CC BY
38Научная статья
УДК 343.123.3, 343.91
DOI: 10.37399/2686-9241.2022.1.122-143
ШШ1
Прекращение уголовного преследования по диспозитивным основаниям: компромисс или прощение?
Владимир Юрьевич Стельмах
Уральский юридический институт, Министерство внутренних дел Российской Федерации, Екатеринбург, Российская Федерация vlstelmаh ги
Аннотация
Введение. Современный период развития Российской Федерации характеризуется гуманизацией уголовно-правовой политики, что обусловливает потребность в оптимизации применения мер уголовной репрессии. Осуждение лица и назначение ему уголовного наказания перестает рассматриваться в качестве единственно возможного исхода производства по уголовному делу. Прекращение уголовного преследования по нереаби-литирующим основаниям во многих случаях выступает достаточным профилактическим средством, вынуждающим обвиняемого отказаться от совершения в будущем новых преступлений. Этим достигается экономия мер уголовной репрессии, снижается число судимых лиц, что безусловно является положительным социальным фактором. Действующий уголовно-процессуальный закон предусматривает несколько дискреционных оснований прекращения уголовного преследования. При этом природа данных оснований не получила в науке однозначной интерпретации. Среди процессуалистов определенное распространение получил взгляд на природу дискреционных оснований прекращения уголовного преследования как компромисса между сторонами обвинения и защиты. Однако концепция компромисса является довольно спорной и не в полной мере соответствует назначению уголовного судопроизводства. Необходимо проанализировать альтернативную ей концепцию снисхождения как основы для прекращения уголовного преследования по дискреционным основаниям.
Теоретические основы. Методы. Целью исследования выступает выработка концептуальной основы прекращения уголовного преследования исходя из назначения уголовного судопроизводства и социально-политических факторов, обусловливающих нормативную регламентацию уголовно-процессуальной деятельности. Целями исследования являются: критический анализ теоретических подходов, раскрывающих сущность прекращения уголовного преследования по дискреционным основаниям, формулирование авторской концепции прекращения уголовного преследования.
В основе исследования лежит диалектико-материалистический метод, предполагающий изучение всех аспектов рассматриваемого явления с учетом взаимных связей и взаимозависимостей. Также использовались такие методы, как формально-юридический, дедукции и индукции, анализа и синтеза.
Результаты исследования. Правовая сущность дискреционных оснований не может рассматриваться как компромисс, поскольку в таком случае признается одинаковая социальная ценность интересов, принадлежащих потерпевшему и обвиняемому. Тем более недопустимо расценивать в качестве компромисса деятельность обвиняемого, облегчающую ведение производства по делу, так как данная интерпретация свидетельствует о
© Стельмах В. Ю., 2022
самоценности процедурных правил, что противоречит назначению уголовного судопроизводства. Дискреционные основания прекращения уголовного преследования представляют собой определенную степень прощения государством обвиняемого в силу его позитивного постпреступного поведения. Соответственно, прекращение уголовного дела по данным основаниям должно производиться в отношении обвиняемых, совершивших преступление под влиянием конкретной ситуации и не имеющих стойкой антисоциальной установки.
Обсуждение и заключение. В статье критически проанализированы основные положения концепции компромисса как основы прекращения уголовного дела, приведены аргументы в пользу концепции прощения. Тем самым намечены направления для продолжения дискуссии по указанному вопросу.
Ключевые слова: уголовное судопроизводство, уголовное преследование, предварительное расследование, прекращение уголовного дела, нереабилитирующие основания, дискреционные основания
Для цитирования: Стельмах В. Ю. Прекращение уголовного преследования по диспози-тивным основаниям: компромисс или прощение? // Правосудие/Justice. 2022. Т. 4, № 1. С. 122-143. DOI: 10.37399/2686-9241.2022.1.122-143.
Original article
Termination of Criminal Proceedings on Dispositive Grounds: Compromise or Forgiveness?
Vladimir Yu. Stel'makh
Ural Law Institute, Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, Yekaterinburg, Russian Federation For correspondence: vlstelmah@mail.ru
Abstract
Introduction. The current period of development of the Russian Federation is characterised by the humanisation of criminal law policy, which requires the optimisation of the application of criminal repression measures. The conviction of a person and the imposition of criminal punishment to him ceases to be considered as the only possible outcome of criminal proceedings. The cessation of criminal proceedings on non-rehabilitating grounds in many cases is a sufficient preventive means to force the accused to abandon committing new crimes in the future - recidivism. In this way, criminal repression measures are saved, and the number of convicted persons is reduced, which is certainly a positive social factor. The current criminal procedure law provides for several discretionary grounds for the termination of criminal proceedings. At the same time, the legal nature of these grounds has not received an unequivocal interpretation in science. The nature of the discretionary grounds for the termination of criminal proceedings as a compromise between the parties to the prosecution and the defense has gained some traction among the procedural experts. However, the concept of compromise is rather controversial and does not fully correspond to the purpose of criminal proceedings. The alternative concept of leniency should be analysed as a basis for ending prosecutions on discretionary grounds.
Theoretical Basis. Methods. The aim of the study is to develop a conceptual basis for the termination of criminal proceedings, based on the appointment of criminal proceedings and socio-political factors that determine the normative regulation of criminal procedure. The objectives of the study are: a critical analysis of theoretical approaches that reveal the essence of ending criminal prosecution on discretionary grounds, and the formulation of the author's concept of ending criminal prosecution.
The study is based on the dialectical-materialistic method, which involves studying all aspects of the phenomenon in question, taking into account mutual ties and interdependencies. Methods such as formal legal, deductions and induction, analysis and synthesis were also used. Results. The legal essence of the discretionary grounds cannot be regarded as a compromise, since in this case the same social value of the interests belonging to the victim and the accused is recognised. It is all the more unacceptable to regard as a compromise the activities of the accused that facilitate the conduct of the proceedings, since this interpretation indicates the self-worth of the procedural rules, which is contrary to the purpose of criminal proceedings. The discretionary grounds for the termination of criminal proceedings constitute a degree of forgiveness by the State of the accused because of his positive post-criminal behaviour. Accordingly, the dismissal of a criminal case on these grounds should be carried out against defendants who have committed a crime under the influence of a specific situation and do not have a persistent anti-social attitude.
Discussion and Conclusion. The article critically analyses the main provisions of the concept of compromise as the basis for the termination of a criminal case, and provides arguments in favour of the concept of forgiveness. In this way, directions are outlined for continuing the discussion on this issue.
Keywords: criminal procedure, criminal prosecution, preliminary investigation, termination of criminal case, non-rehabilitating grounds, discretionary grounds
For citation: Stel'makh, V. Yu., 2022 Termination of criminal proceedings on dispositive grounds: compromise or forgiveness? Pravosudie/Justice, 4(1), pp. 122-143. DOI: 10.37399/26869241.2022.1.122-143.
