CC BY
32
В.А.Немкова
НАСТОЯЩЕЕ ДРАМАТИЧЕСКОЕ КАК КОМПОЗИЦИОННОЕ СРЕДСТВО ФОРМИРОВАНИЯ СУБЪЕКТИВИРОВАННОГО НАРРАТИВА
В статье рассматривается роль темпоральных переключений в настоящее драматическое в повести Л. Петрушевской «Время ночь». Сопоставительный анализ произведения и его английского перевода позволяет сосредоточить внимание на случаях замены в переводе прошедшего времени настоящим и проследить результаты данной трансформации. Выбор переводчиком в пользу настоящего времени послужил критерием отбора примеров, в которых временные формы глаголов имеют не только дейктическую, но и композиционную функцию.
Ключевые слова: субъективация, точка зрения, настоящее драматическое, темпоральные переключения.
The article deals with the role of temporal shifts between the past and dramatic present in L. Petrushevskaya's novel "Time Night". Comparative analysis of the text and its English translation concentrates on the cases of changing past forms into present in translation. Translator's choice of the present tense serves as a criterion in selection of the examples in which verbal forms implement not only deictic, but also compositional functions.
Key words: subjectivation, point of view, dramatic present, temporal shifts.
Под субъективацией понимается «изображение художественной действительности с позиции героя, персонажа, рассказчика, то есть субъекта или, как рассматривают ученые, - антропоцентра» [Попова, 2010: 104]. Одним из первых эту проблему поднимает А.А. Потебня: «Конкретность, определенность изображения зависит от определенности точки зрения. Для этого нужно указать, кто именно видит, кто считает, кто делает изображаемое» [Потебня, 1995: 289]. Ученый проводит разграничение образов-воспоминаний и «наличных впечатлений», которое в последующих работах по нарратологии воплотится в противопоставлении синхронной и ретроспективной точек зрения [Успенский, 2000].
В.В. Виноградов использовал термин «субъективизация», понимая под ним «оценку степени и широты охвата частей повествования экспрессией или личной точкой зрения какого-нибудь лица (рассказчика, персонажа и т. п.)» [Виноградов, 1971: 189]. Б.А. Успенский в указанной
выше работе проводит разграничение внутренней (субъективированной) точки зрения и внешней в плане идеологии, фразеологии, пространства и времени, психологии. В каждом из четырех слоев исследования точка зрения определяется как присущая какому-то герою либо как существующая независимо, объективно.
Следует отметить также, что Ж. Женетт вводит термин «фокализа-ция», трактуемый как «ограничение поля, т. е. выбор нарративной информации по отношению к тому, что обычно называется "всеведением"» [Женетт, 1998: 204-205]. В зависимости от субъекта повествования и степени его осведомленности Ж. Женетт выделяет три типа фокализа-ции: нулевую, внутреннюю и внешнюю. Норвежская исследовательница Мике Бал пишет о том, что любое повествование предполагает чье-то видение, точку зрения: «Whenever events are presented, they are always presented from within a certain 'vision'. A point of view is chosen, a certain way of seeing things, a certain angle, whether 'real' historical facts are concerned or fictitious events» [Bal, 2009: 145]. Вслед за Женеттом она использует термин «фокализация» как «отношение между видением, видящим агентом и видимым объектом». Бал вводит фигуру фокализатора (focalizor): «The subject of focalization, the focalizor, is the point from which the elements are viewed» [Bal, 2009: 149].
С понятием субъективации граничит смежное понятие дейксиса, которое определяется как «совпадение (для я-дейксиса) либо несовпадение (для других разновидностей дейксиса) пространственно-временных координат описываемого факта, как их мыслит говорящий, с теми пространственно-временными координатами, в которых говорящий мыслит себя» [Апресян, 1995: 639]. В определении Дж. Лайонза под дейксисом понимается расположение объектов и событий по отношению к пространственно-временному контексту речевого акта: «By deixis is meant the location of persons, objects, events, processes and activities being talked about, or referred to, in relation to the spatiotemporal context created and sustained by the act of utterance» [Lyons, 1972: 637].
Время как составляющая дейксиса в этом контексте представляется субъективной категорией. С одной стороны, оно соотносит события с настоящим, прошлым или будущим, формируя хронологическую последовательность. С другой стороны, далеко не всегда это соотношение симметрично. Так, настоящее время, которое считается наиболее нейтральной формой глагола, имеет инвариантное значение отсутствия ограничений во времени [Виноградов, 1947: 464] и потому может переда-
вать события, не имеющие непосредственного отношения к моменту речи: «The range of temporal references that the PR (present. - В.Н.) can have is greater than that of any other tense category. These include reference not just to the speaker's present, but also to the future and the past, as well as reference to habitual, general, gnomic, and timeless situations» [Fleischman, 1990: 34].
