CC BY
204
Дюжева М.Б.
к.ф.н, доцент кафедры английского языка РАФ Дальневосточного государственного университета ПРЕЦЕДЕНТНОСТЬ КАК КЛЮЧЕВОЕ ПОНЯТИЕ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИИ
С конца прошлого века лингвокультурология прочно вошла в современную научную парадигму, и объективное существование этой области языкознания вопросов не вызывает. Однако, инструментарий лингвокультурологии до сих пор крайне расплывчат и неопределенен [1; 11; 12; 13 и др.]. Вслед за рядом исследователей [2; 6; 9 и др.] мы считаем одним из базовых для лингвокультурологии феноменов явление прецедентности.
Термин прецедентность и образованные от него производные широко применяются в современной лингвистической литературе, а появление его связано с работами Ю.Н. Караулова, который впервые упомянул понятие «прецедентный текст», подразумевая под ним текст, значимый в познавательном и эмоциональном отношении, имеющий «сверхличностный характер», т. е. хорошо известный широкому кругу лиц, обращение к которому неоднократно повторяется [5, 216]. К этому понятию ученый относил цитаты, имена персонажей, авторов, а также тексты невербальной природы. В дальнейшем произошло уточнение и развитие терминологии.
В современной науке вслед за прецедентным текстом вводится целый ряд терминов: прецедентное высказывание, прецедентная ситуация,
прецедентное имя, феномен и т.д. [2, 102; 7, 172-173]. Нужно отметить, что термин «прецедентное имя», хотя и широко используется в современной лингвистике, не является универсальным. В качестве синонимичного термина некоторые исследователи предлагают нарицательные имена, имена-тотемы, ономастические мифологемы, мифознак, коннотоним и т.д. [8; 9,167], однако именно прецедентное имя, на наш взгляд, наиболее емко и точно выражает содержание данного понятия. Само значение слова
«прецедентный» (англ. precedent - предыдущий, предшествующий) указывает на один из ключевых признаков подобного имени - его повторное воспроизведение или связанного с ним явления в данной культуре, соотнесённость с исходной, изначальной ситуацией употребления.
Изучению прецедентного имени в лингвокультурологии отводится важное место. К прецедентным относятся все ««социально-говорящие» имена любых ономастических родов, восприятие которых схоже в языковом коллективе» [9,167]. То есть прецедентное имя - это «индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецендентным, или с прецедентной ситуацией» [2,108], где «прецедентная ситуация - некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу», а прецедентный текст - «законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу» [6,47-48].
Как правило, за прецедентными текстами и именами кроется обширное культурное содержание, вскрываемое за счет «выхода имен из «ближнего круга» употребления и приобретения социальных коннотаций [9,167]. Приобретаемые таким образом коннотации могут быть локальными и недолговечными, но обязательно имеют «смысловой ассоциативно-образный и эмоционально-оценочный компоненты» [8,55], а также обладают способностью «накапливаться» в онимах [там же]. В процессе существования имени его культурные коннотации могут существенно изменяться, что вызывает «семантически значимое «движение» имени во времени культуры» (см. имена Петр, Светлана в русской лингвокультуре) [3] .
Обращает на себя внимание тот факт, что понятие прецедентности в некоторых случаях приближается к аппелятивации (деонимизации), то есть переходу имен собственных в иные лексические системы [10,42]. Известно,
что онимы обладают различной степенью выраженности ономастических свойств, располагаясь на своеобразной шкале между собственными и нарицательными именами. Представляется, что значительная часть прецедентных имен подвергается частичной или неполной апеллятивации. Так, имена Ева, Вавилон и др. по-прежнему являются индивидуальными обозначениями, о чем говорит заглавная буква в начале этих слов, а также отчетливое указание на носителя, но «основное назначение их «быть собственным именем» сильно потеснили коннотации, или созначения» [10,44]. В качестве ярких примеров неполной деонимизации могут служить имена людей, широко известных благодаря своей внешности или характерам. Их имена могут переноситься на других людей, обладающих теми же качествами, при этом не подвергаясь полной апеллятивации [10,45]. Полная же деонимизация происходит в том случае, если теряется связь с исходным денотатом и имя уже не ощущается как ортодоксально собственное. Прецедентные имена могут либо долгое время оставаться подобными собственными именами с устойчивыми коннотациями, либо утрачивать их, возвращаясь в ряды абсолютных имен собственных, либо подвергаться полной деонимизации, становясь апеллятивами [8,55].
