CC BY
12DOI 10.37523/SUI.2023.54.3.011 УДК 340
Солоницын Павел Сергеевич
кандидат исторических наук,
старший преподаватель кафедры теории и истории государства и права,
Самарский юридический институт ФСИН России, 443022, Россия, г. Самара, ул. Рыльская, 24в, e-mail: [email protected]
Pavel S. Solonitsyn
Candidate of History,
Senior Lecturer of Theory and History of State and Law Department,
Samara Law Institute of the Federal Penitentiary Service of Russia, 24v, Rylskaya str., Samara, Russia, 443022, e-mail: [email protected]
ПРЕСТУПНОСТЬ И УГОЛОВНО-ИСПРАВИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В СОВЕТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ В 1920-Е ГОДЫ
Аннотация. Статья посвящена непростой ситуации, сложившейся в Советском государстве в сфере борьбы с преступностью в 1920-е гг., что было обусловлено, в том числе, неэффективной уголовно-исправительной политикой и иными аспектами борьбы с преступностью. Показывается роль идей социологической школы уголовного права в формировании основ советской исправительно-трудовой политики 1920-х гг. Описывается содержание этой политики, указывается на ее недостатки и достоинства. Делается вывод о том, что советская исправительно-трудовая политика стала во многом заложницей общего несовершенства советской уголовной юстиции рассматриваемого периода, несмотря на ценные и революционные для того времени теоретические наработки руководителей и идеологов советской исправительно-трудовой системы, таких как Е. Г. Ширвиндт. Указывается, что Советскому государству не удалось на протяжении 1920-х гг. сдержать в неких условных рамках разгул уголовной преступности, который не прекращался на протяжении всего рассматриваемого периода. И этот разгул не был только наследием постреволюционной разрухи и гражданской войны, а был обусловлен, в том числе, коренными недостатками политики органов и учреждений юстиции, разведенных, к тому же, по отдельным ведомствам. Для РСФСР это НКЮ и НКВД, в ведении которого с 1922 г. находились исправительно-трудовые учреждения. Планы по созданию исправительной системы «нового мира» утонули в общем плачевном состоянии исправительно-трудовых учреждений, кадровом, финансовом голоде, организационных просчетах. И все это не соответствовало грандиозным задачам, закрепленным, в том числе, в нормах ИТК РСФСР 1924 г., а также ИТК иных союзных республик. Делается общий вывод о том, что частичная замена исправительно-трудовых учреждений НКВД-НКЮ лагерями системы ГУЛАГ, осуществившаяся в 1930-1934 гг., стала не только следствием пресловутого укрепления режима сталинской диктатуры, как считают некоторые историки, но и результатом серьезных недочетов и провалов в работе органов и учреждений юстиции в 1920-е гг., следствием чего была неспособность советских органов правопорядка полностью справиться с угрозами со стороны криминального мира.
Ключевые слова: социологическая теория уголовного права, меры социальной защиты, исправительно-трудовые учреждения, преступность, Ширвиндт.
Summary. The article describes the difficult situation that developed in the Soviet state in the field of combating crime in the 1920s, which was caused, among other things, by an ineffective penal correction policy and other aspects of the fight against crime. The role of the ideas of the sociological school of criminal law in the formation of the foundations of the Soviet correctional labor policy of the 1920s is shown. The content of this policy is described, its shortcomings and advantages are pointed out. It is concluded that the Soviet correctional labor policy became largely hostage to the general imperfection of the Soviet criminal justice of the period under review, despite the valuable and revolutionary theoretical developments of the leaders and ideologists of the Soviet correctional labor system, such as E.G. Shirvindt. It is indicated that the Soviet state failed throughout the 1920s to contain the rampant criminal crime in some conditional framework, which did not stop throughout the period under review. And this rampage was not only a legacy of post-revolutionary devastation and civil war, but was caused, among other things, by the fundamental shortcomings of the policy of the bodies and institutions ofjustice, divorced, moreover, by separate departments. For the RSFSR, this is the «NKYU» and the «NKVD», which has been in charge of correctional labor institutions since 1922. Grandiose plans to create a correctional system of the new world" were drowned in the general deplorable state of correctional labor institutions, personnel, financial hunger, organizational miscalculations. And all this did not correspond to the grandiose tasks enshrined, among other things, in the norms of the «ITK» of the RSFSR of 1924, as well as the «ITK» of other Union republics. The general conclusion is made that the partial replacement of correctional labor institutions of the «NKVD-NKYU» with «GULAG» camps, which took place in 1930-1934, was not only a consequence of the notorious strengthening of the
CRIME AND PENAL CORRECTION POLICY IN THE SOVIET STATE IN THE 1920S
© 2023 Солоницын П. С.
