CC BY
36
УДК 343.2 ББК 67
Разогреева Анна Михайловна Razogreeva Anna Mikhailovna
доцент кафедры уголовного права и криминологии Южного федерального университета кандидат юридических наук.
Associate Professor, Department of Criminal Law and Criminology, the South Federal University, PhD in Law. E-mail: a.razogreeva@gmail.com
ПРЕСТУПЛЕНИЯ КАК ВОЗМУЩЕНИЕ КОЛЛЕКТИВНЫХ ЧУВСТВ: КОНЦЕПЦИЯ Э. ДЮРКГЕЙМА И АКТУАЛЬНЫЕ АРТ-ПРАКТИКИ
Crime as collective outrage of senses: the concept of E. Durkheim and contemporary art practices
В данной статье с использованием методологии социально-гуманитарных наук (концепт пер-форматива Дж. Остина и механической солидарности Э. Дюркгейма) рассматривается текущая практика уголовно-правовой реакции (в форме установления запрета и решения по конкретному уголовному делу) на арт-проекты, содержание и форма которых оскорбляет чувства верующих.
Ключевые слова: перформатив, механическая солидарность, чувства верующих, преступление, криминализация.
Язык законов демонстрирует относительно низкую чувствительность к столь тонкой материи, как «чувства». Всеохватывающий поиск в справочной правовой системе «Консультант-Плюс» нормативных правовых актов, относящихся к чувствам, обнаруживает 48 источников: 1) органы чувств в нормативных правовых актах об обеспечении населения лекарственными средствами, о комплектовании антарктической экспедиции, невозможности реального исполнения наказания в виде лишения свободы, о средствах пожаротушения и правилах почтовой пересылки - речь идет о чувствах применительно к их телесной привязке (органы чувств и критерии их нормального функционирования); 2) о чувствах в семье и чувствах ребенка - в Конвенции о правах ребенка, в Семейном кодексе РФ, в правилах усыновления (удочерения), в рекомендациях Верховного суда при определении вида и размера наказания для несовершеннолетних - учет долговременных и ситуативных эмоциональных состояний при решении правовых вопросов, оцениваемые, в том числе и с участием специалистов; 3) о воспитании
Using the methodology of the social and human sciences (the concept of the performative ofJ. Austin and the mechanical solidarity of E. Durkheim), this article deals with the current practice of the criminal-legal response (in the form of establishing a ban and decision on a particular criminal case) on art projects, content and whose form offends the feelings of believers.
Keywords: performative, mechanical solidarity, religious feelings, crime, criminalization.
чувств - в Общевоинском уставе Вооруженных сил РФ («выполнение требований внутренней службы развивает у военнослужащих чувство ответственности, самостоятельность, аккуратность и добросовестность; взаимопонимание, доброжелательность и готовность помочь друг другу способствуют укреплению войскового товарищества и сплочению воинских коллективов, позволяют не только выполнять задачи в повседневной деятельности, но и выдерживать тяжелые испытания в боевой обстановке»), о технологии формирования и поддержания индивидуальных и коллективных чувств, тесно связанных с дисциплиной и идеологией - в Стратегии государственной культурной политики до 2030 года, в Положении о военно-патриотических молодежных и детских объединениях и в Государственной программе патриотического воспитания граждан 2016-2020; 4) об отсутствии нарушения чувств в законе о персональных данных и индивидуальном идентификационном номере (введение тотальных учетов вызывало волну возмущения верующих); 5) о защите чувств -в Концепции информационной безопасности
детей, законодательстве о политических партиях и некоммерческих организациях, о свободе совести, религиозных объединениях и в антиэкстремистском законодательстве.
Анализируя приведенную нормативную базу, обнаруживается, что чувства как объект правового регулирования в меньшей степени существуют как категория психологического знания*, проявляясь преимущественно в привязке к телесному или политическому, а иногда и к тому и к другому одновременно, когда закон говорит о чувствах применительно к политикам тела (военнослужащие как объект дисциплинарных практик, по М. Фуко [ 1], в этом случае социальный запрос на «нужные чувства» реализуется путем формирования «послушных» тел).
