CC BY
25
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 6
А.В. Уржа
ПРИМЕНЕНИЕ 'THEORY OF GROUNDING' В ИЗУЧЕНИИ СИНТАКСИСА И СТИЛЯ РУССКИХ ПЕРЕВОДОВ ПРОЗАИЧЕСКОГО ТЕКСТА
В статье, опирающейся на результаты сопоставительного анализа русских переводов прозы Э. По, Э. Берджеса, В. Набокова и мн. др., рассматриваются семантико-стилистические эффекты интерпретации языковых средств, формирующих первый план и фон произведения. Представления о стереоскопичности текста, разработанные зарубежными учеными (P. Hopper, S. Thomson, C. Chvany, P. Jensen) и оформленные в виде специальных теорий ('Theory of Grounding', 'Saliency Hierarchy'), соотносятся в статье с открытиями отечественных исследователей (В.В. Виноградов, Г.А. Золотова) и позволяют системно описать обнаруженные различия вариантов перевода.
Ключевые слова: синтаксис, стиль, первый план, фон, художественный перевод, сопоставительный анализ.
The article contributes to the investigation of linguistic means of foregrounding / backgrounding the information in a literary translation. The 'Theory of Grounding' and the 'Saliency Hierarchy' corresponding to the ideas of Russian linguists (V.V. Vinogradov, G. A. Zolotova) can be applied to the comparative analysis of numerous translations from English into Russian (the prose by E.A. Poe, A. Burgess, V. Nabokov, etc.). Semantic effects of choosing different aspectual forms, finite or non-finite forms, active or passive constructions, etc. are in the focus of the study.
Key words: syntax, style, foregrounding, backgrounding, literary translation, comparative analysis.
Термин 'Theory of Grounding' возник в англоязычной лингвистике в 70-е годы XX в., однако общепринятого перевода на русский язык для него до сих пор нет. Сосуществуют варианты «теория выдвижения» и «теория текстовой выпуклости», а слова «актуализация» и «фокализация», которые предлагались некоторыми исследователями, давно терминологизированы в других значениях [Chvany, 1990: 213-235; Михайлов, 2006: 140; Nagar, 2008]. Исходя из того, что слово grounding входит в состав членов оппозиции foregrounding — backgrounding, мы будем для обозначения анализируемой теории придерживаться варианта «теория формирования первого (переднего) плана и фона в тексте», поскольку он максимально приближает нас к объекту исследования — семантико-грамматической организации текста (оригинального и переводного).
Использование понятий первого плана и фона, так же как и точки зрения, основывается на метафорическом сближении текста с произведениями изобразительного искусства: картинами, иконами, барельефами и т.д. Японская исследовательница Н. Кояма приводит в качестве удачного примера раскладную книжку для детей, в которой главные герои, основные сцены с их участием «выдвигаются» ближе к ребенку, открывающему очередную страницу, а фоновая, дополнительная информация размещается на гладком заднике [Koyama, 2004: 1].
Пара «первый план — фон» соотносится с парой «фигура — фон», предложенной в гештальт-психологии: как пишут исследователи, «клетки головного мозга, получающие визуальную информацию, при взгляде на фигуру реагируют более активно, чем при взгляде на фон» [Lamme, 1995: 1606]. Ниже приведены известные примеры визуальных образов, воспринимая которые сознание человека колеблется в выборе фигуры (ваза Рубина и др.) [URL: http://www.rusmedserver. ru/med/obschaya/140.html].
В обычном же случае мы легко отличаем одно от другого, в частности буквы от белого фона.
Идеи деления текстовой информации на первый план и фон (в тех или иных терминах) восходят еще к античной риторике, они могут быть обнаружены в трудах по разнообразным филологическим дисциплинам. Однако в данной статье речь пойдет в первую очередь о направлении лингвистических исследований, осознающем себя как самостоятельную и целостную теорию. В зарубежной лингвистике текста, в том числе и в славистике, теория первого плана и фона имеет уже обширную традицию со своими классиками и новаторами, со списками литературы для студентов, изучающих «историю вопроса» (см., в частности [URL: http://www.utsc.utoronto.ca/~binnick/old%20 tense/ground.html]). В отечественной же науке единого направления здесь нет, хотя в совокупности работы по морфологии, синтаксису, стилистике и поэтике содержат значительное количество ценных наблюдений в этой области. Глубокий, разносторонний подход к изучению языковых средств формирования первого плана и фона мы
можем найти в трудах В.В. Виноградова, заложившего основы современного лингвистического анализа русских текстов. Представляется интересным соотнести русскую и зарубежные научные традиции, отметить, какие понятия в отечественной науке оказываются здесь востребованными, а также опробовать положения теории на практике, в анализе текстов.
