CC BY
183ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПРОТИВ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ В УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ РОССИИ XXVII-XIX ВЕКОВ
Прохорова М.Л.,
доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовного права и криминологии Кубанского государственного университета (г. Краснодар)
Куфлева В.Н. кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовного права и криминологии Кубанского государственного университета (г. Краснодар)
CRIMES AGAINST PUBLIC SECURITY IN THE CRIMINAL LEGISLATION OF RUSSIA OF THE
XXVII-XIX CENTURIES
Prokhorova M.,
Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Criminal Law and Criminology, Kuban State University (Krasnodar).
Kufleva V.
Candidate of Law, Associate Professor of the Department of Criminal Law and Criminology, Kuban State University (Krasnodar).
АННОТАЦИЯ
Статья посвящена анализу преступлений против общественной безопасности в уголовном законодательстве России периода XVII-XIX веков. Детальному анализу подвергаются Соборное уложении 1649 г. и Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Авторы приходят к выводу, что Соборное уложение 1649 г. в рамках своей системы не выделяло самостоятельной главы, посвященной исследуемой группе посягательств. Первоосновой формирования института ответственности за преступления против общественной безопасности стало именно Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Вместе с тем прообразы многих современных составов преступлений, представленных ныне в главе 24 УК РФ, содержались в обоих памятники права.
ABSTRACT
The article is devoted to the analysis of crimes against public safety in the criminal legislation of Russia during the XVII-XIX centuries. The Cathedral Code of 1649 and the Code about punishments criminal and correctional 1845 are subjected to detailed analysis. The authors conclude that the Cathedral Code of 1649, as part of its system, did not single out an independent chapter on the investigated group of encroachments. The primary basis for the establishment of the institution of responsibility for crimes against public safety was precisely the Code about punishments criminal and correctional 1845. However, the prototypes of many modern corpus delicti, now presented in chapter 24 of the Criminal Code, were contained in both monuments of law.
Ключевые слова: Соборное уложение 1649 г., Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., преступления против общественной безопасности, шайка, скоп.
Keywords: Cathedral Code of 1649, the ^de about punishments criminal and correctional 1845, crimes against public safety, gang, mob.
История борьбы с преступлениями против общественной безопасности уходит корнями в глубь веков. Зачатки уголовно-правовой регламентации ответственности за отдельные деяния этой группы можно усмотреть уже в Русской Правде. Заметное развитие законодательный процесс в названной сфере получает в середине XVII в. в Соборном уложении 1649 г. (далее - Уложение 1649 г.). В истории законодательства оно не имеет прецедентов, ибо это первый в России систематизированный печатный свод законов. Однако уровень систематизации конкретных глав еще не столь детален и конкретен, что не позволяет в полной мере признать этот памятник права кодификацией. Артикул Воинский 1715 г. содержал лишь некое подобие норм о преступлениях против общественной безопасности в главе семнадцатой «О возмущении, бунте и
драке». Вместе с тем положения, здесь содержавшиеся, представляли собой некое «смешение» государственных преступлений и посягательств на названный объект. Как свидетельствует история, большинство норм, предусматривающих ответственность за преступления, относящиеся в настоящее время к числу посягательств на общественную безопасность, нашли закрепление лишь в Своде законов Российской Империи 1833 г., а затем в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (далее - Уложение 1845 г.). В рамках настоящей статьи рассмотрим более подробно установления Уложения 1649 г. и 1845 г., так как именно в этих памятниках права преступления против общественной безопасности получили более детальное закрепление.
В Соборном уложении 1649 г. не выделялось самостоятельной главы, посвященной преступлениям против общественной безопасности. Это вполне объяснимо, причем не только с точки зрения объективно свойственного данному этапу развития законодательной техники примитивного подхода к систематизации. В указанный исторический период безопасность общества как таковая мало интересовала государство, она носила подчиненный характер, так как во главу угла ставилась задача охраны царской власти, олицетворявшей власть божественную на земле. Поэтому особое развитие в Уложении 1649 г. получили нормы, касающиеся преступлений против церкви (религиозные преступления) и царя (государственные преступления). Интересы общества в целом защищались постольку, поскольку этого требовала необходимость обеспечения безопасности указанных ранее объектов. Вместе с тем нормы, содержащие прообразы многих современных составов преступлений, входящих в главу 24 УК РФ, в нем представлены. К таковым можно отнести бандитизм (ст. 209 УК РФ), организацию преступного сообщества (преступной организации) и участие в нем (ней) (ст. 210 УК РФ), хулиганство (ст. 213 УК РФ), нарушение требований пожарной безопасности (ст. 219 УК РФ), хищение либо вымогательство оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывчатых устройств (ст. 226 УК РФ). Рассмотрим более детально подходы к их регламентации в Соборном уложении 1649 г.
