CC BY
113
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
Е.И. Зейферт
ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ФИНАЛ ЛИРИЧЕСКОГО СЮЖЕТА В ЖАНРЕ ОТРЫВКА
В финале большинства стихотворений в жанре отрывка лирический герой находит утешение в искусстве, природе, любви или дружбе. В статье подробно рассматривается обнаруженный в творчестве К. Батюшкова случай, когда одна лирическая ситуация развивается в двух жанровых формах, указанных поэтом в названиях (элегия и отрывок). Автор статьи предлагает собственную версию: «Элегия» была сокращена автором не столько по причинам личного характера (неразделённое чувство), сколько по причинам художественного порядка. Принципиальные отличия текстов определили разное идейно-тематическое содержание элегии и отрывка. Ключевые слова: жанр; отрывок; элегия; лирический сюжет; финал; К.Н. Батюшков; А.С. Пушкин; пропуски текста (графический эквивалент); автобиографизм.
Монографически исследуя вслед за наблюдениями Ю. Тынянова, В. Сандомирской, Ю. Чумакова и других ученых1 жанр отрывка - лирические стихотворения, имеющие в названии указание на стилизованную фрагментарность («Невыразимое (Отрывок)» В. Жуковского, «Осень (Отрывок)» А. Пушкина), автор статьи подробно изучил источники, пути формирования и жанрообразующие признаки данного явления2.
Жанр отрывка имеет необычный зрительный образ: он стилизован под фрагмент текста (и бытия). Необходимо отличать жанр отрывка от пограничных явлений - текстовых фрагментов в буквальном смысле, фактов частичной публикации произведений, незаконченных и частично утерянных стихотворений и др.
Нередко стихотворения в этом жанре сопровождены пометой «Отрывок». Фронтальное обследование русской поэзии ХУ1П-Х1Х вв. позволяет выявить 337 стихотворений, имеющих в названии помету «отрывок» или грамматическую конструкцию «из...». В результате осмысления этих произведений обнаруживается, что большая их часть (197 стихотворений) обладает устойчивыми признаками, совокупность которых позволяет говорить об особом жанре - отрывке. На этом основании составлен корпус текстов в жанре отрывка первой трети XIX в. - 144 стихотворения (8941,5 строки) 50 авторов.
Уже в 1820-е гг. критик Н. Полевой ставит отрывок в ряд с другими, устоявшимися в творческом сознании жанрами (посланием, элегией, песней, балладой): для отрывка, как и для других, полноправных жанров предлагается составить жанровые пародийные «отделы». Этот факт дока-
- -зывает узнаваемость отрывка читательской публикой первой трети XIX в.
Структуру и содержание жанра отрывка составляют следующие особенности:
1. Авторское указание на стилизованную фрагментарность в названии, выраженное пометами «отрывок» и «из...» в заглавии: Лермонтов М. Отрывок («На жизнь надеяться страшась...»); Тютчев Ф. Из «Фауста» Гете - и в подзаголовке: Языков Н. Меченосец Аран (Отрывок); Козлов И. Явление Франчески (Из «Осады Коринфа» лорда Байрона).
2. Специфика графики:
а) графическая нерасчлененность, или отсутствие графических пробелов: Батюшков К. Воспоминания. Отрывок;
б) пропуски текста, или графический эквивалент: Давыдов Д. Партизан (Отрывок);
в) начальная и (или) финальная неполные строки: Майков А. Рассказ духа (Отрывок);
г) начальное и (или) финальное многоточия: Тургенев И. Из поэмы, преданной сожжению.
3. Специфика строфики:
а) астрофичность: Жуковский В. Отрывок перевода элегии. Из Парни;
б) начальная и (или) финальная холостые строки: Туманский В. Век Елисаветы и Екатерины. Отрывок из послания к Державину.
4. Специфический хронотоп:
а) художественное время, открытое в вечное: Баратынский Е. Отрывки из поэмы «Воспоминания»;
б) художественное пространство, развернутое в бесконечное: Норов А. Отрывок из дидактического опыта об астрономии.
5. Оптимистический финал тематической композиции: Шевырев С. Елена. Отрывок из междудействия к «Фаусту».
6. Специфика тематики:
а) тема искусства, творческого познания мира: Тютчев Ф. Байрон. Отрывок (Из Цедлица);
б) тема высокой гармонии: Веневитинов Д. Отрывки из «Фауста»;
в) образ исключительного героя: Грибоедов А. Юность вещего (Из пролога).
7. Финальное сравнение «спадающего» типа: Одоевский А. Отрывок (Из «Послов Пскова»).
Константой жанра отрывка является авторское указание на стилизованную фрагментарность, выраженное названием или графически (графический эквивалент, начальная и финальная неполные строки, начальное и финальное многоточия) и строфически (начальная и финальная холостые строки). Вербальные, графические и строфические средства указания на фрагментарность могут выступать как самостоятельно, так и в комбинации.
Доминантами отрывка предстают такие его признаки, как: а) графическая нерасчлененность (89,6% произведений) и б) астрофичность (85,6%), подчеркивающие цельность отрывка как «осколка бытия»; в) оптимистический финал тематической композиции (67,4%), обусловленный стремлением нивелировать романтическую «мировую скорбь»; г) художественное пространство, открытое в бесконечное (60,4%), и д) художественное время, обращенное в вечное (59,0%), придающие художественному миру отрывка вселенский масштаб.
Анализ круга мотивов в жанре отрывка выявил его ярко выраженные тематические тяготения. Практически две трети отрывков (61,1%) содержат тему искусства, творческого познания мира, которая формируется четырьмя подтемами - вдохновения, уединения, «невыразимого», поэта (художника, музыканта). Эти подтемы дают специфические комбинации мотивов, складывая следующую жанровую концепцию отрывка. Возвеличенный в отрывке человек искусства, избранник вдохновения, обитающий в идеальном для творчества топосе (названном нами «locus artis»), обретает возможность выразить «невыразимое»: постичь Бога, вечность и бесконечность, природу, тайны собственной души и дать название неуловимому (Вяземский П. Деревня. Отрывки; Грибоедов А. Отрывок из Гете; Тютчев Ф. Из Шекспира («Любовники, безумцы и поэты...») и др.). Оптимистический финал, указанный в качестве доминанты отрывка, обусловливает подобное развертывание мотивов темы искусства.