Одной из основополагающих научных работ в области "Theory of Grounding" считается статья американских типологов и синтаксистов П. Хоппера и С. Томсон, посвященная переходности в грамматике и дискурсе. Вот какие определения они дают: «Используя язык, люди конструируют свои высказывания в соответствии с коммуникативными целями и восприятием потребностей адресата. Соответственно в любой ситуации общения некоторые части произносимого представляются более значимыми, чем другие. Та часть дискурса, которая не относится непосредственно к цели говорящего, но лишь расширяет, комментирует ее, помогает ей, называется фоном. В противоположность этому материал, обеспечивающий выражение основного содержания дискурса, называется первым планом. Языковые характеристики, связанные с различием между первым планом и фоном, обозначаются термином "grounding"... Фрагменты первого плана создают скелет текста, формируют его базовую структуру, тогда как фоновые фрагменты облекают скелет плотью, оставаясь при этом в стороне от основ его структурной связности» [Hopper, Thomson, 1980: 280].
В качестве материала для исследования Хоппер и Томсон использовали так называемые простые нарративы, нехудожественные повествования: биографии, тексты об исторических событиях, рассказы людей о своей жизни. Таким образом они подчеркивали, что их интересуют не поэтические, риторические приемы выделения информации в тексте, а собственно языковые потенции компонентов обычного повествования. Вот разобранный ими фрагмент нарратива с выделением компонентов первого плана (пример взят из [Labov, Waletzky, 1967]). Человек рассказывает о своей драке с братом:
'This was just a few days after my father had died, and we were sitting in the garden... He sort of ran out in the yard — this way out on Convey Island — and he started to talk about it. And my mother had just sat down to have a cup of coffee. And I told him to cut it out.
Course kids, you know — he don't hafta listen to me. So that's when I grabbed him by the arm and twisted it up behind him. When I let go his arm, there was a knife on the table, he just picked it up and let me have it. And I started to bleed like a pig'
«Это было через несколько дней после того, как умер мой отец, и мы сидели в саду... И тут он вбежал во двор, там есть проход на остров Конви, и начал говорить об этом. А моя мать только присела выпить кофе. И я сказал ему заткнуться. Он, ребята, конечно, и не думал меня слушать. Тогда я схватил его за руку и заломил ее ему за спину. А когда я отпустил его, там был нож на столе, так он схватил его и воткнул в меня. И у меня хлынула кровь »
Последнее предложение не удается перевести формально точно, в оригинале подлежащее не кровь, а I (Я), что важно для исследователей: антропоцентричность — один из параметров, по которому характеризуются фрагменты первого плана текста (см. ниже).
Итак, первый план отражает последовательность событий, составляющих историю, тогда как область фона формируется высказываниями о месте и условиях событий, оценочными комментариями. Авторы статьи подчеркивают, что grounding формируется не на основании одной морфологической или синтаксической характеристики, а на основании группы, пучка признаков, ни один из которых не является единственной характеристикой выдвижения фрагмента на первый план или отнесения к области фона. Вот этот список признаков (табл. 1): справа указано количество клауз, обладающих данными характеристиками, в изученных текстах.
Таблица 1
Foreground Количество клауз в области первого плана, обладающих этим признаком Background Количество клауз в области фона, обладающих этим признаком
Participants Участники (наличие субъекта и объекта действия) 76% 18%
Kinesis Динамика 88% 49%
Aspect Вид, аспект (связан с предельностью) 88% 27%
Punctuality «Точечность», компактность действия 55% 10%
Volitionality Контролируемость действия 76% 36%
Affirmation Утвердительность 100% 92%
Mode Наклонение (индикатив) 100% 66%
Agency Агентивность, характеристика действующего субъекта 3.33 1.98
O-affectedness Задействованность объекта (объект изменяется в результате действия) 39% 12%
O-individuation Индивидуализация объекта (определенность, конкретная референция в тексте — шкала 2>1>0) 1.5 1.2
Интересно, что если некоторые критерии введены на семантическом основании, то другие связаны с учетом формальных признаков компонентов клаузы. Например, требуется формальная выраженность субъекта и объекта или возможность их подстановки без изменения конструкции (этому критерию удовлетворяет подлежащее при однородных сказуемых, но не причастный оборот), признак mode подразумевает не модальные значения, а форму индикатива. Предикат же характеризуется по семантическим критериям. Стоит отметить также, что выделение первого плана в данной теории антропоцентрично, на это указывает критерий agency, в основу оценки по которому положена шкала: местоимение, относящееся к человеку (4 балла) > имя собственное (3) > имя нарицательное, относящееся к человеку (2) > имя нарицательное, относящееся не к человеку (1).
