CC BY
164
Е.А. Цурганова
ПРЕОДОЛЕНИЕ ЖАНРОВЫХ ГРАНИЦ В ЛИТЕРАТУРЕ РАННЕГО АНГЛИЙСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ (ЖУРНАЛЫ ДЖ. АДДИСОНА И Р. СТИЛА «БОЛТУН», «ЗРИТЕЛЬ», «ОПЕКУН»)
На просветительской стадии развития классицизма в Англии жанровая иерархия продолжала сохранять свое значение. Наиболее полное воплощение классицистические закономерности находили в высоких литературных жанрах - трагедии, оде, эпопее и т.п. При этом, однако, все более ощутимой становилась терпимость к разнообразию и индивидуальному вкусу в творчестве, что явилось признаком нового качества классицизма.
Интерес вызывают произведения с так называемой «смешанной» поэтикой, вбирающие традиции разных жанров и разных направлений. Литература Англии первой трети XVIII в. - одна из наиболее сложных в поэтологическом плане. Здесь развивались разнообразные жанры: публицистические и философские трактаты, памфлеты, эссе, комедии, поэмы, позднее романы. Особого внимания заслуживают журналы Дж. Аддисона и Р. Стила «Болтун» («The Tatler»), «Зритель» («The Spectator») и «Опекун» («The Gardian»). Рассмотренные с точки зрения поэтики, они дают ценный материал для осмысления формирования романа в Англии.
Взаимодействие жанров в творчестве Джозефа Аддисона (1672-1719), игравшего ведущую роль в содержательном наполнении этих журналов, раскрывает и специфику литературного процесса Англии рубежа XVII-XVIII вв. При рассмотрении творчества писателя-классициста его произведения, как правило, соотносятся не с индивидуальностью автора, а с идеей «жанра», что в период господства нормативной эстетики во многом себя оправдывало.
В период же развития раннепросветительской мысли литература в Англии находилась на переломе - во всех жанрах готовился выход из нормативности, обусловленной поэтикой классицизма.
Ни об одном веке не писали в столь социальных, внеэстети-ческих категориях, как о XVIII в. Однако в обществе, освобождающемся от традиционной замкнутости, регламентации, возрастала интенсивность духовных ценностей, выраженных в художественном потенциале культуры. В Англии, оказавшей в этом плане огромное влияние на другие страны Европы, это выразилось в серьезности роли в ней эссеистики. С точки зрения поэтики названные журналы Аддисона и Стила в большей мере принадлежали следующему этапу в развитии английской литературы XVIII в. -возникновению и эволюции просветительского романа. Легче всего «накопить» багаж для этого ставшего ведущим в европейской литературе Нового времени жанра было в эссе, не канонизированном классицистической поэтикой.
Для творчества Аддисона характерно его нежелание давать конкретное жанровое определение своим произведениям (он называл их «обозрениями», «письмом»), что объяснялось открытым характером его поэтики, способностью легко выходить за пределы нормативности - при этом Аддисон сознательно продолжал начатую Дж. Драйденом «реабилитацию» национальной литературы; считал, что обрамлению новых идей должна служить правильная форма произведений, и осуществлял это в своей поэзии («Обозрение величайших английских поэтов», 1694). Но подражание природе, составляющее основу классицистической поэтики, в более поздних произведениях Аддисона вылилось в интерес к нравственной природе человека. Дидактическая направленность античной литературы, полностью разделяемая поэтом, в его собственном творчестве приобрела нравоучительный характер, что проявилось в его драматургии и, особенно, эссеистике.
Используя традиционные жанры для обрамления своих идей, Аддисон выходил за границы этих жанров. Новаторский поэтоло-гический характер журналов Аддисона и Стила не ощущался их современниками - в полной мере не оцененным он остается и поныне. Традиционное толкование этих литературных памятников с социально-исторических позиций, акцентирующих их памфлетно-
публицистическую составляющую, превалирует над логикой их внутрихудожественного анализа.
Рассмотрение журналов «Болтун», «Зритель» и «Опекун» с точки зрения поэтики раскрывает их общность и позволяет охарактеризовать их как предвестников жанра английского бытового романа. Неуважение к жанру романа в начале эпохи Просвещения со стороны современников, считавших, что «путь к немеркнущей славе прокладывает только поэзия, осененная авторитетом Горация и Вергилия»1, не меняет современной оценки художественной ценности всего того, что предшествовало его возникновению, «что готовило и поддерживало роман, из чего он черпал свои сюжеты, язык, характеры»2.
Начало журнала Ричарда Стила (1672-1729) было неожиданным. 12 апреля 1709 г. вышел листок размера in folio, напечатанный в два столбца с двух сторон под заглавием: «Болтун. Сочинение Исаака Бикерстафа, эсквайра» (The Tatler: By Isaac Bickerstaff Esq.). Листки стали выходить три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам. Аддисон ничего не знал о предприятии Стила, поскольку в начале 1709 г. отсутствовал в Англии, будучи назначен главным секретарем к новому ирландскому наместнику Т. Уортону. Он догадался об авторстве «Болтуна» по суждению относительно Вергилия, которое он высказал ранее своему другу и которое обнаружил в шестом номере «Болтуна» (апрель 1709 г.). [Аддисон полагал, что в сравнении эпитетов, используемых Вергилием и Гомером для характеристики героев, Вергилий рассудительнее Гомера.] Сам Аддисон начал сотрудничать в «Болтуне» лишь с 81 номера, когда вернулся в Англию, и вплоть до № 165 написал ряд статей, занимающих целый листок или часть листка. С № 166 по 215 Стил писал или составлял номера без чьей-либо помощи. С № 216 до последнего № 271 Стил и Аддисон чередовались в работе, как в дальнейшем в «Зрителе»3.
Успех листков обеспечил их немедленное переиздание книгами обычного размера под заглавием «Размышления Исаака Бикерстафа, эсквайра» в четырех томах (1710-1711).
Последний номер «Болтуна» (2 января 1712 г.) и первый номер «Зрителя» (1 марта 1712 г.) разделяют всего два месяца. Издание аналогичное, в форме листков in folio. «Зритель» выходил в двух сериях. Первая серия листков журнала до № 555 включитель-
но выходила ежедневно, кроме воскресных дней. Вторая серия (№ 556-635) после значительного промежутка и без участия Р. Стила выходила три раза в неделю (с 18 июня по 15 декабря
1714 г.). Первоначальные листки также были сразу же переизданы в восьми томах in octavo - I-VII тома - в 1712-1713 гг., VIII том в
1715 г.
По-прежнему авторы и редактор не подписывались под материалами, но в «Зрителе» с первого же листка вводятся условные буквы в конце второй страницы, облегчающие определение авторства. Стил, заканчивая первую серию «Зрителя» (№ 555, в декабре 1712 г.), раскрыл авторство Аддисона, не называя его по имени, но обозначая буквами C, L, I или О, составляющими вместе имя музы истории CLIO.