На базе многозначности настоящего времени формируются его переносные значения, такие как настоящее историческое: «The 'historic present' is sometimes used in narrative, when we want to describe events vividly as if they are happening in our presence» [Leech, Svartvik, 1975: 52]. Стоит отметить, что в нарративе, где привычной грамматической формой времени является прошедшее, настоящее время становится маркированной формой. В данной статье мы будем рассматривать настоящее драматическое как частный случай употребления настоящего времени в нарративе в значении прошедшего. При этом мы будем придерживаться позиции К. Чвани, которая разделила настоящее историческое и настоящее драматическое на основании того, что последнее всегда используется в контрасте с прошедшим [Chvany, 1990: 294]. В отличие от тотального настоящего в нейтральном повествовании, переключения в настоящее драматическое при общем плане прошедшего создают особый стилистический эффект и способствуют драматизации повествования.
Выделяя наиболее существенные события и визуализируя их, настоящее драматическое участвует в формировании первого плана и фона произведения. Наиболее удачное определение этим двум слоям текста дали П. Хоппер и С. Томпсон: «That part of a discourse which does not immediately and crucially contribute to the speaker's goal, but which merely assists, amplifies, or comments on it, is referred to as BACKGROUND. By contrast, the material which supplies the main points of the discourse is known as FOREGROUND. Linguistic features associated with the distinction between foreground and background are referred to as GROUNDING» [Hopper, Thompson, 1980: 280]. Идея многослойности текста и необходимости подхода к нему как к континууму была высказана еще одной исследовательницей, работавшей в русле «теории выдвижения», - С. Флейшман: «A continuum approach to levels of information relevance is often more consonant with the data than a dichotomous division into foreground vs. back-ground» [Fleischman, 1990: 854]. Данный подход был развит в концепции К. Чвани, которая выдвигает «шкалу выпуклости» - saliency hierarchy: за
каждый признак foregrounding (выделения, актуализации) клауза получает определенное количество баллов. К таким признакам, в частности, относится использование форм настоящего времени.
Широкое применение теория первого плана и фона находит в сопоставительных исследованиях оригинальных и переводных текстов. А.В. Ур-жа в статье, посвященной анализу русских переводов произведений Э. По, Э. Берджеса, В. Набокова, рассматривает различные интерпретации средств, формирующих первый план и фон, в переводных текстах [Уржа, 2012]. Подобный подход применим и к материалу настоящего исследования - русскоязычному тексту и его английскому переводу.
Переносное употребление форм настоящего времени в нарративе может быть связано с использованием ряда других средств - его «функциональных спутников» [Уржа, 2015]. К числу таких средств, сопровождающих настоящее историческое, относятся дейктики, слова с перцептивной семантикой, приемы субъективации, метатекстовые обороты, обращения к читателю, генеритивные суждения, эмотивы, коннотативная лексика.
В данной статье при анализе примеров настоящего драматического мы опираемся на текст повести Л. Петрушевской «Время ночь» и на ее английский перевод. Повествование ведется от первого лица Анной Ан-дриановной, которая излагает события своей жизненной драмы. Судьба матери-одиночки, воспитавшей двоих детей и испытавшей на себе их неблагодарность, по совместительству бабушки, нежно любящей своего внука и вынужденной делать все возможное для его счастливого детства, предстает перед нами в виде хаотичной цепи воспоминаний. Настоящее драматическое выделяет каждый эпизод прошлого из этой цепи, заставляя читателя пережить его вместе с героиней.
Нас заинтересовали случаи, когда в переводе использовано настоящее драматическое на месте прошедшего в оригинале. Именно они навели нас на мысль, что определенные условия подталкивали переводчика к подобной замене. В нашем анализе английский текст помогает выявить эти условия, выступая как зеркало, в котором отражаются особенности русского. Сам факт использования настоящего драматического на месте только определенных случаев прошедшего (при сохранении последнего в других случаях) говорит о том, что в семантическом плане прошедшее время, использованное в данных примерах, отличается от прошедшего, которое используется в остальных случаях. Таким образом, сопоставительный анализ двух вариантов текста позволит выявить некоторые особенности функционирования глагольного времени в нарративе.
В первой группе примеров настоящее актуальное используется в переводе на месте прошедшего в режиме воспоминаний. В приведенном ниже фрагменте четко выделяются два временных пласта1: ретроспективный (на который указывает временной дейктик тогда-то) и синхронный (к которому относится комментарий в скобках). Однако в ходе припоминания подробностей эпизода рассказчица начинает называть события прошлого при помощи настоящего времени. При этом используется разговорный синтаксис, не подчиняющийся правилам нормативной грамматики (повелительное наклонение в придаточном предложении: сделайте). Воспоминание актуализируется, выходит на первый план, перестает быть тогда-то и становится теперь. В переводе настоящее время вклинивается в нарратив с самого начала эпизода. Приоритеты расставляются в зависимости от субъекта действия: события, связанные с Аленой и Анной, повествуются в настоящем, а действия врачей описываются в прошедшем.