Идейно-эмоциональный комплекс жанра отрывка определяет также тема высокой гармонии и образ исключительного героя, не обязательно связанные с темой искусства. Образ экстраординарного лирического героя отрывка, помимо мотивов, создается особой субъектной организацией текста, воплощающейся в императивности высказываний субъекта: Тютчев Ф. Байрон. Отрывок (Из Цедлица).
В русских отрывках обнаруживаются как следы влияния конкретных романтических идей (Жуковский В. Невыразимое (Отрывок)), так и прямые переложения отдельных мест из манифестов западных романтиков (Шевырев С. Портреты живописцев). Литературные трактаты европейских романтиков стали для жанра отрывка эстетико-философской основой. В них были отражены основные романтические идеи: культ творчества по наитию («чувство мистического»); интерпретация человека искусства как гения и пророка, срывающего завесу с истины; возможность постичь силою искусства тайны природы, вечности и бесконечности; фрагментарность, сопряженная с универсумом; восстановление «подлинного духа» античной гармонии. Европейские романтические концепции, воспринятые русскими поэтами, детерминировали образование перечисленных ранее жанрообразующих признаков отрывка.
Рассмотрение материала в диахроническом аспекте на данный момент выявляет 8 умозрительных и конкретных источников жанра отрыв-
- -ка, как-то: 1) литературные манифесты западноевропейских романтиков; 2) «отрывки» из античной антологии; 3) оссианические «отрывки»; 4) «фрагменты» Андре Шенье; 5) драма; 6) поэма; 7) элегия; 8) послание. При всем своеобразии жанровых источников отрывка (жанров драмы, поэмы, элегии, послания) способы их освоения отрывком были сходными:
1) вычленение отрывка из оригинального текста: из драмы - Грибоедов А. Юность вещего (Из пролога); из поэмы - Хомяков А. Вадим (Отрывок из неоконченной поэмы); из элегии - Батюшков К. Воспоминания. Отрывок; из послания - Жуковский В. Невыразимое (Отрывок);
2) вычленение отрывка из иноязычного текста: Веневитинов Д. Отрывки из «Фауста»; Батюшков К. Сон воинов. Из поэмы «Иснель и Асле-га»; Жуковский В. Перевод отрывка элегии. Из Парни; Озеров В. Из послания Буало к Расину;
3) стилизация отрывка под «осколок» другого жанра: Бестужев (Мар-линский) А. Отрывок из комедии «Оптимист»; Одоевский А. Чалма. Отрывок из повести; Пушкин А. Гроб юноши; Полежаев А. Отрывок из послания к А.П. Л<озовском>у.
Утверждая решение романтической проблемы выражения «невыразимого», отрывок зачастую завершается оптимистическими мотивами. Из 144 исследуемых отрывков 1800-1830-х гг. практически две трети (97 стихотворений) имеют оптимистический финал тематической композиции3. Лирический герой (героиня) находит утешение в искусстве (см., например, Бенедиктов В. «С могучей страстию в мучительной борьбе...», стихотворение из цикла «Отрывки (Из книги любви)»; Писарев Н. Отрывок из поэмы «Грация»), природе (Жуковский В. Отрывок (Подражание) («О счастье дней моих, куда, куда стремишься?..»; Отрывок перевода элегии. Из Парни), счастливых воспоминаниях и мечтах (Батюшков К. Воспоминания. Отрывок; Глебов Д. Отрывок из поэмы «Воспоминания»), любви и дружбе (Шевырев С. Елена. Отрывок из междудействия к «Фаусту»; Пушкин А. «Поедем, я готов: куда бы вы, друзья...»).
В тех случаях, когда отрывок является вольным переводом фрагмента иноязычного произведения с пессимистическим финалом, русский автор практически всегда от такой концовки отказывается. Ярким примером может послужить «Отрывок из Гете» А. Грибоедова, являющийся вольным переводом «Театрального вступления» из трагедии И.-В. Гете «Фауст». «Театральное вступление» Гете завершается приказанием Директора театра Поэту творить так, чтобы привлечь в театр толпу. Грибоедов заканчивает свой отрывок на возвеличивании Поэтом возможностей искусства, отрешая творца от пошлости и суеты публики.
Нередко в отрывке обретение лирическим героем гармонии сопровождается его устремленностью в вечность и бесконечность, как, например, в упомянутых примерах из А. Грибоедова и Д. Глебова. Романтическая художественная условность позволяет видеть оптимистический пафос в об-
ращенности в вечное и бесконечное, впоследствии ставшей отчасти пессимистической для экзистенциального человека.
Безусловно, мы можем говорить только об относительно оптимистическом исходе лирических событий в отрывке, и в первую очередь в сравнении с абсолютно безысходным содержанием романтической элегии, воспринимаемой как знак романтической эпохи. Именно по оптимистическому финалу отрывок легко отличим от нередко отождествляемого с ним элегического жанра, пессимистичного по своему содержанию и, в частности, по тематическому финалу. Ограничим материал сопоставительным анализом элегии и отрывка, что проиллюстрирует принципиальную важность оптимистического исхода тематической композиции в жанре отрывка.