Не зная такого понятия, как банда, Соборное уложение 1649 г., однако, выделяло «шайку» как ее прообраз. Ответственность шаек была связана, как правило, с совершением разбоя или грабежа. Разбоем признавалось совершенное шайкой с применением насилия, опасного для жизни, завладение чужим имуществом, а грабежом - аналогичное деяние, но не опасное для жизни и здоровья. Совершение исключительно шайкой и повторность являлись отличительными признаками разбоя.
О преступном сообществе как соучастии особого рода впервые, по утверждению А.Н. Трайнина [1, С. 271-272], речь идет в ст. ст. 20 и 21 гл. II («О государской чести и как его государьское здоровье оберегать а в ней 22 статьи») Соборного уложения 1649 г.: «Также самовольством, скопом и заговором к царскому величеству, и на его государственных бояр и окольничих и на думных и на ближних людей, и в городах и в полках на воевод, и на приказных людей, и ни на кого никому не приходити, и никого не грабити и не побивати. А кто учнет к царскому величеству, или на его государевых бояр и окольничих и думных и ближних людей, и в городах и в полках на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходити скопом и заговором и учнути кого грабити, или побивати: и тех людей, кто так учинит, за то по потому же казнити смер-тию, без всякий пощады» [2, С. 119].
Содержание нормы позволяет констатировать, что Уложение 1649 г. выделяло две формы организованных преступных формирований: скоп и заговор. В отличие от заговора, который предполагал
направленность на совершение конкретных действий незначительного числа участников, при длительном временном существовании и направленности на совершение нескольких преступлений, скоп характеризовался коллективными действиями лиц, осуществляемыми с определенной целью по заранее оговоренному плану.
В ст. 2 гл. III («О государеве дворе, чтоб на гос-удареве дворе ни от кого никакова бесчиньства и брани не было») Соборного уложения 1649 г. закреплялись отдельные проявления такого преступления, как хулиганство: «А будет кто в государеве дворе кого задерет, из дерзости ударит рукою ... по-садити его в тюрьму на месяц».
Отдельные нормы Уложения 1649 г. (ст. ст. 202, 218, 222-228 гл. X «О суде») жёстко регламентировали соблюдение правил пожарной безопасности, а также предусматривали меры наказаний за оплошности, явившиеся причиной возникновения пожаров. Например, в ст. 227 в качестве условия при найме квартиры оговаривалось, что «...нанимателю того двора не зажечь и от огня беречь» [3, С. 140]. Этой статьей определялись взаимоотношения между домовладельцами и нанимателем в сфере пользования огнем. Заключенный между ними договор в случае пожара носил нормативный характер и мог быть рассмотрен в судебных инстанциях. Жилец, виновный в том, что неумышленно сжег двор, обязан был восполнить понесенный хозяином ущерб, но какой-либо иной ответственности не нес. Ситуация, в которой пожар, начавшийся с одного двора, служил источником возгорания других, признавалась «ненарочным делом», и ответчик освобождался от всяких исков. Более того, закон считал его пострадавшим. Дальнейшее распространение пожара рассматривалось как несчастье, так как все «учинилось не по умышлению» [4, С. 15].
Вместе с тем Соборное уложение 1649 г. предусматривало суровые санкции за умышленные поджоги, относясь более снисходительно к неосторожным. В силу ст. 228, если «зажигалщик» будет пойман и будет доказано, что поджог произведен умышленно, «ради вражды или разграбления», то предписывалось сжечь его самого. Позднее в 1654 г. этот указ был несколько «смягчен». Сожжение было заменено на повешение.
Кроме того, оно предусматривало ответственность и за хищение оружия. Так, в ст. 28 гл. VII («О службе всяких ратных людей Московского госу-дарьства») устанавливалось наказание за кражу оружия военнослужащим у военнослужащего: «А буде кто, будучи на службе в полкех, у кого украдет ружье, и того бити кнутом нещадно, а что украл, и то на нем доправить и отдать тому, у кого он украл».
В дальнейшем в дореволюционном уголовном законодательстве России соответствующие положения получили детальное развитие в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.
Именно Уложение 1845 г. содержало большинство норм, являющихся прототипами террористического акта, захвата заложника, бандитизма, организации преступного сообщества, массовых
беспорядков, хулиганства, вандализма, нарушения требований пожарной безопасности и др., содержащихся в ныне действующем УК РФ (ст. 205, 209, 210, 212, 213, 214, 216, 219 и пр.).