«Опекун» - самый непродолжительный по времени издания журнал в листках in folio. Он выходил ежедневно, кроме воскресенья - с 12 марта по 1 октября 1713 г. и достиг 175 номеров. К концу того же года было готово новое издание «Опекуна» в двух томах in octavo.
За Стилом, Аддисоном и их подражателями в английской литературе прочно закрепилось «звание эссеистов», открывших новую эпоху в развитии английской и - шире - европейской журналистики. Однако поэтологическое исследование четырех томов «Болтуна», восьми томов «Зрителя» и трех томов «Опекуна» в их единстве и цельности позволяет рассмотреть процессы, связанные с перерождением жанра эссе в рассказ, точнее в «историю», послужившую основой формирования жанра романа. Р. Стил сам чувствовал это, когда назвал в «Болтуне» себя и своих сотрудников «новеллистами»: «I have for this day or two last past observed, that we novelists have been condemned wholly to the pastry cooks, the eyes of the nation being turned upon greater matters» (Tatler, № 140)4.
Важным, с этой точки зрения, представляется вопрос авторства в журналах. Автор - одно из наиболее универсальных ключевых понятий поэтики, определяющее субъект письменно оформленного высказывания. В журналах Стила и Аддисона представлен вымышленный «биографический» автор, существующий как вымышленная личность или группа личностей. Он является связующим центром фрагментированных рассказов, превращающим разрозненный и гетерогенный материал в нечто, заставляющее
воспринимать себя как целое. Автор настраивает и организует реакцию читателей, обеспечивая необходимую литературную коммуникацию. Только целостное рассмотрение каждого из названных журналов позволяет это увидеть и оценить. И если определение реального авторства отдельных номеров и их частей было трудной, но все же в значительной степени выполненной задачей5, то исследование вымышленного художественного коллектива авторов и редакторов - задача собственно поэтологическая - еще требует своего исследования.
Во времена Аддисона и Стила редакций в современном понимании слова в Англии не существовало. Литераторы собирались в клубах, кофейнях, кондитерских, парфюмерных и других лавках, где редактору было удобно получать корреспонденцию. Аддисон объявил в «Опекуне», что с 20 июля 1713 г. в кофейне Батона на Ковент-Гардене будет поставлен ящик под львиной головой с раскрытой пастью, куда все желающие могут отпускать свои письма: «Все, что лев проглотит, я переварю для пользы публики» (Gardian, № 98)6.
Большое значение имели клубы, получившие ко времени правления Анны (1702-1714) широкое распространение; здесь собирались политические деятели, литераторы. Стил и Аддисон при создании художественной рамки своих журналов воспользовались реалиями своего времени и соединили воображаемых сотрудников в клубе. В «Болтуне» Стил представил живую картину клуба друзей, собиравшихся каждый вечер в таверне «Труба» в переулке Шир-Лэн. Аддисон с самого начала своего «Зрителя» заявил, что план журнала обсуждался в клубе и что заседания клуба проводятся по вторникам и четвергам.
Из всех описаний клубов реальных и вымышленных явствует, что в то время они главным образом служили для отдыха и развлечений. Социальные и политические вопросы обсуждались в основном в кофейнях за чтением газет. Кондитерские в Англии начала XVIII в. не играли столь важной общественной роли, как кофейни.
Из реальных 48 «сотрудников» «Болтуна», «Зрителя» и «Опекуна» были как безвестные любители литературы, так и настоящие литераторы, среди которых особое место занимают Джонатан Свифт, Александр Поуп, Джордж Беркли, Уильям Конгрив.
Роль Свифта в создании художественного замысла журналов весьма заметна. Р. Стил, начиная издание «Болтуна», нигде не подписывал своего имени, оставаясь под маской Исаака Бикерстафа -известного и прославленного псевдонима Свифта. Сам успех журнала Стил приписывал тому, что подражал манере Свифта, он старался говорить в новом и неизбитом стиле «о предметах будничных и необыкновенных» (Tatler, № 238). «В посвящении к первому тому я высказал свою признательность доктору Свифту, забавные сочинения которого, выходившие под именем Бикерстафа, расположили город ко всему, что бы ни появилось под этой маской» (Tatler, № 238).
Идея кружка, клуба, составляющая ядро журналов, приобрела художественные формы. Здесь зарождалась концепция многоголосия, ставшая впоследствии отличительной чертой романа. При постоянном «присутствии» в каждом очерке журналов «автора» персонажи представлялись читателям объемно - с разных точек зрения - авторами писем. Получившая в дальнейшем, начиная с эссе Генри Джеймса «Искусство прозы» (1884), широкую теоретическую разработку, проблема «точки зрения» в журналах Аддисона и Стила также вполне определима. Она готовила поэтику диалога будущего романа.
Итак, главный персонаж «Болтуна» - председатель клуба Исаак Бикерстаф. Его называли философом и обращались к нему за решением всех научных и трудных вопросов. Сама разработка образа Бикерстафа придает ему определенность, превращает в характер, сообщает ему индивидуальные черты. Рассмотренные изолированно эссе, или памфлеты (как квалифицируются по преимуществу листки Стила и Аддисона), не раскрывают своих жанровых особенностей. Они приобретают новые качества, обогащаются за счет художественной логики и последовательности их общего повествования, осваивая черты романной поэтики, становясь особым промежуточным жанром художественной словесности.
В способе создания персонажей и поэтики повествования Стил и Аддисон опираются на литературные традиции, восходящие к сочинению древнегреческого философа и естествоиспытателя Теофраста «Характеры» (ок. 320 до н.э.) - сборнику из 30 кратких характеристик психологических типов. В кружке Аддисона хорошо знали и Жана де Лабрюйера, переводчика Теофраста и автора «Ха-
рактеров, или нравов нынешнего века» (1688). Р. Стил, начиная издание «Болтуна», обещает изображать людей как они есть, а также ввести в изящное общество новые характеры из Франции, пользуясь «автором этой нации, которого зовут Лабрюйер» (Tatler, № 9). Аддисон упоминает о Лабрюейре в «Зрителе», перечисляя великих писателей эпохи Людовика XIV (Spectator, № 409)7.
Каков же главный персонаж в «Болтуне» - Исаак Бикерстаф? Образы Бикерстафа в памфлетах Свифта и в «Болтуне» не вполне тождественны, но в равной мере прославили это имя. Свифт представил Исаака Бикерстафа астрологом и от его имени выпустил памфлет «Предсказания на 1708 год» (1708), написанный с целью предостеречь английский народ от обманов, в которые вводят его заурядные «календарных дел мастера» вроде Джона Патриджа.
С первого же номера «Болтуна» Исаак Бикерстаф, эсквайр, в роли редактора журнала считает своим долгом предупредить публику не верить календарю мистера Патриджа на 1709 г. Бикерстаф-астролог сыграл важную роль в нравоучительных целях журнала Стила и Аддисона, но коренное отличие их образа состояло в том, что в «Болтуне» Бикерстаф скоро превратился в цензора нравов. Эта трансформация образа произошла не сразу и зависела от условий коллективной работы над его созданием, когда один сотрудник намечал характер, другой снабжал героя новыми чертами, третий помещал его в новые обстоятельства.
