CC BY
16
УДК 342.1/. 8
DOI: 10.12737/jrl.2021.017
Преемственность в конституционном праве в контексте конституционной самобытности
Т. И. Ряховская
Сибирский институт управления — филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, Новосибирск, Россия, dnight@mail.ru, https://orcid.org/0000-0003-1454-0182
Аннотация. Автор отмечает отсутствие единства позиций в зарубежной и отечественной доктрине по поводу определения понятия «конституционная идентичность». В связи с тем, что указанным термином невозможно характеризовать особенности государств, предлагается введение термина «конституционная самобытность», что более соответствует русскоязычному переводу фразеологического оборота "national identities", употребляемого в Договоре о Европейском Союзе. Конкретизация и легальное закрепление толкования этого понятия позволили бы России выстроить максимально продуктивный диалог с Европейским судом по правам человека.
Цель исследования — обоснование введения термина «конституционная самобытность», основная задача — иллюстрация составляющих этого термина. Особое внимание уделено преемственности в конституционном праве как одному из специфических параметров его проявления.
Применение диалектического метода способствовало исследованию терминов «конституционная идентичность» и «преемственность» в их становлении и развитии, формально-логического — разграничению понятий «конституционная идентичность» и «конституционная самобытность», формально-юридического — обоснованию позиции о наличии преемственности в конституционном праве.
Результаты исследования. Конституционная идентичность и самобытность не являются синонимами. Более того, для последней характерна преемственность. При этом не всеми современными учеными разделяется мнение о том, что преемственность в конституционном праве происходила и была непрерывной, однако при детальном рассмотрении ее можно обнаружить. Наиболее ярко эта связь прослеживается с предшествующей доктриной и практикой, что принято называть конституционными реставрациями, а также в используемых формах закрепления конституционно-правовых норм. Представляется, что преемственность в конституционном праве — одна из составляющих конституционной самобытности.
Ключевые слова: конституционная идентичность, конституционная самобытность, преемственность в конституционном праве, конституционная реставрация, рецепция
Для цитирования. Ряховская Т. И. Преемственность в конституционном праве в контексте конституционной самобытности // Журнал российского права. 2021. Т. 25. № 2. С. 30— 44. DOI: 10.12737/jrl. 2021.017
Continuity in Constitutional Law in the Context of Constitutional Identity
Tatyana I. Ryakhovskaya
Siberian Institute of Management, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration, Novosibirsk, Russia, dnight@mail.ru, https://orcid.org/0000-0003-1454-0182
Abstract. The author reveals the lack of unity of position in the foreign and domestic doctrine regarding the definition of the concept of "constitutional identity". It is noted that the specified term cannot characterize the features of states. In this regard, the introduction of the term "constitutional originality" is proposed, which is more consistent with the Russian-language translation used in the European Union Treaty. The relevance of concretization of this concept is connected, first of all, with the increasing role of supranational judicial bodies. Thus, despite the fact that Russia is not a member of the European Union, this approach can promote more productive dialogue with the European Court of Human Rights.
In this regard, the study aims to justify the need to introduce the term "constitutional originality". The main task is to illustrate its components; a special attention is focused on the continuity in constitutional law, as one of the specific parameters of its manifestation.
The methodological foundation of the study is the dialectical, formal-logical and formal-legal methods. In particular, the use of the dialectical method contributes to the study of the terms "constitutional identity", "continuity" in their formation and development. The formal logical method contributes to the distinction between the concepts of "constitutional identity" and "constitutional originality". The formallegal method justifies the position on the existence of continuity in constitutional law.
As a result, it is proposed to pay attention to the fact that constitutional identity and originality are not synonyms. Here the latter is characterized by continuity. Moreover, not all modern scholars share the opinion that continuity in constitutional law occurs and is continuous. However, it can be found through detailed examination. This connection is better seen with previous doctrine and practice, which is commonly called constitutional restorations and has the forms, which are used to consolidate constitutional and legal norms. It seems that continuity in constitutional law is one of the forms of preserving constitutional originality.