К преступлениям террористического характера Уложение 1845 г. относило преступные деяния, направленные против жизни, здравия, свободы или чести монарха, его супруги, наследника престола, а равно и других членов правящего императорского дома, а также покушение на лишение или ограничение верховной власти государя императора или высочайших прав наследника престола (ст. 263 и 266). За совершение такого рода деяний виновные подвергались лишению всех прав состояния и смертной казни. Преступление считалось оконченным не только с момента покушения или приготовления, когда для целей преступления виновный составлял «заговор или сообщество либо вступал в такой заговор или сообщество», но уже с момента проявления им своего злого умысла «чрез словесное или письменное изъявление своих о том мыслей или предположений». К той же мере наказания приговаривались соучастники теракта, укрыватели виновных, а также лица, которые, «знав и имея возможность донести о злоумышлении или о злоумышленниках, не исполнили сей обязанности» (ст. 264-266) [5, С. 10-11].
Еще одним составом, который можно отнести к преступлениям террористического характера, был бунт против Верховной власти. Целью такого восстания «скопом и заговором», в том числе вооруженного, являлось ниспровержение правительства во всем государстве или какой-либо его части либо смена формы правления или законного порядка наследования престола (ст. 271). Лишению всех прав состояния и смертной казни подвергались виновные, соучастники любого рода и недоносители. Если восстание было заблаговременно открыто правительством и вследствие этого предотвращено, закон предусматривал более мягкое наказание (ст. 272).
Согласно Уложению 1845 г. к преступлениям террористического характера относились также преступные деяния, предусмотренные ст. 284 (вооруженное восстание против правительством установленных властей) и 291 (вооруженное сопротивление приведению в исполнение отдельных постановлений властей, правительством установленных, или законным действиям чиновника при отправлении им обязанностей службы). В первом случае виновные осуждались к лишению всех прав состояния и срочной каторге; во втором предусматривалось альтернативное наказание, зависящее от обстоятельств дела: лишение всех прав состояния и срочная каторга; ссылка на поселение в Сибирь; лишение всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и срочная ссылка на житие в Иркутскую или Енисейскую губернию; исправительные арестантские роты гражданского ведомства [5, С. 12].
В российском дореволюционном уголовном законодательстве употреблялся термин «шайка», т.
е. группа людей, объединившихся для какой-нибудь преступной деятельности (аналог современных банд и преступных сообществ (ст. 209 и 210 УК РФ)). В отечественной уголовно-правовой доктрине конца XIX - начала XX в. шайкой признавалось сообщество лиц, предварительно согласившихся между собою на целый ряд в отдельности еще не определенных, однородных или разнородных преступлений, кои они решаются совершать совокупными силами. Ответственность за составление шайки для разбоев, зажигательств и иных преступлений, независимо от того, что шайка и не учинила еще никакого преступления, в Уложении была предусмотрена в виде «лишения всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на время от четырех до шести лет» (ст. 924). Раскрывая понятие шайки, рассматриваемое Уложение проводило некую дифференциацию ответственности соучастников в зависимости от выполняемой ими роли в совершении преступления. Уложение 1845 г. предусматривало уголовную ответственность за организацию сообществ и заговоров в основном за преступления государственные и против порядка управления.
Виды деяний, посягающих на общественный порядок, были прописаны в Уложении 1845 г. в разделе II «О преступлениях против веры и о нарушениях ограждающих оную постановлений», в нем содержались нормы, предусматривающие наказание за «богохульство», деяния, затрагивающие духовные интересы православной веры. Немалая их часть была посвящена обеспечению порядка поведения (благочиния) в церкви и местах богослужения.
Кроме того, норма, аналогичная современному пониманию массовых беспорядков, содержалась в ст. 269 (1), предусматривающей дифференцированную ответственность за устройство, подговор к устройству или участие в публичном скопище, сопровождавшемся насилием или угрозой над личностью, похищением, самовольным завладением, истреблением или повреждением чужого имущества, вторжением в чужое обитаемое здание либо иное помещение, огороженное место или усадьбу, а равно руководство совершением указанных действий или подстрекательство к ним [6, С. 22].
