CC BY
107
О. Е. Бредникова
приграничье как социальный феномен (направления социологической концептуцализации)
«Парадоксально, но тема границ привлекает больше внимания, чем раньше, во время существования железного занавеса», — писал в 1998 г. австрийский исследователь границ и приграничных территорий Йозеф Лангер1. И действительно, всплеск интереса к исследованиям границ в социальных науках, обозначившийся на Западе буквально лет десять назад, а ныне и на постсоветском пространстве, поражает: исследования приграничья становятся все более и более популярными, в университетах начинают читать специализированные курсы, а в библиотеках множатся полки с соответствующей тематикой. Однако парадокса тут нет. Это лишь показатель неких социальных перемен, которые срочно требовали своего научного осмысления. И дело не только в том, что границы в современном мире стали более открытыми и легко пересекаемыми людьми, товарами, информацией, идеями и пр. Границы оказались «номадами», изменяющими свое местоположение. Более того, они изменяют свои статусы и смыслы, что, в свою очередь, значительно трансформирует статусы и смыслы, приписываемые приграничным территориям.
В данной работе представлена современная дискуссия, идущая в социальных науках о границах и приграничьи, коротко рассматриваются некоторые методологические подходы к их исследованию, а также предпринята попытка выделить наиболее актуальные направления концептуализации современного постсоветского приграничья.
Уникальность нового приграничья
Практически все исследователи границ и приграничных территорий, вне зависимости от фокуса исследования, отмечают особый статус приграничья2, отделяя его от остального пространства национального государства и наделяя особыми значениями. Уникальность приграничья связывается, с одной стороны, с близостью соседнего государства, с другой — с некоторой изолированностью территории. Приграничные территории благодаря своему окраинному местоположению оказываются в той или иной степени «ограниченными» с двух сторон: снаружи из-за государственных институтов границы, извне — из-за чрезмерной централизации современных национальных государств и, зачастую, «тяготения» к соседнему государству.
Социальная жизнь в приграничьи во многом формируется благодаря наличию и близости «соседей» 3. При этом все пространство приграничья густо маркировано национальной символикой, и пересечение границы актуализирует национальную идентичность, ибо постоянно требует «документальных свидетельств» национальной идентичности, в частности паспорта. По мнению исследователей, близость «соседа» должна провоцировать и воспроизводить национальные и прочие идентичности и, таким образом, постоянно воспроизводить и «обострять» различия: «Приграничные регионы являются привилегированным местом для артикуляции национальных различий... <...> ...Это нарциссизм по Фрейду»4.
© О. Е. Бредникова, 2008
Однако в современных исследованиях границ доминирует представление о приграничье не как об изолированном пространстве, где акцентируются национальные различия, но как о креативном пространстве трансграничности. По мнению Э. Зерубавеля, приграничные зоны расположены в «нескольких ментальных областях одновременно»5. Такое промежуточное положение делает пространство приграничья сущностно амбивалентным, что представляет серьезную угрозу для современной конвенциональной схемы структурирования пространства. При этом приграничье — не просто зона слома «жестких классификационных структур» (в частности, национальных государств) и представлений о них, оно должно рассматриваться «не как аналитически пустая транзитная зона, но как место креативного культурного производства»6. Приграничные территории становятся своего рода центрами глобализации. При этом они не только выполняют интеграционные функции, но и производят трансграничные социальные группы, особые стили жизни и идентичности. Таким образом, в современных исследованиях приграничных зон предпринимается попытка сдвинуться и отказаться от бинаризмов границ. Новые концепции приграничья предлагают новые возможности для теоретизирования и концептуализации социального пространства. Например, приграничье может рассматриваться и анализироваться как расширяющаяся метафора. Примером подобной концептуализации приграничья может служить работа Глории Анзалдуа7, в которой граница рассматривается как «зеркало», а приграничье — как «зазеркалье». Исследование фокусируется на опыте жизни в мексикано-американском приграничье и представляет специфическую историю мексиканских чиканос (сЫсапоз) — мексиканцев, постоянно перемещающихся между Мексикой и США и, по мнению автора, имеющих особую приграничную культуру, «промежуточную идентичность», связанную с уникальностью практик постоянного пересечения границы. Согласно Анзалдуа, в приграничье «жизненная кровь двух миров сливаясь, формирует третью „страну“ — граничную культуру»8. Жители приграничья «постоянно гуляют от одной культуры к другой», при этом не столь важно «прибиться» к той или иной культуре. Именно поэтому создается особая приграничная культура с амбивалентностью идентичностей, толерантностью к инаковости, разделенной, а может и неопределенной лояльностью, т. е. можно говорить об особом инструментальном, но не эмоциональном отношении к гражданству и т. д.