Таким образом, явление частичной деонимизации известно в ономастике уже давно, и теория прецедентности углубляет его, рассматривая под новым, лингвокультурологическим углом зрения. Е. С. Отин предлагает считать такие имена собственные мезолексами, то есть промежуточным классом между онимами и апеллятивами [8,56]. Мы придерживаемся мнения Г. Д. Гудкова, который отмечает, что прецедентность не является основанием для новой классификации имен собственных, и сами имена «относятся к индивидуальным именам, образуя особую группу внутри этого класса как особые единицы языкового сознания и дискурса» [2,146].
Прецедентное имя практически полностью совпадает с предложенным Д. И. Ермоловичем термином единичный антропоним [4,39], под которым
понимается имя, принадлежащее множеству людей, но с кем-то одним связанное прежде всего. Единичный антропоним противопоставляется множественному, то есть не связанному предпочтительно с каким-то одним человеком. Среди факторов, определяющих единичный антропоним, исследователь упоминает известность носителя в обществе, широкое экстралингвистическое содержание, из которого «можно извлечь богатый комплекс идей, не заменимый никаким нарицательным словом» [4,65], и другие основополагающие для прецедентного имени качества. Таким образом, можно считать единичный антропоним одной из разновидностей прецедентного имени наряду с единичным топонимом, зоонимом и т.д. С другой стороны, подобный термин представляется нам не вполне удачным, так как имя собственное единично по своей природе, и принадлежит отдельным объектам. Так или иначе, Д. И. Ермолович не разрабатывает свою теорию вглубь, ограничиваясь особенностями передачи подобных имен при переводе.
В. В. Красных более подробно рассматривает теорию прецедентного имени и отмечает, что оно «обладает определенной структурой, ядро инварианта восприятия прецедентного имени составляют дифференциальные признаки, а его периферию - атрибуты» [6,79], причем, «дифференциальные признаки составляют некую сложную систему определенных характеристик, отличающих данный предмет от ему подобных» [6,80], а атрибутами называются «некие элементы, тесно связанные с означаемым прецедентным именем, являющиеся достаточными, но не необходимыми для его сигнализации, например: кепка Ленина, маленький рост Наполеона» [6,82]. Прецедентное имя хранится в сознании коллектива, причем как «сам вербальный феномен, так и совокупность дифференциальных признаков и атрибутов» [7,198]. В зависимости от того, сколько культурно-значимых коннотаций входит в состав семантическую структуру имени, оно может быть моно- или поликоннотемным [8,59].
Прецедентные имена обладают яркой экспрессивностью, которая проявляется при помощи «актуализации коннотативных компонентов значения слова» [2,156]. Эффект экспрессивности в таком случае всегда связан с оценкой. При этом оценка, выраженная с помощью прецедентного имени, подчеркнуто эмотивна и субъективна. Происходит «апелляция не к норме, а к эталону, представляющему собой «крайнюю точку» на шкале оценки, наиболее полно воплощающему то или иное качество, апелляция не к понятию, но к образу» [2,157]. Таким образом, прецедентное имя позволяет не только отнести объект к определенному классу, но и дать ему субъективную эмоциональную оценку. Эта особенность позволяет прецедентным именам задавать «ценностную шкалу того или иного лингвокультурного сообщества, влияя тем самым на модели социального поведения членов этого сообщества» [2,158], не даром именно прецедентные имена создают «пантеон «героев» и «злодеев»» [2,147].
Особенностью функционирования прецедентного имени является его способность употребляться в качестве «сложного знака», обладающего не только простым набором значений, но и дифференциальным признакам, составляющим ядро инварианта его восприятия. При таком функционировании не требуется специально расшифровывать или комментировать прецедентное имя, оно оказывается «самодостаточным», чтобы выразить нечто большее, чем очевидное и непосредственное значение знака [6,83]. В случае, если прецедентное имя обладает не одним, но несколькими дифференцальными признаками, оно может быть полисемичным и быть «символом не только некоторого образа, но и ситуации» [6,88]. Например, функции топонимов, как правило, не ограничиваются лишь указанием на место совершения действия, а включает в себя выделение каких-то его своеобразных черт. В итоге, употребление топонимической лексической единицы способствует передаче экстралингвистической информации (социальной, профессиональной,
гендерной и т.д.), а сам топоним реализует прямое значение - обозначение географического объекта, и переносное. Таким образом, прецедентное имя может использоваться как денотативно, так и коннотативно [2,146], то есть как имя собственное либо как прецедентное [7,203]. Эта способность имени выступать в качестве «субстантивного атрибута», а также частотность имен в дискурсе СМИ являются показателями его прецедентности [9,94].
