CC BY
28
водящих выступают те же слова. Если же при формообразовании в корневом морфе не происходит чередования гласных о или е с нулем звука, то ив производных не будет такого чередования, например: год - года, год-ов-ой; стол - стола, стол-ик; свет - света, свет-и-ть; дело - дела, дел-ов-ой.
Различие в структуре падежных форм (ср.: сон -ста, день - д&ня) объясняется тем, что беглость гласных в истории языка связана с редуцированными ъ, ь, оказывавшимися то в сильной позиции, то в слабой. Поэтому там, где в древнерусском языке были редуцированные гласные ъ или ь в сильной позиции, в современном русском языке имеются фонемы /о/ или /е/, которые при изменении слова или при образовании родственного слова исчезают, если оказываются в слабой позиции. Например, в словоформе именительного падежа корневой морф пес имеет гласную фонему, но в родительном падеже в корне материально выраженной гласной нет - п0с-а; нет этой гласной и в производном слове п0с-ин-а. Следовательно, в древнерусском языке до XI - XII вв. в этом слове во всех формах был редуцированный гласный ь. Если же о или е исконные или е из Ь, то в современном русском языке при изменении слова и образовании нового слова гласные сохраняются: дом -дома, дом-ик. Учитывая сказанное, можно объяснить, почему, например, существительные посол -'дипломатический представитель высшего ранга' и посол (огурцов) в именительном падеже имеют омонимичные формы, а в косвенных падежах различаются наличием чередования о с нулем звука в первом слове и отсутствием такого чередования во втором. Слово посол (человек) образовано от общеславянского посълати, где был редуцированный ъ, который позже, оказавшись в слабой позиции (перед гласным полного образования), выпадал. В слове посол (огурцов) был исконный гласный о, поэтому в других формах этого слова, а также в родственных словах он сохранялся. Ср.: соль, сол-и-ть, сол-к-а, засолить, по-солить, пере-солить.
Следует отметить, что в русском языке действует стремление к ослаблению чередования, к выравниванию основы, так как любое чередование в той или иной мере затемняет родство алломорфов, а в словообразовательных парах без чередования близость выражается ярче. Этим и объясняется наличие производных в современном русском языке без чередо-
вания гласных с нулем звука там, где закономерно оно должно было бы происходить, например: лоб -л0ба - есть чередование, но в производных словах лоб-ан, лоб-ик, лоб-аст-ый, лоб-ов-ой нет названного чередования. Более того, в современном русском языке есть примеры, когда от одного и того же производящего слова с помощью одного и того же суффикса в одном случае закономерно образуется слово с чередованием, а в другом - без чередования. Ср.: рот - р0т-ищ-е и рот-ищ-е, р0т-ишк-о и ро-т-ишк-о. Заметим, что последние примеры характерны, прежде всего, для разговорной речи, но в современном русском языке наблюдается их проникновение в нейтральные стили литературного языка, что соответствует наметившейся общей тенденции демократизации литературного языка.
Чередования гласных и согласных носят закономерный характер, т.е. если, например, суффикс вызывает в каком-то слове определённые чередования гласных или согласных, то этот суффикс будет вызывать такое же чередование во всех аналогичных случаях. Так, производные существительные от любого глагола на -ить, перед которым находится губной согласный, образуются с чередованием губного с сочетанием «губной + мягкий л'». Производные без такого чередования не будут соответствовать нормам русского языка. Или чередование «гласный//нуль звука» во всех случаях вызывается структурой соседнего морфа справа: гласный сохраняется, если соседняя морфема представлена нулевым морфом, а нуль звука - если в морфе соседней морфемы справа имеется гласный. В русском языке чередование при словообразовании не имеет самостоятельного значения, оно используется лишь как дополнительное средство при аффиксации.
Список литературы
1. Гордей, Н.Н. О регулярности, обусловленности и продуктивности консонантных чередований в исходе субстантивной основы / Н.Н. Гордей // Активные процессы в современной грамматике. - М., 2008.