Keywords: constitutional identity, constitutional originality, continuity in constitutional law, constitutional restoration, reception
For citation. Ryakhovskaya T. I. Continuity in Constitutional Law in the Context of Constitutional Identity. Journal of Russian Law, 2021, vol. 25, no. 2, pp. 30—44. (In Russ.) DOI: 10.12737/jrl. 2021.017
В последнее время возрастает роль надгосударственных судебных органов, которые своей деятельностью затрагивают и внутренние дела государства, что становится возможным в связи с отсутствием легально закрепленной иерархии между массивом норм международного и внутригосударственного права. Ограничителем подобного смешения могут стать точное определение и разделение терминов «конституционная идентичность» и «конституционная самобытность».
Цель настоящего исследования — обоснование введения термина «конституционная самобытность», иллюстрация его составляющих. При этом особое внимание предлагается сконцентрировать на преемственности в конституционном праве как одной из важнейших его составляющих.
Данная формулировка подтверждается ориентирами, предложенными Президентом РФ В. В. Путиным в одном из посланий Федеральному Собранию, где указывалось на необходимость бережного отношения к законным интересам всех участников международного общения, построения его на основе фундаментальных принципов международного права: взаимного уважения,
сохранения национальной самобытности и государственного суверенитета всех стран-участниц1. Значимость этой идеи подкрепляется внесением в 2020 г. поправок в Конституцию РФ 1993 г., посвященных в том числе решениям межгосударственных органов, которые не подлежат исполнению в Российской Федерации в случае их противоречия Основному закону.
Интересно, что в Послании использовался именно термин «национальная самобытность», смысл которого можно интерпретировать через прилагательное самобытный — «своеобразный, самостоятельный в своем развитии»2.
Национальная самобытность — это наличие уникальных черт культурных образований, накопленных каждой нацией веками, которые не могут быть заимствованы. Свое выражение она находит в государственных праздниках, национальных героях, государственном гимне, флаге, установке памятни-
1 См. Послание Президента РФ Федеральному Собранию от 4 декабря 2014 г.
2 См.: Ожегов С. И. Словарь русского
языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. 15-е изд.
М., 1984. С. 618.
ков и т. д.3 То есть это нечто неотделимое от народа, его исторического развития. В качестве примера здесь можно привести традицию празднования Дня защитника отечества, чествование подвига героев Великой Отечественной войны. Некоторые положения, касающиеся этого вопроса, закреплены в конституционно-правовых нормах, где отражаются как основные, так и дополнительные признаки государства.
Полагаем, терминологическое сочетание «национальная самобытность» могло использоваться Президентом РФ В. В. Путиным не только в этнологическом, но и в правовом смысле, т. е. как конституционная самобытность, которая тесно переплетена с категорией «дух» Основного закона и конкретизирована в некоторых конституционно-правовых нормах. Так, и в Федеративной Республике Германия (ст. 20 Основного закона), и в Российской Федерации (ст. 1 Конституции) указывается одинаковая форма государственного устройства, но на практике они проявляются совершенно по-разному.
В научной литературе более устоявшимся оказывается сочетание «конституционная идентичность», которая, если следовать логике европейских авторов Л. Ф. М. Бессе-линка4, Ж. Стерка5, Д. Жалимаса6,
3 См.: Алиева О. Г. Политика мультикуль-турализма и вызов национальной самобытности // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Философия». 2015. № 2. С. 63—64.
4 См.: Besselink L. F. M. National and constitutional identity before and after Lisbon // Utrecht Law Review. 2010. No. 6 (3). P. 36—49. URL: https://doi.org/10.18352/ulr.139 (дата обращения: 09.02.2020).
5 См.: Sterck J. Sameness and Selfhood: The Efficiency of Constitutional Identities in EU Law // European Law Journal. 2018. Vol. 24. Iss. 4—5. P. 281—296.
6 См.: Zalimas D. The interaction between the constitutional identity of Lithuania and the protection of human rights // Jurisprudencija. 2017. No. 24 (1). P. 35—49.