П. Хоппер и С. Томсон провели исследование на материале корпуса нарративных текстов, в которых фрагменты первого плана были выделены участниками опроса. Ученые подсчитали, какой процент перечисленных выше признаков встретился в компонентах первого плана, а какой — в фоновых зонах. Подчеркнем, что авторы работы исследовали тексты на разных языках, в том числе и на русском (здесь были сделаны краткие замечания относительно специфической видовой корреляции глагольных форм). Итогом работы стала гипотеза о том, что оппозиция смыслов, организующих первый план / фон, является универсалией, тогда как набор средств, реализующих их, различает языки.
После статьи Хоппера-Томсон появилось большое количество работ, развивающих их идеи применительно к текстам на том или ином языке. Непосредственный интерес для нашего исследования представляет статья К.В. Чвани1, применяющая открытия Theory of Grounding к русским текстам [Chvany, 1990: 213-235]. Исследовательница обратилась к художественным произведениям: первым ее материалом была сказка Л. Толстого «Три медведя», максимально приближенная к так называемому простому нарративу, но затем она включила в свой анализ тексты А. Пушкина и А. Чехова, Б. Пильняка и Тэффи, и даже обратилась к прозе М. Цветаевой («Мой Пушкин»).
Интерес у К. Чвани вызывает не только использование русских видо-временных форм в контексте теории Хоппера-Томсон, но и, например, употребление причастных и деепричастных оборотов. Так, обращаясь к финалу рассказа А. Чехова «Спать хочется», К. Чвани подчеркивает, что отнесенность действия к фону может быть не менее
1 К. В. Чвани — американская исследовательница, славист, автор целого ряда известных работ по русской морфологии и синтаксису, а также по языку художественной литературы. Ее предки были русскими, сама она училась в семинаре Романа Якобсона, а затем много лет проработала в Массачусетском технологическом университете, см. [Selected Essays, 1997].
значима, чем выдвижение его на первый план: Смеясь, подмигивая и грозя зеленому пятну пальцами, Варька подкрадывается к колыбели и наклоняется к ребенку. Задушив его, она быстро ложится на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мертвая...
В данном фрагменте самое страшное, самое главное событие рассказа — убийство ребенка — отнесено в область фона при помощи деепричастия. Таким образом, по мнению исследовательницы, А. Чехов представляет нам точку зрения обезумевшей от бессонницы девочки, для которой сон гораздо важнее совершенного преступления.
Автор статьи предлагает свою семантико-грамматическую классификацию, называя ее «шкалой выпуклости» (Saliency Hierarchy), где каждое средство, в соответствии с возможностью оформлять событие первого плана или компонент фона, получает определенное количество баллов. Суммируя баллы для каждой клаузы, К. Чвани определяет место предложения относительно первого плана и фона текста. Таким образом, граница между первым планом и фоном оказывается не жесткой, перед нами уже относительная шкала, а не дихотомия:
Таблица 2
Individuation features /признаки индивидуализации/ Main participant (regardless of case) /главный участник (вне зависимости от падежа)/
Referential /референциальный/ 3 2 1 0
Anthropocentric /антропоцентричный/ 4 3 2 1 0
Second participant (in direct case) /второй участник (в прямом падеже)/ same criteria
Iconic properties /иконические свойства/
Main clause. Subordinate. Participle /главное предложение .придаточное. причастие/ 4 3 2 1 0
Dialogue (ego-hic-ninc). narrative /диалог (я-здесь-сейчас). повествование/ (±1) 1 0
Transitive S. Impersonal S /переходная личная конструкция. безличная конструкция/ 2 1 0
Volitionality-Agentivity /контролируемость действия — агентивность/ 3 2 1 0
Related to Gestalt principles /характеристики, связанные с принципами оформления гештальта/
Accomplishment... Achievement... Activity... Iteration... State (subsumes telicity, punctuality.) /результат. происшествие. гомогенный процесс1. повторяющееся действие. состояние (учитывается предельность, точечность и др. характеристики предиката по Хопперу-Томсон)/ 4 3 2 1 0
Realis. Hypothetical. Irrealis /реальная модальность . гипотетическая модальность (в конструкциях с реальным условием) .... ирреальная модальность/ 2 1 0
Effect on most affected participant (regardless of case) /воздействие на участника, наиболее затронутого действием (вне зависимости от падежа)/ 3 2 1 0
Affirmative- Negative /утверждение — отрицание/ 1 0
Прокомментируем некоторые ее особенности этой шкалы. Параметр референциальности учитывает, помимо средств, упомянутых у Хоппера-Томсон, нахождение субъекта в реме или в инициальной теме предложения. Параметр anthropocentric включает одушевленность, конкретность, исчисляемость, форму единственного числа. В основе противопоставления видо-временных форм лежит не только морфологическая оппозиция, но и модифицированная семантическая шкала по З. Вендлеру. Противопоставление безличных предложений формально двусоставным позволяет сравнить предложения типа Иван в Москве не был и Ивана в Москве не было (второе более фоновое). Принадлежность к главному предложению сообщает событию больше свойств первого плана, чем выражение в придаточном3 или обособленном обороте; диалог, воспроизведенный в речевом режиме (ego-hic-nunc), выделяется больше, чем повествование. Дополнительный балл дается за использование настоящего исторического, которое как бы приближает событие к читателю; балл вычитается за плюсквамперфектные формы (flashbacks) и т.д.