Итак, моделируя дискуссию, выделим два центральных тезиса, вокруг которых формируются современные дебаты о приграничьи.
1. Приграничье — это некий «нарциссизм по Фрейду», когда ситуация близости границы провоцирует поиск, формулирование и акцентирование отличий от жителей соседних государств. Таким образом, формируется определенная (сформулированная) социальная граница между «нами» и «ими», совпадающая с пределами национального государства
2. Приграничье — это «зазеркалье». Приграничье, в отличие от других территорий, предоставляет множество референций и фреймов, паттернов и идентичностей и пр. Более того, там происходит постоянное перетекание образцов, моделей поведения, стилей жизни и пр. Социальная граница в приграничных территориях размывается, вследствие чего формируется некоторое единое трансграничное социальное пространство, «промежуточное» в рамках национальных государств.
Постсоветское приграничье, которое с изрядной долей условности возможно назвать «новым приграничьем», имеет свою специфику. Для исследователя границ новое приграничье, появившееся в результате формирования новых национальных государств на постсоветском пространстве, становится уникальным исследовательским полигоном, где можно наблюдать процессы строительства и разрушения границ одновременно. С одной
стороны, на постсоветском пространстве активно идет национальное строительство. В этой связи границы формируются и укрепляются институционально. Кроме того, граница укореняется в представлениях людей, структурирует их представления о мире, формирует их идентичности. С другой стороны, социологи фиксируют глобализационные процессы, игнорирующие, переступающие и даже разрушающие границы. Например, можно говорить о транснациональных жизненных стратегиях людей, игнорирующих границы. И эти процессы одновременного создания и разрушения границ происходят в контексте поделенной памяти об общем советском прошлом, а также в ситуации плотных социальных сетей и насыщенных социальных отношений, связывающих жителей обеих сторон границы и «расширенной» зоны повседневности, выводящих за национальные пределы. В этой связи при исследовании границ и приграничных территорий необходимо учитывать три уровня или «вектора», определяющих (формирующих) социальную жизнь в приграничьи: национальное строительство, процессы глобализации и процесс воспроизводства региональности или локальности.
Метафорика границ: попытка концептуализации
Для осмысления феномена современных границ и приграничья эвристичным представляется использование метафор. Во-первых, используемые в обыденном языке и в академическом дискурсе, они отражают и формируют смыслы, приписываемые границам и приграничным территориям. Как известно, суть метафоры заключается в понимании и переживании сущности одного вида в терминах другого9. Она является не только инструментом поэтического воображения и риторических ухищрений. Образные и творческие метафоры проникают в повседневную жизнь через язык, становятся основанием социальных действий и практик. Наша обыденная понятийная система (на языке, на котором мы думаем и действуем) по сути своей метафорична. Метафоры, переходя из области творчества и поэтического воображения, внедряются в повседневную речь, становятся конвенциональными и начинают играть важную роль в определении повседневной реальности. Таким образом, человек начинает структурировать и понимать какое-либо явление в категориях метафоры, сам того не замечая. Последствия внедрения в язык метафоры становятся «реальными»: человек не просто говорит о чем-либо в терминах метафоры, но и действует в соответствии с метафорическими представлениями. Анализ метафор, используемых в академическом дискурсе, СМИ, а также в обыденном языке, помогает расшифровать смыслы, приписываемые границам и приграничным территориям.
При этом метафора оказывается полезным и даже эвристичным аналитическим инструментом, объясняющим специфику границ и приграничных пространств. В различных дискурсах современная граница может интерпретироваться в качестве «зеркала», когда существует взаимозависимость, когда необходимо присутствие «другого», а отношения фактически отзеркаливаются, «отражают» друг друга, хотя, возможно, с разными «знаками», ибо в ситуации отзеркаливания всегда существуют субъектно-объектные отношения, когда кто-то смотрит, а кто-то отражает; граница может также быть «витриной», когда цель взаимоотношений — представительствовать, экспонировать нечто вовне; граница также может быть «окном», за пределами которого течет собственная жизнь — в это «окно» можно заглядывать, но смотрящий останется сторонним наблюдателем, т. к. наблюдение не есть участие, а от «подсматривания» не изменится жизнь ни по ту, ни по другую сторону границ. В свою очередь, статусы и смыслы, приписываемые границам, отражают специфику, формируют приграничье.