Введение
С тадия предварительного расследования выполняет прежде всего функцию подготовки (в широком смысле слова) к судебному разбирательству. Деятельность в стадии предварительного расследования направлена на установление и закрепление всех обстоятельств преступления, всесторонний сбор доказательств, опровержение презумпции невиновности, предъявление лицу обвинения. При этом в ряде случаев по результатам предварительного расследования принимается решение о прекращении уголовного преследования конкретного лица и прекращении уголовного дела в целом. Такая конструкция (возможность прекращения дела следователем без направления в суд) представляется существенным достижением российской науки и законодательства, воспринявшего доктринальные положения. Бесспорно, что прекращение дела в стадии предварительного расследования позволяет добиться существенной процессуальной экономии, не нарушая базовых прав участников судопроизводства (прежде всего - презумпции невиновности и права на доступ к правосудию). Уголовно-процессуальный закон предусматривает дискреционные (необязательные) основания прекращения уголовного дела. Природа этих оснований в науке уголовного процесса до настоящего времени однозначно не определена, что приводит к существенным трудностям в правоприменительной практике.
Теоретические основы. Методы
В статье проанализированы имеющиеся в науке позиции по поводу природы дискреционных оснований прекращения уголовного дела: компромисс и снисхождение. Сравнение указанных концепций производилось на базе
всеобщего диалектико-материалистического метода исследования, предполагающего изучение всех явлений в совокупности, а также с учетом социального предназначения уголовного судопроизводства. Представляется аксиомой, что уголовное судопроизводство по своей природе является реакцией государства на преступление, а его результаты не могут рассматриваться без учета публичного характера судопроизводства. Изложенное позволяет сделать вывод о том, что дискреционные основания прекращения уголовного дела представляют собой не компромисс, а снисхождение государства к совершившему преступление лицу с учетом его позитивного постпреступного поведения.
Результаты исследования
Одной из важнейших социальных задач, стоящих на современном этапе перед обществом и государством, является противодействие преступности. В 1990-е годы в общественное сознание усиленно внедрялась идея о бесполезности борьбы с преступностью, о том, что преступность невозможно победить и, соответственно, не следует тратить на это силы и средства. Преступность якобы нуждается в определенном «управлении» и приведении на приемлемый уровень. По прошествии времени приходится констатировать, что подобные утверждения зачастую маскировали вполне конкретные, далеко не позитивные с социальной и морально-этической точек зрения цели: оправдать незаконные действия тех или иных лиц в крайне болевых для общества точках, прежде всего - приватизации государственных предприятий. Зачастую откровенные преступления представлялись как проявления высокого уровня предпринимательского таланта, как эффективный социальный лифт, позволяющий предприимчивым и инициативным субъектам активно строить рыночную экономику.
Несомненно, что полная ликвидация преступности объективно невозможна. Преступность реально существует как социальное явление, поэтому государственные органы бессильны уничтожить ее в полном объеме. Это признается не только в России, но и в демократических странах Запада. Вместе с тем нигде - ни на Западе, ни в государствах Южной Америки и Азии - преступность не идеализируется и не считается благом. Она однозначно расценивается как общественное зло, с которым надлежит бороться максимумом имеющихся у государства и общества средств. Преступность в состоянии нивелировать любые позитивные социальные начинания. В частности, крайне негативное отношение граждан Российской Федерации к приватизации 1990-х гг. базируется не на низменных чувствах зависти и ревности, как это иногда преподносится в отдельных средствах массовой информации, а на осознании широкими массами крайне коррумпированного и незаконного характера присвоения государственной собственности, неспособности лиц, не создавших собственными усилиями крупные промышленные объекты, а захвативших их в результате банальных махинаций, организовать на этих объектах достаточно эффективное производство.
Противодействие преступности осуществляется на различных уровнях, в том числе процессуальным путем - расследованием и судебным рассмотрением уголовных дел о преступлениях.
Действующий Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации1 (УПК РФ) прямо не закрепляет цель уголовного судопроизводства, оперируя понятием «назначение». Это вызывает обоснованную критику большого числа авторитетных ученых. В частности, В. В. Дорошков отмечает, что уголовно-процессуальный закон советского периода ставил перед уголовным судопроизводством «...более конкретные задачи по укреплению законности и правопорядка, предупреждению и искоренению преступлений, охране интересов общества, прав и свобод граждан в духе неуклонного соблюдения Конституции, уважения правил общежития» [Дорошков, В. В., 2019, с. 8].
Вместе с тем современный уголовно-процессуальный закон, даже не обозначая прямо цели регулируемой им отрасли права, не может не учитывать цели уголовного закона. Поскольку процессуальное право выступает инструментом реализации материального (уголовного) права, между Уголовным и Уголовно-процессуальным кодексами имеются корреляции. Цели уголовного судопроизводства не могут определяться в отрыве от задач уголовного права, сформулированных в ч. 1 ст. 2 Уголовного кодекса Российской Федерации2 (УК РФ): охрана прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности, окружающей среды, конституционного строя Российской Федерации от преступных посягательств, обеспечение мира и безопасности человечества, а также предупреждение преступлений.
Уголовное судопроизводство в Российской Федерации носит публичный характер [Титов, П. М., 2019, с. 62]. Это означает, что по каждому факту совершения преступления должно быть возбуждено уголовное дело, проведено предварительное расследование, собраны доказательства причастности конкретного лица к совершенному преступлению, опровергнута презумпция невиновности этого лица, что проявляется в предъявлении ему обвинения, после чего уголовное дело направляется в суд для дачи действиям лица окончательной правовой оценки, признания его виновным и назначения справедливого наказания. Разумеется, это типовая, идеальная модель движения уголовного дела, предполагающая, что преступление раскрыто, все виновные в его совершении установлены и обладают признаками субъекта преступления, т. е. подлежат уголовной ответственности. В этой модели осуждение виновного и назначение ему наказания являются необходимыми элементами, поскольку только так достигаются цели уголов-
1 Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18 декабря 2001 г. № 174-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 52 (ч. I). Ст. 4921.
2 Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № бЗ-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 25. Ст. 2954.
ного закона. Как отмечает Т. Блюмофф, «полностью отказаться от возмездия - значит отрицать глубоко укоренившуюся моральную интуицию и отказаться от попыток ее укротить. Отказаться от полезности - значит обречь жертву и общество на вечный страх; просто в той мере, в какой карательные импульсы, как бы они ни назывались, подрывают необходимые дальновидные опасения по поводу безопасности нашего будущего» [Blumoff, T. а^ Justibying, P., 2001, pp. 161-162].
Вместе с тем при установлении виновности лица в ряде предусмотренных законом случаев допускается принятие по делу иного решения - прекращения уголовного преследования. Основания прекращения уголовного преследования исчерпывающим образом названы в законе. Установлено несколько оснований, однако для целей настоящего исследования интерес представляют главным образом две классификации - реабилитирующие и нереабилитирующие, а также обязательные (императивные) и необязательные (диспозитивные).
Реабилитирующие основания используются в случае констатации отсутствия преступного деяния как такового (прекращение уголовного дела в целом) либо неучастия в нем конкретного лица (прекращение уголовного преследования в отношении отдельного субъкта) [Jetibaev, N., Kamalova, I. and Bazargaliev, N., 2015]. Нереабилитирующие основания применяются, когда факт причастности лица к совершению преступления установлен, однако имеет место невозможность завершения уголовного преследования данного лица (императивные нереабилитирующие основания) либо завершение уголовного преследования нецелесообразно (диспозитивные нереа-билитирующие основания).