В тексте Уголовного кодекса РФ чувства упоминаются однократно - в актуальной редакции ст. 148 «Нарушение права на свободу совести и вероисповедания». До вступления в законную силу Федерального закона РФ от 29.06.2013 № 136-Ф3 «О внесении изменений в статью 1 48 Уголовного кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях противодействия оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан» чувства оставались за пределами уголовно-правового регулирования, что вполне объяснимо с точки зрения перспективы постсоветского уголовного права теории криминализации [2] с ее требованиями к социальной обоснованности и относительной распространенности деяний, выявляемых в ходе позитивистского эмпирического исследования.
В рамках данного подхода важно отличать криминализационный повод от основания криминализации, под которым в конце 70-х - начале 90-х годов прошлого века советскими учеными понималась действительная социальная потребность в установлении уголовно-правового запрета. Исследователи советского периода рассуждали об основании уголовно-правового запрета масштабно - изменение социально-политического уклада или уклада экономических отношений, появление новых видов общественно опасных последствий, изменение геополитических отношений и так далее. Кри-минализационный повод определялся учены-
ми как набор внешних событий, который привлек внимание специалистов к существованию некоторой проблемы.
В этом аспекте рассуждать о чувствах, в том числе о чувствах верующих, в уголовно-правовом поле было достаточно затруднительно. Если криминализационные поводы прослеживаются отчетливо, то основания криминализации не так очевидны: вряд ли можно говорить о том, что значимость религиозных чувств в иерархии социальных ценностей так быстро возросла за относительно короткий период времени (без видимого отражения изменения системы ценностей на уровне Конституции РФ - общая логика развития правовой системы: изменение общественных отношений - фиксация этого изменения в позитивном законодательстве - установление запретов и ограничений охранительными отраслями права).
Вместе с тем набор криминализационных поводов был достаточно весомым, при этом значительная их часть сосредоточилась в сфере современного искусства.
С тех пор как искусство в античной философии стало рассматриваться как одна из форм познания мира наряду с наукой и религией, оно начало претендовать на прямое взаимодействие с чувствами, которые являются для него инструментом и одновременно объектом воздействия. Для религии объектом приложения была душа, а инструментом - вера. Близость веры к области чувств создавала сложные примеры ассамбляжа искусства и религии: от готических соборов с витражными окнами до антирелигиозных агиток Д. Бедного.
Эти альянсы и столкновения не остаются в «безвоздушном» пространстве: социально-политический и культурный контекст эпохи в значительной степени влияет на интенсивность коллаборации или конфликта между религией и искусством. Право в этом случае можно рассматривать как некий индикатор политической реакции на формы их взаимоотношений - от гражданско-правовых споров о собственности на церковное имущество до уголовного преследования художников и кураторов за проявления их профессиональной активности.
* В психологии принято определение чувств как индивидуальных переживаний человека к предметам и явлениям действительности.
Очередное переопределение границ между искусством и религией началось в 90-х годах прошлого века и продолжается до сегодняшнего дня, характеризуясь постепенным сокращением возможностей проявления искусства.
Уголовное право сыграло в этом не последнюю роль. Одно из первых уголовных дел, выявившее столкновение арт-действия и религиозных представлений, было связано с пер-формансом А. Тер-Оганьяна «Юный безбожник» (Москва, «Арт-Манеж - 98», декабрь 1998 года). Обвинительный приговор по данному делу не выносился.