воспринимается двояко: и как нечто тождественное, и как неповторимое.
В государственно-правовой доктрине стран СНГ это понятие тоже остается предметом дискуссий. Так, Т. А. Васильева7, Г. А. Гаджи-ев8 , В. Д. Зорькин9, С. П. Чигринов10, Д. А. Подолян11 полагают, что конституционная идентичность — это нечто особенное, однако что конкретно она означает, пока не уточнено. К. В. Карпенко, употребляя термин «конституционная самобытность», ориентируется на положение Договора о Европейском Союзе12 (constitutional identity)13.
7 См.: Васильева Т. А. Верховенство права ЕС и уважение национальной идентичности государств — членов Союза // Тенденции развития права в социокультурном пространстве. Жидковские чтения: матер. Всерос. науч. конф. Москва, 24—25 марта 2017 г. / отв. ред. М. В. Немытина. М., 2018. С. 313—320.
8 См.: Гаджиев Г. А. О судебной доктрине конституционной идентичности // Судья. 2017. № 12. С. 31—34.
9 См.: Зорькин В. Д. Конституционная идентичность России: доктрина и практика (доклад на международной конференции в Конституционном Суде Российской Федерации (СПб., 16 мая 2017 г.)) // Актуальные проблемы теории и практики конституционного судопроизводства. 2017. № 12. С. 7—30.
10 См.: Чигринов С. П. Конституционная идентичность и конституционное развитие в XXI веке // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения.
2016. № 3 (58). С. 32—38.
11 См.: Подолян Д. А. Формирование доктрины конституционной идентичности // Северо-Кавказский юридический вестник.
2017. № 4. С. 94—100.
12 См.: Карпенко К. В. Конституционная самобытность как расширение предмета конституционного права// Развитие российского права: новые контексты и поиски решения проблем. III Московский юридический форум. X Международная научно-практическая конференция (Кутафинские чтения): матер конф.: в 4 ч. Ч. 1. М., 2016. С. 272.
13 Договор о Европейском Союзе (Маастрихт, 7 февраля 1992 г.) (в ред. Лиссабонского договора 2007 г.).
По нашему мнению, путаница в терминологии связана в первую очередь с некорректным переводом положений указанного Договора (п. 2 ст. 4): «Союз соблюдает равенство государств-членов перед Договорами, уважает национальную индивидуальность государств-членов, присущую их основополагающим политическим и конституционным структурам, в том числе в области местного и регионального самоуправления».
При обращении же к Договору на английском языке обнаруживается термин "national identities"14, который дословно переводится как «национальные идентичности» (а не «национальная индивидуальность»). Это, вероятно, и ввело в замешательство отечественную государственно-правовую мысль, в которой конституционная идентичность воспринимается как нечто особенное, присущее только конкретному государству, что совершенно не соответствует переводу термина "identities", означающего тождество.
Более того, «индивидуальность» и «идентичность» — антонимы. Индивидуальность — характеристика, присущая конкретному явлению, не повторяющаяся и не встречающаяся у других. Идентичность означает совпадение с чем-либо, тождественность чему-либо15. Таким образом, в официальном переводе Договора вполне закономерно используется «индивидуальность», исходя из логики того, что закреплено в оригинальном тексте. А значит, конституционная самобытность — более уместный терминологический оборот в этом контексте.
И хотя Россия не имеет членства в Европейском Союзе, конкретизация данного оборота и легальное закрепление его толкования позволили бы
14 URL: https://eur-lex.europa.eu/legal-content/en/txt/html/?uri=celex: 12016me/ txt&from=en.
15 См.: Большой академический словарь
русского языка. Т. 7. М.; СПб., 2007. С. 43.
иметь максимально продуктивный диалог с Европейским судом по правам человека, сохранив неоспоримыми конституционные особенности, которые присущи только отечественному государству.