Императивные основания прекращения уголовного преследования закреплены в ст. 24 и 27 УПК РФ. При их наличии уголовное преследование подлежит обязательному прекращению вне зависимости от субъективного усмотрения органов предварительного расследования. Обязательность принятия данного решения обусловлена природой данных оснований. Все они имеют в своей основе материально-правовые факторы, свидетельствующие о невозможности привлечения лица к уголовной ответственности [Беляев, М. В., 2018]. Прекращение уголовного преследования как процессуальное действие лишь оформляет соответствующие материально-правовые обстоятельства.
Диспозитивные основания прекращения уголовного преследования предусмотрены в ст. 25, 251, 28, 281 УПК РФ. При их наличии прекращение уголовного преследования происходит по усмотрению органа предварительного расследования (в законе указывается, что в соответствующих случаях следователь и дознаватель «вправе» принять соответствующее решение). Решение принимается компетентным органом по внутреннему убеждению, но не произвольному, а обусловленному собранными по делу доказательствами, что в западной правовой науке получило название «отстраненная внутренняя точка зрения» (в противовес «заинтересованной» точке зрения) [Winch, P. and Hart, H. L. A., 2007, рр. 463-464].
Все диспозитивные основания являются нереабилитирующими, т. е. подразумевают подтверждение причастности обвиняемого (подозреваемого) к совершенному преступлению, и связаны с позитивным постпреступным поведением обвиняемого (подозреваемого). В науке правильно отмечается, что наличие диспозитивных оснований прекращения уголовного преследования является проявлением гуманизма в сфере уголовного судопроизводства [Головинская, И. В. и Крестинский, М. В., 2019, с. 114; Кауфман, М. А., 2021]. Иными словами, это один из аспектов проявления морали в законе ^т61се, М., 2003, рр. 32-34].
При этом возникает вопрос о природе данных обстоятельств, в силу наличия которых уголовное преследование может быть прекращено, а следовательно, лицо, совершившее преступление, освобождается от уголовной ответственности.
Можно зафиксировать два основных сформировавшихся в науке подхода к определению природы соответствующих оснований прекращения уголовного преследования.
Первый подход состоит в том, что в основе названных обстоятельств лежит компромисс между государством в лице его правоприменительных органов, принимающих решения по уголовному делу, и обвиняемым (подозреваемым) [Аликперов, Х. Д., 2000, с. 314; Антонов, А. Г., Агильдин, В. В. и Витовская, Е. С., 2017; Gadgiev, V. Е., et а1., 2019; Vlasova, А. Р., 2015]. Суть этой модели состоит в том, что лицо, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, своим позитивным постпреступным поведением, в том числе признанием виды в инкриминируемом деянии, как бы оказывает органу предварительного расследования определенную «услугу», облегчая деятельность по доказыванию обстоятельств преступления [Зайцев, О. А., 2019; Корчаго, Е. В., 2019; Семыкина, О. И., 2021]. Кроме того, «услуга» оказывается обвиняемым и потерпевшему, поскольку обвиняемый принимает меры по возмещению причиненного преступлением вреда и заглаживанию ущерба. По мнению сторонников такого подхода, в результате совокупности указанных факторов возникает определенный компромисс между сторонами обвинения и защиты, выражающийся в прекращении уголовного преследования.
Второй подход заключается в том, что диспозитивные основания прекращения уголовного преследования представляют собой снисхождение, т. е. в некоторой степени прощение обвиняемого государством. Иными словами, позитивное постпреступное поведение обвиняемого позволяет сделать вывод о его раскаянии в содеянном, а следовательно, о понижении уровня общественной опасности данного субъекта [Подустова, О. Л., 2018; Хохрякова, Э. А., 2018]. Это обстоятельство позволяет принять решение об освобождении лица от уголовной ответственности, что в процессуальном аспекте выражается в прекращении уголовного преследования данного лица.
На первый взгляд, вопрос о природе оснований освобождения обвиняемого от уголовной ответственности (и прекращения уголовного преследова-
ния) носит сугубо теоретический, абстрактный характер и не имеет существенной практической значимости. Однако это далеко не так. Выявление содержательных характеристик соответствующих обстоятельств позволяет определить важнейшие параметры принятия процессуального решения: является ли такое решение правом или обязанностью правоприменительного органа, требуется ли для прекращения дела согласие потерпевшего и т. п. Ответы на эти вопросы будут различаться в зависимости от того, как будет определена природа оснований прекращения уголовного преследования.
Представляется, что более правильно расценивать прекращение уголовного преследования именно как снисхождение (прощение), а не как компромисс. Ведь компромисс предполагает наличие двух субъектов, обладающих равнозначными ценностями. Равнозначность ценностей отнюдь не сводится к равенству процессуальных прав тех или иных участников уголовного судопроизводства. Для компромисса необходимо признание равного значения ценностей в содержательном, социальном смысле. Иными словами, для общества должны быть одинаковы по своей значимости те обстоятельства, которые находятся в основе наделения лиц процессуальными статусами соответственно потерпевшего и обвиняемого. Только тогда можно говорить о компромиссе между двумя частными лицами либо должностным лицом и участником уголовного судопроизводства, который является социально желательным и поэтому поддерживается и официально санкционируется государством в лице его правоприменительных органов, уполномоченных на принятие решений по уголовным делам.
Вместе с тем представляется очевидным, что в социальном смысле фигуры потерпевшего и обвиняемого далеко не равнозначны.
Потерпевший - лицо, пострадавшее от совершения преступления. В основу наделения такого лица данным процессуальным статусом положены его нарушенные права и законные интересы, причем эти права и интересы находятся за пределами отраслевой уголовно-процессуальной регламентации. Это базовые права, принадлежащие лицу как гражданину, законопослушному члену общества, которые нарушены в результате совершения преступления (например, право на жизнь, на неприкосновенность личности, на здоровье, на собственность и т. п.).
Обвиняемый приобретает свой процессуальный статус вследствие осуществления уголовно-процессуальной деятельности в связи с фактом совершения данным лицом преступления: не будь факта преступления и участия в нем соответствующего субъекта, этот процессуальный статус не возник бы в принципе. Ограничение базовых прав лица в ходе придания ему статуса обвиняемого носит производный, внутриотраслевой характер, оно имеет место как бы «внутри» уголовного судопроизводства.