Свифт не ставил своей целью художественную разработку личности Бикерстафа и оставался в рамках поэтики памфлета. В «Болтуне» же появляется родословная и автобиография Бикер-стафа, что выстраивало сюжет, цепь событий, показывало жизнь персонажа в ее пространственно-временных изменениях. Жанровые сценки, соединенные в единый жизненный процесс, способствовали развитию листков журналов в цельное повествование, характерное для поэтики романа.
Подробная разработка характера в журналах Стила и Адди-сона выводила их за рамки полемических эссе, хотя они и появились в условиях «памфлетной войны». Создателей журналов отличала позиция наблюдателей, зрителей. Их больше интересовал человек, что было характерно для нравственно-этической просветительской философии XVIII в. В первом же номере Зритель, беседуя со своими читателями, говорит: «Я подмечал, что читатель не-
редко без особой охоты читает книгу, пока не узнает, каков автор -темноволос или светел, кроток или гневлив, женат или холост и прочее в том же духе, ибо иначе толком не разберешь, к чему сей автор клонит»8.
В «Болтуне» представлены две генеалогии Бикерстафа. Согласно одной, он происходит от древнейшей и многочисленной фамилии Великобритании Стаф (Staff - палка, ствол) из Стаффор-шира, что сообщает герою национальный колорит. Другая делает его предком одного из рыцарей Круглого стола по имени сэр Исаак Бикерстаф, который «был низкого роста и очень смуглый». В зависимости от последующих браков наружность их менялась, пока Бикерстафы «благодаря разумным выборам жен не привели свою породу к желательному виду, подобно тому как садовники искусным подбором меняют цвет тюльпана» (Tatler, № 75). Некоторые подробности своей жизни рассказывает сам Бикерстаф: «Когда я был моложе, я употреблял много усилий, чтобы получить место при суде, и даже продолжал свои искания до тех пор, пока не приблизился мой критический возраст. Однако совершено отчаявшись в успехе - произошло ли то от недостатка способности, друзей или должного усердия - я, наконец, решил создать новую должность и для собственного поощрения поместить в неё самого себя». Для этой цели я принял на себя титул и достоинство Цензора Великобритании» (Tatler, № 162). Бикерстаф надеется, что сограждане оценили его, как римляне Катона Старшего, к славе которого он ревнует и которого называет своим «великим предшественником».
К поэтике романа тяготеет весь сотворенный и детализированный в четырех томах «Болтуна» мир обитания его персонажей и прежде всего, конечно, Бикерстафа. У него есть квартира с указанием точного адреса в переулке Шир-Лэн, и рабочий кабинет, который служил как бы редакцией. Были установлены связи между ученым кабинетом Бикерстафа и теми точками, откуда поступали новости: научные из Греческой кофейни, политические из кофейни на Сент-Джеймсе, о поэзии из кофейни Виля, об ухаживаниях и разного рода развлечениях из кондитерской Уайта. Изящные зарисовки сведений из кондитерской, отражающих частные аспекты жизни, проникнуты добродушно-иронической интонацией, вниманием к мелочам и частностям - здесь ощутимо влияние стиля рококо.
Журналы Аддисона и Стила, прежде всего «Болтун», выведены за границы жанра эссеистики, документалистики, публицистики расширением их художественного пространства за счет использования вымысла, образов, не имеющих прямых соответствий в реальности, но составляющих важный способ художественного обобщения. Так, в «Болтуне» не представлен репортер как реальный собиратель новостей, помощник Бикерстафа. Стил не мог срисовать подобный тип с натуры, поскольку в начале XVIII в. репортеров в Англии еще не существовало. И он ввел фантастический образ Паколета, который собирает и приносит новости Бикерстафу-редактору. Он явился последнему на прогулке в сквере Линкольн-Ин (Tatler, № 13).
Паколет - дух, способный принимать любой человеческий облик. Он невидим и обладает свойством проникать в мысли людей, знает их прошлое, переносится мгновенно с одного места на другое, делает самого Бикерстафа невидимым, если это необходимо для наблюдений. Именно он передает письма Бикерстафа и получает на них ответы. Здесь ощутимы элементы остраненной прозы, сочетающиеся с классической скрупулезностью фиксации места и действия событий, якобы свидетельствующих о правдивости истории. Вместе это создает определенный художественный эффект.
Для понимания личности героя большую роль играют второстепенные персонажи - они есть в журналах Стила и Аддисона, и это тоже качество романной поэтики. В «Болтуне» возле фигуры Бикерстафа по мере развития его истории и общего сюжета начинают появляться фигуры его друзей и родных. Прежде всего - это его сводная сестра двадцатилетняя Жанета Дистаф, родившаяся от третьей жены отца Бикерстафа. Поскольку сам Бикерсаф родился от первой жены, разница в возрасте у них составляет 40 лет (Tatler, № 75). Для Стила был важен этот женский персонаж, поскольку он с первого номера «Болтуна» обещал, что «намерен давать нечто для развлечения прекрасного пола, в честь которого он придумал название этому листку» (Tatler, № 1). Фамилию Дистаф (Distaff -«прялка» или пряха») можно считать говорящей, т.к. пряжа издревле была одним из отличительных занятий женщины. У Жа-неты своя история и своя судьба, что также важно отметить в плане жанрового перерастания журнала в листках в роман. В 33-м номере
«Болтуна» рассказано о происшествии с девушкой в духе романов Ричардсона в миниатюре - об увлеченности пятнадцатилетней Жа-неты лордом, его уверениях в любви к ней и мольбе Жанеты не осквернять «храм, посвященный невинности, чести и религии».
Бикерстаф сам выбирает жениха сестре, которого называет Спокойным за нрав и характер. Бикерстаф дает Жанете нравоучительные наставления, которые будут полезны всем его читательницам: «Во всех браках, какие мне приходилось видеть (а большею частью они были несчастными), главная причина зла происходила от незначительных обстоятельств. Я полагаю, первым правилом брачной жизни для вас должно быть то, что вы должны быть выше пустяков» (Tatler, № 79). Благодаря мудрости Бикерстафа Жанета была счастлива в браке, найдя в муже «страстность любовника, нежность отца и сердечность друга». Ее беспокоила только быстротечность красоты. Бикерстаф снова дал дельные наставления: «несокрушимая верность, веселое настроение и снисходительность нрава переживают прелести красивого лица и делают его недостатки незаметными» (Tatler, № 104).
В систему образов-типов «Болтуна» включены три племянника Бикерстафа. Старший собирается в Оксфордский университет, где «если не могут сделать из вас мудреца, то наверное дадут вам понять, что вы дурак» (№ 30). Средний племянник скуп. Подобные люди, сосредоточенные на одном, успевают в жизни больше, чем талантливые. Третьего дядя намерен сделать пажом: «Хорошая наружность при дворе поведет человека гораздо дальше, чем хороший ум в каком угодно другом месте» (№ 30).