Stalinist dictatorship regime, as some historians believe, but serious shortcomings and failures in the work of bodies and institutions of justice in the 1920s, the consequence of which was the inability of the Soviet law enforcement agencies to fully cope with threats from the criminal world.
Keywords: sociological theory of corner law, social protection measures, correctional labor institutions, crime, Shirvindt.
Как известно, особенностью уголовной политики Советского государства 1920-х гг. было широкое экспериментирование в сфере назначения наказаний и квалификации преступных деяний, а также самого процесса отбывания наказаний. С 1922 г. места лишения свободы находились в ведении Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) РСФСР. Надзирать за ними Народный комиссариат юстиции (НКЮ) РСФСР мог теперь только через систему прокуратуры, которая обладала соответствующими полномочиями. В советском уголовном праве 1920-х гг. широко утвердились постулаты так называемой социологической школы, согласно которой важно было воздействовать на преступника через систему воспитательных мероприятий и наблюдать, насколько он будет опасным для общества после назначения ему наказания [1, с. 73].
Основными принципами (началами) исправительно-трудовой системы Советского государства (всех республик СССР, включая РСФСР), сложившейся в 1920-е гг., были оборонительный характер мер социальной защиты (такой термин применялся в законодательстве вместо термина «наказание» с 1924 г.), их целесообразность и индивидуализация. Еще одним важным началом применения мер воздействия на лиц, осужденных судом, была так называемая прогрессивная система, заимствованная из практики зарубежных стран, где она широко применялась с конца XIX в. Прогрессивная система была закреплена в ст. 7 Исправительно-трудового кодекса РСФСР 1924 г. (соответственно в ст. 7 ИТК Украинской ССР). Она предусматривала распределение осужденных по исправительным учреждениям различного типа и разделение их на разряды с переводом из низших в высшие и обратно в зависимости от особенностей личности, социального положения, мотивов и причин преступления, поведения и успехов в работах и различных занятиях, которые предлагались осужденным в исправительных учреждениях (например, участие в культурно-массовых мероприятиях).
При чтении нормативных документов той эпохи создается впечатление, что имеешь дело не с исправительной системой, применяемой по отношению к уголовным элементам, а с системой врачебной помощи и медицинского режима, учитывающего индивидуальные особенности пациента. Так, согласно ст. 88 ИТК РСФСР 1924 г. к определенным группам осужденных приставляются учителя-воспитатели. Они изучают личность и характер подопечных, их отношения друг к другу, наблюдают за поведением в рамках различных мероприятий и повседневных занятий осужденных, в свободное от работ время. И, естественно, отмечают изменения, происходящие в личности осужденных. Результаты таких наблюдений заносились в листки-характеристики установленного образца [2].
Эти постулаты достаточно гармонично сочетались с марксистской доктриной наказания, согласно которой преступность человека определяет среда и условия классового общества. Поэтому преступление рассматривалось как пережиток прошлого, с которым необходимо бороться не только и не столько с помощью кары, сколько с помощью исправления осужденного, перевоспитания его на началах приспособления к условиям социалистического общества. Отсюда в законодательстве 1920-х гг. (включая Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 г.) было отражено широкое применение наказаний на небольшой срок, условно-досрочного освобождение и даже отпуска крестьян-осужденных на сезонные работы.