Сказанное не означает, что обвиняемый должен каким-либо образом дискриминироваться путем сужения его процессуальных прав. Необходимо учитывать, что в соответствии с конституционным положением о презумпции невиновности сам по себе факт привлечения лица в качестве
обвиняемого не является признанием вины данного лица в совершении преступления. Вместе с тем с социальной точки зрения защита потерпевшего (не как носителя процессуального статуса в уголовном судопроизводстве, а как лица, в отношении которого совершено преступление) имеет не столько более важный, сколько первичный характер в сравнении с защитой обвиняемого. Иными словами, в реальной действительности вначале имело место посягательство на потерпевшего, что вызвало осуществление уголовного преследования, и только потом, уже в ходе этой деятельности возникает обвиняемый. Если в основе наделения лица статусом потерпевшего лежат общепризнанные, общесоциальные, «общегражданские» ценности, то статус обвиняемого конструируется исключительно в отраслевых целях, для создания процессуальных механизмов, обеспечивающих право на защиту лицу, в отношении которого осуществляется уголовное преследование. Иными словами, потерпевший, наделяясь как участник уголовного судопроизводства процессуальными правомочиями, отстаивает права, выходящие за рамки уголовно-процессуальной деятельности. В то же время обвиняемый приобретает ряд правомочий, в совокупности образующих право на защиту от уголовного преследования, применяемых исключительно в пределах уголовного судопроизводства.
Следует учитывать, что Конституция Российской Федерации закрепляет права как потерпевшего от преступления, так и лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование. Иными словами, основные права и потерпевшего, и обвиняемого (подозреваемого) носят базовый характер. Однако представляется, что изначально первичный характер прав потерпевшего - на доступ к правосудию и на защиту государством от преступных действий - не вызывает сомнений. Права обвиняемого закреплены непосредственно в Конституции Российской Федерации прежде всего в силу высокой значимости охраны лиц от незаконного и необоснованного привлечения к уголовной ответственности.
В социально-политическом и морально-этическом смыслах интересы лица, пострадавшего от преступления, не могут быть приравнены к интересам лица, совершившего преступление. Вместе с тем причастность к преступлению того или иного лица далеко не всегда очевидна и в любом случае подлежит доказыванию. Поэтому обвиняемый как участник уголовного судопроизводства, т. е. не как лицо, совершившее преступление, а как лицо, подвергающееся уголовному преследованию, наделяется значительным объемом прав, позволяющих отстаивать свои интересы, в том числе опровергать обвинительные версии правоприменительных органов.
При этом в идеале фактический и уголовно-процессуальный статусы лица должны совпадать, по крайней мере - совпасть на заключительных этапах предварительного расследования и тем более - в судебном разбирательстве. В противном случае невозможно говорить о реализации назначения уголовного судопроизводства, поскольку обстоятельства совершения преступления не установлены. Если лицо, пострадавшее от преступления, объявляется обвиняемым, а поведению лица, совершившего преступление,
не дается должная правовая оценка, имеет место нарушение фундаментальных основ правосудия, и решения, в которых фиксируется подобное положение, не могут считаться законными.
Представляется, что именно этот постулат свидетельствует о невозможности интерпретации прекращения уголовного преследования по диспози-тивным основаниям как компромисса между потерпевшим и обвиняемым.
Если уголовно-процессуальный статус определенных лиц не соответствует их реальному отношению к совершению преступления, любой компромисс будет изначально противозаконным, поскольку обстоятельства преступного деяния должным образом не установлены.
Если же процессуальный статус участников уголовного судопроизводства установлен верно, компромисс между ними исключается по двум причинам. Во-первых, неравенство воплощаемых потерпевшим и обвиняемым социально значимых ценностей не позволяет рассматривать их как равных субъектов с точки зрения исхода дела, а это, в свою очередь, не предоставляет им возможности достигать компромисса. Во-вторых, с учетом публичной природы уголовного процесса соглашение о прекращении уголовного преследования не может быть заключено между лицами, связанными с преступлением, автономно, без участия государственных органов.
Исходя из изложенного, прекращение уголовного преследования по дис-позитивным основаниям нельзя квалифицировать как компромисс между потерпевшим и обвиняемым.
Кроме того, принятие данного решения не является и компромиссом между органами уголовного судопроизводства и обвиняемым. Однозначно недопустимо расценивать в качестве компромисса облегчение деятельности органов предварительного расследования и прокуратуры в результате позитивного постпреступного поведения лица, подвергающегося уголовному преследованию. Разумеется, если обвиняемый ведет себя подобным образом, установление фактических обстоятельств совершения преступления облегчается, что в качестве производного фактора влечет упрощение ряда аспектов расследования (сокращение процессуальных сроков, отсутствие необходимости избрания наиболее строгих мер процессуального принуждения и т. п.). Вместе с тем если трактовать указанную комбинацию действий обвиняемого и органов предварительного расследования как компромисс, то неизбежно придется признать, что органы следствия и дознания осуществляют деятельность главным образом в интересах самих себя. Именно облегчение собственной деятельности, а не восстановление нарушенных преступлением общественных отношений было бы доминирующим фактором, обусловливающим принятие процессуальных решений о судьбе уголовного преследования.
Приведенные аргументы позволяют утверждать, что прекращение уголовного преследования по диспозитивным основаниям по своей сути является не компромиссом, а своего рода «прощением» государством обвиняемого с учетом его позитивного постпреступного поведения, проявлением со стороны государства снисхождения к обвиняемому. Такая концептуальная
модель предполагает обязательное установление всех обстоятельств совершения преступления, неукоснительное соблюдение принципа презумпции невиновности, с тем чтобы решение о прекращении уголовного преследования не принималось фактически для сокрытия дефектов предварительного расследования. Это решение не должно базироваться на самооговоре и представлять своего рода «сделку», когда следственный орган, не сумев собрать достаточную совокупность доказательств причастности обвиняемого к содеянному, предлагает последнему согласиться на прекращение уголовного преследования по диспозитивному основанию, необоснованно убеждая обвиняемого в том, что для последнего такое решение является оптимальным выходом из положения.
Следует отметить, что результаты проводившихся в странах Запада исследований показывают, что виновные чаще соглашаются с предложением признать вину, чем невиновные ^ШоМ, М., et а1., 2021].
Однако такая методология принятия решений по уголовным делам порочна в принципе, она полностью противоречит назначению уголовного судопроизводства и свидетельствует о неспособности государства раскрыть преступление и доказать виновность причастных лиц.
Важно учитывать, что на лицо, причастное, по мнению правоприменительных органов, к совершению преступления, в полном объеме распространяется презумпция невиновности, независимо от конкретного процессуального статуса данного лица [Смолькова, И. В. и Каландаришвили, Х. А., 2019, с. 90]. Это, в числе прочего, означает, что решение о прекращении уголовного преследования по нереабилитирующему основанию может быть принято только при доказанности причастности лица к преступлению и его согласии с прекращением дела именно по данному основанию. Такой подход нашел отражение в разъяснениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации. Так, в п. 253 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 июня 2013 г. № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности» закреплено обязательное условие прекращения уголовного дела с назначением судебного штрафа: обязанность суда удостовериться в том, что выдвинутое в отношении лица подозрение или предъявленное лицу обвинение обоснованно и подтверждается собранными по уголовному делу доказательствами3. Очевидно, что эти условия распространяются и на случаи прекращения дел по иным диспозитивным основаниям.
Указанные требования выдерживаются в правоприменительной практике.