Отрывок, взаимодействуя с элегией и вступив с ней в оппозицию, обретает оптимистический финал, как мы увидели по времени создания стихотворений-отрывков, на ранней стадии своей жизни - в 1800-1810-е гг. Так, оптимистический финал тематической композиции имеют все отрывки К. Батюшкова («Воспоминание», 1807-1809; «Отрывок из XVIII песни “Освобожденного Иерусалима”», 1808-1809; «Отрывок из I песни “Освобожденного Иерусалима”», 1809; «Воспоминания. Отрывок», 1815) и В. Жуковского («Отрывок перевода элегии. Из Парни», 1806; «Отрывок. (Подражание)», 1806; «Отрывок из Делилева “Дифирамба на бессмертие души”», 1806; «Отрывок из “Мессиады”», 1810-е гг.; «Уединение (Отрывок)», 1813; «Невыразимое (Отрывок)», 1819). Значит, в связи с исследованием этого жанрового признака целесообразно обращаться уже к творчеству ранних русских романтиков.
В лирике К. Батюшкова обнаруживается интересный случай, когда одна поэтическая мысль фигурирует в двух жанровых формах, в заглавиях обозначенных самим автором как «отрывок» и «элегия». Речь идет о стихотворениях «Воспоминания. Отрывок» и «Элегия» («Я чувствую, мой дар в поэзии погас...»).
В 1815 г. Батюшковым была написана элегия «Воспоминания», впоследствии переименованная в «Элегию» (90 стихов). Ее первая часть без трех строк (55 стихов плюс введенные в новый текст первая и последняя строки отточий) вошла в «Опыты в стихах и прозе» под названием «Воспоминания. Отрывок». Полный текст стихотворения впервые был опубликован в книге «XXV лет. 1859-1884. Сборник, изданный комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым». В современных изданиях публикуется либо только полный текст стихотворения «Элегия»4, либо только сокращенный текст под названием «Воспоминания. Отрывок»5, либо и полный и сокращенный тексты как самостоятельные произведения под названиями «Элегия» и «Воспоминания. Отрывок»6.
Стихотворение «Воспоминания. Отрывок» - одно из известных произведений Батюшкова и уже являлось объектом литературоведческого анализа (к примеру, в исследовании Т. Савченко7). Однако в жанровом аспекте
текст никем обстоятельно не изучен. Сопоставительного анализа стихотворений «Воспоминания. Отрывок» и «Элегия» проведено не было, т.к. в литературоведении бытует мнение, что это две редакции одного стихотворения, а не два самостоятельных текста (Н. Фридман8; И. Семеню9; В. Кошелев10). Так, В. Кошелев в своей монографии «Константин Батюшков. Странствия и страсти» не делает различия между этими двумя текстами, цитируя ст. 63-68, 72-78, 87-90 «Элегии» как строки из стихотворения «Воспоминания. Отрывок», в нем отсутствующие11.
В сборнике «XXV лет...» 1884 г., кроме «Элегии», напечатано еще одно стихотворение Батюшкова, и публикация их снабжена следующим издательским примечанием:
«В бумагах В. А. Жуковского, разобранных его сыном Павлом Васильевичем, нашлось несколько стихотворений К.Н. Батюшкова, до сих пор неизвестных в печати.
Первое из этих стихотворений представляет собой первоначальную редакцию пьесы “Воспоминания”, находящуюся во всех изданиях сочинений К. Батюшкова, но редакцию интересную преимущественно тем, что она содержит в себе окончание пьесы. Окончание это, начиная со стиха 59-го, до сих пор не было в печати, а между тем оно существенным образом дополняет смысл всего стихотворения; опущение этих заключительных стихов в прежних изданиях объясняется чисто личными причинами: элегия содержит в себе историю несчастной любви поэта»12.
Из этого примечания не совсем понятно, считает издатель «Элегию» и «Воспоминания. Отрывок» разными текстами или же рассматривает их как две редакции одного стихотворения. Так, с одной стороны, издатель сообщает о том, что «нашлось несколько стихотворений К. Батюшкова, до сих пор неизвестных в печати», и об «Элегии» пишет как о «первом из этих стихотворений». Значит, «находящееся во всех изданиях сочинений К. Батюшкова» стихотворение «Воспоминание. Отрывок» является произведением, «существенным образом» отличным от «Элегии», хотя во многом, возможно, с ней и совпадающим. Но тут же автор примечания называет «Элегию» «первоначальной редакцией пьесы “Воспоминания”», содержащей окончание текста, прежде не публикуемое по «чисто личным» причинам, и раскрывает читателю эти причины, а именно «несчастную любовь поэта»13.
Может сложиться впечатление, что помета «отрывок», появившаяся в «Опытах...» при стихотворении «Воспоминания», указывает на неполноту текста. Н. Фридман, комментирующий факт появления подзаголовка «Отрывок» и пропусков текста, апеллирует к строкам Батюшкова из его письма Жуковскому от 27 сентября 1816 г.: «Вяземский послал тебе мои элегии. Бога ради, не читай их никому и списков не давай, особливо Тургеневу. Есть на то важные причины, и ты, конечно, уважишь просьбу друга. Я их не напечатаю»14. Как видим, в письме Жуковскому Батюшков писал
не о намерении сократить текст «Элегии», а о нежелании печатать свои любовные элегии (тем не менее, как мы отмечали, поэт опубликовал это стихотворение в «Опытах...»). Однако Н. Фридман15, как и издатель сборника 1884 г., а также солидаризирующиеся с ними И. Семеню16 и В. Кошелев17 предполагают, что стихотворение не было опубликовано полностью потому, что в «отброшенных» 32 стихах говорилось о неразделенной любви Батюшкова к А.Ф. Фурман. Аргументация Н. Фридмана, И. Семеню, В. Кошелева довольно интересна и убедительна, если принять во внимание индивидуальные психологические особенности Батюшкова, но нам она не представляется исчерпывающей. К этой версии мы добавим свои соображения.
