CC BY
81
Л.И. Розенберг
ПРИНЦИП НАЦИОНАЛЬНОГО САМООПРЕДЕЛЕНИЯ И ОБРАЗОВАНИЕ НЕЗАВИСИМЫХ ГОСУДАРСТВ В ПРИБАЛТИКЕ (ЭСТОНИЯ И ЛАТВИЯ, 1918-1920 гг.)
Розенберг Лев Иосифович -научный сотрудник ИНИОН РАН.
Основные черты экономического и политического уклада, а также демографического и культурного облика страны, именовавшейся сначала Ливонией, а впоследствии Остзейским или Прибалтийским краем, определились на много веков вперед в результате завоевания земель, населенных ливами, эстами и предками современных латышей, немецкими крестоносцами и войсками датского королевства, которое имело место в конце XII - первой половине XIII в. В возникшей таким образом немецкой колонии на восточных берегах Балтики выходцы из Германии составили феодальный класс, католическое духовенство и торгово-ремесленное население городов. Коренные жители края образовали массу простого народа (крестьянства и городских низов), который «был устранен от всякого участия в развитии собственной его земли и так далеко отодвинут на задний план, что история потеряла его из виду» (25, т. 7, с. 6).
Именно такие нации и назывались в марксистской литературе «неисторическими нациями» (geschichtslose Nationen), которые, по мнению Ф. Энгельса, впервые употребившего этот термин в статьях 1848 г., не только не имели собственной истории, но и принципиально не были способны к историческому творчеству. Этот взгляд, однако, сам по себе не вписывавшийся в систему доктрин, названную позже марксизмом, оказался ошибочным, что стало совершенно очевидным в XIX-XX вв. Сохраняя этот термин, О. Бауэр в начале ХХ в. отмечал, что неисторическими эти нации можно назвать «лишь в том смысле, что в ту эпоху, когда носителями национальной культуры были только господствующие классы, эти нации не имели национально-культурной истории, не знали культурной эволюции» (1, с. 198). Включение в
состав России только политически подчинило край властям империи, но нисколько не изменило ни социального, ни культурного уклада региона. Но такой порядок вещей был возможен только до тех пор, пока существовало феодально-сословное устройство государства, при котором крестьянская масса была подчинена государственной власти не непосредственно, а лишь через помещика. Буржуазные реформы второй половины XIX в., создавшие систему всеобщего подданства, изменили ситуацию в корне, так как самая многочисленная категория населения из данников помещиков превратилась в подданных государства.
Таким образом, «развитие капитализма пробудило неисторические нации к исторической жизни и таким путем поставило государство перед великой национальной проблемой, так живо его теперь волнующей» (1, с. 222-223).
Среди тех, кого в Прибалтике именовали «не немцами», развивается мощное национально-культурное движение, в котором на первый план выдвигается требование равноправия эстонского и латышского языков с немецким и русским. Еще в 1852 г. немец из Сибири именует в своих путевых записках Прибалтику «Русской Германией» (2, с. 5), а уже в 1893 г. в представлении губернатора Эстляндии в департамент полиции политическая ситуация в губернии характеризуется в следующих выражениях: «В период, предшествующий началу реформ, мы имели в Прибалтийском крае дело с немецким сепаратизмом... На смену этому принципу готовится ныне выступить другой - Эстония для эстонцев. Если первый принцип в своем практическом применении представляется для государства опасным, то во сколько же крат опаснее торжество второго?!» (10, с. 293-294).
Эстонские земли, как известно, распределены были между Эстляндской и Лифляндской губерниями. Поэтому первоначальной целью набирающего силу эстонского национального движения являлось достижение административного объединения всех населенных эстонцами территорий, что должно было впоследствии послужить основанием для требования национальной автономии.