2. Земская, Е.А. Современный русский язык: Словообразование / Е.А. Земская. - М., 1973.
3. Мусатов, В.Н. Русский язык. Фонетика. Фонология. Орфоэпия. Графика. Орфография / В.Н. Мусатов. - М., 2006.
УДК 82 «18»
Т.Т. Савченко
ПРИМЕЧАНИЯ К ДВУМ ЭЛЕГИЯМ В КНИГЕ К.Н. БАТЮШКОВА «ОПЫТЫ В СТИХАХ И ПРОЗЕ»
Статья посвящена анализу структуры и функции примечаний к элегиям К.Н. Батюшкова. В ней выявляется динамика отношения поэта к рамочным компонентам, в числе которых оказывается обрамление; рассматривается семантическая связь прозаического текста примечаний со стихотворным текстом элегий; отмечается, что опыт К.Н. Батюшкова в поисках выразительных возможностей примечаний был значимым для истории русской литературы.
Примечание, обрамление, предисловие, художественная функция, элегия.
The paper analyses the structure and functions of the notes to the threnodies by K.N. Batushkov. The dynamics of the poet's attitude towards the frame components, among which there is framing, is revealed. The paper shows the semantic relationship between the prosaic texts notes and the poetic texts of the threnodies. It is stated that Batushkov's experiences in artistic potentials of notes was significant in the development of Russian literature.
Notes, fragment, preface, art function, elegy.
В изданиях произведений К.Н. Батюшкова обращает на себя внимание разный состав как текстов отдельных произведений, так и книги «Опыты в стихах и прозе», вышедшей при жизни поэта. В различных изданиях варьируется текст двух элегий - «Ге-зиод и Омир, соперники» и «Умирающий Тасс». Так, в репринтном воспроизведении издания 1817 г. «Опытов в стихах» [1] примечания отсутствуют. В «Опытах в стихах и прозе», вышедших в серии «Литературные памятники»1 [2], эти элегии сопровождаются примечаниями. В двухтомном издании сочинений К.Н. Батюшкова примечание к «Гезиоду и Омиру...» отнесено в раздел «Комментарии» [3, с. 456]. В то же время составитель и комментатор В.А. Кошелев указывает, что в издании «Опытов в стихах и прозе» 1817 г. К.Н. Батюшков располагал примечания перед текстом элегий [3, с. 456, 465]. Готовя новое издание своих произведений в 1819 -1820 гг., автор вычеркнул примечание к «Гесиоду и Омиру...» [3, с. 456], на что указывает и И.М. Се-менко (Цит. по [2, с. 547]). С одной стороны, в неоднозначном отношении К. Н. Батюшкова к составу текстов произведений отразилось то напряженное состояние, в котором пребывал поэт в процессе подготовки к изданию своей первой книги, что отмечают все исследователи. С другой стороны, поэт оказывался чрезвычайно чутким к новым формам в творчестве, в чем нередко был первопроходцем. Его единственная изданная при жизни книга показывает, как усложняется структура литературного текста и формируется его семантическая насыщенность, в чем немалую роль играют рамочные компоненты. В их числе сегодня называют заглавие, посвящения, эпиграфы, авторские предисловия и послесловия, сноски, примечания, оглавления, обозначение даты, места создания и пр. К. Батюшков обращался ко многим из этих компонентов, обнаруживая в них возможности расширения семантики художественного текста. Особенно многочисленны в его «Опытах в стихах и прозе» такие разновидности обрамления, как сноски и примечания2 [8]. Однако они не стали предметом исследования. В то же время такие рамочные компоненты, как заглавие, эпиграф, посвящения, примечания в текстах А.С. Пушкина и поэтов его круга, глубоко осмысленны.
1 Произведения поэта цитируются по этому изданию с указанием страниц в тексте, кроме особо оговариваемых цитат.