Так, декрет ВЦИК РСФСР от 25 апреля 1925 г. разрешал губернским распределительным комиссиям отпускать крестьян на срок до трех месяцев для участия в сельскохозяйственных работах. Правда, уточнялось при этом, что это должны быть лица, совершившие преступление в первый раз, «по несознательности», вследствие тяжких материальных условий и не склонных к побегу. Если крестьянин-осужденный возвращался из отпуска и действительно участвовал в сельскохозяйственных работах, то проведенное время засчитывалось в срок отбывания лишения свободы [3].
В Основах уголовного законодательства Союза ССР 1924 г. и в Уголовном кодексе РСФСР 1926 г. (а равно и в кодексах других союзных республик) даже сам термин «наказание» не применялся, а использовалось нейтральное «меры социальной защиты». Это теоретически обосновывалось исключением всякого карательного начала из уголовной политики Советского государства.
Такая достаточно либеральная уголовная политика в сочетании с другими факторами (например, наличие на руках населения большого количества оружия со времен Первой мировой и гражданской войн), а также с общей социально-политической и экономической ситуацией в стране в годы НЭПа, не способствовала снижению преступности на территории СССР. Наоборот, все имеющиеся у нас данные говорят о том, что в годы НЭПа страну захлестнул просто вал криминала. Например, по стране курсировали хорошо сплоченные банды гастролеров, состоящие из 5-7 человек. Они грабили и убивали не только нэпманов, но и обычных граждан, в том числе крестьян, отбирая у потерпевших последнее. Не менее опасными были шайки конокрадов и аферисты-одиночки, выманивающие у граждан ценности и денежные средства. Широкое распространение получили различные должностные преступления, особенно взяточничество. Бичом городской жизни 1920-х гг. стало хулиганство. Судьи, руководствуясь директивами из центра и оглядываясь на пожелания общественности, назначали хулиганам реальные сроки. Например, в 1926 г. 76 % приговоров по фактам хулиганства были связан с лишением свободы [4, с. 50-51].
Важно отметить, что такой разгул преступности был нередко связан с состоянием исправительных домов и иных исправительных учреждений. Они в соответствии с идеями Е. Г. Ширвиндта, начальника Главного управления мест заключения НКВД РСФСР, и других энтузиастов социальной терапии в отношении осужденных, должны были превратиться в оазисы перековки социально незрелых граждан в строителей коммунистического будущего. Исследователи, ссылаясь на прокурорские отчеты 1920-х гг., отмечают постоянные звучащие в них указания на повсеместную переполненность исправительных учреждений, их ветхость, необходимость ремонта, а также полуголодно состояние осужденных и подследственных, которые в них содержались. Под исправительные дома использовались здания монастырей и другие помещения, не приспособленные изначально для подобных целей.
Обычными были следующие рекомендации надзирающих работников: «Обратить внимание следорганов и органов дознания на необходимость осторожного применения меры пресечения - содержания под стражей, применяя ее в исключительных случаях. Повести решительную борьбу с долговременным содержанием под стражей. Принять меры к отделению несовершеннолетних, содержащихся под стражей, от взрослых. Не допускать привилегий по сравнению с рабочими и крестьянами нашим классовым врагам. Рекомендовать следователям избегать поручителей имущественного и денежного залога со стороны лиц враждебного нам класса» [5, с. 574]. Паразиты, скученность и болезни превращали содержание осужденных в местах изоляции в настоящий ад. Естественно, что при этом многие из них решались на побег или выражали свой протест каким-то другим способом, например, при помощи голодовки. Мы видим, что положительный заряд, заложенный в советском экспериментировании в сфере исправления наказаний, явно не соответствовал материальным, техническим, организационным и кадровым возможностям государства 1920-х гг.
Руководство страны не могло не видеть огрехи существовавшей уголовной политики, в том числе в сфере исправления наказаний. Эти огрехи ставили под вопрос авторитет советской власти как таковой, перечеркивали ее усилия в сфере борьбы с преступностью. Грубо говоря, адепты социологической школы права не вполне понимали простой тезис о том, что осужденный должен понимать, что несет наказание. Особенно остро это сказывалось на попытках перевоспитания слоя профессиональных преступников, содержавшихся в советских исправительных учреждениях. Их присутствие в местах лишения свободы и влияние на остальные категории заключенных было реальным фактором, перечеркивающим все усилия властей.