Кроме Бикерстафа в члены клуба входят еще четыре человека, образы которых прорисованы в общих чертах. Важна была сама идея клуба или кружка людей, объединенных общими интересами. Это сэр Джеффри Зарубка (Sir Geoffrey Notch), происходивший из старинной фамилии, спустивший свое состояние на собак, лошадей и петушиные бои. Майор Мушкет (Major Matchlock), служивший в армии и знающий все сражения. Старый Дик Рептилия (Dick Reptite) мало говорит, но добродушно смеется каждой шутке. Самый остроумный после Бикерстафа - старшина соседней корпорации адвокатов, «знает наизусть около десяти двустиший из поэмы "Гудибрас" и никогда не уйдет из клуба, прежде чем не применит их к разговору» (№ 132). Таким образом, в системе образов «Бол-
туна» кроме ученого Бикерстафа были намечены представители разных классов: помещик-дворянин, военный, торговец, юрист.
Особенностью творческой манеры Стила было создание яркого плана характеров, но он никогда не доводил начатое до конца. Системность задуманному всегда приносил Аддисон.
Стилеобразующей чертой журналов Стила и Аддисона является их ориентация на читателя и диалогический характер. Они прекрасно понимали, что конечная цель их листков - поучение -достижима, только если им удастся завоевать внимание читателя пробуждением сочувствия и симпатии к героям. Важнейшим для них становится соблюдение правдоподобия в описании современной им жизни и стремление к объединению многих точек зрения на изображаемые события и характеры. В эссеистике Аддисона и Стила философия морали выражена не в прямых философских сентенциях, а в характере изображения людей и нравов. Их интересует не столько какими идеями живут герои, но как они ими живут в самом литературном материале. Диалог становится «внутренним событием».
Роль адресата в совокупности журнальных листков огромна. Воображаемые собеседники и реальные собеседники воображаемых и реальных авторов помогают понять поэтику произведения, связанную с проблемой воздействия художественного «высказывания» как средства социального общения. Во все еще актуальном в начале XVIII в. споре о «древних и новых» Стил и особенно Адди-сон следовали за античными классиками. Их позиции близки высказываниям Аристотеля о целях ораторского искусства, когда в равной степени значимости рассматриваются три элемента высказывания: «оратор, предмет, о котором он говорит, лицо, к которому он обращается»9.
Сама форма журналов в виде листков служила воплощением последовательной содержательной программы их взятых как единое целое. «Если им (листкам. - Е.Ц.) удастся изгнать хоть одну нелепость из человеческой жизни, уничтожить хоть один порок или дать честной душе радостное настроение утром; словом, если мир украсится хоть одной добродетелью или к невинным своим развлечением прибавит от моих трудов хоть самую малость, - я буду думать, что мои страдания и самая моя жизнь истрачены не попусту» (Tatler, № 89). В последнем номере «Болтуна» Стил пи-
сал: «Общей целью всего было рекомендовать правду, невинность, честь и добродетель, как главные украшения жизни» (№ 276).
Стил художественно воплотил в журнале свою нравственно-этическую программу, проявив знание природы людей - их страсти, нравы, добродетели, пороки. Он, бесспорно, опирался в этом на поэтики и риторики античных классиков с их дифференциацией обращения к людям разного возраста (Аристотель, Скалигер). При целостном рассмотрении журнала «Опекун», а в еще большей степени «Зритель», отчетливо проступает поэтологический принцип построения их с опорой на риторическую традицию, но стихийно выходящий за ограниченные рамки жанровых особенностей эссе. Это «invention» - выбор темы, «disposition» - композиционная организация темы, «elocutio» - поэтические фигуры и тропы, используемые для выражения темы10.
В предисловии к первому из четырех томов, в которые было перепечатано полное издание листков «Болтуна», Стил от лица Би-керстафа писал: «Главная цель этого листка - обнаруживать ложный образ жизни, срывать маски с коварства, тщеславия и лицемерия, рекомендовать всеобщую простоту в вашем платье, разговоре и поведении»11. Форма для выражения этих задач родилась под влиянием форм литературной традиции начала XVIII в. - памфлета и эссе, но перехлестнула их размер и открыла пути к просветительскому роману. Авторитет Горация при этом не забыт:
Книги философов могут тебя в том достойно наставить, А выраженья за мыслью придут уже сами собой.
«Наука поэзии» (1500)
Памфлет - это особая роль произведения, рассчитанная на атаку, выпад. Тон же «Болтуна» доброжелателен, направлен на мирную беседу с читателем. В «Зрителе» Аддисона это наиболее очевидно. Точнее было бы перевести название «Spectator» как «Наблюдатель», философский созерцатель, сознательно занявший такую позицию в острой полемике «памфлетной войны». Аддисон писал: «Я никогда на связывался ни с какой партией и решил сохранять строгий нейтралитет между вигами и тори, если враждебное отношение какой-нибудь из сторон не заставит меня высказаться. Словом, всегда в моей жизни я действовал как наблюдатель и такой же характер намерен сохранить в этом журнале... Я буду публиковать каждое утро листок с размышлениями на благо совре-
менников... пока не извлеку их из ужасного состояния порока и безрассудства, в которые впал этот век. Ум, остающийся один день не вспаханным, покрывается всходами безумств, которые можно убить лишь постоянной и старательной культурой. О Сократе сказано, что он свел философию с небес, чтобы она жила среди людей. Моим честолюбием будет услышать о себе, что я вывел философию из кабинетов и библиотек, школ и коллегий, чтобы водворить ее в клубах и собраниях, за чайным столом и в кофейнях» (Spectator, № 1)12.
Поэтологический способ организации текста в «Зрителе» тот же, что и в «Опекуне» - это авторская маска. У Стила она принимает образ Исаака Бикерстафа, у Аддисона - Зрителя. «Есть три очень существенных пункта. которые по многим важным причинам я должен держать про себя, по крайней мере, некоторое время: я разумею сведения о моем имени, моем возрасте и моей квартире... Я держу под величайшим секретом свою наружность и костюм, хотя нет ничего невозможного в том, что я стану раскрывать и то, и другое по мере того, как будет продвигаться предпринятая мною работа» (№ 1).
Характер Зрителя носит многие черты его создателя Аддисо-на: склонность к созерцанию и размышлению, молчаливость, застенчивость, знание классической литературы. Зритель, как и Аддисон, гораздо больше дорожит своим инкогнито, чем Исаак Бикерстаф, но все-таки постепенно у читателя создается «чувственное представление» о Зрителе. Это еще не художественный образ в собственном смысле слова, какие предстанут в дальнейшем в романах Филдинга, Ричардсона. Это образ-представление, олицетворяющий здравый смысл, религиозно-нравственную настроенность души. Многие черты в разработку характера Зрителя внес Р. Стил, и прежде всего это касается отношения Зрителя к женщинам, которое сближает его с Исааком Бикерстафом. «Если я никогда не прославлял и не льстил им, то никогда и не изобличал и не противоречил им. Я буду посвящать значительную часть размышлений на их пользу и буду руководить молодую девушку в обязанностях, приличных девству, браку и вдовству» (№ 4).