2 В последние десятилетия к обрамлению прибегают и в нехудожественных текстах. В научном тексте нередко встречаются сноски, выступающие в функции примечаний, которые разрастаются в тексты, имеющие самостоятельную ценность. Они становятся предметом специального исследования, и широкое использование их осознается как особый научный метод.
Проблема художественной функции примечаний впервые была поставлена Ю.Н. Чумаковым в 1970 г. в связи с романом А.С. Пушкина «Евгений Онегин» [11] и аргументированно развита в 1976 г. [10]. В других аспектах эта проблема освещена в работах Ю.Н. Тынянова [9], Ю.М. Лотмана [6], С.М. Громбаха [5]. Исследователи непременно отмечают предшественников А.С. Пушкина в стремлении расширить функцию примечаний и выявляют то принципиально новое, что привнес поэт в художественное произведение этой разновидностью обрамления. Однако в числе названных исследователями русских и европейских предшественников А.С. Пушкина, расширивших строительный материал художественного текста, отсутствует имя К.Н. Батюшкова. А между тем он широко пользовался примечаниями как в прозе, так и в стихах. Нет свидетельства знакомства А.С. Пушкина с примечаниями к произведениям К. Батюшкова. Однако в понимании выразительных возможностей рамочных компонентов оба поэта были близки. На этом пути К. Батюшков опередил А.С. Пушкина.
Работа над текстом отдельного произведения и целой книги в 1816 - 1817 гг., размышления над новым изданием произведений в 1819 - 1820 гг., поиски формы и места расположения рамочных компонентов были трудными и противоречивыми. Произведения К.Н. Батюшкова подвергались прижизненным авторским изменениям. В итоге состав книги «Опыты в стихах и прозе» оказался сложным: обращение от издателя, эпиграфы, посвящения, заглавия, примечания сопровождают прозаический и стихотворный тексты. Наиболее многочисленны примечания и сноски: их 54 разной формы и содержания. Большинство функционируют как нехудожественные тексты. Значительная их часть - это переводы с немецкого, французского, итальянского языков, а также с латыни. Таких фактов в разделе «Проза» - 22, в разделе «Стихи» - 3. Обращает на себя внимание то, что К. Батюшков чрезвычайно часто варьировал формы перевода на русский язык. Редко это прямой перевод информативного характера, который является подстрочником иноязычного текста [2, с. 24, 70, 73 и др.]. Такие сноски предстают в поясняющей функции и не являются эстетически значимыми. Они могут принадлежать редактору, издателю, стремящимся сделать текст доступным массовому читателю. Нередко К. Батюшков, обращаясь к сноскам, прибегает к комментированию на разных языках и поясняет их русским текстом [2, с. 109, 111 и др.].
У К. Батюшкова большое разнообразие «выносок», как называл их В. Кюхельбекер. Включенные в текст, они не всегда осознаются самим автором как примечания. Но по существу таковыми оказываются многие использованные формы. Чаще всего обрам-
ления в форме сносок присутствуют в прозе поэта. Они имеют разнообразную функцию и нередко выступают в функции дополнения и развития мысли, высказанной в основном тексте. Собственно примечания присутствуют как в прозаических, так и в стихотворных произведениях. Особую группу составляют те, которые сам автор пометил как примечания. Их у К. Батюшкова четыре: два к прозаическим произведениям («Петрарка», 1815; «Речь о влиянии легкой поэзии на язык», 1816) и два к поэтическим («Гезиод и Омир, соперники», 1816 - 1817; «Умирающий Тасс», 1817). Отсутствие академического издания произведений К. Батюшкова ставит проблему авторского отношения к примечаниям и определения их расположения по отношению к стихотворному произведению. Безусловно, восприятие примечаний зависит от того, где они помещены автором. Очевидно, примечания, находящиеся рядом с текстом, в конце произведения (как в элегиях К.Н. Батюшкова) или в сноске на странице со ссылкой (как в прозе К.Н. Батюшкова) будут восприниматься при чтении по-разному. В нашей работе мы исходим из такого расположения примечаний, которое принято в современных авторитетных изданиях произведений К.Н. Батюшкова. К их числу мы относим издание «Опытов в стихах и прозе» 1977 г., вышедшее в серии «Литературные памятники» [2]. Сегодня, как правило, все издания произведений классической литературы сопровождаются комментариями. Однако комментирование примечаний к стихотворениям К.Н. Батюшкова отсутствует. Вероятно, непоследовательное, не определившееся отношение к примечаниям автора, который то вносил их во вновь готовившееся издание своих произведений в 1819 -1821 гг., то вычеркивал их, не позволяет издателям воспринимать истинный смысл и значение этого рамочного компонента. Между тем примечания должны восприниматься в соотнесении с текстом, который они сопровождают. При этом текст, сопровождаемый другим текстом, приобретает новый смысл. К. Батюшков осознавал возможность придавать новый смысл тексту-сопроводителю и порождать художественный смысл сопровождающего текста.