К. Чвани впервые обращается к научному сопоставлению оригинала и переводов текста в ракурсе теории первого плана / фона: это фрагмент произведения М. Цветаевой «Мой Пушкин» и его переводы на английский и болгарский языки. Вот фрагмент оригинального текста, графически расположенный в соответствии с количеством баллов, присвоенных предложениям:
2 Перевод терминов модифицированной классификации З. Вендлера выполнен мной с опорой на работу [Булыгина, 1982].
3 Изъяснительное придаточное получает больше баллов, чем остальные (3), определительное (с ограничительно-выделительным значением) — меньше всех других придаточных (1), причастие, герундий, обособленный оборот получают 0 баллов.
14 19 10 23 19 19 10 10
такое умолчание матери.
Мещанская трагедия обретала величие мифа.
Да, по существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики: поэт и чернь.
10 27 14
Чернь, на этот раз в мундире кавалергарда, убила — поэта.
А Гончарова, как и Николай 1-й — всегда найдется.
Присвоив каждой клаузе количество баллов «выпуклости», К. Чвани выявляет стройную композицию русского текста, прослеживая, как болгарский переводчик, подбирая точные грамматические эквиваленты (убила поэта — be ubilapoeta), уводит ключевую фразу в фон, в то время как английский переводчик жертвует формальной точностью, воспроизводя суть первопланового выделения (не had killed, а просто killed).
Нельзя не отметить важное противопоставление, предложенное К. Чвани в ходе анализа. Она проводит разграничение между 'linguistic foregrounding' и 'poetic foregrounding', разделяя тем самым данную сферу исследования на две крупные части: на свойства языковых средств, интуитивно ощущаемые любым говорящим и отражаемые даже в самых примитивных нарративах, и поэтические приемы «выдвижения», основанные на осмысленном использовании автором языковой нормы, а иногда на игре с ней.
Интересно, что в русской науке термин «выдвижение» используется в стилистике, например в работах И.В. Арнольд, именно в связи с поэтическими приемами выделения информации: конвергенцией, сцеплением, обманутым ожиданием [Арнольд, 1990: 99]. Лингвистическая же традиция исследований в области теории первого плана и фона, основанная на данных морфологии и синтаксиса, может быть прослежена от работ В.В. Виноградова. Несмотря на то что В.В. Виноградов и его последователи не составляли интегрирующие таблицы с баллами для предложений или клауз, в их работах были детально изучены и описаны те аспекты формирования первого плана и фона текста, в которых русский язык обладает выраженной спецификой, а именно: текстовые функции видо-временных глагольных форм; потенции безличных, неопределенно-личных, обобщенно-личных предложений; семантические и стилистические эффекты использования настоящего исторического и т.д.
Так, в статье «Стиль «Пиковой дамы» (1936), а затем в монографии «Русский язык (грамматическое учение о слове)» (1947)
В.В. Виноградов обратился к текстовым функциям видовых форм русского глагола. Он писал, что формы совершенного вида, словно обладая кинетической энергией, вытесняют друг друга, побуждая сюжет двигаться к развязке, и намечают «основной чертеж» повествования. В то же время «в этот «линейный чертеж» вносятся новые измерения формами прошедшего времени несовершенного вида. Именно эти формы создают пространственную перспективу в повествовании, намечают в свободных контурах широкий план прошлого, располагаются сами и располагают вещи в одной временной плоскости» [Виноградов, 1936: 114]. Вот один из фрагментов «Пиковой дамы», которые разбирает Виноградов:
«Гроб стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Усопшая лежала в нем с руками, сложенными на груди, в кружевном чепце и в белом атласном платье. Кругом стояли ее домашние. ...Германн решился подойти ко гробу. Он поклонился в землю, и несколько минут лежал на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся, бледен, как сама покойница, взошел на ступени катафалка и наклонился... В эту минуту показалось ему, что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом. Германн, поспешно подавшись назад, оступился, и навзничь грянулся об земь».