Стил внес конкретику в портретную характеристику Зрителя, уподобив его внешность своей собственной - широкое лицо с коротким подбородком. «Что касается меня, то я немного несчастлив
в отношении формы лица, длина которого не соответствует ширине» (Spectator, № 17, Стил). Эта черта обратила на себя внимание читателей, и поскольку Зритель продолжал сохранять инкогнито до конца издания, он приобрел известность, как «человек с коротким лицом» (№ 536, Аддисон).
После завершения первой серии ежедневного издания «Зрителя» прошло полтора года (в течение которого выходил «Опекун»), и Аддисон вновь стал выпускать «Зрителя» три раза в неделю уже без помощи Стила. Он оживил главную фигуру и окружил его новым клубом, ибо, как и раньше, общий план журнала составлялся и обсуждался вымышленными членами клуба. И именно те шесть человек, которые окружают Зрителя и составляют с ним клуб, гораздо более цельные персонажи в художественном отношении. Характерно, что они представляли разные сословия английского общества XVIII в. и, воплощая наиболее характерные признаки их, служили зачатком создания типов (от гр. types -отпечаток, оттиск), получивших в дальнейшем развитие в романном жанре. Это помещик, юрист, купец, офицер, светский человек, священник. Идея Стила в «Болтуне» об окружении Бикерстафа в лице разорившегося помещика, отставного капитана, торговца и юриста в «Зрителе» приобретает стройность и относительную завершенность, характерную для стилистики Аддисона. От лица Зрителя он пишет: «Клуб, членом которого я состою, очень счастливо сложился из таких личностей, которые заняты на различных жизненных путях и, так сказать, являются представителями наиболее выдающихся классов человечества. Таким образом меня снабжают громадным количеством разных тем и материалов, и я знаю все, что происходит в различных частях не только этого великого города (Лондона. - Е.Ц.), но и целого королевства» (№ 34).
Самой видной фигурой клуба и наиболее художественно воплощенным характером является сэр Роджер де Каверли. То, что к разработке этого персонажа Аддисон обращается в 18-ти листках, Стил - в восьми, а также и другие сотрудники журнала, говорит о создании в целостном полотне журнала не просто образа-представления, а чувственно-наглядного героя, отражавшего определенное социальное явление, образа-персонажа, получившего развитие в английском просветительском романе, начиная с Дефо.
Характеризуя сэра Роджера де Каверли, Зритель пишет: «Первый в нашей компании - джентльмен из Ворстершира старинного происхождения, баронет по имени Роджер де Каверли. Он джентльмен очень своеобразный в своих манерах, но его своеобразие проистекает из здравого смысла и противоречит обычаям света только в том случае, когда он думает, что свет не прав. Во всяком случае такой нрав не создает ему врагов, потому что он ничего не делает из раздражения или упорства. Говорят, что он остается холостяком вследствие того, что потерпел неудачу в любви к коварной красавице, вдове из соседнего графства. Он продолжает носить кафтан и камзол того самого покроя, какой был в моде в то время, когда он получил отказ. Теперь ему пятьдесят шестой год. Он полон жизни, весел и бодр; содержит хороший дом в городе и деревне; очень любит людей. (№ 2, Стил).
Аддисон в своей разработке образа сэра Роджера придает ему социальные черты отжившего типа помещика с феодальными привычками, очень дорожащего честью своего сословия. Поэтика сцен, раскрывающих посещение Зрителем имения сэра Роджера, -очевидный пример преодоления жанра ежедневных нравоописательных эссе и приближения к роману, концептуальную характеристику которого позднее дал Т. Смоллетт в предисловии к своему роману «Приключения графа Фердинанда Фатома» (1752): свободная гибкая повествовательная структура; центральный персонаж, находящийся в фокусе всех эпизодов; воплощение основной дидактической идеи в образе главного персонажа.
Происходит интенсивное развитие образной системы, преодолевается прямая нравоучительность, идет процесс индивидуализации, совершенствуются повествовательные элементы, складывается «история», сюжетная канва, оттачивается литературная техника, объединяющая собрание отдельных конкретных историй и деталей в единое целое. Кроме сатирико-нравоучительной цели ощущается присутствие собственно художественной задачи - отобразить в слове быт и нравы современников. Творческая гибкость растворяет нравственно-поучительную сверхзадачу в повествовании - она становится художественной идеей произведения.
Сэр Роджер де Каверли - отличный хозяин, редко меняет прислугу, поэтому его слуги состарились вместе с ним. Зритель познакомился в его доме и с более молодыми представителями
дворянских семей, предпочитающими видеть своих детей умирающими с голода, но не занимающимися торговлей и профессией, которую они считали ниже своего достоинства. Сэр Роджер - сын англиканской церкви, он способствовал религиозному воспитанию прихожан в своем владении - подарил каждому подушку для коленопреклонения и нанял учителя пения для обучения их псалмам.
По своим политическим убеждениям сэр Роджер принадлежит к тори. Однако он сознает зло партийной ненависти. В листке № 125 от вторника 24 июля 1711 г. Аддисон публикует рассказ Зрителя об истории, приключившейся однажды с сэром Роджером в его школьные годы. Этот листок по жанру является памфлетом, но в русле общей истории повествования выглядит как яркое публицистическое отступление. Этому листку, как практически и всем другим, предпослан эпиграф - в данном случае из Вергилия:
Дети! Нельзя, чтобы к войнам таким ваши души привыкли!
Грозною мощью своей не терзайте тело отчизны!
«Наш славный дворянин, весьма еще юный, осведомился, как пройти на улицу Святой Анны, а тот, к кому он обратил свой вопрос, вместо ответа обозвал его папским пащенком и спросил, кто же сделал эту Анну святою. Отрок смутился и спросил следующего встречного, как пройти на улицу Анны; но был именован ни за что ни про что пащенком пуританским и узнал, что Анна была святою, когда он еще не родился, и будет святою, когда его уже повесят. После этого, - говорил сэр Роджер, - я не решался повторять прежние вопросы, но ходил из улицы в улицу, спрашивая, как ее здесь называют, и сим хитроумным способом нашел нужный дом, не оскорбив ни одной партии».
Зритель говорит, выражая позицию Аддисона, что «нет худшей напасти для страны, чем страшный дух раздора, обращающий ее в два особых народа, более чуждых, более враждебных друг другу, нежели разные нации... Яростная нетерпимость партий, выраженная открыто, ведет к междоусобице и кровопролитию; будучи же сдерживаема, естественно, порождает ложь, клевету, злословие и лицеприятство, заражает нацию хандрой и злобой и губит все начатки доброты, сострадания и милости. Пристрастность, царящая ныне во всех наших слоях и сословиях, немало мешает знанию и учености. Прежде в ученом сообществе человек обретал славу своими способностями; теперь легче выделиться пылом и яростью,
с какими защищаешь споспешников. Так оценивают и книги: злобная сварливость сходит за сатиру, в скучном перечне предвзятых мнений прозревают тонкость слога»13.