Крайне тяжелая ситуация начала складываться с 1927 г., когда к росту общей криминальной преступности добавился и всплеск социально-классового противостояния на селе. Ситуация усугублялась явными провалами управления НКВД системой исправительно-трудовых учреждений, находившихся в его ведомстве и возглавляемой блестящим теоретиком и практиком Е. Г. Ширвиндтом. Однако проблема роста преступности и невозможности ее эффективного сдерживания носила комплексный характер.
Как показали тотальные проверки учреждений юстиции, проводившиеся Рабоче-крестьянской инспекцией (Рабкрином), судебно-следственный аппарат, а также дознание милиции функционировали неудовлетворительно. Он просто не справлялся с валом преступности, который обрушился на страну в 1920-е гг. Более половины возбужденных уголовных дел прекращалось на стадии дознания или следствия. Но даже когда дело доходило до судебной стадии, губернские суды останавливали примерно 50 % дел. Среди народных судов процент остановленных дел был
несколько ниже - порядка 33 %. Связано это было с низким качеством работы следственного аппарата и дознавателей, когда сотрудники не утруждали себя сбором доказательств или подходили к работе слишком формально. Они переписывали данные милиции в формуляры обвинительных заключений, направляя дела в суд [6, с. 41-42].
Однако несмотря на такие аспекты работы судебно-следственного аппарата, процент приговоров, связанных с лишением свободы, все-таки был внушительным. Стремясь разгрузить тюрьмы, судьи давали подсудимым не очень большие сроки, что еще более усугубляло ситуацию с перегруженностью тюрем. Распределительные комиссии, которые действовали при управлениях исполнения наказаний, активно применяли условно-досрочное освобождение от исполнения наказания или вместо лишения свободы назначали исправительные работы. Прокуратуры, проводящие проверку подобных решений, отмечали, что это часто делалось без учета «...степени проявленного осужденными исправления, тяжести совершенного ими преступления, круто изменив взятую линию карательной политики» [5, с. 575].
Дискуссии о дальнейшем пути развития советской юстиции развернулись в высших партийных и правительственных кругах в СССР в 1927-1928 гг., в том числе на XV съезде ВКП (б). Недостатки учреждений юстиции 1920-х гг. в этих дискуссиях выходили на первый план. С одной стороны, недостатки кадрового состава учреждений предлагалось решать посредством жесткого контроля за низовыми структурами. С другой стороны, высказывались суждения о непосильных требованиях к судебно-следственному аппарату, связанных со сложностью процессуального права и желательному возвращению к эпохе «революционного правосознания».
Особенно важной была дискуссия января 1927 г., когда Совнаркому РСФСР был представлен обширный доклад НКВД, посвященный состоянию мест лишения свободы. В рамках дискуссии сотрудники центрального аппарата НКВД РСФСР, и прежде всего начальник Главного управления мест заключения ЦИТО НКВД РСФСР Е. Г. Ширвиндт, отстаивали точку зрения корректировки уже имеющихся наработок в сфере управления исправительно-трудовой системой. Внешне это выглядело как приверженность революционным традициям, о чем пишут и некоторые современные исследователи. На самом деле речь шла о продолжении политики «пенитенциарной терапии», а точнее - ее своеобразной корректировки в соответствии с велениями сложного времени, доведения этой политики до некоего логического совершенства в рамках насущных для страны потребностей борьбы с разгулом уголовной преступности. Одной из таких попыток стало предложение на упомянутом совещании, а затем закрепление в проекте поправок в УК РСФСР, разработанных НКВД РСФСР при активном участии Е. Г. Ширвиндта, внедрения идеи неопределенных приговоров. Эта идея позволяла судам на стадии исполнения меры социальной защиты менять интенсивность применения этих мер как в сторону освобождения от них или их ослабления, так и в сторону усиления. Идея была заторможена и не получила дальнейшей реализации на уровне высших органов власти СССР, поскольку требовала изменения союзного законодательства [7, с. 45].