Функции форм совершенного вида — динамическая и результативная, Виноградов соотносит их с функциями древних форм аориста и перфекта, у форм несовершенного вида — функции живописующая и качественно-характеризующая, они восходят к роли имперфекта [Виноградов, 1947: 557-568]. Примеры можно представить в табл. 3.
Таблица 3
Формы Совершенный вид, прошедшее время Несовершенный вид, прошедшее время
Функции Динамическая Результативная Изобразительно-живописующая Качественно-характеризующая
Он поклонился в землю. Мертвая насмешливо взглянула на него. Она постарела. Гроб стоял на богатом атафалке. От старой графини таили смерть ее ровесниц.
В выбранном В.В. Виноградовым фрагменте динамическая функция форм совершенного вида (см. жирный шрифт) продвигает вперед пушкинское повествование, в то время как изобразительно-живописующая функция форм несовершенного вида (см. курсив) формирует пространственно-временную подложку, рамку, обрамляющую часть сюжета. Соотнося материал В.В. Виноградова с
вышеизложенными наблюдениями К. Чвани, можно отметить, что наиболее выделенная (по ее шкале) форма взглянула на него оказывается обрамлена двумя более фоновыми фрагментами: безличным предложением и деепричастным оборотом.
Следуя за В.В. Виноградовым, Г.А. Золотова соотнесла выделенные им четыре функции не только с видо-временными формами глагола, но и в целом с предикатами текста. Например, в предложении И окрику вслед — охлест нет глаголов, но динамические (аористивные) функции реализованы при помощи существительных с событийной семантикой, фрагмент Оттого-то шум и клики В Петербурге-городке. И пальба, и гром музыки... организован имперфективно-процессуальными функциями предикатов и т.д. [Золотова и др., 1998: 422]. Появилась теоретическая основа для сопоставления в этом плане текстов на разных языках: ведь предикаты могут по-разному воплощаться в языке перевода.
Западные слависты, осведомленные об этих изысканиях, соотносят их с теорией первого плана и фона и применяют в анализе русских текстов. В качестве примера такого интегрирующего исследования можно упомянуть работу П. Йенсена о глагольном виде у А. Чехова [Jensen, 1990: 383-408]. Разбирая «Скучную историю», где, как известно, практически нет глагольных форм совершенного вида, обозначающих действия Николая Степановича, П. Йенсен именно в этой тотальной неспособности героя выстроить мостик между невыносимым теперь и прекрасным прежде, связать их в целостную историю жизни, усматривает языковые средства реализации замысла А. Чехова. Условным первым планом жизни Николая Степановича становится судьба его приемной дочери Кати — и события, связанные с ней, выражаются, по законам классического повествования, формами совершенного вида глагола, как это описано у В.В. Виноградова и Г.А. Золотовой.
В отечественных исследованиях грамматики текста освещены и другие аспекты, соотносимые с теорией Хоппера-Томсон: композиционно-синаксические возможности личных и неличных форм, реализующих таксисные отношения предикатов, функции безличных (инволюнтивных) предложений по сравнению с личными и т.д.4 Они не выстроены в единую шкалу параметров, но, будучи
4 Приведенные здесь термины (таксисные отношения предикатов, инволюнтив-ные предложения) используются в Коммуникативной грамматике, однако ценные для сопоставительного анализа текстов идеи и наблюдения в этой области содержатся в целом ряде отечественных функционально-семантических исследований (работы А.В. Бондарко, Т.В. Булыгиной, О.Н. Селиверстовой, Н.Д. Арутюновой, Е.В. Паду-чевой, М.В. Всеволодовой и мн. др.).
соотнесены с идеями зарубежных типологов, дают массу ценного теоретического материала для сопоставительных исследований на уровне текста, в том числе и в области перевода.
При сопоставлении вариантов русского перевода иноязычного текста неизбежно возникают вопросы о последствиях выбора переводчиком вида глагола, личной или неличной формы, формально двусоставного или безличного предложения, прошедшего нарративного или настоящего исторического5. Далее исследование может проводиться в двух направлениях: с ориентацией на весь текст или с ориентацией на определенный прием. С одной стороны, можно представить комплексный анализ оригинала и переводов с подсчетом баллов для клауз (так, как это сделано у К. Чвани в разборе переводов М. Цветаевой). Такое последовательное сопоставление может сообщить нам интересные факты о языковом устройстве оригинала и переводов выбранного произведения.