Этой цели националистам удалось добиться только в 1917 г., после Февральской революции в России, а следующий - 1918 год - стал годом провозглашения независимости Эстонии и Латвии. Этим вновь возникшим государствам, созданным на основе этнического национализма, и предстояло теперь вступить в сложные отношения с интернационалистическим государством, провозгласившим своей задачей построение социализма. Изучение результата и хода этих отношений, а также связанных с ним процессов национально-государственного строительства на территории Балтийского региона способствует лучшему пониманию некоторых аспектов современного политического развития тех или иных стран Европы.
Идея независимости Прибалтики и концепция
образования национальных государств
В XIX - начале ХХ в. политическая ситуация в российской Прибалтике больше всего напоминала положение в средневековых Нидерландах или в Швейцарии (в первую очередь, конечно, в Нидерландах). И здесь, и там территория представляла собой некий конгломерат различных административно-территориальных единиц с особыми правовыми системами и этнически разнородным населением. Неоправданно долго сохранялись сословно-корпо-ративные «вольности» и права, унаследованные от феодальных времен. Унификация управления и законодательства, интеграция разнородных территорий в некую новую целостность являлись задачами, объективно назревшими и подлежащими разрешению, для того чтобы обеспечить возможность нормального развития. Но какая сила, какая власть могла и должна была решать эти задачи и, что особенно важно, как ей предстояло бы справиться с проблемами роста этнического и национального самосознания?
Южные Нидерланды - Бельгия с их фламандско-валлонским населением смогли сохранить свою независимость и избежать раздела в значительной степени потому, что являлись объектом соперничества нескольких сильных держав, ревниво следивших за сохранением статус-кво. Совершенно противоположным оказалось положение в Балтийском крае после революции в России и окончания Первой мировой войны. Потерпевшая поражение Германия не могла больше претендовать на остзейские провинции; советский режим вынужден был бороться за самое свое существование на востоке и на юге страны. В Прибалтике образовался на время политический вакуум, что и дало мощнейший стимул идеям независимости края.
Проблема, однако, заключалась в выборе модели, которая будет положена в основу концепции балтийской самостоятельности. Некоторые наметки плана создания местной автономии в виде некой Остзейской Финляндии возникли в политической мысли немецкой общины еще в 60-е годы XIX в. (25, т. 8, с. 360-361). Предпринятая в 1918 г., в период германской оккупации, попытка создания Балтийского герцогства имела, разумеется, целью организацию чисто марионеточного государства, которое могло бы стать форпостом Германской империи на востоке. Из этого, однако, не следует, что сама идея создания единого государства на территории региона была в принципе нежизнеспособной. Единый экономический, конфессиональный и культурный облик края, а также небольшие размеры территории как раз делали подобный вариант наиболее политически целесообразным. Не препятствовала подобному единству и языковая ситуация, сложившаяся на территории края, хотя там находились в употреблении целых четыре языка: немецкий, русский, латышский и эстонский. Подобное многообразие создавало даже благоприят-
ные условия для развития внешних связей и культурного развития, которые ярко охарактеризовал К. Каутский применительно к Бельгии и Швейцарии: «Из двух бельгийских языков один является мировым языком, который необходимо изучить всякому образованному человеку. Из трех швейцарских языков два являются мировыми языками, а один, итальянский, первоклассным культурным языком. Всякий, изучивший эти языки, приобретает богатый источник культуры. Знание двух или даже всех трех этих языков является не тяжелой обязанностью, а желанным для всякого приобретением. Поэтому это языковое деление не ощущается тяжело ни в союзном парламенте, ни на суде, ни даже в школе» (17, с. 194-195).