В. Кошелев, описывая жизнь К. Батюшкова, отмечает, что в то время как Н. Гнедич, тоже любивший красавицу Анну Фурман, «до поры до времени скрывал свои чувства» к ней, «сам Батюшков не умел и не хотел их скрывать»18. Когда Батюшков уехал на войну, «друзья его в переписке своей замечали, что сердце поэта “не свободно”»19. Вернувшись с войны, Батюшков не встретил со стороны А. Фурман взаимности, и их свадьба не состоялась. Сам Батюшков о своей душевной трагедии писал лишь в письме к Е.Ф. Муравьевой20 и в стихотворении «Элегия». Но так как, по всей видимости, личная неудача поэта была «секретом Полишинеля», скрывать ее было бессмысленно. И Батюшков не стремился к этому всеми средствами. Он лишь соблюдал элементарную «конспирацию», чтобы оградить себя от излишних пересудов. Это подтверждается следующими фактами.
Как известно, автор и лирический герой не тождественны. Образ лирического героя «Элегии», сложенный мотивами странничества, «осиротелого гения» и т.п., далек от биографического автора. Но «Элегия» «автобиографична», и, может быть, в большей степени, чем многие другие стихотворения Батюшкова, о чем говорит наличие в ней конкретных топонимов «Жувизи», «Ричмон» и др., настолько частных, что автор снабдил стихотворение примечаниями и не преминул восхититься в них приятностью природы описываемых мест. Батюшков мог предполагать, что читатель будет идентифицировать лирическое «я» и автора «Элегии». Но и в этом случае у Батюшкова не было необходимости сокращать стихотворение в стремлении скрыть свои чувства к А.Ф. Фурман, так как поэт, щадя свою чувствительность, предусмотрел полную анонимность женского образа в «Элегии». «Отсеченные» 32 стиха включают самые общие сетования лирического героя с обилием элегических клише («счастье мне коварно изменило», «следы сердечного терзанья», «мне бремя жизнь» и т.п.) и отвлеченный портрет элегической красавицы. Структура стихотворения, органично вбирающая в себя «географизмы», не содержит конкретных черт любимой женщины, реального или хотя бы условного ее имени. Поэтическая традиция первой трети XIX в. не практиковала использования в стихотворной ткани реальных собственных имен, но случай появления имени «Эмилия»
- -(прототип - Эмилия Мюгель) обнаружен нами в стихотворении Батюшкова «Воспоминание <Полный текст стихотворения>» (подзаголовок поставлен В. Кошелевым). В «Элегии» же Батюшков избежал конкретизации, и именно потому что уже в первоначальном замысле стихотворения хотел скрыть от возможных читателей болезненно переживаемую любовную неудачу.
На основании этого к версии Н. Фридмана, И. Семеню и В. Кошелева можно добавить еще одну версию: независимо от того, догадывается ли читатель о личности изображаемой в стихотворении безответно любимой женщины, поэт не хотел предстать в глазах читателя несчастным человеком. В обоих случаях остается неясным, почему мнительный поэт исключил из текста «Элегии» 32, а не 28 заключительных стихов, не сохранив стихи 59-62 (назовем этот фрагмент «последним этапом мечтаний»), которые, как никакие другие в «Элегии», выражают уверенность лирического героя в его подруге: «Исполненный всегда единственно тобой,/ С какою радостью ступил на брег отчизны!/ “Здесь будет, - я сказал, - душе моей покой,/ Конец трудам, конец и страннической жизни». Стремясь не афишировать своих любовных переживаний, поэт мог бы исключить из элегии не только пессимистический финал (стихи 56-90), но и не менее пессимистическое начало (стихи 1-23). Читателю, чтобы догадаться о крушении батюшковских надежд на счастье, достаточно было бы прочитать начало элегии, содержащее строки «<...> туда влечет меня осиротелый гений <...> где счастья нет следов <...> ни дружбы, ни любви» и им подобные. И, в конце концов, желая скрыть от читателей подробности своей личной жизни, Батюшков мог бы, как и намеревался, вовсе не публиковать стихотворения или опубликовать его частично, но без пометы «отрывок» и пропусков текста, как бы намекающих на существование полной версии элегии и допускающих всякого рода домыслы.
Так что личные причины сокращения «Элегии» (та, которую отмечают Н. Фридман, И. Семеню и В. Кошелев, и та, которую допускали мы) не были для поэта основополагающими. Во всяком случае, на наш взгляд, они обязательно сопрягались с художественными исканиями Батюшкова. В пользу этого предположения свидетельствует тот факт, что, хотя начальные строки элегии и отрывка совпадают («Я чувствую, мой дар в поэзии погас...»), отрывок открывается строкой графического эквивалента, указывающей на пропуск текста. Это мистификация. Первая, внелексическая, строка отрывка не указывает на купюры, а выполняет другую, типичную для жанра отрывка, функцию. Такой же смысл приобретает и последняя строка, о чем будет сказано подробнее ниже. Принципиальным отличием этих стихотворений предстает, судя по их содержанию, эстетическая тональность исхода тематической композиции - пессимистическая в элегии и оптимистическая, появившаяся после отсечения скорбного элегического финала, в отрывке. Мы полагаем, что эстетическая тональность финала является в данном случае жанровым различителем.
Чтобы доказать, что стихотворение «Воспоминания. Отрывок» не часть «Элегии», а самостоятельное произведение, вышедшее из лона элегии, но имеющее иной жанровый статус - отрывка, сопоставим эти стихотворения.
Уже на беглый взгляд обнаруживаются принципиальные отличия: тексты имеют разные названия; в структуру отрывка введены начальная и заключительная строки графического эквивалента, отсутствующие в элегии; отрывок на 3 стиха меньше соответствующего ему элегического текста; имеются лексические разночтения; элегия, в отличие от отрывка, снабжена авторскими примечаниями.