С другой стороны, можно обратить внимание на те случаи, когда переводы, совпадая по перечисленным параметрам, различаются лишь по одному из них, и выбор языкового средства переводчиками оказывается композиционно нагруженным или неоднократно повторяется. В этом случае можно детально проанализировать возникающий эффект, увидеть, как переводчик, используя возможности другого языка, пытается воссоздать художественный прием.
Поскольку первый (комплексный) тип разбора был уже нами представлен (см. выше об исследовательской методике К. Чвани), мы проиллюстрируем здесь второй тип и обратимся к трем случаям: различию переводов по параметру вида (aspect у П. Хоппера и С. Томсон, telicity у К. Чвани), времени (добавление балла за использование настоящего исторического в пункте narration у К. Чвани) и соотношения личных — безличных конструкций (пункт Impersonal S. у К. Чвани).
I. В следующем примере из рассказа Э. По «Овальный портрет» возникает проблема интерпретации переводчиком композиционно значимой формы глагола: представление о том, какое событие в этом фрагменте является ключевым, влияет на выбор формы совершенного или несовершенного вида.
5 Обширная традиция исследований в области сопоставительного анализа оригинальных и переводных текстов, отражающая развитие общей теории перевода и теории художественного перевода, обогащающая науку наблюдениями практиков — переводчиков и редакторов, также учитывается в данной работе (см. подробнее в [Уржа, 2009]).
And when many weeks had passed, and but little remained to do, save one brush upon the mouth and one tint upon the eye, the spirit of the lady again flickered up as the flame within the socket of the lamp. And then the brush was given, and then the tint was placed. И когда прошло много недель, и оставалось только довершить картину, тронув кистью рот и глаза, дух молодой женщины снова вспыхнул, как пламя угасающей лампы. И вот, последний мазок был сделан, последний штрих положен. (аноним., изд. И.Д. Сытина) И когда протекло много недель и оставалось только прибавить черточку около рта и блик в глазу, дыхание жизни в молодой женщине трепетало еще, как пламя в горелке угасающей лампы. И вот черточка была нанесена на полотно, блик был брошен. (В. И. Т.)
Ср. ... душа этой женщины вновь вспыхнула, как угасающий светильник, догоревший до конца. (К.Д. Бальмонт) Ср. .и жизнь ее еще теплилась подобно огоньку в потухающей лампаде. (аноним., изд. В.Н. Маракуева)
Какую видо-временную форму должен предпочесть переводчик? В оригинале глагол flickered up стоит в Past Simple. Приведенный отрывок предваряет кульминацию рассказа о том, как гениальный художник воплотил в изображении живую красоту своей возлюбленной. После того как последний штрих будет положен, он обернется и увидит, что девушка мертва. Учитывая, что речь идет о сюжетно значимой, последней перемене в состоянии героини рассказа, шесть из восьми переводчиков6 «Овального портрета» выбрали для перевода форму совершенного вида (см. центральный столбец примеров). Создатели других вариантов (см. правый столбец) обратили внимание на лексическое значение самого глагола flicker — мерцать и присвоили предикату в русском переводе имперфективную функцию, фоновую по отношению к следующему сюжетному действию — завершению портрета художником: «И вот черточка была нанесена на полотно, блик был брошен.» (В. И. Т.). Переводя again как «еще», они усилили намек на скорую смерть героини. Таким образом, в мистической истории овального портрета оказалось возможным сделать акцент или на драматической смерти девушки, отдавшей красоту и жизнь «ненасытному» искусству, либо на создании самой картины. Интересно, что в авторском замысле эти мотивы также конкурировали (первоначальное название рассказа было "Life in Death") [Уржа, 2009: 120].
Последовательно выбирая формы совершенного вида для интерпретации английских форм Past Simple, некоторые переводчики осознанно сообщают повествованию больше динамизма, субъективно
6 Помимо указанных в таблице вариантов (анонимного перевода в изд. И.Д. Сытина (1908) и К.Д. Бальмонта (1912)) это переводы: неизвестного переводчика, опубл. в «Вестнике иностранной литературы» (1912), М.А. Энгельгардта (1914), В.В. Рогова (1970) и Норы Галь (1976 г., опубл. под названием «В смерти — жизнь»). В правом столбце приведены отрывки из анонимного перевода в изд. В.Н. Маракуева (1885) и перевода, помеченного инициалами В. И. Т. (1909).
акцентируют определенные события (в рамках исследовательского семинара соответствующий анализ был проведен на материале романов Р. Желязны, С. Майер [Уржа, Финк, 2011: 206-212]).
II. В качестве второго примера для применения теории первого плана и фона в сопоставительном анализе рассмотрим фрагменты переводов романа Э. Берджеса «Заводной апельсин».