Однако реальное развитие событий в Прибалтике пошло по совершенно иному пути, в духе распространившихся тогда представлений о приоритетной роли права наций на самоопределение в государственном строительстве и международных отношениях. От такого решения проблемы в наибольшей степени выиграли эстонские и латышские национальные элиты, которые и сделали все от них зависящее, чтобы обеспечить реализацию национально-этнической модели осуществления независимости. «Но как государство, так и нация может быть произведением природы и продуктом человеческой деятельности, смотря по тому, с какой точки зрения ее рассматривать, - отмечал О. Бауэр. - Политик смотрит на нацию, как на создание своей воли, для него она искусственный продукт; ибо он может поставить себе задачу сохранить или изменить национальный характер, расширить или сузить круг национальной общности» (1, с. 192). Создание «национальных» государств в Прибалтике, с одной стороны, превращало немецкую и русскую общины края в национальные меньшинства, а с другой - оставляло за пределами вновь образованных политических единиц сотни тысяч эстонцев и латышей, проживавших в других губерниях России. Расположенный на границе эстонской и латышской этнической области город Валга / Валка, впервые упомянутый в 1286 г., был разделен на две части (эстонцы и латыши традиционно селились в отдельных кварталах).
Независимость Эстонии была провозглашена националистами 24 февраля 1918 г., в момент, когда после заключения Брестского мира Красная гвардия оставила Ревель, а немецкие войска еще не вступили туда. Независимое правительство немедленно объявило состояние нейтралитета. Нечего и говорить, что немецкие власти не обратили ни малейшего внимания ни на «правительство», ни на «нейтралитет» и установили в Эстонии оккупационный режим. (Заметим, что подобный же маневр был проделан в 1944 г., в момент между отходом из Таллинна немецких войск и вступлением туда частей советской армии. Так, по крайней мере, гласит патриотическая легенда.) Выразительное прозвище «картофельная республика», данное современниками, лучше всего определяет удельный вес и реальное место на политической кар-
те Европы нового государственного образования, возникшего в процессе российской смуты.
При полном отсутствии национальных государственных традиций конституции и многие разделы законодательства новых балтийских республик были основаны на механическом использовании новейших европейских образцов и внедрении наиболее демократических правовых норм. В условиях организации государств по строго этническому принципу это не создало абсолютно никаких проблем правящим национальным элитам.
Коммунистические теоретики квалифицировали процесс создания независимых государств на окраинах России как «контрреволюционное самоопределение» (26, с. 132) и предположили, «что в том или ином виде вопрос о более тесной связи этих отделившихся государств с хозяйственно возродившейся Советской Федерацией встанет в порядок дня, быть может, уже ближайших лет» (17, с. 10).
Прибалтийский край в период Гражданской войны
и образования национальных государств
После крушения системы, установленной Брестским миром, в странах Восточной Европы вспыхивает целая серия малых войн, так как в условиях, когда и страны Антанты, и Советская Россия были в данном регионе недостаточно сильны, здесь, как уже упоминалось, возникает определенная ситуация политического вакуума. В этих условиях в Прибалтике создается обстановка не двоевластия даже, а многовластия, связанная с созданием на территории края нескольких вполне самостоятельных центров силы. Таковыми здесь были, помимо правительств эстонских и латышских националистов, Эстлянд-ская трудовая коммуна в Нарве и советское правительство Латвии в Риге, немедленно признанные Советской Россией, немецкий ландвер под командованием Р. фон-дер-Гольца в Курляндии, а также Северо-Западная русская армия и правительство на территории Эстонии (14, с. 85, 222-224, 417-419, 423-427; 22; 28).
«Немецкий» ландвер, действительно поддерживаемый и финансируемый правительством Германии, состоял из этнических немцев, однако, это были представители различных групп немецкого населения, в результате мировой войны и революции потерявших почву под ногами, как то балтийских немцев, немецких колонистов из России, эльзасцев, лотарингцев, немецких выходцев из Чехии и Венгрии, «вынужденных с оружием в руках добывать себе новое отечество» (14, с. 418).
После требования держав Антанты германскому правительству о выводе этой армии из Прибалтики в сентябре 1919 г. она была преобразована в русскую Западную добровольческую армию во главе с П.Р. Бермонт-Аваловым.