Каковы же смысл и функция примечаний в «Опытах...» К.Н. Батюшкова?
Примечания у К.Н. Батюшкова организуются по-разному. Самое раннее по времени создания примечание к очерку «Петрарка». Примечания, сопровождающие «Речь о влиянии легкой поэзии на язык», состоят из двух частей, помеченных А и В. Эти части введены как сноски к определенным местам «Речи.», обозначенные отсылкой внизу страниц: «Смотри примечание А», «Смотри примечание В». Эти примечания сопровождаются комментариями И.М. Се-менко [1, с. 494 - 499, 526 - 528] и В. А. Кошелева [2, с. 441 - 442, 448 - 449], подготовивших к изданию произведения К.Н. Батюшкова. Примечания представляют собой сплошной текст, который не является традиционной сноской к определенной части текста, а становится ярко выраженным личным повествованием, относящимся ко всему тексту.
Три из четырех примечаний - это повествование о судьбах поэтов Муравьева, Тасса, Петрарки, Ге-сиода и Омира (Гомера). Если воспринимать и ана-
лизировать примечания и постраничные сноски, которые оказываются по смыслу и значению примечаниями, то возникает вопрос, насколько К. Батюшков осознавал разницу между этими формами. Нередко постраничные сноски в прозаических произведениях оказываются развернутым повествованием с личной формой высказывания, они могли быть по форме и содержанию примечаниями. Отсутствие однозначного отношения к рамочным компонентам в форме примечания свидетельствует о том, что К.Н. Батюшков находится в противоречивых творческих поисках.
Соединение стихотворного текста с прозаическими примечаниями производит особый эффект. Монтаж контрастных по форме текстов - стихов и прозы -К. Батюшков использует дважды. Примечания к стихотворениям «Гезиод и Омир, соперники» и «Умирающий Тасс» имеют немало общего. Тематически они обращены к контексту жизни поэтов - персонажей элегий. Но этот контекст наполнен разным содержанием, которое обусловлено культурными доминантами эпох, представляемых Гезиодом и Омиром. Интуитивное восприятие доминант свойственно К.Н. Батюшкову. Так, в примечании к элегии «Гезиод и Омир, соперники» очевидны две неравновеликие части, организованные в четыре абзаца. Первый абзац посвящен автору переводимого Батюшковым текста французскому стихотворцу Миль-вуа. Это лаконичный панегирик недавно ушедшему из жизни поэту: «он скончался в прошлом годе» [2, с. 249]. Батюшков элегию завершил в январе 1817 г., а Мильвуа скончался в августе 1816 г. на 34-м году жизни «в цветущей молодости». «Один из лучших французских стихотворцев нашего времени, истинный талант» - вот оценка, которую дал поэт поэту. Это не объективное сообщение, а субъективное авторское повествование, которое несет в себе оценочное начало: «один из лучших стихотворцев нашего времени», т.е. времени, к которому принадлежит автор и его читатели-современники. Это существенно -повествование строится с установкой не на объективность, бесстрастность, а на субъективность и эмоциональную оценку. Эта часть примечания заключает в себе двойную функцию - информативную и эмоциональную авторскую оценку.