Итогами дискуссий 1927-1928 гг. о направлениях развития управления юстицией в целом и исправительно-трудовой политики в особенности стало принятие по докладам НКЮ и НКВД РСФСР Постановления ВЦИК и Совнаркома РСФСР № 49 от 26.03.1928 «О карательной политике и состоянии мест заключения». Среди предложений, усиливающих возможности карательной политики Советского государства, в Постановлении говорилось о строгом осуществлении приговоров в отношении «классовых врагов и деклассированных преступников-профессионалов и рецидивистов». В числе последних наряду с бандитами и ворами назывались «растратчики и взяточники». Строгое осуществление приговоров предполагало применение смягчения режима мер социальной защиты и досрочное освобождение лишь при исключительных обстоятельствах и создании гарантий безопасности этих лиц для общества. В сфере исполнения мер социальной защиты предполагалось усилить власть начальников мест заключения в виде дополнительных полномочий по поддержанию режима, что допускало также возможность ограничения ими различных льгот упомянутым выше категориям заключенных. А льготы эти могли быть весьма значительны - и одной из самых важных для заключенных был зачет рабочих дней, когда выполнение выработки на предприятии колонии засчитывалось в уменьшение назначенного срока лишения свободы. Зачет этот производился по представлению наблюдательных комиссий, работавших при исправительных учреждениях, что не исключало коррупционного фактора. Поэтому в Положении предлагалось сохранить за комиссиями только функции наблюдения и общественного контроля, расширив полномочия начальников мест заключения.
Интересно, что постройка новых мест заключения признавалась нецелесообразной. Вместо этого предлагалось рассмотреть вопрос о передаче действующим промышленным и сельскохозяйственным колониям бесхозных предприятий для организации на их базе исправительно-трудового процесса. Авторы Положения предусмотрели различные способы сокращения численности «населения» колоний. Предлагалось широко применять к лицам, совершившим преступления впервые или вследствие тяжелого стечения обстоятельств, различные меры социальной защиты, не связанные с лишением свободы. По всей видимости, такое направление борьбы с преступностью должно было оградить «социально неустойчивые элементы» от контакта с преступным элементом, а значит и повлиять на процесс общего роста преступности в стране в сторону его замедления. Предлагалось организовать принудительные работы на началах «бесплатности, хозяйственной выгодности», а также сделать их реальной мерой репрессии, поскольку на практике они порой ничем не отличались от общественных работ, организованных для безработных [8].
Постановление от 26 марта 1928 г. стало своеобразным компромиссом руководства двух основных ведомств, претендующих на руководство исправительно-трудовой системой Советского государства в рамках границ РСФСР. Постановление должно было стимулировать внесение изменений в ИТК 1924 г., но этого не произошло. В 1928 г. новым наркомом юстиции стал Н. М. Янсон. В 1929 г. появилось новое Положение о НКЮ, которое предусматривало организационно-инструкторский отдел, занимавшийся, в том числе, разработкой предложений об улучшении и упрощении работы органов юстиции. Отстраненность НКЮ от вопросов уголовно-исполнительной системы ушла в прошлое, поскольку в Положении четко говорилось о разработке совместно с НКВД РСФСР мероприятий в области исправительно-трудового дела и осуществлении надзора за исправительно-трудовыми учреждениями. Все управление органами юстиции (за исключением оставшихся до 1930 г. в ведении НКВД ИТУ) сосредотачивалась в НКЮ. В Положении специально оговаривалось, что и Прокуратура, и Верховный суд РСФСР - это суть органы НКЮ.
Реформы 1928-1929 гг. совпали с коренными изменениями в организации исправительно-трудовой системы СССР. Откликаясь на проблему роста преступности и загруженности ИТУ, Совнарком СССР 11 июля 1929 г. издает Постановление «Об использовании труда уголовно-заключенных», по которому все осужденные на срок свыше трех лет должны были направляться в специальные лагеря ОГПУ. Тем самым руководство государства решало сразу несколько задач уголовной и уголовно-исполнительной политики: борьба с организованной преступностью посредством изоляции закоренелых преступников в отдаленных районах Севера и Дальнего Востока; разгрузка уголовно-исправительных учреждений без привлечения новых средств на их реконструкцию и строительство; повышение эффективности уголовно-исправительного воздействия посредством привлечения уголовного элемента к строительству народнохозяйственных объектов. Перипетии бюрократической борьбы в центральных ведомствах, претендующих на руководство исправительно-трудовой системой, в результате которой возник пресловутый ГУЛАГ, детально рассмотрены в публикации Д. В. Бахарева [9].