Немецкие солдаты перешли на службу в новую армию, и к ним добавились русские добровольцы из числа бывших военнопленных, завербованных на территории Германии и Австрии. По существу, и те, и другие были своеобразными конкистадорами, стремившимися утвердиться на вакантной территории.
Северо-Западная русская армия, возглавленная генералом Н.Н. Юденичем, и возникшее здесь же правительство Северо-Западной области были очень сильно ограничены в своих действиях как державами Антанты, так и таллиннскими властями. Достаточно сказать, что это «правительство» было создано из членов местного Политического совещания в течение 45 минут по ультимативному требованию английского генерала с целью немедленного признания независимости Эстонии. Декларацию нового «правительства», содержащую признание этой независимости и призыв к державам Антанты немедленно, в свою очередь, признать ее, генерал пытался дать на подпись «министрам», вызывая их к себе поодиночке. Когда подобная процедура вызвала возмущение присутствующих, генерал пояснил, что «русские всегда очень много говорят», в то время как дело не терпит отлагательства. В результате компромисса «министры» после «обсуждения» утвердили проект документа, исправив в тексте грамматические ошибки (28, с. 69-81). Так вершилось таинство признания эстонской независимости.
Позорный характер данной сцены лучше всего обрисовывает подлинное историческое и политическое значение происходивших тогда в Прибалтике событий. Видимо, только дефицит времени помешал доставить в Эстонию нескольких квалифицированных английских политических деятелей, чтобы сформировать из них высокопрофессиональное русское правительство. Впрочем, и сам глава английской миссии, порицая русских политиков за их манеру слишком много говорить, как-то забыл, что изобретение парламента к числу отрицательных сторон российской государственной жизни явно не относится. Таков был уровень политических игроков, действовавших на тогдашней балтийской арене, а он вряд ли соответствовал историческому масштабу происходивших в регионе событий.
Что касается позиции основных частей Белого движения, то хотя они и стремились обеспечить себе содействие эстонских и латышских националистов в борьбе с большевиками, но на требования о признании независимости они резонно отвечали, что не правомочны предрешать этот вопрос до созыва Учредительного собрания.
Подобное «непредрешенчество» никоим образом не устраивало балтийские правительства, что и определило дальнейший ход событий. В развернувшейся в России Гражданской войне балтийские националисты преследовали исключительно свои собственные цели. «Основой для национального
сплочения. служили не антирусские, а антинемецкие настроения населения» (6, с. 30).
Именно совокупность всех этих обстоятельств объясняет, почему балтийские государства, хотя и не без колебаний, приняли, в конце концов, предложение Советского правительства о переговорах на основе признания права наций на самоопределение, которые и привели к подписанию в 1920 г. мирных договоров.
Первым государством, с которым Советская Россия 2 февраля 1920 г. подписала мирный договор в г. Юрьеве (Тарту), оказалась Эстония. В заключении данного соглашения, в условиях крайне запутанного с точки зрения международного права положения вещей в регионе, были в одинаковой степени заинтересованы обе стороны. Дело в том, что при международном признании вновь образовавшихся государств «признание, данное государством, интересы которого затронуты, а может быть, и нарушены образованием нового государства, имеет большее значение, чем признание, данное государствами посторонними в этом деле, а следовательно, нейтральными. Признание со стороны заинтересованного государства прекращает всякие сомнения и споры о том, действительно ли образовалось новое государство. Поэтому оно придает образованию нового государства характер правомерности» (5, с. 8182). Заключая этот договор, Советская Россия в данном случае именно и выступала как правопреемник Российской империи - исторической России. Специфика ситуации, однако, заключалась в том, что на момент подписания она не имела права выступать в этом качестве. Дело в том, что Гражданская война еще не была закончена, и советский режим не контролировал полностью государственной территории. Кроме того, он сам не был еще признан ни одним государством мира и был подвергнут блокаде со стороны Антанты. В этих условиях, заключая между собой «мирный договор», два государства-самозванца обеспечивали друг другу легитимность. Исключительно этими обстоятельствами и следует объяснять более чем странные условия советско-эстонского мирного договора.