Образ сэра Роджера живо раскрывается в его отношениях с местными жителями. Хотя сам Аддисон был вигом и городским жителем, он художественно беспристрастно оценивает привлекательные стороны жизни в помещичьей усадьбе. Зритель не хотел бы, чтобы сатирические листки, которые выпускает их клуб, нападали на деревенских сквайров, так как они являются «украшением английской нации, людьми с хорошей головой и крепким телом» (№ 34).
У себя в деревне сэр Роджер сохраняет патриархальные отношения. Он держит на Рождество открытый стол, любит в это время года среди зимы доставить беднякам удовольствие, когда они особенно страдают от голода и холода. Он суеверен, верит в колдовство. Свои исторические познания он черпает из хроники Ричарда Бэкера (1643), которая была популярна у деревенских джентльменов, но никогда не ценилась высоко учеными.
У сэра Роджера была деревенская привычка говорить всем «доброе утро» и «спокойной ночи», что согласовывалось с его расположением к людям, и он не мог освободиться от этого обычая и в городе.
Сэр Роджер 20 лет не посещал театров. Во время пребывания в Лондоне его заинтересовала трагедия «Удрученная мать», разрекламированная переделка Амброузом Филипсом (1675-1749) «Андромахи» Расина. «Сэр Роджер судил о трагедии не по драматическим правилам, о которых только слыхал, что они существуют, а непосредственно отдаваясь ощущениям. Он внимательно следил за развитием действия, горячо входил в положение действующих лиц и в антрактах оживленно беседовал о пьесе с соседями по партеру» (№ 335).
История жизни сэра Роджера де Каверли в «Зрителе» доведена до конца. Он умер в своем имении от простуды, оставив завещание, в котором никого не обидел - Зрителю достались все его книги. Весь приход следовал за гробом в подаренных сэром Роджером траурных платьях. Смерть сэра Роджера и похороны описал его старый дворецкий в письме к Зрителю (№ 517).
Детальная характеристика в «Зрителе» личности сэра Роджера де Каверли раскрывает его как типичного представителя своего класса, в несколько комичном положении пережившего те формы культуры, благородным защитником которых он являлся. В листках «Зрителя», прочитанных как единое повествование, сэр Роджер де Каверли предстает и как тип и как индивидуальный характер, что раскрывает жизненность и полнокровность его художественного образа. Авторы «Зрителя» рассказывают не просто забавную и поучительную историю, а раскрывают ее как действительную, преобразуя свой жизненный опыт в художественное слово. Вводя читателей в атмосферу «истории», уточняя место, время и обстоятельства действия, создатели образа призывают их засвидетельствовать правдивость ее.
В системе образов «Зрителя» второе место по степени разработки занимает юрист-студент, который призван представить интересы своего сословия. Кроме занятия юриспруденцией он служит в журнале театральным рецензентом. Но этот образ не получил последовательного художественного воплощения - герой даже не имеет имени. Обращает на себя внимание то, что Аддисон и Стил сделали его знатоком античной классики. Студент-юрист читал Аристотеля и Лонгина, все речи Демосфена и Цицерона. «Его оценка книг справедлива; он читал все, но одобряет очень немногое. Его близкое знакомство с обычаями, правами, деяниями и сочинениями древних делает его очень тонким наблюдателем того, что происходит в современном мире. Он отличный критик, и время театрального представления есть его деловой час» (№ 2). Здесь высвечивается собственная позиция Аддисона и Стила, выраженная в общей оценке века Просвещения французским исследователем Полем Азаром: «Мы обременены наследием древности, Средневековья, Ренессанса, но ведем свою родословную непосредственно с XVIII века»14.
Третье место по значимости в клубе занимает сэр Эндрю Фрипорт, преуспевающий купец в Лондонском Сити. Человек неутомимого трудолюбия, сильного ума и большого опыта, он всегда готов встать на защиту интересов своего сословия. Образ сэра Эндрю не тщательно разработан в журнале, но также типичен. Сэр Роджер де Каверли защищает земельные интересы, сэр Эндрю Фрипорт - денежные. Оба они умеренны в своем антагонизме и не
заходят дальше взаимных шуток, служащих развлечением для остальных членов клуба. В своей комедии «Conscious lovers» (17) Ричард Стил в лице мистера Силенда защищает купеческое сословие: «Позвольте вам сказать, что мы, купцы, представляем вид джентри, который появился в свете за последнее столетие, мы так же почтенны и почти так же полезны, как вы, землевладельцы, которые всегда считали себя гораздо выше нас» (акт IV, сцена II). В отличие от многих купцов, стремящихся к все большему обогащению, сэр Эндрю в конце жизни приобрел земли, которые еще подлежали разработке. Он мечтает о том, как он распашет их, высушит болота, разведет леса. Его наслаждение своими владениями заключается в том, что он сделает их полезными для общества (№ 549).
Характерологический портрет следующего члена клуба - капитана Сентри - создан в основном Стилом, что естественно, поскольку Стил сам был капитаном английской армии и знал военный быт. История жизни Сентри представлена бегло. Он служил несколько лет капитаном, проявил храбрость во многих сражениях и осадах, но оставил военную карьеру. Будучи человеком весьма скромным и застенчивым, он убежден, что в военной карьере наглость может иметь больше успеха, чем скромность. Капитан Сентри лишен всякого высокомерия, и компании очень нравятся его рассказы о приключениях военного периода его жизни. От своего лица капитан Сентри в журнале говорит мало. Но немногочисленные его высказывания создают определенность его образа - социальную, национальную, психологическую. Он честен в своей характеристике современных солдат: «Для них обыкновенная вещь - опустошение стран, несчастные жители, вопли ограбленных, молчаливая скорбь великого человека в несчастии. Они забывают о сострадании, нечувствительны к славе, стараются избежать лишь позора» (№ 152). При всей краткости «история» капитана Сентри доведена до конца. После смерти сэра Роджера, ближайшим наследником которого он был, капитан получил имение и фамильный дом. Он свято выполнил все распоряжения сэра Роджера, проявил особую заботу о тех, кого покойный любил. И, превратившись из военного в помещика, следовал высокому примеру дяди.
Из всех шести персонажей, которые составили клуб Зрителя, наиболее любимым после сэра Роджера де Каверли был Виль Ха-
ником (Will Honycomb), представитель веселых щеголей и волокит. Создатели этого образа Стил, Аддисон и некоторые другие сотрудники «Зрителя» представили его подробный портрет. Виль прекрасно сложен, высокого роста, улыбчив и весел. Он хорошо одевается, знает историю всякой моды и может сообщить вам, от которого из фавориток французского короля наши жены и дочери получили ту или иную прическу, головной убор или фасон платья. Все его разговоры и познания касаются женского мира. В клубе все отзываются о Ханикоме как о хорошо воспитанном, изящном джентльмене. Вообще, где дело не идёт о женщинах, он честный и достойный человек (№ 2, Стил).