Объектом анализа в настоящей статье является текст обвинительного заключения по указанному уголовному делу [8], в нем приведены следующие факты (все юридические характеристики опущены автором):
«Расследованием установлено следующее: 03.12.1998 между Тер-Оганьяном А. С. и устроителями международной художественной ярмарки-выставки "Арт-Манеж", которая проходила в Центральном выставочном зале "Манеж" в г. Москве в период с 04 по 10.12.1998, был заключен договор № 70 на бесплатное предоставление Тер-Оганьяну как участнику выставки выставочной площади на весь период работы художественной ярмарки. По условиям договора Тер-Оганьян должен был представить авторский проект в рамках своей галереи, имеющей название "Вперед"... Накануне открытия выставки он приобрел в иконной лавке "Софрино" православные иконы в количестве 26 штук, сделав свой выбор на иконах, имеющих особую историческую и культурную значимость для социальной памяти православных граждан: "Спас Вседержитель", "Спас Нерукотворный" и "Владимирская Божья Матерь", которые намеревался рубить топором в период проведе-
__________и /П ^ ______
ния художественной выставки. С этой целью он заранее приготовил топор и изготовил объявление, в котором имелась фраза следующего содержания: "Уважаемые ценители современного искусства. Здесь вы можете приобрести замечательный исходный материал для богохульства". Далее в объявлении предлагалось всем желающим осквернить любую икону или получить консультацию по осквернению икон на дому. 04.12.1998, в первый день открытия выставки, который длился с 17 до 21 часа, Тер-
Оганьян находился непосредственно в выставочном зале и у своего стенда, на котором им были развешаны рядами приобретенные накануне православные иконы. В момент открытия выставки он вывесил на стенде заранее приготовленное объявление рядом с иконами в доступном для обозрения посетителями выставки месте. В период с 19 до 21 часа он призывал и вовлекал граждан совершить действия по осквернению икон. С этой целью он обращался к посетителям выставки и активно предлагал принять участие в акции по осквернению икон или приобрести в собственность оскверненную им лично икону. Затем в присутствии многочисленных посетителей снимал со стенда иконы, клал на пол и заранее приготовленным топором вырубал лики, изображенные на иконах, после чего раздавал поруганные иконы желающим. Таким образом, им были повреждены и практически уничтожены 8 икон.».
Описание влияния указанных действий на чувства верующих строится преимущественно от первого лица (при цитировании показаний свидетелей, специалистов, заключений экспертиз и обращений граждан). Модальность этих высказываний меняется от индивидуальной и эмоционально окрашенной в обращениях граждан и специалистов: «. его акция не укладывается в понятие художественной, так как оскорбляет чувства верующих. », «.я считаю, что такое надругательство над чувствами православных верующих должно быть осуждено по закону.», «.. .мы, нижеподписавшиеся, расцениваем это как оскорбление национальной святыни, православия, оскорбление наших религиозных чувств и национального достояния», «.произошло оскорбление религиозных чувств верующих, которое ведет к разжиганию вражды и столкновениям, расчленяет общество», «... против. осквернителей православных святынь должны быть приняты меры, так как их действия оскорбляют чувства верующих и провоцируют столкновения на религиозной почве...» - к формально нейтральным в заключении экспертизы: «.они представляют собой святыню, поругание которой является одновременно и оскорблением чувств верующего православного народа, и выражением презрения к историческим ценностям этого народа.», «.деяние, совершенное Тер-Оганьяном, способно возбу-
дить среди православных граждан чувство естественного недоверия и вражды к согражданам-атеистам и представителям других религиозных исповеданий...».
Интенсивность переживания чувств верующих еще более возрастает в обвинительном приговоре по делу Ю. Самодурова и А. Ерофеева - кураторов состоявшейся в 2006 году выставки «Запретное искусство». В этом уголовном деле обвинение не относилось к действиям художников, но осуждены были кураторы выставки, для которых современное искусство - не поле самовыражения, а исследовательский и аналитический объект.