Предпринимая попытку разграничения понятий и их определения, полагаем, что конституционная идентичность и самобытность не являются синонимами. Конституционная идентичность — это общее, присущее основным законам различных государств, возникающее благодаря процессам рецепции и имплементации. Конституционная самобытность — явление, которое складывается из различных составляющих: внеправовых, связанных с ценностными ориентирами, принятыми в конкретном государстве, к которым представляется возможным отнести конституционные традиции (среди них, например, Е. С. Аничкин и М. Х. Ма-таева выделяют: монократизм и, как его следствие, монархическое патерналистическое правосознание народа; авторитарность верховной власти; духовный и политический разрыв между слоем управляющих и управляемых (народом); правовой нигилизм и низкий уровень правовой культуры; мультикультура-лизм16); правовых — преемственность формы законодательства; норм, включающих особое содержание конституционно-правовых положений; конституционных реставраций.
М. В. Сальников настаивает на том, что целесообразно использование категории «политико-правовая традиция» применительно к самобытности, преемственности в раз-
16 См.: Аничкин Е. С., Матаева М. Х. Конституционная психология в российской среде // Актуальные вопросы общей и юридической психологии: образование, право и социальные практики: матер. Междунар. науч.-практ. конф. / под ред. Е. С. Аничкина, А. А. Васильева, Д. В. Каширского, Н. В. Са-бельниковой. 2018. С. 187—191.
витии национальных правовых систем, которая является специфической, особенной системой связей настоящего с прошлым17. Полагаем, что при таком подходе именно преемственность является важнейшим звеном конституционной самобытности, а предложенное определение традиции может быть использовано для раскрытия ее содержательной стороны.
Добавим, что традиции формируются через опыт и могут формализоваться, выражаясь в виде норм, которые определяют национальную и конституционную специфику. Можно выработать своего рода формулу «общество — традиция — государство — традиция — общество», где все элементы взаимосвязаны и влияют друг на друга.
Под воздействием традиции происходит формирование отношения к конституционной действительности. Причем традиция может быть рассмотрена не только с формально-юридической точки зрения, как преемственность норм, но и как сложившиеся негласные правила поведения, психологический микроклимат отдельно взятого государства.
Именно особенностями конституционно-правовых традиций, отраженных в Основном законе, в системе возникающих и сформировавшихся правоотношений определяются ключевые различия — конституционная самобытность каждого отдельного государства.
В отношении преемственности как компонента конституционной самобытности отметим, что, не имея легально закрепленного определения, она рассматривается с различных позиций: как категория, исследуемая социологией18; в междуна-
17 См.: Сальников М. В. Политико-правовая традиция, правовая культура и правовая система: к вопросу о соотношении категорий // Мир политики и социологии. 2012. № 9. С. 154—156.
18 См.: Рубанов В. Г. Структура и механизмы социальной преемственности // Из-
родном праве правопреемство — переход прав и обязанностей от одного государства к другому19; в теории права — обобщенно как повторение и воспроизведение правом государства положений прошлых лет этого же государства или этой же правовой системы. Именно последнее стало объектом нашего внимания. Ввиду того что конституционная самобытность не создается и не возникает одномоментно, а представляет собой феномен, устанавливающийся и развивающийся во времени, одним из его правовых аспектов является преемственность. О разрыве в ней в отечественной доктрине принято упоминать дважды: 1) в контексте построения системы социалистического права, как чего-то нового, отличного от дореволюционного; 2) современного, не похожего на советское, что не вполне соответствует действительности.
В качестве особенных параметров преемственности для государственного права представляется возможным выявить следующие: 1) связь с предшествующей доктриной и практикой (конституционные реставрации); 2) используемые формы закрепления конституционно-правовых норм; 3) принципы, ставшие основой конституционного строя; 4) смысловое содержание норм конституций; 5) международные обязательства, которые имплементи-руются и воспроизводятся в нормах действующего Основного закона.
Так, С. В. Липень отмечает, что преемственность права Советской с правом дореволюционной России не стоит сводить на нет: многие из существовавших ранее предписаний и процедур были повторены и восстановлены20. В качестве примера
вестия Томского политехнического универ-
ситета. 2013. Т. 323. № 6. С. 111—117.