Так, дознавателем органа внутренних дел районного уровня было вынесено постановление о прекращении уголовного дела, возбужденного по факту кражи чужого имущества, в связи с примирением обвиняемого с потер-
Официальный сайт Верховного Суда Российской Федерации. URL: https://vsrf. ru/documents/own/8350/ (дата обращения: 26.01.2022).
певшим. Отменяя постановление дознавателя, прокурор района указал, что причастность подозреваемого к совершению кражи не доказана, признательные показания подозреваемого носят крайне поверхностный характер, не детализированы, что не позволяет оценить их достоверность, похищенные вещи не изъяты4.
Другой пример.
Следователем отдела внутренних дел районного уровня было вынесено постановление о прекращении уголовного дела, возбужденного по факту совершения мошенничества с использованием электронных средств платежа группой лиц по предварительному сговору, в связи с деятельным раскаянием. Отменяя данное постановление, заместитель начальника главного следственного управления ГУ МВД России по Свердловской области указал, что материалами уголовного дела виновность обвиняемых не доказана. Деятельное раскаяние свелось исключительно к заявлениям обвиняемых о признании вины, что не было конкретизировано в их показаниях. Механизм совершения преступления не установлен, свидетели не выявлены и не допрошены, вещественные доказательства не обнаружены и не изъяты. При наличии таких обстоятельств решение о прекращении уголовного дела в связи с деятельным раскаянием является незаконным и необоснованным5.
Очевидно, что для прекращения уголовного дела по диспозитивным основаниям недостаточно лишь наличия установленных законом обстоятельств. Данное решение должно применяться в тех случаях, когда правоприменительный орган полагает, что осуществление уголовного преследования само по себе явилось фактором, сдерживающим лицо от совершения новых преступлений. Вывод об этом делается с учетом обстоятельств совершения преступного деяния, постпреступного поведения обвиняемого и его личностных характеристик.
Так, прекращая уголовное дело, возбужденное по факту совершения кражи с территории предприятия, в связи с деятельным раскаянием обвиняемого, следователь не только описал, в чем выразилось деятельное раскаяние, но и констатировал значительное снижение общественной опасности обвиняемого, поскольку он раскаялся в содеянном, полностью возместил причиненный ущерб, ранее не совершал преступлений, имеет устойчивые социальные связи (женат, воспитывает ребенка)6.
4 Уголовное дело № 11167898909. 2018 г. // Архив отдела полиции № 15 УМВД России по городу Екатеринбургу.
5 Уголовное дело № 1116788504. 2020 г. // Архив отдела полиции № 11 УМВД России по городу Екатеринбургу.
6 Уголовное дело № 1117869044. 2020 г. // Архив ОМВД России по городу Первоуральску Свердловской области.
Напротив, по другому уголовному делу, отказывая в удовлетворении ходатайства обвиняемого о прекращении уголовного дела в связи с примирением с потерпевшим, следователь справедливо отметил, что, несмотря на формальное наличие оснований освобождения от уголовной ответственности, такое решение не может быть принято, поскольку обвиняемый ранее неоднократно судим за аналогичные преступления (кражи чужого имущества), не работает, не имеет устойчивых: социальных связей. Хотя судимости сняты, их наличие фактически свидетельствует о том, что обвиняемый не раскаивался в совершенных преступлениях и, будучи освобожденным от уголовной ответственности, может совершить новые преступления7.
Решение должно приниматься правоприменителем по собственному внутреннему убеждению, возникающему не произвольно, а основанному на законе и собранных по делу доказательствах, а также с учетом достижений правовых наук. В частности, следует учитывать, что в мировой криминологической науке давно сложились две основные модели объяснения преступного поведения. Модель «криминальной карьеры» исходит из существования определенной общности людей, для которых совершение преступлений является своего рода профессией [Rhodes, W., 1989]. Модель «жизненного события» обосновывает преступное поведение возникновением комплекса обстоятельств, побудивших лицо на совершение общественно опасного деяния [Land, K. С. and Nagin, D. S., 1996]. В рамках данной модели признается возможность совершения преступления практически любым лицом, поставленным в соответствующие условия. При этом очевидно, что преступления, совершенные лицами с отклонениями психики, представляют особую область, не охватываемую названными моделями [Cornet, L., Kogel, K. and Bootsman, F., 2019; Ttofi, M., et al., 2019].
Разумеется, обе приведенные модели являются теоретическими и как бы идеальными, в реальной жизни имеет место совокупность факторов, присущих обеим моделям, на что справедливо обращают внимание исследователи [Herzog, S., 2004; Kennedy-Turner, K., et al., 2019, рр. 542-543]. Д. В. Жмуров обоснованно отмечает: «Трудно согласиться с тем, что криминальный мотив возникает у преступника спонтанно, будто "на пустом месте". Представляется, что личность не может формировать асоциальные мотивы, не будучи "подготовленной" соответствующим образом... Криминальный мотив, каким его предпочитают изучать криминологи, сформирован на почве отрицания и неприятия социальных норм» [Жмуров, Д. В., 2018].
Тем не менее представляется правильным исходить из того, что прекращение уголовного преследования по диспозитивным основаниям должно производиться прежде всего в отношении лиц, совершивших преступле-
7 Уголовное дело № 11162767014. 2021 г. // Архив ОМВД России по городу Березовскому Свердловской области.
ние в результате возникновения специфической жизненной ситуации, не имеющих стойкой антисоциальной ориентации. На тех же лиц, для которых совершение преступлений стало своего рода «профессией», не могут в полной мере распространяться прогнозы дальнейшего криминального поведения, применимые к субъектам, впервые совершившим преступное деяние [Beauregard, E. and Chopin, J., 2020]. Кроме того, учеными отмечена парадоксальная, на первый взгляд, тенденция своеобразной «гуманизации» преступности (например, увеличение доли преступлений, совершенных ненасильственным и бесконтактным способом) [Жмуров, Д. В., Протасевич, А. А. и Костромина, А. С., 2019; Симоненко, А. В., 2019]. Очевидно, что в ряде случаев прекращение уголовного преследования по дис-позитивным основаниям может производиться в отношении лиц, обвиняемых в совершении подобных преступлений.
Однако освобождение от уголовной ответственности обвиняемых, у которых сформировалась антиобщественная позиция, наверняка будет расценено данными лицами исключительно как уход от уголовной ответственности, возможность совершения новых преступлений. Это особенно актуально в условиях, когда велико число латентных преступлений [Смирнова, И. Г., 2014, с. 201], а практически каждое второе преступное деяние совершено лицами, ранее совершавшими преступления, что подтверждается авторитетными исследованиями [Авдеев, В. А. и Авдеева, О. А., 2014].
В рамках предложенной модели, с одной стороны, ни государственные органы, ни потерпевший от преступления не признаются носителями интересов, в социально-политическом и морально-этическом смыслах равных по своей ценности интересам, имеющимся у обвиняемого. Лицо, совершившее преступление, не наделяется правами на заключение какой-либо сделки ни с органами уголовного судопроизводства, ни с потерпевшим.