В названии «Элегия» заключается указание на жанровую принадлежность. Слово «отрывок» в подзаголовке стихотворения «Воспоминания», как мы предполагаем, также является жанровой пометой. Характерно, что отрывок сохранил первоначальное название элегии - «Воспоминания». Наши наблюдения над жанром отрывка показывают, что воспоминания в этом жанре не замкнуты в прошлом, а так же, как и мечты, продлены в вечном и, предоставляя лирическому герою возможность ощутить свободу и душевный покой, являются одним из источников его поэтического вдохновения. Лирический герой как в отрывке, так и в элегии оставлен и возлюбленной и Музой. Но, судя по содержанию обоих текстов, поэтическое дарование сохраняется за героем отрывка, в то время как элегический герой вновь не обретает его. И если герой элегии не находит выхода из создавшейся ситуации и впадает в крайнее уныние, то, как мы имеем основания предполагать, лирический герой отрывка, в отличие от предельно разочарованного лирического «я» элегии, обретает утешение в счастливых мечтах и воспоминаниях, проснувшихся в его творческом воображении. Имея это в виду, проследим развитие лирического переживания в обоих текстах.
В начальных строках «Элегии» лирический герой, пребывая «под новым бременем печали», сетует на угасание своего поэтического дара (стихи 1-14). Пространное сравнение лирического героя со «странником» (стихи 15-24), отобразив крайнее отчаяние героя, переходит в его эмоциональную апелляцию о спасении к «ты» как «последнему сердца другу», «опоре сладкой», «надежде», «утешенью», «хранителю ангелу» (стихи 25-28). Лирический герой, странник, неустрашимый воин, углубляется в мир прошлых иллюзий (в дальнейшем этот фрагмент (стихи 29-62) мы называем «воспоминания о мечтах»): образ возлюбленной он «таил <...> залогом всего прекрасного... и благости Творца», во взаимной любви видел будущий «покой», «конец трудам», «конец страннической жизни».
«Воспоминания о мечтах», открывшие путь исцеления героя от душевных страданий, внезапно обрываются: «Ах, как обманут я в мечтании моем!» (ст. 63). Лирический герой, осознав тщету своих упований, убеждается в безнадежном угасании своего поэтического дарования с исчезновением источников вдохновения - «упованья», «дружбы», «любви» (стихи 64-90). Таким образом, тематическая композиция элегии кольцевая, и схематически ее можно представить следующим образом: уныние - взлет - уныние.
Стихотворение «Воспоминания. Отрывок» включает в себя сетования лирического героя на угасание дара (стихи 2-15), аналогию со «странником» (стихи 16-22), обращение за поддержкой к любимой (стихи 23-26) и большую часть (30 стихов из 34) «воспоминаний о мечтах» (стихи 27-56). В структуре отрывка есть к тому же графический эквивалент текста (начальная и заключительная строки), воздействующий на развитие лирического сюжета. Создается иллюзия, что тезис «Я чувствую, мой дар в поэзии погас...» не первая строка отрывка, а лишь неожиданный спад в развитии лирической мысли, до этого, возможно, более оптимистической. Следовательно, и в отрывке мы, вероятно, наблюдаем композиционное кольцо, но прямо противоположное элегическому: взлет - уныние - взлет. И заключительная строка графического эквивалента указывает здесь, конечно, не на строки, выпущенные из «Элегии», а на принципиально иные, предполагаемые, строки, диктуемые всем ходом лирического сюжета отрывка, стремящегося к оптимистической развязке.
Последние пункты в схемах глубже и сильнее, чем первые. Нисходящий финал элегии знаменует более тягостное уныние, чем в первых строках: страдание лирического героя четче обрисовывается после передачи его «воспоминаний о мечтах». Восходящая концовка отрывка также несомненно сильнее начала, лишь намеченного строкой графического эквивалента. В финале пропуск текста выразительнее, т.к. не самостоятелен, как в начале стихотворения, а сопровождает оптимистический контекст, принимая и углубляя его содержание, а именно - возможное разрешение скорби и более высокий полет фантазии. Под воздействием столь художественно сильной развязки лирических событий читатель отрывка не может сомневаться, что к герою, живописующему свои прошлые мечты, вернулся поэтический дар.
«Реальная» лирическая ситуация («уныние») в обоих текстах протекает в настоящем времени: «На крае гибели так я зову в спасенье/ Тебя...». В элегии горестным настоящим, начальным и конечным пунктами композиции («уныние»), с обеих сторон замкнуто светлое прошлое и будущее, «воспоминания о мечтах» («взлет»). Иначе - в отрывке, где значительный
по объему «взлет» (если «воспоминания о мечтах» в элегии занимают 34 стиха из 90, то в отрывке - 31 из 57) отодвигает назад и закрывает собой «уныние». Читатель, подходя к финалу отрывка, погружается в мир воспоминаний и мечтаний лирического героя и, очевидно, забывает о его душевной трагедии.
Задумаемся, почему Батюшков не переносит в текст отрывка стихи 59-62, названные нами «последним этапом мечтаний» лирического героя. Целесообразно обратить внимание на их композиционное место в элегии.
«Последний этап мечтаний» в элегии расположен между пейзажем и крушением всего, «что сердцу сладко льстило», «что было тайною надеждою всегда». Пейзажное описание сложено топонимами («Швеция», «Троллетана») и другими предметными мотивами («скалы», «берега», «села», «кущи» и др.). Изображается предельно конкретный, узкий локус, где лирический герой предавался мечтам о возлюбленной. Отрывок завершается описанием того же ландшафта, но с иными художественными целями: следующий за величавым описанием природы графический эквивалент в отрывке открывает перспективу в вечность и бесконечность, включая художественный мир стихотворения во вселенский масштаб.
Изменению хронотопа способствуют и глагольные формы, оставшиеся в отрывке после разреза элегического текста именно там, где это сделал автор. В тех 30 стихах «воспоминаний о мечтах», что фигурируют и в отрывке и в элегии, преобладают глаголы несовершенного вида («...летел... приносил... следовал... забывал... мечтал... учил» и т.д.). Это хотя и не нивелирует протекаемость лирических событий в прошедшем, т.е. элегическом времени, но в сочетании с анафорой «Как часто <...>» утверждает цикличность, повторяемость событий, а значит, их некоторую статику и большую легкость обращения в «вечное настоящее», присущее отрывку. Пейзажное описание в «воспоминаниях о мечтах» построено на глаголах настоящего времени («В лесах, где Жувизи гордится над рекою/ И Сейна по цветам льет сребряный кристалл...») и несет идею непричастности природы к окружающим событиям. «Последний этап мечтаний», оставшийся за текстом отрывка, являет собой «кусочек» действия совершенного, а не совершаемого («ступил... сказал... здесь будет <...> конец трудам, конец и страннической жизни»), что утверждает законченность (даже семантически - «конец»), противоречащую характерной для отрывка идее вечности
и, следовательно, вечной незавершенности.