Л. Петрушевская. Время ночь
Тогда-то она и стала (восстанавливаю по обрывкам) толкаться к врачам со своим белком и давлением, что рожать противопоказано и сделайте поздний аборт, а они ее хоп - и поймали, вели, вели и теперь укладывают, чтобы проследить и не упустить, как будто бы их охватил азарт не упустить ни одного ребенка.
L. Petrushevskaya. Time Night / Translated by Sally Laird, 1994
So after that (Ifit the pieces together) she starts going to the doctors with her counterindications, her protein and high blood pressure, hoping in vain they'd do the abortion anyway, and - hop! They'd got her on the line, all they had to do now was reel her in and pop her in hospital for investigation and not let her out again, as if they couldn't risk letting slip a single baby.
Следующая группа примеров включает предложения с глаголами говорения в прошедшем, которые систематически переводятся настоящим временем. В таких случаях зачастую включаются элементы несобственно-прямой и прямой речи, которые создают аналог переключения в режим непосредственной коммуникации, стирая условности нарративного изложения и создавая эффект погружения в реальную ситуацию разговора.
1 Для удобства анализа фрагменты в настоящем времени выделены курсивом.
- Могу! - выпаливает Тимоша <...>
- Мамуля, - сказал Тимоша, - у нас есть два куска хлеба с маслом и конфетки, я могу поставить чайник.
- Куда, обваришься и обваришь ребенка, - закричала я, - Алена, последи, я ухожу срочно.
- Уходишь, - тускло говорит Алена.
'Course I can!' Tima blurts out <...> 'Grandma darling,' says Tima, 'we've got two pieces of bread and butter and the sweets, I'll put the kettle on.'
'What, must you scald yourself and that child as well!' I shout. 'Alyona, come here, I'm going out.'
'You're going out, 'Alyona repeats dully.
В оригинале в рамках диалога происходит переключение между глаголами говорения в настоящем и прошедшем времени, в то время как в переводе вся ситуация передана настоящим. За счет этого мы становимся свидетелями разговора персонажей от начала до конца.
Еще один важный критерий перевода прошедшего настоящим - показатели неожиданности [Падучева, 1996]. Слова, указывающие на непредсказуемый исход событий, выводят эти события на первый план как свершившиеся на наших глазах (в примере ниже - глагольная форма возникла). Показатели неожиданности задействуют перцептивные каналы наблюдения и тем самым актуализируют событие во времени и пространстве наблюдателя. Использование настоящего времени в переводе объясняется стремлением создать эффект неожиданности у читателя, которого переводчик ставит на позицию наблюдателя.
.дочь в день алиментов возникла на пороге разъяренная, впереди толкает коляску красного цвета <.. > и вопит: «Собирай Тимку, я его забираю к ...ней матери».
...on the day her alimony was due my daughter appears in a white rage on the doorstep pushing a red pram before her <...> and starts yelling 'Get Tima ready, he s coming back with his f...g mother.'
С другой стороны, использование настоящего времени в переводе на месте прошедшего наталкивает на вопрос о статусе такого прошедшего. И здесь нельзя не заметить, что писательница использует форму прошедшего времени глагола именно совершенного вида. Данная форма соотносит действие с его результатом в настоящем, что отличает перфективную форму от имперфективной [Виноградов, 1947: 453-464].
Цепь глаголов в настоящем времени в примере выше завершается фазовым глаголом starts в сочетании с /wg-формой, который служит альтер-
нативным средством темпорального переключения и сообщает динамизм разворачивающимся событиям.
Глаголы со значением неожиданного действия могут быть использованы метафорически, как в примере ниже. Из контекста ясно, что словоформа ворвалась использована не в прямом смысле и не обозначает физического действия: бывшая жена ворвалась в жизнь героев. Ситуация, которой дана обобщенная оценка, подробно описана в этом отрывке цепью имперфективных глаголов: «У нас уже было все плохо, он задумывался и тосковал о сыне». Прошедшее время позволяет рассказчице отстраниться и посмотреть на ситуацию со стороны, в ретроспекции, оценить последствия.
.. .и хорошо, что эта старая жена ворвалась, у нас уже было все плохо, он задумывался и тосковал о сыне, о доме, да где тут работа, в археологии ставки низкие, да мой живот, да алименты. Осунулся. Тут она ворвалась и все перевернула, умница, женщина с жаждой разрушения, они многое создают!