С другой стороны, данная модель обеспечивает всемерный учет позитивного постпреступного поведения обвиняемого. Если оно таково, что свидетельствует не только о возмещении причиненного преступлением вреда, но и об осознании обвиняемым негативных морально-этических аспектов и это дает серьезные основания предполагать, что уголовное преследование оказало на обвиняемого профилактическое воздействие, вынуждая отказаться в будущем от совершения преступлений, решение о прекращении уголовного преследования по диспозитивным основаниям может быть принято. С социальной точки зрения решение о прекращении дела в данной ситуации более предпочтительно, чем завершение уголовного преследования осуждением лица и назначением ему уголовного наказания [Грохотова, Е. А., 2020].
В рамках модели «прощения» («снисхождения») получит адекватное объяснение диспозитивный характер прекращения уголовного преследования. И. С. Дикарев, предлагающий отказаться от деления оснований прекращения уголовного преследования на императивные и диспозитивные, аргументирует это тем, что диспозитивность при принятии данного решения противоречит публичному характеру уголовного процесса [Дикарев, И. С., 2007]. Однако если рассматривать данные основания как прощение, то
диспозитивность будет носить односторонний характер, а это, напротив, соответствует публичному построению уголовного судопроизводства.
Кроме того, если «прощение» подразумевает оптимальное сочетание начал легальности и целесообразности, то в модели «компромисса» целесообразность явно доминирует [Савельев, К. А. и Иванов В. В., 2019], подминая «законное» начало. Правоприменительный орган, принимая решение о судьбе уголовного дела, в рамках «компромиссной» модели будет руководствоваться не столько установленными фактами, сколько соображениями минимизации собственных организационных и временных затрат, понесенных в ходе расследования. Именно этот критерий - готовность обвиняемого (подозреваемого) «подыграть» органу предварительного расследования и сократить его затраты - станет определяющим для оценки личности обвиняемого (подозреваемого) при прекращении уголовного преследования, что несовместимо с задачами уголовного судопроизводства.
Предложенная модель «прощения» в наибольшей степени соответствует публично-правовому характеру уголовного судопроизводства и при этом оставляет место для вариативности в определении судьбы уголовного дела, снижения уровня уголовной репрессии в пользу иных процессуальных решений.
Обсуждение и заключение
Наличие в уголовно-процессуальном законодательстве Российской Федерации дискреционных оснований прекращения уголовного преследования предоставляет возможность гибкого реагирования в рамках закона на совершенные преступления. Возможность принятия решения о прекращении уголовного дела в рамках предварительного расследования обеспечивает процессуальную экономию и при этом ни в малейшей степени не нарушает конституционные права граждан - как потерпевших, так и привлекаемых к уголовной ответственности, а также не посягает на самостоятельность суда.
Для раскрытия правовой природы дискреционных оснований прекращения уголовного преследования необходимо учитывать факторы, выходящие за рамки сугубо отраслевых, процессуальных правоотношений. Следует руководствоваться социальным предназначением уголовного судопроизводства, которое состоит в восстановлении справедливости, что неизбежно подразумевает точное и полное установление всех обстоятельств совершенного преступления, правильную юридическую квалификацию действий причастных к преступному деянию лиц. Соответственно, такая конструкция исключает понимание уголовно-процессуальной деятельности как «торга» между сторонами обвинения и защиты.
Кроме того, необходимо исходить из публично-правового характера уголовного судопроизводства, его направленности на защиту интересов личности и общества от преступлений.
В силу изложенных обстоятельств дискреционные основания прекращения уголовного преследования не могут являться компромиссом между
органом предварительного расследования и обвиняемым (подозреваемым) и тем более компромиссом между потерпевшим и обвиняемым. Природа дискреционных оснований прекращения уголовного дела состоит в том, что это - мера снисхождения государства по отношению к лицу, виновность которого в совершении преступления доказана в ходе предварительного расследования. Дискреционные основания могут применяться при установлении в ходе предварительного расследования снижения степени общественной опасности обвиняемого, резкого уменьшения вероятности совершения им нового преступления. Таким образом, в социальном смысле прекращение уголовного преследования обвиняемого по дискреционным основаниям представляет собой определенную степень прощения причастного к преступлению лица государством в лице его компетентных органов.
Практическое значение этих выводов заключается в том, что прекращение уголовного преследования по дискреционным основаниям недопустимо интерпретировать как сделку между обвиняемым и органом предварительного расследования. Принятие данного решения возможно только при точном установлении всех обстоятельств совершения преступления, а также констатации позитивного постпреступного поведения лица, основанной на объективных фактах, подтвержденных собранными по делу доказательствами.
Список источников
Авдеев В. А., Авдеева О. А. Основные направления реализации уголовно-правовой политики РФ в сфере противодействия преступности: сравнительный анализ федеральных и региональных начал // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2014. № 2. С. 46-62.
Аликперов Х. Д. Актуальные проблемы допустимости компромисса в борьбе с преступностью // Актуальные проблемы прокурорского надзора. Вып. 4: Компромисс как эффективное средство в борьбе с преступностью : сб. ст. М., 2000. С. 314-323.
Антонов А. Г., Агильдин В. В., Витовская Е. С. К вопросу о характере общественной опасности преступлений в сфере незаконного оборота наркотических средств, психотропных веществ и их аналогов // Всероссийский криминологический журнал. 2017. Т. 11, № 1. С. 154161. DOI: 10.17150/2500-4255.2017.11(1).154-161. Беляев М. В. Особенности судебных решений о прекращении уголовного преследования // Законность. 2018. № 9. С. 48-52. Головинская И. В., Крестинский М. В. Гуманистические идеи и закрепление принципа гуманизма в нормах уголовно-процессуального законодательства // Современное право. 2019. № 9. С. 111-117. DOI: 10.25799/Ы.2019.36.54.003.
Грохотова Е. А. Социальное предназначение примирения по уголовным делам // Юридический мир. 2020. № 1. С. 43-45.
Дикарев И. С. К вопросу о дискреционных основаниях прекращения уголовного дела (уголовного преследования) // Уголовное право. 2007. № 1. С. 80-83.
Дорошков В. В. Современный уголовный процесс и основные направления его совершенствования // Мировой судья. 2019. № 9. С. 3-13.
Жмуров Д. В. Криминальная мотивация // Baikal Research Journal.
2018. Т. 9, № 1. Ст. 17. DOI: 10.17150/2411-6262.2018.9(1).17.
Жмуров Д. В., Протасевич А. А., Костромина А. С. Эра милосердия. Пути развития преступности // Baikal Research Journal. 2019. Т. 10. № 2. Ст. 18. DOI: 10.17150/2411-6262.2019.10(2).18.
Зайцев О. А. Тенденции развития договорных отношений в российском уголовно-процессуальном праве // Журнал российского права.
2019. № 1. С. 73-81. DOI: 10.12737/art_2019_1_7.
Кауфман М. А. К вопросу об основании освобождения от уголовной ответственности // Журнал российского права. 2021. Т. 25, № 1. С. 143-156. DOI: 10.12737/jrl.2021.012.