Таким образом, если бы Батюшков все же перенес в текст стихотворения «Воспоминания» «последний этап мечтаний», то нарушился бы
хронотоп отрывка: заключительный стих графического эквивалента лишился бы высокой функции воплощения вечности и бесконечности и продолжил мечтания в довольно приземленном свете («конец страннической жизни»).
Проведенный нами анализ лексических разночтений отрывка и элегии позволил сделать следующие наблюдения. Лексические разночтения в стихотворениях «Элегия» и «Воспоминания. Отрывок» незначительны, но, без сомнения, играют определенную роль. Так, развернутое сравнение лирического героя со «странником, брошенным из недра ярых волн», в отрывке на три стиха меньше, чем в элегии21. В тексте отрывка опущены зловещие мотивы («берег дикий и кремнистый», «валы ревущие», «молнии змеисты», «свинцовый небосклон»), в элегии усугубляющие одиночество и отчаяние лирического героя. Далее - отличаются друг от друга следующие контексты:
На крае гибели так я зову в спасенье Тебя, последний сердца друг!
Опора сладкая, надежда, утешенье
Средь вечных скорбей и недуг!
Хранитель ангел мой, оставленный мне Богом!..
На крае гибели так я зову в спасенье
Тебя, последняя надежда, утешенье!
Тебя, последний сердца друг!
Средь бурей жизни и недуг Хранитель ангел мой, оставленный мне Богом!..
(«Воспоминания. Отрывок»)
Перестановка мотивов («последний сердца друг», «надежда», «утешенье») практически ничего не изменяет в содержании текстов. Зато примечательно, что в элегии говорится о «вечных скорбях», среди которых лирический герой ищет спасения, а в отрывке всего лишь о «бурях жизни». «Вечная скорбь» - знак тотального пессимизма романтической элегии (ср.: «мировая скорбь»). Упоминаемые же в отрывке «бури жизни» - явление преходящее и, конечно, вполне преодолимое для героя отрывка - воина, поэта, мечтателя.
Описанный нами интересный материал Батюшкова не предстает случайным. У того же Батюшкова имеется еще один, более ранний (1807— 1809 гг.) случай существования двух жанров на одной текстовой основе -элегии с пессимистическим итогом и отрывка с итогом оптимистическим.
Эго стихотворения «Воспоминание» (43 стиха) и названное В. Кошелевым «Воспоминание <Полный текст стихотворения>» (112 стихов). В данном случае не отрывок возникает из уже имеющейся элегии, как было в жанровой паре «Воспоминания. Отрывок» и «Элегия», а, напротив, на основе отрывка путем прибавления 69 стихов, содержащих развитие лирического действия и пессимистическую лирическую развязку, создается элегия. Другой пример: «Отрывок перевода элегии. Из Парни», 1806, В. Жуковского. Русский поэт экспериментирует не с собственной, а с иноязычной элегией, на оптимистической ноте обрывая перевод элегического текста
Э. Парни и отмечая оборванность строкой графического эквивалента.
Есть и более поздние аналогичные упомянутым примеры, подтверждающие закрепление оптимистического исхода тематической композиции в отрывке. Нельзя не указать случай подобного отражения одного текста в двух жанрах, найденный нами у А. Пушкина. Перебеленный текст стихотворения Пушкина «Ты, сердцу непонятный мрак...», относящийся к 1822 г. и связываемый Б. Томашевским с замыслом большого произведения о Тавриде22, получает авторское заглавие «Отрывок». Стихотворение завершается, как часто и происходит в отрывке, оптимистической темой любви к поэзии. Этот текст, как отмечает Б. Томашевский, в 1825 г. «в сильно сокращенном и переработанном виде, с измененным смыслом, послужил для создания элегии “Люблю ваш сумрак неизвестный...”»23. В 1826 г., по сведениям Л. Фризмана, Пушкин публикует новый текст под названием «Элегия» в «Московском телеграфе»24. Композиция элегического текста в сравнении с тематическим построением отрывка принципиально изменена. Тема поэзии, в отрывке финальная, здесь перенесена в начало стихотворения. Оптимистический импульс иссякает на 17 стихе, и вплоть до заключительной 28 строки лирический герой сожалеет о том, что, вероятно, «с ризой гробовой» он забудет «мир земной», а значит, заверения поэтов в возможности навещать из того мира «места, где было все милей», и утешать «сердца покинутых друзей» лишь «пустые мечты». Как видим, пушкинские отрывок и элегия, созданные на основе одного и того же текста, различаются по эстетической тональности финала - относительно оптимистической в отрывке и пессимистической в элегии.
Подведем итоги наблюдений. Судя по нашей статистике, относительно оптимистический финал является одной из устойчивых доминант жанра отрывка: из 144 отрывков оптимистический исход имеют 97 стихотворений, что составляет 67,4% от общего числа; художественное пространство, развернутое в бесконечное - 87 (60,4%); художественное время, переходящее в вечное - 85 (59,0%). Судя по содержанию отрывков, оптимисти-
- -ческий финал тематической композиции в исследуемом жанре зачастую связан с комплексами мотивов темы искусства: лирический герой обретает счастье как собственно в искусстве, так и в природе, воспоминаниях, мечтах, любви, дружбе, являющихся, по нашим наблюдениям, источниками вдохновения для Поэта (Художника, Музыканта) в художественном мире отрывка. Таким образом, оптимистический исход композиции в отрывке предстает весомым количественным и качественным показателем, являясь едва ли не самым важным элементом в создании концепции «выражения невыразимого», ставшей, как мы попытались показать при изучении тематики отрывка, его жанровой концепцией.