19 См.: Рудакова Е. В. Актуальные аспекты правопреемства в конституционном праве России: монография. М., 2013. 200 с.
20 См.: Липень С. В. Преемственность в
развитии юридической науки как аспект об-
можно привести трактовки термина «закон», сформулированные в дореволюционный период: 1) «ряд правил относительно распределения и осуществления мощи над лицами и вещами, правил, которые установлены и исполнение которых вынуждается обществом»21; 2) юридическая норма, получающая обязательную силу по предписанию законодательных органов власти и этими же органами верховной власти передающаяся в определенной словесной редакции, которая никем, кроме них же, изменена быть не может22. И хотя этот термин не вводится в конституциях РСФСР 1918 г. и СССР 1924 г., он все же реставрируется в Конституции СССР 1936 г., где в ст. 14 используется обобщенная формулировка «законодательство», далее в ст. 39 — «закон». Обратим внимание, что современная трактовка этого термина перекликается с изложенным выше, характерным до революции.
В 1910 г. Н. И. Лазаревский отмечает, что в XVIII в. был издан ряд указов, в которых предписывалось «верить» только собственноручно подписанным указам Государя. Подпись, по его замечанию, — формальный признак закона. Некоторые исследователи настаивали на том, что подпись имеет главное значение, по мнению же других, более важное значение имело предварительное обсуждение законопроекта в Государственном Совете23. Подробнее описывается в трудах Г. Ф. Шершеневича: если Государь отказывает в подписи, то дело прекращается; если же утверждает,
щей проблемы преемственности в праве// Юридическая техника. 2011. № 5. С. 294— 297.
21 Виноградов П. Г. Очерки по теории права. М., 1915. С. 36.
22 См.: Хвостов В. М. Общая теория права: Элементарный очерк. 6-е изд. СПб., 1914. С. 90.
23 См.: Лазаревский Н. И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. 2-е изд. СПб., 1910. С. 405—406.
то проект закона превращается в закон. Тогда он обнародуется через Сенат в особом издании: «Собрание узаконений и распоряжений правительства»24. И сегодня возможно наблюдать существование официальных источников опубликования нормативных правовых актов, схожесть процедуры принятия законопроекта: необходимо его обсуждение, а затем подпись Президента РФ. Более того, если проследить стадии принятия законопроекта в дореволюционном отечественном государстве, то можно выявить следующее: «1) инициатива закона; 2) обсуждение и установление его текста; 3) утверждение или санкция; 4) обнародование»25. И хотя можно возразить, что была иная форма правления, но «повторность» указанной процедуры наблюдается по сей день, в то время как в советский период до Конституции СССР 1977 г. основное внимание уделялось ведомственному нормотворчеству и не прослеживалось личной ответственности главы государства, что приводило к обесцениванию конституционных норм, нарушению иерархии всей системы источников конституционного права. Как следствие, ослабление авторитета Основного закона26.
Современный подход к классификации действующих нормативных правовых актов, традиционно используемый многими авторами, обнаруживается также в работах Н. М. Коркунова27, Н. И. Лазаревского28, В. М. Хвостова29, Г. Ф. Шершене-
24 См.: Шершеневич Г. Ф. Общее учение о праве и государстве. М., 1908. С. 100.
25 См.: Лазаревский Н. И. Указ. соч. С. 416.
26 См., например: Томашевский Н. П. О структуре правовой нормы и классификации ее элементов // Вопросы общей теории советского права: сб. ст. / под ред. С. Н. Бра-туся. М., 1960. С. 199.
27 См.: Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. 7-е изд. СПб., 1907. С. 51.
28 См.: Лазаревский Н. И. Указ. соч. С. 413.
29 См.: Хвостов В. М. Указ. соч. С. 97.