Информационно-судебная волна, касающаяся чувств верующих, достигла апогея в 2012 году в уголовном деле в отношении «Pussy Riot». Те действия, которые позиционировались участницами как арт-проект*, в ходе предварительного расследования и судебного разбирательство были признаны уголовным преступлением (ч. 2 ст. 213 УК РФ «Хулиганство»).
В отсутствие на момент совершения деяния в уголовном законе специализированной нормы о защите чувств верующих следственные органы использовали в качестве юридического основания ответственности состав такого преступления, как хулиганство - грубое нарушение общественного порядка по мотивам религиозной ненависти и вражды в отношении какой-либо социальной группы, совершенное группой лиц по предварительному сговору. Особая сложность в этом деле состояла именно в доказывании мотива религиозной ненависти, который вменялся не на основании показаний обвиняемых (подсудимых), а на описании эффекта, произведенного арт-дейст-вием на чувства верующих.
В уголовном праве состав такого преступления, как хулиганство в силу высокой степени неопределенности признаков в разные исторические периоды регулярно использовался в качестве идеального инструмента для решения актуальных социально-политических задач. «Статью о хулиганстве в зависимости от текущего запроса можно было применить к кому угодно - от политических противников режима до "женщин, появлявшихся в об-
щественных местах в брюках или шортах, глубокодекольтированных платьях-сарафанах" (1970), от шайки бандитов в летнем саду Москворецкого района (1927) до квартирных скандалистов и дебоширов» [3].
Особый интерес в нашем случае представляет то, каким образом эти чувства были инкорпорированы в ткань приговора, в тексте которого чувства упоминаются 56 раз [9] (для сравнения: в обвинительном заключении по делу Тер-Оганьяна чувства упоминались 11 раз, причем дважды речь шла о чувствах самого художника).
Кроме частоты упоминания, приговор по делу «Pussy Riot» отличает и способ введения чувств в юридическую ткань текста. В этом приговоре используется апробированная ранее тактика: о чувствах говорят как о собственных негативных переживаниях свидетели и потерпевшие, эксперты в психолого-лингвистической экспертизе упоминают о чувствах как об установленном факте. Но специфическая черта этого приговора заключается в его мотивировочной части: чувства проявляются как факт объективной действительности в отрыве от конкретных персоналий и их ситуативных переживаний, но в привязке к социальной группе и стабильной характеристике содержания чувств ее участников: «Подтверждением совершения действий по мотивам религиозной ненависти и вражды и мотивам ненависти в отношении социальной группы являются подчеркнуто вульгарные и нарочито провокационные действия подсудимых: телодвижения, пляски, выкрики, заведомо нарушающие правила и нормы поведения в храме как в общественном месте и бросающие явный вызов православным верующим и христианству, намеренное проведение акции в культовом здании, в той части храма, где это должно было наиболее сильно оказать и оказало негативное психоэмоциональное воздействие на социальную группу православных верующих».
В определенном смысле можно говорить о приговоре по делу «Pussy Riot» как о перфор-мативном акте. Концепт перформатива был введен в аналитическую философию языка
* Учитывая, что основное предназначение искусства - «чувства... лирой пробуждать», описываемый проект может претендовать на отнесение его к сфере искусства.
Дж. Остином в работе «Как производить действия при помощи слов» [4, с. 262-281]. Остин обратил внимание на то, что некоторые речевые акты не описывают действительность, а сами по себе являются действиями. Концепт был расширен Дж. Батлер при работе с тендером: она предложила говорить не о перфор-мативе как об особой глагольной форме, а о перформативности порядка высказываний, создающих социальную реальность [9].
Приговор по делу «Pussy Riot» проявил не-существовавшие до этого момента в правовом поле чувства верующих: как социальная реальность (объект уголовно-правовой охраны -общественные отношения) эти чувства появились для юристов тогда, когда они были артикулированы судом при принятии решения по конкретному делу. Речь в данном случае идет не о прецеденте в юридическом смысле, а о социально-политических эффектах, произведенных правоприменительным актом. Следующим шагом на пути юридической кристаллизации чувств верующих стали изменения в ст. 148 УК РФ в 2013 году, в которой их оскорбление было введено в качестве специальной цели нарушения права на свободу совести и вероисповедания.