Содержательный план второго абзаца примечания иной, и он непосредственно связан с текстом элегии. Это уже другая эпоха - античность - и другие судьбы - судьбы известных древних поэтов Ге-зиода и Омира. Второй абзац - или часть - логически не связан с первым. По существу первый и второй абзацы могли бы стать самостоятельными примечаниями, которые принято нумеровать. К такого рода примечаниям объясняющего характера Батюшков неоднократно прибегал в прозаических произведениях (см., напр. [2, с. 53 - 54, 60, 62]). Анализируемый текст примечания выступает графически как единый, который членится на абзацы. Содержательный план второго абзаца примечания расширяет контекст содержания самой элегии, причем вторая часть примечания входит в многосложные отношения с текстом элегии. Текст элегии и текст примеча-
ния соотносятся по принципу расхождения: элегия обращена к одному эпизоду судеб двух известных поэтов античности - «славному бою» - состязанию, а примечание обращено к фактам, которые имеют место вне текста элегии. Эта разнонаправленность расширяет географический и хронологический контекст жизни персонажей элегии - время рождения, место жизни отца Гезиода; здесь же сюжет об Архи-дамии - царе, который завещал детям проводить погребальные игры в день его смерти. В то же время эти тексты соотнесены по принципу схождения, что и формирует некое единое содержательное ядро как самого текста стихотворения, так и примечания к нему. Так названа Аскрея («Певец Аскреи гимн высокий начинает») в тексте элегии и в примечании («отец... перешел в Аскрею... там родился Гезиод»). И там и там есть сюжет о зарождении самой идеи соревнования поэтов: «Там сильный владыка, над прахом отца Оконча печальны обряды, Ристалище славы бойцам отверзал» (элегия); «Архидамий, царь Эвбейский, умирая, завещал, чтобы в день смерти его ежегодно совершались погребальные игры» (примечание). Двойное обращение как к этому событию (в тексте элегии и в тексте примечания), так и к судьбе Омира после соревнования подчеркивают эти события и придают им особую значимость. Элегия -это сюжет о том, как дети во исполнение завета отца организовали соревнование певцов, которое имело далекие последствия. Это рождающиеся в соревновании песнопения, присуждение награды, торжество победителя. И судьба побежденного Омира, который, будучи томимым, сокрушаемым грустью, покидает место своего поражения, но остается «духом царь». Финал судьбы победителя Гезиода выведен за текст элегии. В примечании сообщается: «Жрица Дельфийская предвещала Гезиоду кончину его; предвещание сбылось. Молодые люди, полагая, что Гезиод соблазнил сестру их, убили его на берегах Эвбеи» [2, с. 249]. Примечание оказывается многофункциональным. Оно расширяет, дополняет, подчеркивает сюжетные события элегии.
Элегический сюжет, таким образом, разрастается в пространстве и во времени, причем пространство и время элегии налагается на пространство и время примечания. Так возникает многомерный мир.
В содержании примечания есть такие вкрапления, которые могут быть классифицированы как внесю-жетные. Они расширяют контекст судьбы Гезиода и вводят в содержание то, что осталось за границей текста элегии. Первое «вкрапление»: «Музы, говорит он в начале "Феогонии", нашли его на Геликоне и обрекли себе». Вот что пишет Гезиод в «Теогонии»:
Дщери великого Зевса-царя, олимпийские Музы <.>
Вырезав посох чудесный из пышнозеленого лавра,
Мне его дали, и дар мне божественных песен вдохнули,
Чтоб воспевал я в тех песнях, что было и что еще будет [4, с. 170].
