым элементам текста). В соответствии с этим и следует строить методы и процедуры исследования перевода и переводчика, в первую очередь, экспериментальные.
Список литературы
Авакян А.А. Перевод как инструмент исследования процесса понимания // Вопросы психолингвистики. 2009. № 10. С. 242-246.
Залевская А.А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст: Избранные труды. М.: Гнозис, 2005. 543 с.
Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М.: Едиториал УРСС, 2010. 368 с.
Гарбовский Н.К. Теория перевода: Учебник. М.: Изд. Моск. ун-та, 2007. 544 с.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Политиздат, 1977. 304 с.
Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2010. 288 с.
Мамардашвили М.К. Вильнюсские лекции по социальной философии: (Опыт физической метафизики). СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. 320 с.
Смирнов С.Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. Ярославль: МГУ, 1985. 231 с.
Nida E.A., Contexts in Translating. Amsterdam (Philadelphia): John Benjamins Publishing Company, 2001. 138 p.
References
Avakyan A.A. Perevod kak instrument issledovaniya protsessa ponimaniya [Translation as an instrument of comprehension process]. Voprosypsikholingvistiki. 2009. № 10. Pp. 242-246.
166
Zalexskaya A.A. Psikholingvisticheskie issledovaniya. Slovo. Tekst: Izbrannye trudy [Psycholinguistic studies. Word. Text. Selected works]. M.: Gnozis Publ., 2005. 543 p.
Zolotova G.A. Kommunikativnye aspekty russkogo sintaksisa [Communicative aspects of the Russian syntax]. M.: Editorial URSS, 2010. 368 p.
Garbovskiy N.K. Teoriya perevoda: Uchebnil [The theory of translation: Textbook]. M.: Moscow University Publ., 2007. 544 p.
Leont'ev A.N. Deyatel'nost'. Soznanie. Lichnost' [Activity. Consciousness. Personality]. M.: Politizdat Publ., 1977. 304 p.
Mamardashvili M.K. Klassicheskij i neklassicheskij idealy ratsional'nosti [Classic and Non-classic ideals of rationality]. SPb.: Azbuka, Azbuka Attikus Publ., 2010. 288 p.
Mamardashvili M.K. Vil'nyusskie lektsii po sotsial'noj filosofii: (Opyt fizicheskoj metafiziki) [Vilnius lections on social philosophy: (Essay on physical metaphysics)]. SPb.: Azbuka, Azbuka Attikus Publ., 2012. 320 p.
Smirnov S.D. Psikhologiya obraza: problema aktivnosti psikhicheskogo otrazheniya [The psychology of the image: the problem of mental reflection activity]. YAroslavl': MGU Publ., 1985. 231 p.
Nida E.A. Contexts in Translating. Amsterdam (Philadelphia): John Benjamins Publishing Company, 2001. 138 p.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Яковлев Андрей Александрович, кандидат филологических наук, старший преподаватель
кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации.
Сибирский федеральный университет.
Россия, 660041, Красноярск, пр. Свободный, 82a
E-mail: mr.koloboque@rambler.ru
ABOUT THE AUTHOR:
Yakovlev Andrey Alexandrovich, Candidate of Philology, Assistant Professor of the Department of Linguistics and Intercultural Communication.
Siberian Federal University
82a Svobodny prospect, Krasnoyarsk 660041 Russia E-mail: mr.koloboque@rambler.ru