Согласно 2-й статье договора, Россия «отказывалась добровольно и на вечные времена от всяких суверенных прав, кои принадлежали России в отношении к эстонскому народу и земле» (20, с. 5-6).
В статье 11 Россия отказывалась «от передачи или возмещения ей общегосударственного имущества российской казны, как движимого, так и недвижимого, находящегося на территории Эстонии, в том числе военных и иных сооружений, фортов, портов, всякого рода судов, грузов и т.п.».
Таким образом, было безвозмездно сдано государственное достояние России, образовавшееся в результате двухвекового управления краем. Этим, однако, дело не ограничилось, ибо, хотя данная статья гарантировала, что «Эстония не будет выводить никаких притязаний к России из факта своего 198
бывшего вхождения в состав бывшей Российской империи», согласно 1-му пункту следующей, 12-й статьи, «независимо от соглашений, установленных статьей 11-й», Россия обязывалась выплатить Эстонии 15 млн. руб. золотом. В дополнение к этому 2-й пункт данной статьи декларировал, что «Эстония не несет никакой ответственности по долговым и всякого рода иным обязательствам России» (20, с. 10). Как отметил немного времени спустя наблюдательный современник, «это было немножко дорого, но Эстония, как первая страна, вступившая с нами в соглашение, требовала себе известной "компенсации за риск", и мы должны были пойти ей навстречу» (16, с. 80).
К этому следует добавить, что при установлении границ обоих государств к эстонской территории были отнесены Печорский монастырь, Из-борск и Ивангород, т.е. земли, принадлежность которых к России, по крайней мере с Х в., ни у кого ни малейших сомнений не вызывала. Притязания на эти территории эстонцы аргументировали «стратегическими» соображениями (отнюдь не правом наций на самоопределение). Но ведь как раз стратегическими соображениями было вызвано присоединение Балтийского края к России в начале XVIII в.
В тот момент бесцеремонное обращение обоих правительств с населением забытой окраины России не вызвало, сколько нам известно, абсолютно никаких протестов. Тем не менее условия мирного договора были настолько неприличны даже по понятиям того времени, когда мало что могло вызвать удивление, что в посвященных ему словах главы советского правительства В.И. Ленина прозвучали нотки, которые могли восприниматься как своего рода извинения: «Мы сделали много уступок, главной из которых является уступка спорной территории, населенной смешанным русским и эстонским населением. Но мы не хотели проливать кровь рабочих и красноармейцев ради куска земли, тем более что уступка эта делается не на веки... Рабочие... скоро свергнут эту власть и создадут Советскую Эстонию, которая заключит с нами новый мир» (15, с. 71). Ленин, таким образом, рассматривал договор как своего рода мини-Брестский мир, предоставивший Советской России «окно в Европу» (15, с. 111) и давший ей возможность, оставив вопрос о территории революционной власти «на потом», перейти к решению более неотложных задач.
11 августа 1920 г. был подписан мирный договор с Латвией. Здесь уступки были значительно скромнее. Формулировки также были уже другие. Хотя по-прежнему декларировалось провозглашенное Советской Россией право на самоопределение, обе стороны взаимно отказывались от возмещения их военных расходов и убытков, понесенных во время конфликта, а также от претензий на бывшее государственное имущество Российской империи, расположенное на территории другой стороны. Россия обязалась вернуть эва-
куированное с территории Латвии в период мировой войны имущество и оборудование в натуральном виде, либо в денежном эквиваленте. В качестве аванса при этом расчете Россия обязывалась уплатить Латвии в двухмесячный срок по ратификации договора 4 млн. золотых руб. Принимая во внимание тяжелое положение Латвии после окончания мировой войны, Россия освободила ее от обязательств по общегосударственному долгу. За Латвией также оставался Пыталовский район Псковской губернии (19, с. 2, 4, 7-11).