Корчаго Е. В. Достижение взаимовыгодного (компромиссного) соглашения между правонарушителем и государством: важная организационно-правовая форма правоохранительной, правозащитной и судебной деятельности // Мировой судья. 2019. № 8. С. 8-12.
Подустова О. Л. Стимулирование подозреваемых, обвиняемых к добровольному возмещению вреда, причиненного преступлением, как задача органов предварительного следствия // Российский следователь. 2018. № 7. С. 27-30.
Савельев К. А., Иванов В. В. Принцип целесообразности в российском уголовном процессе: «за» и «против» // Законы России: опыт, анализ, практика. 2019. № 3. С. 54-58.
Семыкина О. И. «Консенсусное правосудие» по уголовным делам: новации государств - участников СНГ // Государство и право. 2021. № 8. С. 50-58. DOI: 10.31857/S102694520012403-4.
Симоненко А. В. Перспективы развития культуры противодействия преступности // Общество и право. 2019. № 3. С. 9-15.
Смирнова И. Г. Борьба с преступностью и уголовное судопроизводство // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2014. № 3. С. 200-205.
Смолькова И. В., Каландаришвили Х. А. Презумпция невиновности -конституционный принцип российского уголовного судопроизводства // Сибирские уголовно-процессуальные и криминалистические чтения. 2019. № 2. С. 88-92.
Титов П. М. Некоторые проблемы законодательной регламентации уголовного судопроизводства по делам частного обвинения // Российская юстиция. 2019. № 6. С. 62-64.
Хохрякова Э. А. К вопросу о соответствии прекращения уголовного дела в связи с применением меры уголовно-правового характера в виде судебного штрафа конституционному принципу равенства всех перед законом и судом // Российский судья. 2018. № 2. С. 46-51.
Beauregard E., Chopin J. Criminology and Criminal Extremity: New Development for Sexual Homicide // Journal of Criminal Justice. 2020. Vol. 71. Art. 101722. https://doi.org/10.1016/j.jcrimjus.2020.101722.
Blumoff T., Justifying P. Existence and Justification Conditions of Law // Canadian Journal of Law & Jurisprudence. 2001. Vol. 14. Р. 161-211.
Cornet L., Kogel K., Bootsman F. Practical implications of neuroscience in the field of criminal justice // Journal of Criminal Justice. 2019. Vol. 65. Art. 101576. https://doi.org/10.1016/j.jcrimjus.2018.07.001. Gadgiev V. E., Kovarin D. A., Ostrovskykh Zh. V. et al. The problem of compensation of losses and harm caused as a result of theft of property, damage to the health of the citizen // International Scientific Conference "Information Society: Health, Economics and Law". Network Institute of Continuing Professional Education. Irkutsk, 2019. Р. 168-175.
Giudice M. Existence and Justification Conditions of Law // Canadian Journal of Law & Jurisprudence. 2003. Vol. 16, issue 1. Р. 23-40. DOI: 10.1017/S0841820900006615.
Herzog S. The Effect of Motive on Public Perceptions of the Seriousness of Murder in Israel // The British Journal of Criminology. 2004. Vol. 44. P. 771-782.
Jetibaev N., Kamalova J., Bazargaliev N. Practice and the legimate use of rehabilited grounds for termination criminal case // European Journal of Law and Political Sciences. 2015. Vol. 1. Р. 73-75. Kennedy-Turner K., Serbin L. A., Stack D. M. et al. Prevention of Criminal Offending: The Intervening and Protective Effects of Education for Aggressive Youth // The British Journal of Criminology. 2019. Vol. 60, issue 3. Р. 537-558. https://doi.org/10.1093/bjc/azz053.
Land K. C., Nagin D. S. Micro-models of criminal careers: A synthesis of the criminal careers and life course approaches via semiparametric mixed poisson regression models, with empirical applications // Journal of Quantitative Criminology. 1996. Vol. 12, issue 2. Р. 163-191. Rhodes W. The criminal career: Estimates of the duration and frequency of crime commission // Journal of Quantitative Criminology. 1989. Vol. 5. Р. 3-32.
Ttofi M. M., McGee T. R., Piquero A. R., Farrington D. P. Mental health and crime: Scientific advances and emerging issues from prospective longitudinal studies // Journal of Criminal Justice. 2019. Vol. 62. P. 1-100.
Vlasova A. P. Compromise at the simplified kriminal legal proceedings in some foreign countries // MmHapogHHH ropugHHHHH BicHHK : 36ipHHK HayKOBHX npau;t Hau;ioHaAiHoro yHiBepcHTery gep^aBHOï nogaTKOBOï cay^SH yKpaÏHH. 2015. Bun. 1. C. 145-152.
Wilford M. M., Sutherland K. T., Gonzales J. E., Rabinovich M. Guilt status influences plea outcomes beyond the shadow-of-the-trial in an interactive simulation of legal procedures // Law and Human Behavior. 2021. Vol. 45, issue 4. P. 271-286. https://doi.org/10.1037/lhb0000450.
Winch P., Hart H. L. A. Two Concepts of the "Internal Point of View" // Canadian Journal of Law & Jurisprudence. 2007. Vol. 20, issue 2. P. 453473.
References
Alikperov, H. D., 2000. Actual problems of admissibility of compromise in the fight against crime. Urgent problems of Prosecutor's supervision. Isuue 4: Issue. 4: Compromise as an effective tool in the fight against crime. Collection of articles. Moscow. Pp. 314-323. (In Russ.) Antonov, A. G., Agildin, V. V. and Vitovskaya, E. S., 2017. To the issue of the character of public danger of crimes connected with illegal trade in drugs, psychoactive substances and their analogues. Russian Journal of Criminology. 2017, 11(1), pp. 154-161. (In Russ.) DOI: 10.17150/2500-4255.2017.11(1).154-161.
Avdeyev, V. A. and Avdeyeva, O. A., 2014. Main directions of national criminal and legal policy in the sphere of counteraction of crime realization: Federal and regional principles comparative analysis. Criminology Journal of Baikal National University of Economics and Law, 2, pp. 46-62. (In Russ.)
Beauregard, E. and Chopin, J., 2020. Criminology and Criminal Extremity: New Development for Sexual Homicide. Journal of Criminal Justice, 71, Art. 101722. https://doi.org/10.1016/j.jcrimjus.2020.101722. Belyaev, M. V., 2018. The peculiarities of court resolution on termination of criminal prosecution. Zakonnost' = [Legality], 9, pp. 48-52. (In Russ.) Blumoff, T. and Justifying, P., 2001. Existence and Justification Conditions of Law. Canadian Journal of Law & Jurisprudence, 14, pp. 161-211. Cornet, L., Kogel, K. and Bootsman, F., 2018. Practical implications of neuroscience in the field of criminal justice. Journal of Criminal Justice, 65, Art. 101576. https://doi.org/10.1016/j.jcrimjus.2018.07.001. Dikarev, I. S., 2007. [On the issue of discretionary grounds for termination of a criminal case (criminal prosecution)]. Ugolovnoe pravo = [Criminal Law], 1, pp. 80-83. (In Russ.)