Любопытно, что при этом происхождение имени и, следовательно, его звуковая, грамматическая и т.д. форма не имеет значения: «имя может быть иностранным, то есть прийти из иноязычной литературы или принадлежать истории любого государства» [6,87]. В связи с этим Е.С. Отин делит подобными имена собственные на две категории: интра- и
интерлингвальные, то есть используемые в рамках одного языка или нескольких [8,57].
Прецедентные феномены, имена в частности, образуют некую систему, также обладающую полевой структурой. В центре этой системе будут находится прецедентные в самом строгом смысле феномены, достаточно известные и одинаково интерпретируемые в обществе, в то время как на периферии окажутся менее известные феномены, с различными инвариантами восприятия. При этом границы ядра и периферии не отличаются четкостью и феномены могут со временем перемещаться в рамках данной системы [7,215-216].
Д. Б. Гудков выделяет несколько уровней прецедентности: автопрецеденты, представляющие собой «отражение в сознании индивида некоторых феноменов окружающего мира, обладающих особым познавательным, эмоциональным, аксиологическим значением для данной личности», социумно-прецедентные феномены, известные любому среднему представителю того или иного социума и входящие в коллективное когнитивное пространство, национально-прецедентные феномены и универсально-прецедентные феномены, известные любому современному
полноценному homo sapiens и входящие в универсальное когнитивное пространство человечества [2,103-104]. Говоря об уровнях прецедентности,
С. М. Пак отмечает, что это относительная категория, зависящая от личной когнитивной базы каждого конкретного носителя языка в рамках определенного лингво-культурного общества [9,95]. Имя собственное, однозначно отсылающее к определенной прецедентной ситуации одного представителя, может быть совершенно пустым для другого. Например, в современной американской популярной культуре имена известных актеров, музыкантов, спортсменов и т. д. входят в культурный тезаурус большинства людей и не требуют специального пояснения.
Таким образом, рассмотрение работ ведущих отечественных и зарубежных специалистов позволяет сделать вывод о том, что явление прецедентности играет ключевую роль в современной лингвокультурной парадигме, будучи феноменом, представляющим собой непосредственный синтез языка и культуры.
Литература
1. Воробьев В.В. Лингвокультурология (теория и методы). - М.: Изд-во РУДН, 1997. - 331с.
2. Гудков Д.Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. - М.: ИТДГК Тнозис", 2003. - 288с.
3. Душечкина Е.В. Культурная история имени: Светлана // Имя:
Семантическая аура. - М.: Языки славянских культур, 2007. - с.323-360.
4. Ермолович Д.И. Имена собственные на стыке языков и культур. - М.: Р.Валент, 2001. - 200с.
5. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - 264с.
6. Красных В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология: курс лекций. - М.: ИТДГК 'Тнозис", 2002. - 284с.
7. Красных В.В. "Свой" среди "чужих": миф или реальность? - М.: ИТДГК 'Тнозис", 2003. - 375с.
8. Отин Е.С. Коннотативные онимы и их производные в историкоэтимологическом словаре русского языка // Вопросы языкознания. -2003. - №2. - с. 55-72.
9. Пак С.М. Личное имя в лингвокогнитивном освещении // Вестник МГУ. Сер. 9, Филология, 2004. - №1. - с. 161-171.
10.Суперанская А.В. Апеллятивация // Теория и методика ономастических исследований. - М.: Наука, 1986. - с. 42-46.
11.Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. - М.: "Языки русской культуры", 1996. - 288с.
12.Тхорик В.И., Фанян Н.Ю. Лингвокультурология и межкультурная коммуникация. - М.: ГИС, 2005. - 258с.
13.Чернобров А.А. Теория имени: язык - философия - культура. Философские и логико-методологические основы теории номинации. -Новосибирск: Изд-во НГПУ, 1999. - 210с.