Anthony Burgess A Clockwork Orange
"What's it going to be then, eh?"
There was me, that is Alex, and my three droogs, that is Pete, Georgie, and Dim. Dim beingAp really dim, and we sat in the Korova Milkbar making up our rassoodocks what to do with the evening, a flip dark chill winter bastard though dry.
Our pockets were full of deng, so there was no real need from the point of view of crasting any more pretty polly to tolchock some old veck in an alley. There were three devotchkas sitting at the counter all together, but there were four of us malchicks and it was usually like one for all and all for one.
Перевод Г. Газова-Гринберга
Ну, а что дальше? Тут был я, то есть Алекс, и трое моих другеров — Пит, Джорджи и Дим, который, надо признать, и вправду был туповат; мы сидели в молочном баре « Корова », мозгуя что же делать в этот зимний вечер, жутко темный и холодный, черт его дери, хотя и сухой. .Карманы были полны дэнга, так что, с точки зрения крастинга лишних денжат, у нас не было нужды дать толтшок старому вэку в аллее. Тут были три дьевотшки — они сидели вместе за стойкой, но нас было четверо малтшиков — один за всех и все за одного.
Перевод Е. Синельщикова
« Скучна-а-а! Хочется выть. Чего бы такого сделать? » Это — я, Алекс, а вон те три ублюдка — мои фрэн-ды: Пит, Джорджи (он же Джоша) и Кир (Кирилла-дебила).
Мы сидим в молочном баре « Коровяка », дринкинг, и токинг, и тин-кинг, что бы такое отмочить, чтобы этот прекрасный морозный вечер не пропал даром. .Покеты у нас полны мани, так что отпадает наш обычный эмьюзмент трахнуть по хэду или подрезать какого-нибудь па-пика.
Около стойки на вращающихся стульчаках сидят три герлы, но нас четверо, а закон стаи суров: ван фор ол, и все за одного.
Оставляя в стороне вопрос о переводе сленговых слов, обратимся к формам времени в русских переводах. Е. Синельщиков использовал очень эффектное средство — русское настоящее историческое, или, как его иногда называют, настоящее драматическое [СИуапу, 1990: 228]. Этот прием, многократно описанный в трудах по грамматике и поэтике, связан с «субъективным смещением перспективы времени», по выражению В.В. Виноградова [Виноградов, 1947: 573]. Принято говорить о том, что событие в этих случаях выдвигается вперед, ближе к читателю. Однако сделать эту форму доминирующей на протяжении многих страниц — решение очень смелое. Тексты, целиком написанные в такой манере (например, «Время ночь» Л. Петрушевской, «Лаз» В. Маканина и т.д.), создают максимальную эмоциональную
напряженность, соответствующую сюжету. Исследователи отмечают, что читатель не может находиться в напряжении слишком долго, текст начинает воздействовать на него угнетающе [Bjorling, 2007: 415-420]. Однако в данном случае выбор переводчика «вторит» авторскому замыслу.
III. Последний пример взят из рассказа В. Набокова "The Vane Sisters", удивительного произведения, в котором повествователь сам не до конца понимает смысл рассказанного им: повествование наполнено скрытым смыслом, в нем тайно действуют вещи, а люди лишь думают, что являются главными участниками событий. Поэтому переводы здесь не случайно различаются выбором личных / безличных конструкций.
В. Набоков С. Ильин Г. Барабтарло
So clear-cut were their pointed shadows on the white boards behind them that I was sure the shadows of the falling drops should be visible too. But they were not. Так ясно очерчены были их заостренные тени на белых досках за ними, что я решил, будто смогу увидать и тени слетающих капель. Но не увидел. Их заостренные тени до того отчетливо вырисовывались на белых досках позади, что я не сомневался, что можно будет подглядеть даже и тени падающих капель. Но этого-то никак не удавалось.
Концентрируя наше внимание на зрительном образе, С. Ильин следует за набоковской инверсией, однако форма совершенного вида решил и соотнесенное с подлежащим я выражение смогу увидать (и далее — не увидел) отводят повествователю слишком активную роль. Грамматика же исходного текста создает впечатление полуосознанной, почти неосознанной вовлеченности его в происходящее. Активная роль чем дальше, тем больше принадлежит окружающим явлениям и вещам, которые и управляют восприятием человека. Повышенное или пониженное внимание к этому аспекту будет различать переводы на протяжении всего текста. У Г. Барабтарло здесь выбраны безличные, так называемые инволюнтивные [Золотова и др., 1998: 122] конструкции, что представляется интересным решением. Интрига же им здесь усилена: подглядеть намекает на тайну, на уникальность явления, а частица то — на важность неосуществившегося ожидания.