Таким образом, чувства верующих на текущий момент вполне признаны в качестве объекта уголовно-правовой защиты и легального признака состава преступления. Однако
для доктрины уголовного права вопрос о том, каким образом концептуализировать наличие коллективных чувств в ткани уголовного закона, остается открытым. Общественная опасность как онтологическая категория криминализации [5] с ее количественной (степень) и качественной (характер) характеристиками в значительной степени «уплощает» содержание чувств, переводя их исключительно в социальное измерение и лишая внутреннего содержания и интенсивности переживания.
Из множества концепций преступления наиболее близким описываемой ситуации оказывается внелегалистсткий подход Э. Дюрк-гейма. В своем фундаментальном труде «Метод социологии» [6] он определяет преступление как «сильное возмущение коллективных чувств». В прикладном смысле преступление для Дюркгейма является инструментом механической солидарности: если единство отсутствует, указание на что-то как на преступление позволяет сплотить большую часть общества вокруг той или иной идеи (нормы, правила). Таким образом, критерий криминализации из сферы объективной общественной опасности смещается в плоскость общественного признания и разделения тех или иных ценностей, продвигаемых (культивируемых), в том числе путем установления уголовно-правового запрета и правоприменения по уголовным делам.
Литература
1 . Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы / пер. с фр. В. Наумова, под ред. И. Борисовой. М., 1999.
2. Кудрявцев В. Н., Дагель П. С., Злобин Г. А. и др. Основания уголовно-правового запрета: криминализация и декриминализация / под ред. В. Н. Кудрявцева, А. М. Яковлева. М., 1982.
3. Разогреева А. Нудисты, дети и голые хулиганы: тело как локус общественного порядка в позднесоветских обстоятельствах // Теория моды. 2012. № 24.
4. Остин Дж. Три способа пролить чернила: философские работы / пер. с анг. В. Кирю-щенко. СПб., 2006.
5. Иванов Н. Г. Общественная опасность деяния как онтологическая основа криминализации. М., 2016.
Bibliography
1. Foucault M. Supervise and punish. Birth of the prison / transl. with Fr. V. Naumov, ed. I. Boris-ova. Moscow, 1999.
2. Kudryavtsev V. N., Dagel P. S., Zlobin G. A. and others. Grounds for the criminal-legal prohibition: Criminalization and decriminalization / ed. V. N. Kudryavtseva, A. M. Yakovleva. Moscow, 1982.
3. Razogreeva A. Nudists, children and naked hooligans: the body as a locus of public order in late Soviet conditions // Fashion theory. 2012. № 24.
4. Austin J. Three ways to shed ink: Philosophical works / trans. with Eng. V. Kiryushchen-ko. St. Petersburg, 2006.
5. Ivanov N. G. The public danger of the act as an allegational basis of criminalization. Moscow, 2016.
6. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение / пер. с фр., сост. А. Б. Гофмана. М., 1995.
7. URL: http://www.guelman.ru/avdei/sud/ obv.htm (дата обращения: 27.10.2017).
8. URL: https://republic.ru/russia/prigovor_ pussy_riot-821705.xhtml (дата обращения: 28.10.2017).
9. Butler J. Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity. N. Y.-L., 1990.
6. Durkheim E. Sociology. Its subject, method, purpose / trans. with Fr., compilation by A. B. Gof-man. Moscow, 1995.
7. URL: http://www.guelman.ru/avdei/sud/ obv.htm (дата обращения: 27.10.2017).
8. URL: https://republic.ru/russia/prigovor_ pussy_riot-821705.xhtml (дата обращения: 28.10.2017).
9. Butler J. Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity. N. Y.-L., 1990.