С целью исследования оптимистического финала в жанре отрывка мы обратились к анализу обнаруженного нами в творчестве К. Батюшкова интересного случая: одна поэтическая мысль (лирический герой покинут и возлюбленной и Музой) предстает в двух жанровых формах, указанных автором в названиях («Элегия» («Я чувствую, мой дар в поэзии погас...») и «Воспоминания. Отрывок»),
Используя материалы текстологических комментариев Н. Фридмана, И. Семеню, В. Кошелева, мы выдвигаем собственную версию о причинах существования двух жанровых вариантов одного и того же текста: «Элегия» была сокращена не столько по причинам личного характера, как считают вышеназванные комментаторы, сколько по причинам эстетического плана.
Материал, осмысленный здесь главным образом с точки зрения развития лирического переживания и тематической композиции, а также с точки зрения авторских указаний на жанр, функций графического эквивалента, появившегося в отрывке, хронотопа, позволяет сделать следующие выводы. Различие в объеме и композиции было вызвано изменениями в образной системе и, в конечном итоге, определило различное идейноэмоциональное содержание стихотворений «Элегия» и «Воспоминания. Отрывок». «Тотальное» (Ю. Манн) разочарование лирического героя элегии сменилось на сравнительно оптимистическое мироощущение в отрывке. Относительно замкнутый художественный мир элегии в отрывке преобразуется, обращаясь в вечность и бесконечность.
Сопоставление двух жанров, возникших на основе одного и того же текста, делает наглядным сходство и различие отрывка и элегии, а также механизм образования отрывка из элегии. Совершенно очевидно, что элегия как более разработанный жанр дала основу (темы, мотивы, стилевые клише и др.) новому жанру - отрывку. Отрывок, вполне успешно усваивая элегические традиции, через преодоление элегической «мировой скорби»
в иллюзии приобщения к вечному и бесконечному приобретает собственные жанровые признаки. Эго происходит, в первую очередь, благодаря композиционным изменениям, а именно приобретению отрывком оптимистического финала тематической композиции.
Другие примеры из К. Батюшкова, В. Жуковского, А. Пушкина подтверждают эти наблюдения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка: Статьи. М., 1965. С. 49; Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 42-51, 255-257, 263; Сандомирская В.Б. «Отрывок» в поэзии Пушкина двадцатых годов // Пушкинские исследования и материалы. Т. IX. JL, 1979. С. 69-82; Чумаков Ю.Н. «Осень» Пушкина в аспекте структуры и жанра // Пушкинский сборник: Уч. записки ЛГПИ им. А.И. Герцена. Псков, 1972. С. 29-42; ВацуроВ.Э. Жанры II Лермонтовская энциклопедия I Гл. ред. В. Мануйлов. М., 1981. С. 160-161; Лебедева О.Б. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск, 1992 и др.
Tynjanov Ju.N. Problema stihotvomogo jazyka: Stat’i. М., 1965. S. 49; Tynjanov Ju.N. Pojetika. Istorija literatury. Kino. М., 1977. S. 42-51, 255-257, 263; Sandomirskaja V.B. «Otryvok» v pojezii Pushkina dvadcatyh godov // Pushkinskie issledovanija i materialy. Т. IX. L., 1979. S. 69-82; Chumakov Ju.N. «Osen’» Pushkina v aspekte struktury i zhanra 11 Pushkinskij sbornik: Uch. zapiski LGPI im. A.I. Gercena. Pskov, 1972. S. 29—42; Vacuro VJe. Zhanry 11 Lermontovskaja jenciklopedija / Gl. red. V. Manujlov. М., 1981. S. 160-161; Lebedeva O.B. Dramaturgicheskie opyty V.A. Zhukovskogo. Tomsk, 1992 i dr.
2 Зейферт Е.И. Жанр отрывка в русской поэзии первой трети XIX века. Караганда, 2001; Зейферт Е.И. Жанр отрывка: структура и содержание. Караганда, 2004.
Zejfert E.I. Zhanr otryvka v russkoj pojezii pervoj treti XIX veka. Karaganda, 2001; ZejfertE.I. Zhanr otryvka: struktura i soderzhanie. Karaganda, 2004.
3 О финале произведения см.: Тюпа В.И. Финал // Краткая литературная энциклопедия. Т. 7. М., 1972; о лирическом сюжете: Малкина В.Я. О лирическом сюжете в стихотворении
А.С. Пушкина «Зимний вечер»: заметки к теме // Поэтика русской литературы: Сб. статей: К 80-летию профессора Ю.В. Манна. М., 2009. С. 184—187; Малкина В.Я. К проблеме определения лирического сюжета// Вестник РГГУ 2010. № 2. С. 11-14.
Tjupa VI. Final // Kratkaja literaturnaja jenciklopedija. T. 7. М., 1972; Malkina VJa. О liricheskom sjuzhete v stihotvorenii A.S. Pushkina «Zimnij vecher»: zametki k teme // Pojetika russkoj literatury: Sb. statej: К 80-letiju professora Ju.V. Manna. М., 2009. S. 184—187; Malkina VJa. К probleme opredelenija liricheskogo sjuzheta // Vestnik RGGU. 2010. № 2. S. 11-14.
4 Батюшков КН. Полное собрание стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Н.В. Фридмана. М.; Л., 1964. С. 198-200.
Batjushkov K.N. Polnoe sobranie stihotvorenij / Vstup. st., podgot. teksta i primech. N. V. Fridmana. М.; L., 1964. S. 198-200.
5 Батюшков K.H. Опыты в стихах и прозе / Изд. подгот. И.М. Семенко. М., 1978. С. 212-213.
Batjushkov К.N. Opyty v stihah i proze / Izd. podgot. I.M. Semenko. М., 1978. S. 212-213.