Второе «вкрапление»: «Плутарх в сочинении своем "Пир Семи Мудрецов" заставляет рассказывать
Периандра о состязании Омира с Гезиодом». Комментатор Плутарха А. Столяров пишет: «Состязание Гомера и Гесиода на Амфидамантовой тризне вымышленно, хотя до нашего времени дошло его отдельное описание. Кроме того, состязание и награда -треножник - упоминаются в поэме Гесиода " Труды и дни". Однако уже сам Плутарх, комментируя указанные строки поэмы, признал их позднейшей вставкой» [7, с. 670]. Состязание, которое изображено в элегии Батюшкова, - не историческое событие, а литературная выдумка. Плутарх к этой выдумке имеет непосредственное отношение. Батюшков же, используя плутарховское объяснение выбора победителя, раздвигает рамки события. Но не только этот смысл приобретает ссылка на Плутарха. В тексте элегии и в примечании по-разному мотивируется выбор победителя в состязании двух поэтов. У Плутарха акцент оказывается на трудности выбора победителя: «И как песни у поэтов были искусные, то суд о предмете состязания был тяжел и непрост, а слава состязавшихся Гомера и Гесиода, внушая почтение сидящим, приводила их в немалое затруднение. Вот тогда-то и обратились они к вопросам такого рода, и, как рассказывают, так спросил Гомер:
Муза, поведай о том, чего никогда не бывало
И никогда не будет? -
а Гесиод тотчас ему ответил:
Истинно так: никогда не погонят коней в состязанье
Люди, справляя помин над гробницей великого Зевса.
И, говорят, это так понравилось, что он и получил треножник» [7, с. 372]. В элегии К. Батюшкова выбор победителя объясняется пренебрежением к славе Омира, своеволием «Халкиды властелина»:
И слабый царь, Халкиды властелин,
От самой юности воспитанный средь мира,
Презрел высокий гимн бессмертного Омира [2, с. 248].
Таким образом, соединение стихов и прозы создает некое новое единство, которое приобретает иной, более сложный смысл, чем тот, который возникает только в стихах. Этот смысл создается диалогическими отношениями элегии и примечания.
Примечание к элегии «Умирающий Тасс» по содержанию могло бы предварять текст элегии и выполнять функции предисловия, как это значительно позже сделает М.Ю. Лермонтов в «Герое нашего времени». Первый абзац примечания включает сведения предваряющего характера: «мы напомним только о тех обстоятельствах, которые подали мысль к этой элегии» [2, с. 330]. Весь последующий текст примечания - это повествование во многом не о том, о чем сама элегия. Рамки жизни Тасса раздвинуты. В примечании предстают события, которые предшествуют умиранию певца и совершаются после его смерти. Это встреча Монтеня с Тассом в доме сумасшедших, назначение триумфа Тасса в Капитолии папой Климентом VIII, письмо Тасса к приятелю
Константину, обещание кардинала Цинтио «воздвигнуть поэту великолепную гробницу» и неисполнение этого обещания [2, с. 332].
Выявив, таким образом, сложные связи текста элегий и примечаний к ним, можно задаться вопросом о той задаче, которую ставил перед собой поэт, прибегая к соединению стихов и прозы. Прозаический текст оказывается не пояснением к стихотворному тексту, а другим произведением на тему, заявленную в стихах. Возникает единый художественный текст, написанный стихами и прозой. Эмоциональная окраска прозаического текста, совмещенные в нем разные точки зрения, расширение плана изображения - все это придает примечаниям эстетическую значимость. К. Н. Батюшков, открывая художественные смыслы в соединении стихов и прозы, колеблется в том, насколько такой прием допустим. Поэтому, вероятно, он нерешителен в его использовании.
У К. Н. Батюшкова еще не сложилось однозначного отношения к примечаниям, поэтому он то включает их в текст произведения, то отказывается от них.