Методологические подходы к исследованию приграничья
Можно предположить, что концептуализировать феномен приграничья возможно и, более того, эвристично, используя схему анализа конституирования пространства, разрабатываемую в рамках современной социологии пространства и культурной постмодернистской географии10. Такая схема включает в себя:
1) анализ объективного пространства, которое конструируется как объективное из физики, геометрии и т. д.;
2) анализ репрезентации пространства, его знаков и символов. «Пространство — это не вещь, не предмет, но схема классификации»11, и эта схема отражается в знаках и символах пространства;
3) анализ пространства практики, т. е. «проживаемого» пространства, где люди живут и взаимодействуют.
Для анализа социального (вос-) производства пространства важны лишь два последних подхода, в рамках которых приграничье рассматривается не столько в качестве физического пространства, сколько как репрезентационное и «проживаемое пространство» (как место локализации рутинных практик жителей приграничья). Предположительно, что этот подход более эффективен и эвристичен для анализа процессов размывания прежних и формирования новых пространств в постсоветском приграничьи. Таким образом, с одной стороны, необходимо исследовать практики, связанные с пересечением границы (border-contested, «границе-содержащие практики» — термин, предложенный Д. Бердал12). Это практики, связывающие жителей приграничья по обе стороны границы, — практики «потребления» заграничного пространства, трансграничные социальные сети и пр. С другой стороны, необходимо исследовать репрезентации пространства: анализируя различные маркеры, материальные и символические свидетельства, а также доминирующие нарративы, участвующие в воспроизводстве территории приграничья. Например, исследовать музейные композиции и сувениры, репрезентирующие образы пространства: карты, памятники, особенно появившиеся в последнее время, особенности протекания времени в приграничьи и разные календари по обе стороны границы и т. д. Для анализа репрезентаций пространства возможно использовать теоретические подходы культурной и социальной географии, представленные работами П. Ягер, в частности, идею «тематизированного пространства», которая исходит из того, что сейчас люди предпочитают «находится в пространстве, которое внешне исто-ризировано, описано, нарратизировано»13. Именно поэтому современные территории конструируются и репрезентируются на основании каких-либо определенных идеи, темы или «точки зрения». Тематизированное пространство, будь то Диснейлэнд или же национальное государство, гиперартикулировано и выражено множеством нарративов, и задача исследователя — реконструировать такие нарративы. «Артикулированное» и нарративи-зированное пространство становится симулякром Бодрийяра, но именно таким способом оно убедительно и становится «реально» существующим в настоящий момент.
Некоторые направления исследований приграничья (вместо заключения)
В заключение работы перечислю некоторые, на мой взгляд, наиболее перспективные направления исследований нового приграничья.
1. Очевидно, что около границы формируется особое социальное пространство, конституируемое близостью государственной границы и перешагивающее ее. В исследовании приграничья важно понять, насколько это социальное пространство трансгранично, т. е. оно
не просто переступает и игнорирует границы, но формируется благодаря существованию самой границы.
2. Тезис об исчезновении национального государства пока еще преждевременен, особенно в ситуации национального строительства, ведущегося ныне на постсоветском пространстве. Национальное государство еще продолжает создавать основные контексты, где люди организуют свою повседневную жизнь. Кроме того, еще силен институт гражданства, во многом определяющий социальные идентичности и статусы, предоставляющий определенные ресурсы и, напротив, ограничения и пр. Однако я полагаю, для анализа современного национального государства возможно разрабатывать категорию «перфорированного контейнера». Исследовательская задача — реконструировать «места поломки», где контроль и влияние национального государства уже менее значимы. В этой связи исследовательский вопрос — можно ли говорить в ситуации приграничья о формировании не только транснациональных сообществ, но и постнациональных. Возможно, приграничье — это место, где формируются новые постнациональные социальные формы или постнациональные сообщества. Такие сообщества должны своим существованием отрицать всякую значимость национального государства в современной жизни и качественно отличаться от сообществ национальных.