Однако в отличие от пермского ученого мы не считаем, что трансформация советской исправительно-трудовой системы в ГУЛАГ была только «неизбежным следствием установившейся в СССР системы сталинской диктатуры». Главной причиной все-таки стал провал советской исправительно-трудовой политики 1920-х гг., основанной на идеях социологической школы права и активно продвигаемой руководством ГУМ ЦИТО НКВД РСФСР во главе с Е. Г. Ширвиндтом. Система прогрессивного перевоспитания криминальных элементов общества в целом провалилась из-за не подготовленности Советского государства создать для нее адекватную организационую базу. На практике насаждение этой системы столкнулась с элементарной нехваткой не только сотрудников аппарата и финансоввых средств, но и с ужасающим состоянием мест исполнения мер социальной защиты, как с 1924 г. именовались советские наказания. И этими недостатками неминуемо воспользовались организованные преступные элементы, создавшие на фоне советской тюремной либерализции новую, невиданную в истории нашей страны тюремную субкультуру, плоды которой мы пожинаем и в наши дни. Сломить через силу бьющие в глаза просчеты и провалы политики ГУМ ЦИТО НВКД РСФСР вызвалось руководство ОГПУ СССР, взявшее под свою опеку тысячи осужденных к лишению свободы на срок от трех лет. В специальных лагерях, на свежем воздухе, в условиях реальной природной изоляции, минимизирующих бытовые удобства, бывшие социально ущербные элементы должны были включиться в созидательный процесс освоения ресурсов отдаленных регионов Советской Родины.
Библиографический список
1. Максимова О. Д. Использование социологического подхода в создании советского права // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Юриспруденция. 2019. № 1.С. 72-81.
2. Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 г. [Электронный ресурс] // НИУ ВШЭ в Нижнем Новгороде. URL: https://nnov.hse.ru/ba/law/igpr/sov_gos/istkod_24_ (дата обращения: 28.07.2023).
3. О предоставлении отпусков из мест заключений на полевые работы заключенным крестьянам. Декрет Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета 21 апреля 1925 г. [Электронный ресурс] // Электронная библиотека исторических документов. URL: http://docs.historyrussia.org/ru/nodes/361537-dekret-vserossiyskogo-tsentralnogo-ispolnitelnogo-komiteta-o-predostavlenii-otpuskov-iz-mest-zaklyucheniy-na-polevye-raboty-zaklyuchennym-krestyanam-21-apre-lya-1925-g#mode/grid/page/1/zoom/8 (дата обращения: 20.07.2023).
4. Бехтерева Л. Н. Уголовная преступность в Удмуртии в условиях НЭПа: факторы роста и меры противодействия // Новый исторический вестник. 2016. № 2. С. 45-59.
5. Шепталин А. А. Коллизии становления прокурорского надзора за местами лишения свободы на территории Удмуртии в 1920-1930-е гг. // Вестник Удмуртского университета. Серия: Экономика и право. 2022. Т. 32. № 3. С. 572-578.
6. Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М.: РОССПЭН; Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2008. 462 с.
7. Полянский П. Л. Вклад Рабкрина в разработку Постановления «О карательной политике и состоянии мест заключения» 1928 года // Вестник Московского областного университета. Серия: Юриспруденция. 2021. № 4. С. 36-51.
8. О карательной политике и состоянии мест заключения. Постановление ВЦИК и СНК РСФСР № 49 от 26 марта 1928 г. // Еженедельник советской юстиции. 1928. № 14. С. 417-419.
9. Бахарев Д. В. Накануне ГУЛАГа: хроника борьбы за контроль за местами лишения свободы в 1927-1930 гг. // Вестник Пермского института ФСИН России. 2021. № 3 (42). С. 12-21; № 4 (43). С. 5-15.