.. .and it was a good thing really his old wife burst in on the scene right then, everything had been turning sour already, he'd been getting all broody, missing his son and home, and archaeology wasn't much of a job, the pay was pretty mean, and then there was my big belly of course, and the alimony. He'd grown all pinched and worried. Then suddenly she bursts in and turns everything upside down -clever lady, a woman with a thirst for destruction can accomplish a great deal!
Драматизм описываемого и судьбоносное значение эпизода с бывшей женой в жизни главных героев подталкивают переводчика к выбору в пользу настоящего времени. При этом оценочный комментарий рассказчицы актуализируется во времени и пространстве описываемых событий. Однако данная актуализация воспоминания не кажется нам уместной: как бы мы ни пытались, сложно представить, что героиня на тот момент могла дать однозначную положительную оценку появления в ее жизни соперницы. Прошедшее время, использованное в оригинале, помогает рассказчице отстраниться от событий и дать им зрелую оценку в ретроспекции.
Проведенный анализ позволяет сделать некоторые выводы об организации художественного времени в оригинале и переводе, а также более общие умозаключения о семантике глагольного времени в нарративе.
Субъективное восприятие времени героиней, которое передается читателю, оформлено в тексте Л. Петрушевской при помощи смены временных форм глагола. В своем повествовании, которое местами напоминает «поток сознания», Анна переносится в воспоминаниях в отдаленное прошлое, по ходу делает комментарии к описываемым событиям, оценивает их с позиции настоящего. Скачки во времени делают ее рассказ максимально субъективированным: грамматическая форма глагола зависит не от хронологии событий, а от видения их героиней, от того, какой из эпизодов выходит для нее на первый план.
В английском переводе общая стратегия субъективации сохраняется, а подключение читателя к точке зрения главной героини оказывается еще более мощным благодаря более активному использованию форм настоящего драматического даже в тех случаях, когда в оригинале ему соответствует прошедшее. При этом композиция контрастов разрушается, и повествование становится более однородным, теряет присущую оригиналу «многослойность» временных планов.
Перевод русских форм перфекта при помощи настоящего драматического говорит о том, что данные формы функционально близки и в определенных контекстах взаимозаменяемы. Они по-разному представляют разворачивающееся на наших глазах действие: в случае с перфектом мы видим его результат, а при использовании настоящего драматического позиция наблюдателя задействована на протяжении всего события.
Многократное использование в переводе конструкции to start doing smth на месте временных переключений наталкивает на мысль о том, что она может служить альтернативным средством этого переключения. В данном случае фазовость играет роль монтажного шва, выступает сигналом смены ретроспективной точки зрения на синхронную.
Анализ текста в настоящем драматическом в сопоставлении его с переводом показывает, насколько асимметрично соотношение в языке формы и содержания, насколько тесно функция определенного языкового средства связана с установками говорящего. В художественном тексте эта асимметрия становится средством реализации замысла автора, его установки на многоплановость повествования.
Список литературы
Апресян Ю.Д. Избр. труды. Т. II. Интегральное описание языка и
системная лексикография. М., 1995. Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1947.
Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971. Женетт Ж. Фигуры. Т. 2. М., 1998.
Падучева Е.В. Семантические исследования: (Семантика времени и вида
в русском языке. Семантика нарратива.). М., 1996. Потебня А.А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. Попова Г.Б. Субъективация повествования в словесно-художественной организации современного прозаического текста // Ученые записки Забайкальского гос. гуманитарно-пед. ун-та им. Н.Г. Чернышевского. Сер. «Филология, история, востоковедение». 2010. № 3 (32). С. 104110.
Уржа А.В. Применение 'Theory of Grounding' в изучении синтаксиса и стиля русских переводов прозаического текста // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2012. № 6. С. 197-212. Уржа А . В. Функциональные спутники настоящего исторического в русских переводах нарративных текстов // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2015. № 1. С. 76-94. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000.
Bal М1вкв. Narratology: Introduction to the Theory of Narrative. Toronto,
2009.
Chvany Catherine V. Verbal Aspect, Discourse Saliency, and the So-called 'Perfect of Result' in Modern Russian // Thelin Nils (ed.). Verbal Aspect in Discourse. Amsterdam, 1990. Fleischman S. Tense and Narrativity. From Medieval Performance to Modern
Fiction. London, 1990. Hopper P., Thompson S. A. Transitivity in Grammar and Discourse. Language.
1980. Vol. 56. No 2. Leech G., Svartvik J.A. Communicative Grammar of English. London, 1975. Lyons J. Introduction to theoretical linguistics. Cambridge, 1972.
Сведения об авторе: Немкова Вероника Антоновна, аспирант кафедры русского языка филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: nika. nemkova@mail.ru.