3. Возможно, в ситуации «нового» (постсоветского) приграничья национальные идентичности теряют свою территориальную и этническую компоненты. Кроме того, они связаны не столько с гражданской лояльностью, сколько с выбором жизненных стратегий. Поэтому исследование идентичностей жителей приграничья должно быть связано, прежде всего, с исследованием жизненный стратегий — образовательных, трудовых, брачных и т. д.
4. Современные государственные границы на постсоветском пространстве наделяются иными смыслами, чем смысл границы между двумя национальными государствами. Как показывают исследования, сейчас государственная граница зачастую вписывается в жизненный мир людей через категории времени (прошлое/ настоящее/ будущее), географические категории (Восток/ Запад, Европа/ Азия) и категории культуры (например, для описания различий между Россией и Эстонией жители т. н. разделенного города Нарвы и Ивангорода используют традиционную категорию, описывающего чужого, — «грязь»). Т. е. важной и интересной исследовательской задачей может стать задача реконструирования смыслов, приписываемых границам. В постсоветской ситуации необходимо понять, возникает ли эффект постимпериализма и постколониализма, когда идентичность утверждается «дифференциально», через игру сравнений и контрастов, когда в качестве референции востребуется «сосед».
Появление новых границ изменяет прежнее восприятие и структурирование «мира вокруг». Определение пространства как промежуточного, безусловно, должно определенным образом подрывать существующие классификации. Кроме того, процесс формирования новых границ вызывает перецентрирование пространства. Люди во многом продолжают структурировать окружающий мир на основании дихотомии центр/ периферия. Но если ранее пространство национального государства воспринималось как концентрическая окружность с центром в столице («начинается Земля, как известно, от Кремля» — В. Маяковский), то теперь, возможно, появляется множество «центров», переступающих национальные пределы. И в этой связи исследовательскими вопросами могут стать вопросы о трансформации в ситуации приграничья уже существующих систем классификации пространства; а также исследовательский вопрос о перецентрировании или, возможно, децентрировании пространства в приграничье.
1 Langer J. Towards a Conceptualization of Border: The Central European Experience // Curtains of Iron and Gold / Ed. by H. Eskelinen, I. Liikanen. NewYork; Dehli, 1998. P. 25.
2 Используя категорию приграничье, я имею в виду исключительно территории, расположенные близ государственных границ.
3 См., например, исследования Д. Бердал (Berdahl D. Where the World Ended. Re-unification and identity in the German Borderland. Berkley; Los Angeles; London, 1997) и О. Бредниковой (Brednikova O. Divided Town in Transition: Social Space Identity and Discourse // Negotiating Borders of Multiple Meanings / Ed. by E. Berg. Tartu, 2001. P. 17-36).
4 Sahlins P. Boundaries: The making of France and Spain in the Pyrenees. Berkley; Los Angeles; Oxford, 1989. P.
14.
5 ZerubavelE. The Fine Line. Making distinctions in everyday life. New York; Toronto; Oxford; Singapore; Sydney, 1991.
6 Rosaldo R. Culture and Truth. The remaking of Social Analysis. Boston, 1989. P. 208.
7 Anzaldua Gl. Borderlands/ La Frontera. The New Mestiza. San-Francisco, 1999.
8 Anzaldua Gl. Borderlands/ La Frontera. The New Mestiza. San-Francisco, 1999. P. 25.
9Лакофф Дж, Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Язык и моделирование социального взаимодействия / Ред. В. Петрова. Благовещенск, 1998. С. 128.
10 См., например: Lefebrve H. The Production of Space. Oxford, 1991; Soja Ed. Postmodern Geographies: The Reassertion of Space in Critical Social Theory. London; New York, 1989.
11 Werlen, 1997, цит. по: Филиппов А. Гетеротопология родных просторов // Отечественные записки. 2002. № 6 (7). С. 51.
12 Berdahl D. Where the World Ended. Re-unification and identity in the German Borderland. Berkley; Los Angeles; London, 1997.
13 Yaeger P Introduction: Narrative Space // The Geography of Identity / Ed. by P. Yaeger. Michigan, 1996. P. 18.