Мы видим, таким образом, что ни о каком практическом применении права наций на самоопределение в данном случае речи не идет. Условия мира, как и в старые добрые времена, определялись элементарным соотношением сил борющихся сторон. Линия границы между Советской Россией и новообразованными балтийскими государствами скорее была продиктована пресловутым принципом равновесия, если можно, конечно, в сколько-нибудь серьезном смысле говорить о его применении в условиях, когда предметом торга являлись столь малые величины.
Практика международных отношений показывает, что по вполне понятным причинам «государству заинтересованному бывает часто гораздо труднее признать новое, чем государствам посторонним» (5, с. 82). Можно, однако, смело утверждать, что никаких затруднений политического, психологического или нравственного свойства при подписании данных соглашений представители советской стороны не испытывали. Всю чашу унижений в связи с заключением «похабного мира» они уже испили до дна во время брестских переговоров. С тех пор они полностью убедились в справедливости тезиса В.И. Ленина, что «мирный договор есть средство накапливания сил». Установленные границы они вовсе не рассматривали как окончательные и намеревались при благоприятных условиях их скорректировать, что и было сделано без большого шума в 1944 г. Проблема национальных меньшинств в Латвии и Эстонии и вопросы межгосударственного размежевания в коммунистической политике и пропаганде вообще не акцентировались, так как ставка делалась в первую очередь на социальную рознь в местных обществах. Сложнее сказать, чем руководствовались балтийские националисты, и отдавали ли они себе отчет, какую судьбу они готовят себе в будущем, предписывая России такие условия мирного договора.
В передовой статье органа Прогрессивной партии Эстонии «Пяйвалехт» под названием «Холодный мир», говорилось: «Мы имеем дело не с обыкновенным противником, не было у нас и обыкновенной войны - поэтому нет основания полагать, что нам придется иметь дело с тем, что обычно понимается под словом мир. Врагу не удалось сломить нас оружием, он будет пытаться сделать это "мирным путем"» (14, с. 481).
В коммунистической историографии Прибалтики едва ли основной упор делался на «порабощение» коренного населения как местными привилегиро-
ванными сословиями немецкого происхождения, так и русским царизмом, от которого оно было избавлено Октябрьской революцией. Местные националисты восприняли этот тезис вполне серьезно, и все блага, полученные по мирным соглашениям 1920 г., склонны были рассматривать как свое кровное достояние. После распада Советского Союза власти балтийских республик на основании этих договоров неожиданно предъявили территориальные претензии к России. В 1994 г. они все же согласились признать существующие границы. Однако сами договоры 1920 г. в Эстонии и Латвии по сие время считаются «действующими» (11), а согласие юридически урегулировать пограничные вопросы рассматривается как «территориальная уступка». В противоположность подобной позиции советские власти рассматривали договоры с балтийскими соседями в чисто конъюнктурном плане, и поэтому уже через несколько лет они должны были потерять в их глазах всякое значение. Если Германия или Болгария привлекали внимание коммунистических стратегов как страны, способные сыграть важную роль в развитии мирового революционного движения, то государства Балтийского поморья имели для них значение с точки зрения экономических и военно-стратегических интересов самого советского государства, что сделало неизбежным попытки включить эту территорию в орбиту своего влияния. Драматические события 1924, 1939 и 1940 гг. можно было предсказать, образно выражаясь, с помощью географической карты.
По утверждению известного географа К. Гассерта, «экономическая ценность морского берега зависит не столько от его расчленения и богатства гаванями, сколько от экономического развития прилегающей к нему страны». Создание независимых государств в Прибалтике по узко национальному принципу привело к возникновению ситуации, когда «страна, связанная с берегом в природном отношении», оказалась «отрезана от него в политическом». В процессе обретения независимости балтийские элиты должны были сделать выбор между берегом и материком, который и определил ход экономического и политического развития последующих десятилетий.