References
1. Maksimova O. D. Ispol'zovanie sociologicheskogo podhoda v sozdanii sovetskogo prava [The use of a sociological approach in the creation of Soviet law]. Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta. Seriya: Yurisprudenciya [Bulletin of the Moscow State Regional University. Series: Jurisprudence], 2019, no. 1, рр. 72-81 [in Russian].
2. Ispravitel'no-trudovoj kodeks RSFSR 1924 g. [Correctional Labor Code of the RSFSR of 1924]. NIU VSHE v Nizhnem Novgorode [HSE in Nizhny Novgorod]. URL: https://nnov.hse.ru/ba/law/igpr/sov_gos/istkod_24 (Accessed: 28.07.2023) [in Russian].
3. O predostavlenii otpuskov iz mest zaklyuchenij na polevye raboty zaklyuchennym krest'yanam Dekret Vserossijskogo Central'nogo Ispolnitel'nogo Komiteta 21 aprelya 1925 g. [On granting vacations from places of detention for field work to imprisoned peasants]. Elektronnaya biblioteka istoricheskih dokumentov [Electronic library of historical documents]. URL: http://docs.historyrussia.org/ ru/nodes/361537-dekret-vserossiyskogo-tsentralnogo-ispolnitelnogo-komiteta-o-predostavlenii-otpuskov-iz-mest-zaklyucheniy-na-polevye-raboty-zaklyuchen-nym-krestyanam-21-aprelya-1925-g#mode/grid/page/1/ zoom/8 (Accessed: 28.07.2023) [in Russian].
4. Bekhtereva L. N. Ugolovnaya prestupnost' v Udmurtii v usloviyah NEPa: faktory rosta i mery protivodejstviya [Criminal criminality in Udmurtia in the conditions of the NEP: growth factors and counteraction measures]. Novyj istoricheskij vestnik [New Historical Bulletin], 2016, no. 2, рр. 45-59 [in Russian].
5. Sheptalin A. A. Kollizii stanovleniya prokurorskogo nadzora za mestami lisheniya svobody na territorii Udmurtii v 1920-1930-e gg. [Conflicts of formation of prosecutor's supervision over places of deprivation of liberty on the territory of Udmurtia in the 1920s-1930s.]. Vestnik Udmurtskogo universiteta Seriya: Ekonomika i pravo [Bulletin of the Udmurt University. Series: Economics and Law], 2022, vol. 32, no. 3, рр. 572-578 [in Russian].
becthhk cm
6. Solomon P. Sovetskaya yusticiya pri Staline [Soviet justice under Stalin]. Moscow, 2008, 462 p. [in Russian].
7. Polyanskij P. L. Vklad Rabkrina v razrabotku Postanovleniya «O karatel'noj politike i sostoyanii mest zaklyucheniya» 1928 goda [Rabkrin's contribution to the development of the Resolution «On punitive policy and the state of places of detention» of 1928]. Vestnik Moskovskogo oblastnogo universiteta. Seriya: Yurisprudenciya [Bulletin of the Moscow Regional University. Series: Jurisprudence], 2021, no. 4, pp. 36-51 [in Russian].
8. O karatel'noj politike i sostoyanii mest zaklyucheniya: Postanovlenie VCIK i SNK RSFSR no. 49 ot 26 marta 1928 g. [On punitive policy and the state of places of detention]. Ezhenedel'nik sovetskoj yusticii [Weekly of Soviet Justice], 1928, no. 14, pp. 417-419 [in Russian].
9. Baharev D. V. Nakanune GULAGa: hronika bor'by za kontrol' za mestami lisheniya svobody v 1927-1930 gg. [On the Eve of the GULAG: a chronicle of the struggle for control of places of imprisonment in 1927-1930]. Vestnik Permskogo instiutta FSIN Rossii [Bulletin of the Perm Institute of the Federal Penitentiary Service of Russia], 2021, no. 3 (42), pp. 12-21; no. 4 (43), pp. 5-15 [in Russian].