Doroshkov, V. V., 2019. [Modern criminal process and the main directions of its improvement]. Mirovoj sud'ya = [Justice of the Peace], 9, pp. 3-13. (In Russ.)
B. №. CTenbMax
141
Gadgiev, V. E., Kovarin, D. A., Ostrovskykh, Zh. V., et al., 2019. The problem of compensation of losses and harm caused as a result of theft of property, damage to the health of the citizen. Information society: Health, economy and law. Materials of the international scientific and practical conference. Network Institute of Continuing Professional Education, pp. 168-175.
Giudice, M., 2003. Existence and Justification Conditions of Law. Canadian Journal of Law & Jurisprudence, 16(1), pp. 23-40. DOI: https:// doi.org/10.1017/S0841820900006615.
Golovinskaya, I. V. and Krestinsky, M. V., 2019. Humanistic ideas or the principle of humanism in norms of criminal procedure legislation. Sovremennoe pravo = [Modern Law], 9, pp. 111-117. (In Russ.) DOI: 10.25799/NI.2019.36.54.003.
Grokhotova, E. A., 2020. Social purpose of reconciliation on criminal cases. Yuridicheskij mir = [Legal World], 1, pp. 43-45. (In Russ.) Herzog, S., 2004. The Effect of Motive on Public Perceptions of the Seriousness of Murder in Israel. The British Journal of Criminology, 44(5), pp. 771-782.
Jetibaev, N., Kamalova, J. and Bazargaliev, N., 2015. Practice and the legimate use of rehabilited grounds for termination criminal case.
European Journal of Law and Political Sciences, 1, pp. 73-75.
Kaufman, M. A., 2021. On a ground for the exemption from criminal liability. Journal of Russian Law, 25(1), pp. 143-156. (In Russ.) DOI: 10.12737/jrl.2021.012.
Kennedy-Turner, K., Serbin, L. A., Stack, D. M., et al., 2019. Prevention of Criminal Offending: The Intervening and Protective Effects of Education for Aggressive Youth. The British Journal of Criminology, 60(3), pp. 537558. https://doi.org/10.1093/bjc/azz053.
Khokhryakova, E. A., 2018. On compliance of criminal case termination due to application of a criminal law measure in form of a court fine with the constitutional principle of equality in the eyes of the law and court. Rossijskj sud'ya = [Russian Judge], 2, pp. 46-51. (In Russ.)
Korchago, E. V., 2019. Reaching of a mutually beneficial arrangement (composition) between an offender and the state: An important legal form of law enforcement, right protection and judicial activities. Mirovoj sud'ya = [Justice of the Peace], 8, pp. 8-12. (In Russ.)
Land, K. C. and Nagin, D. S., 1996. Micro-models of criminal careers: A synthesis of the criminal careers and life course approaches via semiparametric mixed poisson regression models, with empirical applications. Journal of Quantitative Criminology, 12(2), pp. 163-191. Podustova, O. L., 2018. Encouragement to suspects, the accused to voluntary recovery of damage caused by a crime as a task of preliminary
investigation bodies. Rossijskij sledovatel' = [Russian Investigator], 7, pp. 27-30. (In Russ.)
Rhodes, W., 1989. The criminal career: Estimates of the duration and frequency of crime commission. Journal of Quantitative Criminology, 5, pp. 3-32.
Savel'ev, K. A. and Ivanov, V. V., 2019. The principle of expediency in the Russian criminal process: "for" and "against". Zakony Rossii: opyt, analiz, praktika = [Laws of Russia: experience, analysis, practice], 3, pp. 54-58.
Semykina, O. I., 2021. "Consensus Justice" in Criminal Cases: Innovations of the Member Nations of the Commonwealth of Independent States. Gosudarstvo i pravo = [State and Law], 8, pp. 50-58. (In Russ.) DOI: 10.31857/S102694520012403-4.
Simonenko, A. V., 2019. [Prospects for the development of a culture of
countering crime]. Society and Law, 3(69), pp. 9-15.
Smirnova, I. G., 2014. Crime fighting and criminal proceedings.
Criminological Journal of Baikal National University of Economics and Law, 3, pp. 200-205. (In Russ.)
Smol'kova, I. V. and Kalandarishvili, H. A., 2019. The presumption of innocence as a constitutional principle of Russian criminal proceedings.
Siberian Criminal Process and Criminalistic Readings, 2, pp. 88-92. (In Russ.)
Titov, P. M., 2019. Some problems of legislative regulation of criminal proceedings in cases of private prosecution. Rossijskaya yusticiya = [Russian Justice], 6, pp. 62-64. (In Russ.)
Ttofi, M. M., McGee, T. R., Piquero, A. R. and Farrington, D. P., 2019. Mental health and crime: Scientific advances and emerging issues from prospective longitudinal studies. Journal of Criminal Justice, 62, pp. 1-100.
Vlasova, A. P., 2015. Compromise at the simplified kriminal legal proceedings in some foreign countries. Mezhdunarodnij yuridichnij visnik = [International Legal Bulletin]. Collection of scientific papers of the National University of the State Tax Service of Ukraine, 1, pp. 145152.
Wilford, M. M., Sutherland, K. T., Gonzales, J. E. and Rabinovich, M., 2021. Guilt status influences plea outcomes beyond the shadow-of-the-trial in an interactive simulation of legal procedures. Law and Human Behavior, 45(4), pp. 271-286. https://doi.org/10.1037/lhb0000450. Winch, P. and Hart, H. L. A., 2007. Two Concepts of the "Internal Point of View". Canadian Journal of Law & Jurisprudence, 20, pp. 453-473. Zaitsev, O. A., 2019. Trends in contractual relationships in Russian criminal procedural law. Journal of Russian Law, 1, pp. 73-81. (In Russ.) DOI: 10.12737/art_2019_1_7.
Zhmurov, D. V., 2018. Criminal motivation. Baikal Research Journal, 9(1), Art. 17. DOI: 10.17150/2411-6262.2018.9(1).17. Zhmurov, D. V., Protasevich, A. A. and Kostromina, A. S., 2019. The Era of mercy. Ways of criminality development. Baikal Research Journal, 10(2), Art. 18. (In Russ.) DOI: 10.17150/2411-6262.2019.10(2).18.
Информация об авторе / Information about the author
Владимир Юрьевич Стельмах, кандидат юридических наук, доцент, профессор кафедры уголовного процесса Уральского юридического института Министерства внутренних дел Российской Федерации (Российская Федерация, 620137, Екатеринбург, ул. Советская, д. 43/91).
Vladimir Yu. Stel'makh, Cand. Sci. (Law), Associate Professor, Professor of the Criminal Procedure Department, Ural Law Institute, Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation (43/91 Sovetskaya St., Yekaterinburg, 620137, Russian Federation). E-mail: vlstelmah@mail.ru
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов. The author declares no conflict of interests.
Дата поступления рукописи в редакцию издания: 09.11.2021; дата одобрения после рецензирования: 01.02.2022; дата принятия статьи к опубликованию: 03.02.2022.
Submitted: 09.11.2021; reviewed: 01.02.2022; revised: 03.02.2022.