Непосредственно признаки осквернения, повреждения и уничтожения имущества как прообразов состава преступления, ныне предусмотренного ст. 214 УК РФ, содержались в нескольких статьях Уложении 1845 г. Глава третья «О оскорблении святыни и нарушении церковного благочиния» раздела «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений» перечисляла преступления, нарушавшие порядок и спокойствие в церкви, выражавшие неуважительное отношение к предметам культа. Так, ст. 217 предусматривала ответственность за истребление или повреждение постановленных на публичных местах крестов или изображений Спасителя, Богородицы и Святых угодников, или Ангелов. Мотивом данного преступления обозначалось намерение «оказать неува-
жение к вере христианской». В главе «О преступлениях против Священной Особы и Членов Императорского Дома» раздела 3 Уложения в диспозиции ст. 246 предусматривалась уголовная ответственность за умышленное повреждение, искажение или истребление выставленных в присутственном или публичном месте портретов, статуй, бюстов или иных изображений Государя Императора. В главе второй раздела 4 «О оскорблении и явном неуважении к присутственным местам и чиновникам при отправлении должности» Уложения содержалась ст. 278, устанавливавшая ответственность за поругание или искажение с намерением оказать неуважение властям публичных, воздвигнутых по распоряжению или с разрешения правительства памятников.
Уложение 1845 г. регламентировало и ответственность за нарушение правил безопасности при ведении строительных работ. Глава восьмая «О нарушении правил Устава строительного» раздела 8 содержала обширный перечень норм, предусматривающих дифференцированную ответственность для различного рода работников (архитекторов, помощников архитекторов, техников-строителей и др.) за нарушение как общих, так и особых правил строительства. Особое внимание заслуживает примечание к ст. 1339 главы 1 данного раздела, предусматривающее специальный вид освобождения от уголовной ответственности. В случае, «когда отступление от утвержденных планов и фасадов допущено по уважительной причине, и, по ходу работ, не было возможности испросить своевременно на то разрешения, а допущенное отступление будет признано не противным строительному искусству, ни в отношении прочности, ни в отношении правильности постройки, то надлежащему главному начальнику предоставляется в семь случае освободить строителей от всякаго взыскания».
Кроме того, Уложением 1845 г. в главе девятой «О нарушении правил осторожности от пожаров» раздела 8 предусматривало уголовную ответственность за деяния, совершаемые в результате нарушения правил пожарной безопасности. В зависимости от различных факторов совершения преступления (места совершения, характера преступных действий) ответственность была дифференцирована. Если было установлено, что в результате нарушения правил предосторожности не происходит пожар, то преступник подвергается штрафу, когда пожар произошел - аресту не свыше одного месяца или денежному взысканию свыше ста рублей.
Уложение 1845 г. содержало нормы об ответственности за незаконный оборот оружия, располагавшиеся также в различных его главах. Например, ст. 987 определяла жесткое наказание за изготовление, приобретение, хранение, ношение и сбыт без надлежащего разрешения взрывчатых веществ или снарядов. В том случае, если виновный не смог доказать отсутствие преступной цели, он подвергался лишению всех прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на время от четырех до пяти лет. Если было установлено, что
перечисленные в диспозиции данной статьи действия совершены с целью, «противною государственной безопасности и общественному спокойствию», виновный лишался всех прав состояния и ссылался на каторжные работы на срок от четырех до пятнадцати лет. В ст. 986 предусматривалась ответственность за производство торговли порохом в виде промысла лицами, не получившими на это специального свидетельства. Наказывалось это деяние заключением в тюрьму на срок от двух до четырех месяцев и конфискацией пороха. Ответственность в ст. 1241 предусматривалась за изготовление предметов вооружения - запрещенного законом оружия; оружия, производство которого осуществляется лишь государством; артиллерийских боеприпасов и пороха без соответствующего разрешения. Наказание дифференцировалось в зависимости от количества незаконно изготовленного: «буде приготовление им количество оружия, бомб и т.п. не весьма значительно, заключению в тюрьме на время от трех до 6 месяцев; а в противном случае, заключению в крепости на время от года до двух лет». В свою очередь ст. 1243 Уложения содержала нормы об ответственности за изготовление или хранение в большом количестве оружия в целях, противных государственной безопасности. Если виновный изготавливал или хранил запрещенное законом или в большом количестве оружие, порох, боеприпасы к артиллерийским орудиям, преследуя при этом цель, угрожавшую государственной безопасности или спокойствию, он подвергался наказанию как за бунт против Верховной власти или участие в подготовке к нему, сношение с внешним врагом (ст. 1243 Уложения) [7, С. 155].
Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что структура Соборного уложения 1649 г. была новаторской для своего времени и во многом определила последующее развитие законодательства, в особенности Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., в том числе в части регламентации ответственности за преступления против общественной безопасности и формирования их системы. Несмотря на то, что нормы об ответственности за посягательства на общественную безопасность содержались в различных разделах Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., именно его можно считать первоосновой формирования данного института в уголовном законодательстве России.