Отсутствие академического издания произведений К. Батюшкова ставит проблему авторского отношения к примечаниям. Однако существенно то, что он на несколько лет опережает А. С. Пушкина и других поэтов, демонстрируя характер соединения стихов и прозы, открывает структурную значимость монтажа и показывает эстетическую функцию примечаний.
Список литературы
1. Батюшков, К. Эпоха. Поэзия. Судьба: в 2 кн. Кн. 2: Опыты в стихах / К. Батюшков. - Вологда, 2007.
2. Батюшков, К.Н. Опыты в стихах и прозе / К.Н. Батюшков. - М., 1977.
3. Батюшков, К.Н. Сочинения: в 2 т. Т.1: Опыты в стихах и прозе. Произведения, не вошедшие в «Опыты.» / К.Н. Батюшков; сост., подгот. текста, вступ. статья и ком-мент. В. Кошелева. - М., 1989.
4. Гесиод. О происхождении богов (Теогония) / Гесиод // Эллинские поэты. - М., 1963.
5. Громбах, С.М. Примечания Пушкина к «Евгению Онегину» / С.М. Громбах // Известия АН СССР. Серия «Литература и язык». - 1974. - № 3.
6. Лотман, Ю.М. К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина (проблема авторских примечаний к тексту) / Ю.М. Лотман // Уч. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. -Псков, 1970. - Т. 434.
7. Плутарх. Сочинения / Плутарх. - М., 1983.
8. Поселягин, Н.В. К вопросу о научном методе Е.Р. Тименчика / Н.В. Поселягин // Вестник МГУ. Сер. 9, Филология. - 2009. - № 5. - С. 158 - 165.
9. Тынянов, Ю.Н. Пушкин / Ю.Н. Тынянов // Пушкин и его современники. - М., 1968.
10. Чумаков, Ю.Н. Об авторских примечаниях к «Евгению Онегину» / Ю.Н. Чумаков // Болдинские чтения. -Горький, 1976. - С. 58 - 72.
11. Чумаков, Ю. Н. Состав художественного текста «Евгения Онегина» / Ю.Н. Чумаков // Уч. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. - Псков, 1970. - Т. 434.
УДК 81'25
Е.А. Третьякова
К ВОПРОСУ О РОЛИ ПЕРЕВОДА В ЛИТЕРАТУРНОМ И ЯЗЫКОВОМ ПРОЦЕССЕ
В статье предпринята попытка теоретического обоснования рассмотрения перевода в качестве одного из факторов, стимулирующих развитие литературного и языкового процесса, представлен общий обзор теоретических работ отечественных и зарубежных исследователей в данной области, описаны основные закономерности процесса заимствования литературных и языковых явлений при переводе.
Литературный процесс, языковой процесс, перевод, заимствование, интерференция, «третий язык».
The paper provides a theoretical evidence of supporting the point of view on translation as a factor facilitating the development of literatures and languages. It gives a rough overview of related investigations carried out by Russian and foreign scholars and describes basic regularities in accordance with which certain phenomena of language and literature are borrowed through translation.
Literature process, language process, translation, borrowing, interference, the "third language".
Сам факт воздействия перевода на литературный и языковой процесс давно не нуждается в доказательствах. Язык и литература непрерывно изменяются под воздействием целого ряда факторов (исторической ситуации, закономерностей развития собственной национальной традиции, влияния традиций других народов и т. п.). Процесс межкультурного, межлитературного и межъязыкового взаимодействия, начавшись в древности, в настоящее время приобрел небывалые масштабы. Благодаря последним
достижениям науки (в том числе появившемуся в XX в. переводоведению) и техники (особенно в сфере информационных технологий) переводчики из «почтовых лошадей прогресса» превратились в «сверхскоростные локомотивы глобализации»: переводы выполняются быстро, в огромных количествах и почти сразу становятся доступными целевой аудитории.
Вследствие этого на нынешнем этапе большинство национальных литератур и языковых систем