В экономической области результатом ближайших лет оказалась коренная структурная перестройка народного хозяйства, в первую очередь промышленности. Крупные предприятия, создававшиеся в расчете на обслуживание огромного всероссийского рынка и работавшие на российском сырье, в новых условиях оказались в значительной степени бесполезными. После установления нормальных отношений России с европейскими странами и открытия Петроградского порта Латвия и Эстония утратили свою монопольную роль в сфере транзита. Правительства балтийских стран официально взяли курс на развитие высокотоварного экспортного сельского хозяйства. Наряду с этим шел процесс возникновения средних и малых предприятий
табачной и пищевой промышленности, а также развитие добычи горючих сланцев и увеличение масштабов торфоразработок.
Едва ли не основным фактором, определявшим внутриполитическую ситуацию во вновь образовавшихся государствах, было наличие влиятельного социального элемента, в принципе отвергавшего политический выбор, сделанный националистами. Это были, в первую очередь, промышленные рабочие, более всех пострадавшие от отделения и традиционно ориентированные на местных коммунистов. Это было численно весьма значительное, а главное, политически активное меньшинство, собравшее, например, на парламентских выборах 1923 г. в Эстонии 9,5% голосов избирателей (в Таллинне - 36%, в Нарве и Пярну - около трети). Для них, по словам лидера эстонских коммунистов Я. Анвельта, «с самого начала было ясно, что такая республика долго не сможет просуществовать, и что здесь экономическое и политическое положение неизбежно обострится в самом ближайшем времени».
Картина, изображающая расстановку политических сил в регионе, была бы неполной, если бы не учитывала самую многочисленную категорию населения - нейтралов. Еще в период Гражданской войны при объявлении мобилизации вместо ожидаемых 25 тыс. человек на призывные пункты явились только 13 тыс. Из отправленных на восточный фронт 2500 человек дезертировали около 2 тыс. Не помогали суровые указы властей, согласно которым дезертирство наказывалось каторжными работами до 15 лет. Позже, выступая в Учредительном собрании, один из основателей эстонского государства К. Пятс объяснял это нежеланием крестьян воевать за интересы горожан (6, с. 21). К 1924 г. нейтралистские настроения охватили даже значительную часть средних торговцев Таллинна, некоторые из которых не возражали даже против вступления в состав СССР, если бы это произошло «законным» путем.
К нейтральным элементам балтийского общества относились, разумеется, и представители национальных меньшинств: немцы, русские, евреи, у которых не было никаких оснований испытывать чувство восторга от неожиданно свалившейся на их головы независимости.
Все эти обстоятельства необходимо учитывать, чтобы оценить запас прочности, которым обладали государственные конструкции новых республик. Государственно-правовая наука давно уже пришла к мысли о неразрывной связи между политической жизнью государства и специфическими особенностями населяющих его сообществ. Еще в начале XIX в., с возникновением исторической школы права, «заблуждение, что одною операцией мышления, без дальних справок с историей можно устроить любое государство, было. окончательно раскрыто, и органическое сознание государства подготовлено» (4, с. 509).
Маленьким, наспех организованным балтийским государствам, принявшим едва ли не самые демократические конституции в современном мире и вместе с тем раздираемым острейшими экономическими, социальными и политическими противоречиями, предстояло теперь столкнуться с вызовами, перед которыми поставил все европейские народы ХХ век.
Литература
1. Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. - СПб., 1909. - ЬУ1, 602 с.
2. Беккер В. Поездка в Остзейские губернии. - М., 1852. - 134 с.
3. Бисмарк О. Избранные речи до утверждения Северо-Германского союза (1847-1867). -СПб., 1898. - 168 с.