Но Стил не хотел показать Ханикома представителем распутной молодежи царствования короля Карла II (1660-1685). У юноши романтическое воображение, и он возмущается поведением современных английских молодых людей, которые хитрят, лгут, интригуют, пренебрежительно относятся ко всему, достойному почтения, и, следуя моде, стараются казаться еще хуже, чем они есть на самом деле (№ 352). У Аддисона отношение к Ханикому насмешливое. Он иронизирует над его похождениями, которые тот называет изучением человечества, и отмечает его «нетвердость в орфографии». Зритель печатает письмо Ханикома, исправив орфографические ошибки. Называя себя обожателем женщин, юноша нередко предпринимал сатирические выходки в отношении них. История Виля Ханикома в журнале также имеет свое завершение. О нем рассказал Зрителю сам Хаником в своем письме. Управляющий имением, где Хаником не был 30 последних лет, сбежал, не оставив счетов. Ханикому пришлось разбираться. Природа и деревенская простота нравов пришлись ему по вкусу, а сердце его пленила дочь арендатора, без приданого, но юная и прекрасная. Женившись на ней, Хаником стал другим человеком. Так гуляка под конец жизни решил превратиться в благоразумного главу семейства, доброго супруга и (если этому суждено случиться) в заботливого отца (№ 530, Аддисон).
Последний шестой член клуба - священник. Он посещает собрания лишь изредка. Аддисон как всегда набросал первоначальный портрет героя. Это человек философского ума, широкого образования, благовоспитанный, но слабый здоровьем. Аддисон хотел сделать священника не столько выразителем интересов духовного
класса, сколько возвышенных идей своего времени. Однако от имени священника в «Зрителе» написано не так много писем. Большая часть религиозно-нравственных и философских листков-статей отдана самому Зрителю, и связь между этими личностями в журнале очевидна. В клубе все члены просили Зрителя не касаться сатирически людей, интересы которых они представляли. Только один священник стал выше сословной точки зрения. Он считал, что журнал мог бы принести великую пользу публике, порицая те пороки, которые слишком обычны для наказания законом и слишком причудливы, чтобы говорить о них с кафедры. Священник советовал Зрителю вести войну против сословных притязаний, но при условии, чтобы он нападал не на лицо, а на порок. Эту позицию выражал и сам Аддисон. Он объявил войну пасквилянтам и личной сатире. В «Зрителе» он не нарушил принятое на себя правило - рисовать пороки многих людей, а не отдельных личностей. Зритель убежден в своем решении смело бороться со всем, что оскорбляет скромность и добрые нравы в городе, при дворе и в деревне. Однако он просит читателей никогда не искать в листках намеков на себя, своих друзей или врагов: «ибо я обещаю никогда не рисовать порочного характера, который не был бы присущ по крайней мере тысяче людей» (№ 34).
Формирование романа в английской литературе рассматривается по преимуществу как вытесняющее эпическую поэму (epic poem) - ведущий литературный жанр XVII в. Своего рода точкой отсчета считаются поэмы Драйдена, прежде всего его последняя традиционная стихотворная эпическая поэма «Авесалом и Ахито-фель» (1681). Генетическая связь романа с хронологически предшествующими ему литературными жанрами в Англии не исчерпывается, однако, вытеснением эпической поэмы, завершившимся в творчестве Филдинга. Основы поэтики романа обнаруживают себя и в нравоописательных очерках журналов Аддисона и Стила, рассматриваемых как единый комплекс.
Это очевидно и в самом непродолжительном по времени журнале «Опекун», который начал издавать Стил. Аддисон в это время был занят завершением и постановкой на сцене своей трагедии «Катон» (1713), которая открывала новую страницу в драматургии классицизма - просветительскую. Аддисон начал сотрудни-
чество в журнале с 67-го номера и завершил обрисовку галереи образов, созданных Стилом.
Общая структура журнала, как в предыдущих случаях, раскрывает вполне определенный сюжет и является историей жизни некоего семейства леди Лизард, опекаемого Нестором Железнобоким (Nestor Ironside), вымышленным издателем журнала «Опекун». В первом же листке Стил характеризует Железнобокого как человека чести, надежного, справедливого, к тому же веселого и приятного в обращении. Став опекуном детей его школьного товарища, Нестор Железнобокий пишет историю жизни этого семейства и хотел бы, чтобы происходящие с ними события «послужили предостережением для других» (№ 6).
Как и Зритель, Нестор Железнобокий знакомит читателей журнала со своим прошлым. Начиная со второго листка Стил дает характеристику своего воображаемого издателя, и хотя делает это отрывочно, с большими лакунами, очевидно, что снова этот характер не укладывается в жанровые рамки эссе. Стил выстраивает цепь событий жизни героя и семейства Лизард в определенных пространственно-временных измерениях, в последовательности положений и обстоятельств, т.е. в движении сюжета. Внутри формы очерков, взятых как единое целое, возникает организующее начало, характерное для поэтики романа, - повествование о персонажах, их судьбах, поступках, умонастроениях, о событиях их жизни. Значимую роль играет и присутствие самого повествователя, являющегося посредником между изображенным и читателем. В случае с Нестором Железнобоким он сам - и действующее лицо, и свидетель, и истолкователь происходящего. Нестор Железнобокий имеет вполне определенную биографию. Известен год и место его рождения - 1642, близ города Брентфорда в графстве Миддлсекс. Учился в колледже Оксфорда, где и познакомился с Амброзом Ли-зардом, воспитателем сына которого и опекуном его внуков ему довелось стать впоследствии (№ 2, Стил).
Аддисон в дальнейшем установил родственную связь Нестора Железнобокого с Исааком Бикерстафом и Зрителем, что характерно для типологии журналов. «Почтенному Исааку наследовал джентльмен той же фамилии, с весьма замечательной короткостью своего лица и своих речей. Я, Нестор Железнобокий, взял на себя теперь труд заменить на некоторое время этих двух замечательных
родственников и предшественников. Ибо относительно каждой из ветвей нашей фамилии сделано наблюдение, что мы все имеем удивительную склонность давать добрые советы, хотя относительно некоторых из нас замечено, что мы способны в этом случае скорее давать, чем принимать» (№ 98, Аддисон).