Необходимо отметить, что фон текста не менее интересен для исследования, чем первый план. Сопоставление переводов целого ряда произведений (Э. По, О. Уайльда, К. С. Льюиса, А. Конан Дойля, М. Твена, Дж. Джерома, М. Трэверс, Р. Брэдбери, Р. Баха, Э. Берджеса) показало, что переводчики чаще всего искажают оригинал именно в фоновых фрагментах, например, в обособленных оборотах (героиня говорит не разматывая, а наматывая клубок шелка; птичка поет, 210
перепрыгивая не с ветки на ветку, а с ножки на ножку; вместо не говоря ни слова появляется оборот продолжая говорить и т.д.). Примечательно, что подобные ошибки нередко ускользают и от внимания редакторов перевода [Уржа, 2007: 125-128].
В заключение упомянем результаты комплексного анализа текста по всем параметрам "linguistic foregrounding" и "poetic foregrounding". Объектом исследования стал русский перевод современного романа С. Майер 'Twilight' («Сумерки»). На основании подсчета баллов по клаузам и последовательного сопоставления оригинального и переводного текстов была выявлена следующая закономерность: русский переводчик акцентировал события, связанные с основной сюжетной линией, а многие компоненты, отягощающие любовно-приключенческую историю (чтение героини, ее иронические суждения об окружающих), отодвинул на задний план, текст стал проще, «суше», чем оригинал [Уржа, Финк, 2011: 206-212].
Сам феномен разделения информации в тексте на первый план и фон уже делает читателя не полностью самостоятельным, обеспечивает, хотя бы в некоторой степени, управление его восприятием со стороны создателя текста. Интерпретируя смысл произведения и воссоздавая его при помощи средств другого языка, переводчик нередко присваивает эту «управляющую» роль себе, и критерии Theory of Grounding становятся в данном случае «диагностической зоной», сферой для изучения изменений текстовой семантики и композиции.
Список литературы
Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка (стилистика
декодирования). М., 1990. Булыгина Т. В. Семантическая классификация предикатов как частный случай лингвистических классификаций // Семантические типы предикатов. М., 1982.
Виноградов В. В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.; Л., 1947.
Виноградов В.В. Стиль « Пиковой дамы » // Временник Пушкинской комиссии АН СССР. М.; Л., 1936. ЗолотоваГ.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика
русского языка. М., 1998. Михайлов Н. Н. Теория художественного текста. М., 2006. Уржа А. В. Русский переводной художественный текст с позиций коммуникативной грамматики. М., 2009. Уржа А. В. «Случайности» переводческой интерпретации произведения в контексте его коммуникативно-семантического устройства // Понимание в коммуникации. 2007. Язык. Человек. Концепция. Текст. М., 2007.
Уржа А.В., Финк Е.Э. Текстовые функции глагольных форм и организация первого плана и фона в русском переводе романа С. Майер "Twilight" // Функциональная семантика и семиотика знаковых систем. Ч. I. М., 2011.
Bjorling F. Contemporary Narrative under the Impact of Visual Culture // Лингвистика и поэтика в начале третьего тысячелетия. М., 2007.
Chvany Catherine V. Verbal Aspect, Discourse Saliency, and the So-called 'Perfect of Result' in Modern Russian // Nils Thelin (ed.). Verbal Aspect in Discourse. Amsterdam, 1990.
Hopper P., Thomson S. A. Transitivity in grammar and discourse. Language. 1980.Vol. 56. N 2.
Jensen P.A. Narrative Description or Descriptive Narration: Problems of Aspectuality in Chechov // Nils B. Thelin (ed.) Verbal Aspect in Discourse. Amsterdam, 1990.
Koyama Nobuko. Grounding and Deixis: a comprehensive approach to the grounding phenomenon in Japanese narrative // Taiwan Journal of Linguistics. Vol. 2.1. 2004.
Labov W., Waletzky J. Narrative analysis: Oral versions of personal experience // Essays on the verbal and visual arts / Ed. by June Helm, 12-44. Seattle, 1967.
Lamme V.A. The neurophysiology of figure-ground segregation in primary visual cortex // The Journal of Neuroscience. 1995. Feb 15(2).
Rishi K. N. Foregrounding // http://rishinagar.blogspot.com/2008/04/ foregrounding.html
Selected Essays of Catherine V. Chvany // Ed. by O.T. Yokoyama and E. Klenin, Columbus, 1997.
Сведения об авторе: Уржа Анастасия Викторовна, канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка филол. ф-та МГУ имени М. В. Ломоносова. E-mail:
English2@yandex.ru