Литература
1. Трайнин А.Н. Избранные труды. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004.
2. Хрестоматия по истории государства и права СССР / под ред. Ю.П. Титова, О.И. Чистякова. М.: Юридическая литература, 1984.
3. Соборное уложение 1649 года // Российское законодательство Х-ХХ вв. в 9 т. Т. 3: Акты земских соборов / под ред. О.И. Чистякова. М: Юридическая литература, 1985.
4. Гармышев Я.В. Уголовно-правовая характеристика нарушения правил пожарной безопасности: дис... канд. юрид. наук. Иркутск, 2009.
5. Гугасари Е.С. Ответственность за преступления террористического характера по уголовному законодательству российской империи XIX в. // Вестник Томского государственного университета. Право. 2013. №3 (9).
6. Полный курс уголовного права: в 5 т. / под ред. А.И. Коробеева. Т. IV: Преступления против общественной безопасности. СПб, 2008.
7. Мусаев М.М. Уголовная ответственность и наказание за незаконное изготовление оружия: исторический опыт и современные реалии // Пробелы в российском законодательстве. 2013. № 5.
ФИЗИЧЕСКИЕ И НРАВСТВЕННЫЕ СТРАДАНИЯ В ИСКАХ О ЗАЩИТЕ ЧЕСТИ И
ДОСТОИНСТВА
Монгуш А.Л.,
канд.юр.наук, доцент ТувГУ г.Кызыл, РФ Акажик Ш.О.
магистрант 3 курс ТувГУ г. Кызыл, РФ
PHYSICAL AND WARNING IN THE DEFENSE of THE GREAT AND GREAT
Mongush A.,
Dr. Jur.science, Associate Professor, TooveSU
Kyzyl, Russia Akazhik S.
Undergraduate 3rd course of TooveSU Kyzyl, Russia
АННОТАЦИЯ
В целях установления единства правоприменительной практики, в статье предложены определения физических и нравственных страданий от посягательств на честь и достоинство индивидов.
ABSTRACT
In order to establish the unity of law enforcement practice, the article proposes definitions of physical and moral suffering from attacks on the honor and dignity of individuals.
Ключевые слова: честь, достоинство, нравственные страдания, физические страдания, судебная защита.
Keywords: honor, dignity, moral suffering, physical suffering, judicial protection.
В жизни бывают ситуации, которые негативно отражаются на поведении человека. Виной всему являются умышленные действия отдельной персоны или целой организации. В результате пострадавший испытывает не только материальный ущерб, но и ощущает душевное волнение, которое, так или иначе, может воздействовать на дальнейшую жизнь потерпевшего.
Всё это в итоге порождает нравственные страдания, которые носят характер морального вреда. Он заключается в потере работы, разглашении врачебной тайны, распространению порочащих личность сведений, которые являются ложными, боль от увечий или от заболевания, которое стало результатом морального ущерба и прочее.
Нравственные страдания это чувства волнения тревоги, после определённых событий, произошедших в прошлом. Это может спровоцировать стресс, страх, чувство стыда. Пережитые эмоции могут влиять как на настроение, так и на психическое и даже физическое здоровье.
При рассмотрении дел, связанных с защитой чести и достоинства индивидов, с достаточно высокой регулярностью происходит критика словосочетания «моральный вред» в связи с тем, что оно, по
мнению специалистов, не соответствует своему содержания, предлагая замену прилагательного «моральный» каким-либо иным, более подходящим, по мнению соответствующего специалиста, термином. В частности, высказывались предложения изменить название рассматриваемой разновидности вреда, к примеру, на словосочетание «неимущественный вред» [5, с. 128]. Едва ли стоит поддержать такую инициативу, так как при ее законодательной реализации возникнет ситуация двух вариантов неимущественного вреда: неимущественный вред, выступающий умалением нематериальных благ, перечисленных ст. 150 ГК РФ [1], а также неимущественный вред, состоящий в физических, нравственных страданиях.
Но вряд ли имеет смысл анализировать подробно все высказанные по этому поводу предложения. Дискуссии такого рода вряд ли имеют шанс прекратиться, пока само упоминание о моральном вреде будет присутствовать в российском законодательстве. Они, как можно увидеть из анализа опубликованных по данной проблематике научных источников, так или иначе в любом случае сводятся к изменению прилагательного «моральный» на какое-либо иное прилагательное, которое создаст