Аддисон объяснил и происхождение фамилии вымышленного издателя «Опекуна», связанное с тем, что в детстве его регулярно окунали с головой в холодную воду, и теперь он считает себя как бы «куском хорошо закаленной стали» (steel). «Мой отец жил до ста лет и никогда не кашлял, а моя бабушка, как говорит фамильное предание, имела обыкновение ходить без шляпы и с открытой грудью после восьмидесятилетия» (№ 102). Аддисон как бы сблизил воображаемого издателя «Опекуна» Нестора Железнобокого с реальным издателем журнала Ричардом Стилом (Steele). Черты Стила проглядывали в образе Нестора и в его пристрастии к разного рода проектам: перемостить улицы Лондона, сделать судоходными его реки, соорудить госпитали, обеспечить стабильный годовой доход всем жителям Великобритании и т.п. и главное -найти философский камень.
Поданные в юмористической форме, эти занятия Нестора Железнобокого раскрывали, тем не менее, род его деятельности и пристрастия. Степень конкретности этого литературного персонажа обеспечивалась также описанием его внешности и деталей быта, рассыпанных в отдельных эпизодах. Например, в сцене получения Нестором письма от его лаборанта, оставившего лабораторию по поискам философского камня и обокравшего его. Железнобокий был в халате, так как новый костюм и парик пришлось заложить, чтобы достать денег на опыты (№ 166).
Стил преуспел в обрисовке характеров членов семейства Ли-зард и уклада их жизни. Его листки, написанные от имени Нестора Железнобокого, повествующие о том, как он воспитал отца этого семейства, какое влияние оказывал на его потомство, о разговорах за чайным столом леди Лизард и др. составляют серию картин бытовой жизни в Англии и являются своеобразной жанровой разновидностью романа в форме периодических листков. «Опекун», однако, уступает «Зрителю» в завершенности линии судьбы действующих лиц. При этом портретные и характерологические особенности их достаточно ярки и выпуклы. Наиболее законченно описа-
ние леди Лизард. «Имя миледи - Аспазия. Так как можно придать известное достоинство своему стилю, называя ее этим именем, то мы просим позволения говорить по желанию - леди Лизард или Аспазия, сообразно с предметом, о котором мы будем рассуждать. Когда она будет советоваться относительно своей кассы, доходов, хозяйственных дел, мы будем употреблять более обычное имя. Когда же она будет заниматься образованием мыслей и чувств своих детей, упражняться в делах благотворительности или говорить о предметах религии и благочестия, мы будем для возвышенности стиля употреблять имя - Аспазия» (№ 2, Стил).
Она любит жить самостоятельно, что предохраняет ее жизнь от вторжений любви. Однако нельзя сказать, чтобы у нее не было тайного тщеславия от того, что она все еще красивая женщина (№ 5, Стил). Она вышла замуж на шестнадцатом году и прежде чем ей исполнилось 30, у нее было четыре сына и пять дочерей. Характеры дочерей леди Лизард даны бегло: «Анна, 22 года - правая рука матери в управлении домом; Аннабелла - остроумна, наделена здравым смыслом, мила; Корнелия - много времени проводит за чтением, что дурно отзывается на красивой ее внешности; Елизавета - знает обо всем, что происходит в городе; Мэри - добра, благородна, «цвет всех хороших качеств, какими только украшается человеческая жизнь». Занятия девушек описаны достаточно подробно, что раскрывает бытовые картины жизни английских женщин того времени, когда образование еще не считалось обязательным для особ хорошего происхождения или состояния. Это чтение вслух, прослушивание проповедей, заготовление впрок фруктов, украшение дома собственными изделиями и т.п.
Рамку, готовую для семейного романа, пополняют образы сыновей леди Лизард, охарактеризованных с большей индивидуализацией. Старший Гарри, 26 лет - человек умный, без показных качеств, хозяйственный, аккуратный в расчетах. Имение в его руках приносит стабильный доход (№ 26, Стил). Мистер Томас, 24 лет, сообразителен, легко сходится со всеми, миролюбив, обладает приятными манерами, пользуется благосклонностью женщин (№ 13, № 42, Стил). Вильям изучает право и во всем допытывается до первоисточников и первопричин (№ 13, № 42, Стил). Младший Джон, 19 лет, окончил курс университета в Оксфорде, готовится принять сан священника, имеет поэтический дар, способность вы-
ражать свои мысли и чувства устно и письменно. Опекун относится к нему с уважением, подарил ему трагедию Аддисона «Катон» и заинтересован в его оценке. По мнению молодого ученого, «Катон» превосходит все драматические произведения древних. «Столь добродетельные и нравственные чувства никогда прежде не вкладывались в уста британского актера» (№ 59, авторство листка приписывается Э. Юнгу).
В журнале «Опекун» присутствует еще одно действующее лицо - сосед леди Лизард помещик-филантроп мистер Чарвел, образ которого подробно не разработан, но близок Стилу. С его именем Стил связал помещенный в журнале перевод речи государственного секретаря Кольбера к Людовику XIV о бедственном положении французского народа, подлинник которого мистер Чарвел будто бы передал Опекуну (№ 52).
Нестор Железнобокий в своем журнале, как и Болтун и Зритель, считал своей обязанностью описывать жизнь опекаемого им семейства на пользу английского общества: «Главной целью этого сочинения будет - покровительствовать скромному, трудолюбивому, прославлять мудрого, храброго, поощрять доброго, благочестивого, нападать на бесстыдного, ленивого, высказывать презрение к тщеславному, трусливому, обезоруживать беззаконного, нечестивого» (№ 1).
Нравоучительные сатирические журналы Стила и Аддисона выполнили эту задачу, они были журналами нового типа и по содержанию и по форме. Именно они способствовали успеху формирования жанра просветительского романа в Англии.
И. Шайтанов. «Столетье безумно и мудро.» // Англия в памфлете. - М.: Прогресс, 1987. - С. 6. Там же.
См.: В. Лазурский. Сатирико-нравоучительные журналы Стила и Аддисона. -Одесса, 1909.
The Tatler (1709-1711) ed. Georg A. Aitken. 4 vols. - L.: Duckworth, 1898-1899. British essayists; with prefice, historical and biographical, by A. Chalmers, 1803; Drake N. Essays, biographical, critical, and historical, illustrative of the Tatler, Spectator, and Guardian. 3 vol. L., 1805; The Tatler. Ed. with introduction and notes by G.A. Aitken. Vols. 4. L., 1898-1899. The Gardian. 2 vols. L., 1747.
2
3
4
5
7 The Spectator (1711-1714), ed. G. Gregory Smith. 4 vols. - L.: Dent, 1907.
8 Джозеф Аддисон, Ричард Стил. Эссе из журнала «Зритель» // Англия в пам-
флете. - М.: Прогресс, 1978. - С. 97.
Аристотель. Риторика // Античные риторики. - М., 1978. - С. 132.
См.: Литературные манифесты европейских классицистов. - М., 1980. - С. 512.
The lucubrations of Isaac Bickerstaff, Esq.; Vol. I. To Mr. Maynwaring.
См.: Steele R., Addison J. The Spectator. Vols. 3. - L.;Toronto, 1907.
Англия в памфлете. С. 150-151, 152.
Hazard P. La pensée europeène au XVIII-e scièle. - P., 1946, t. 1, p. 1.
12
13
14