6 Батюшков КН. Сочинения: В 2 т. Т. 1: Опыты в стихах и прозе. Произведения, не вошедшие в «Опыты...» / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент. В.А. Кошелева. М., 1989. С. 173-174, 406^108.
Batjushkov K.N. Sochinenija: V 21. Т. 1: Opyty v stihah i proze. Proizvedenija, ne voshedshie v «Opyty...» / Sost., podgot. teksta, vstup. st. i komment. V.A. Kosheleva. М., 1989. S. 173-174, 406^08.
7 Савченко T.T. Мотив воспоминания в «Опытах в стихах и прозе» К. Батюшкова // Тезисы докладов к научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения К.Н. Батюшкова. Вологда, 1987. С. 14—15.
Savchenko T.T. Motiv vospominanija v «Opytah v stihah i proze» K. Batjushkova I I Tezisy dokladov k nauchnoj konferencii, posvjaschennoj 200-letiju so dnja rozhdenija K.N. Batjushkova. Vologda, 1987. S. 14-15.
8 ФридманH.В. Примечания// Батюшков K.H. Полное собрание стихотворений /Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Н.В. Фридмана. М.; JL, 1964. С. 305.
Fridman N.V. Primechanija // Batjushkov K.N. Polnoe sobranie stihotvorenij / Vstup. st., podgot. teksta i primech. N.V. Fridmana. М.; L., 1964. S. 305.
9 Семенко И.М. Примечания II Батюшков K.H. Опыты в стихах и прозе / Изд. подгот. И.М. Семенко. М., 1978. С. 212-213.
SemenkoLM. Primechanija// Batjushkov K.N. Opyty v stihah i proze / Izd. podgot. I.M. Semenko. М., 1978. S. 212-213.
10 Кошелев В.А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. М., 1987. С. 197-199; Кошелев В.А. Комментарии // Батюшков К.Н. Сочинения: В 2 т. Т. 1: Опыты в стихах и прозе. Произведения, не вошедшие в «Опыты...» / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и коммент.
В.А. Кошелева. М., 1989. С. 452.
Koshelev V.A. Konstantin Batjushkov. Stranstvija i strasti. М., 1987. S. 197-199; Koshelev V.A. Kommentarii // Batjushkov K.N. Sochinenija: V 21. T. 1: Opyty v stihah i proze. Proizvedenija, ne voshedshie v «Opyty...» / Sost., podgot. teksta, vstup. st. i komment. V.A. Kosheleva. М., 1989. S. 452.
11 Кошелев BA. Константин Батюшков. Странствия и страсти. М., 1987. С. 197-199. Koshelev V.A. Konstantin Batjushkov. Stranstvija i strasti. М., 1987. S. 197-199.
12 XXV лет. 1859-1884. Сборник, изданный комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884. С. 201.
XXV let. 1859-1884. Sbornik, izdannyj komitetom obschestva dljaposobijanuzhdajuschimsj a literatoram i uchenym. SPb., 1884. S. 201.
13 Там же. С. 201.
Tam zhe. S. 201.
14 Фридман H.B. Указ. соч. С. 305.
Fridman N.V. Ukaz. soch. S. 305.
15 Там же. С. 305.
Tam zhe. S. 305.
16 Семенко И.М. Указ. соч. С. 536.
Semenko I.М. Ukaz. soch. S. 536.
17 Кошелев В .А. Комментарии. Т. 1. С. 452.
Koshelev V.A. Kommentarii. Т. 1. S. 452.
18 Кошелев В .А. Константин Батюшков. Странствия и страсти. С. 197.
Koshelev V.A. Konstantin Batjushkov. Stranstvija i strasti. S. 197.
19 Там же. С. 197.
Tam zhe. S. 197.
20 Там же. С. 197-198.
Tam zhe. S. 197-198.
21 Упомянутое сравнение относится к так называемым «спадающим» сравнениям (см.: Фризман Л.Г. Жизнь лирического жанра. Русская элегия от Сумарокова до Некрасова. М., 1983. С. 28). Поясним существо этого явления. В стихотворении изображается центральный образ. «Спадающее» сравнение уподобляет центральный образ другому, впервые возникшему в тексте. Внимание читателя постепенно отвлекается от первого образа изображением деталей второго образа. В отрывке, извлеченном из других текстов, этот троп, по нашим наблюдениям, чаще располагается в конце стихотворения, «закругляя» финал и тем самым подчеркивая самоценность текста. Сравнение в стихотворении «Воспоминания. Отрывок» находится внутри текста, что является редким исключением. В жанре отрывка используются и метафорические аналогии спадающего типа.
Frizman L.G. Zhizn’ liricheskogo zhanra. Russkaja jelegija ot Sumarokova do Nekrasova. М., 1983. S. 28
22 Томашевский Б.В. «Таврида» Пушкина // Ученые записки Ленинградского государственного университета. 1949. Вып. 16. С. 106-111. (Сер. филол. наук).
TomashevskijВ.V. «Tavrida» Pushkina//UchenyezapiskiLeningradskogo gosudarstvennogo universiteta. 1949. Vyp. 16. S. 106-111. (Ser. filol. nauk).
23 Томашевский Б.В. Примечания// Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. Стихотворения 1820-1826 / Подгот. текста и примеч. Б.В. Томашевского. М., 1963. С. 410.
Tomashevskij B.V. Primechanija I I Pushkin A. S. Polnoe sobranie sochinenij: V 10 t. T. 2. Stihotvorenija 1820-1826 / Podgot. teksta i primech. B.V. Tomashevskogo. М., 1963. S. 410.
24 Фризман Л.Г. Примечания // Русская элегия XVIII - начала XX века: Сборник / Вступ. ст., сост., подгот. текста, примеч. и биограф, справочник по авторам Л.Г. Фризмана. Л., 1991. С. 568.
Frizman L.G. Primechanija // Russkaja jelegija XVIII - nachala XX veka: Sbornik / Vstup. st., sost., podgot. teksta, primech. i biograf. spravochnik po avtoram L.G. Frizmana. L., 1991. S. 568.