4. Блюнчли И.К. История общего государственного права и политики от XVI века по настоящее время. - СПб., 1874. - VIII, 597 с.
5. Блюнчли И.К. Современное международное право цивилизованных государств, изложенное в виде кодекса. - М., 1876. - V, 561 с.
6. Бриггеманн К. Эстония и Петроградский фронт Гражданской войны в 1918-1920 гг. // Вопр. истории. - М., 2007. - № 5. - С. 17-33.
7. Всеобщая история с IV столетия до нашего времени. Под редакцией Э. Лависса и А. Рамбо. Т. 5. - М., 1898. - ХХ, 880 с.
8. Градовский А. Д. Национальный вопрос в истории и в литературе. - СПб., 1873. - VI, 310 с.
9. Даневский В.П. Системы политического равновесия и легитимизма и начала национальности в их взаимной связи. Историко-догматическое исследование. - СПб., 1882. - VIII, 334 с.
10. Из архива князя С.В. Шаховского. Материалы для истории недавнего прошлого прибалтийской окраины (1885-1894 гг.). Т. 3. - СПб., 1910. - ЫХ, 334 с.
11. Ильвес Т.Х. Соотечественников в Эстонии у России нет: Интервью президента Эстонии газете «Время новостей». - М., 2006 г., 1 ноября, № 201. - С. 5.
12. Каутский К. Борьба национальностей и государственное право в Австрии. Киев, 1906. - 32 с.
13. Каутский К. О национальном вопросе в России. - СПб., 1905. - 16 с.
14. Корнатовский Н.А. Борьба за Красный Петроград (1919). - Л., 1929. - 540 с.
15. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Изд. 5-е. Т. 40. - М., 1970. - XXIV, 507 с.
16. Майский И.М. Внешняя политика РСФСР. 1917-1922. - М., 1923. - 195 с.
17. Марксизм и национальная проблема. Сб. 1. - Екатеринослав, 1923. - XVI, 278 с.
18. Мирные переговоры в Брест-Литовске с 29/9 декабря 1917 г. по 3 марта (18 февраля) 1918 г. Пленарные заседания; заседания политической комиссии / Полный текст стенограмм под редакцией и с примечаниями А.А. Иоффе (В. Крымского) с предисловием Л. Д. Троцкого. -М., 1920. - VI, 270 с.
19. Мирный договор между Россией и Латвией 11 августа 1920 г. - М., 1921. - 14 с.
20. Мирный договор между Россией и Эстонией. (Официальный текст). М., 1920. - 14 с.
21. Мишле Ж. Обозрение новейшей истории. - СПб., 1838. - XIV, 161 с.
22. Полковник П.Р. Бермонт-Авалов. Документы и воспоминания / Вступительная статья и комментарии Ю.Г. Фельштинский, Г.З. Иоффе, Г.И. Чернявский // Вопр. истории. - М., 2003. - № 1. - С. 3-27; № 2. - С. 3-30; № 5. - С. 3-29.
23. Ренан Э. Что такое нация: Лекция, читанная в Сорбонне. - СПб., 1886. - 43 с.
24. Робертсон В. История государствования императора Карла V с описанием устроения гражданских общин в Европе. Т. 1. - М., 1839. - XXI, 368 с.
25. Самарин Ю.Ф. Сочинения. М., Т. 7. 1889. - CXXXV, 659 с.; Т. 8. 1890. - XXVIII, 624 с.
26. Сафаров Г.И. Национальный вопрос и пролетариат. - М., 1923. - 296 с.
27. Скабичевский А.М. Наши грядущие Бисмарки. «Национальный вопрос в истории и в литературе» А. Градовского. СПб., 1873 // Скабичевский А.М. Сочинения: критические этюды, публицистические очерки, литературные характеристики. Т. 1. - СПб., 1903. - Стб. 685-748.
28. Юденич под Петроградом: Из белых мемуаров. - Л., 1927. - 257 с.