вича30 и других видных специалистов, которые описывали существование законов обычных и конституционных, законодательных актов и подзаконных, необходимость толкования и систематизации норм права, причем созданные еще в дореволюционное время способы и формы используются и развиваются в современной науке.
П. Г. Виноградов писал: если есть конституция, облеченная в письменную форму, в которую возможно внести изменения лишь путем специальной процедуры, то изданные законодательными учреждениями законы должны подлежать контролю с точки зрения их соответствия этой конституции31, что вполне четко отражает современный подход к иерархии в системе нормативных правовых актов, а также существование процедуры конституционного контроля.
Отметим, что юридическая доктрина, несмотря на отказ от ранее аккумулированного знания, все же оказалась преемником по направлениям, которые можно суммировать следующим образом: 1) между российской дореволюционной наукой и советской доктриной; 2) юридической наукой 20— 80-х гг. XX в. и современным юридическим знанием; 3) между отечественной дореволюционной и ныне существующей юридической на-укой32. Следовательно, если процесс преемственности оказался не чужд государствоведению, то и в нормах права он тоже будет отражен, так как создавались они в основном теми же людьми и под воздействием той же теории, формирующей правовую культуру, влияющей на правовое сознание участников правотворческого процесса.
В. А. Рыбаков пишет, что советское правоведение отрицало пре-
30 См.: Шершеневич Г. Ф. Указ. соч. С. 114.
31 См.: Виноградов П. Г. Очерки по теории права. М., 1915. С. 75.
32 См.: Липень С. В. Указ. соч. С. 294—297.
емственные связи советского права с правом дореволюционной России, однако это оказалось не подтверждено практикой правового строительства того времени33. По мнению Е. С. Аничкина, преемственность может включать элементы реставрации — восстановленные из прошлого конституционные явления, например институт губернаторства, институт мировой юстиции, суд присяжных34.
Так, марксистскому государственному праву был известен институт «наказов избирателей», нормы которого нашли закрепление в Конституции СССР 1977 г. (ст. 102): «Избиратели дают наказы своим депутатам. Соответствующие Советы народных депутатов рассматривают наказы избирателей, учитывают их при разработке планов экономического и социального развития и составлении бюджета, организуют выполнение наказов и информируют граждан об их реализации». И хотя сегодня рассматриваемое не получило конституционного закрепления как форма прямой демократии, практика показывает, что институт восстанавливается (реставрируется) с помощью регионального регулирования наказов избирателей. Например, в Новосибирской области действует Закон от 1 июля 2015 г. № 574-ОЗ «О наказах избирателей депутатов Законодательного Собрания Новосибирской области», а на уровне местного самоуправления — Положение о наказах избирателей в г. Новоси-
33 См.: Рыбаков В. А. Советское право: преемственный аспект // Современное право. 2010. № 9. С. 13—17.
34 См.: Аничкин Е. С. Конституционное право Российской Федерации и стран Центральной Азии в контексте универсализации // Правовые системы России и стран Центральной Азии: проблемы развития и взаимовлияния: сб. матер. Междунар. науч.-практ. конф., посвященной 55-летию юридического факультета АлтГУ / под ред. А. А. Васильева, Е. С. Аничкина. Барнаул, 2018. С. 28.
бирске, утвержденное решением Совета депутатов города Новосибирска от 23 декабря 2009 г. № 1490. Таким образом, можно наблюдать преемственность между институтами не только дореволюционного конституционного права и современного, но и советского и современного.
По этому поводу Э. В. Алимов справедливо отмечает, что обозначенный институт «имеет большой потенциал в качестве инструмента прямой демократии и аккумулирования нужд интересов избирателей»35.
Как было сказано ранее, распространенной формой закрепления конституционных норм в дореволюционный период являлся закон, однако Конституция РСФСР 1918 г. такую форму не легализует, указывая лишь на существование декретов, распоряжений, инструкций, постановлений и решений (п. 38), а также мирных договоров (подп. «б» п. 51). Конституция СССР 1924 г. добавляет Декларацию и Договор об образовании СССР, разделяя при этом источники права на Конституции Союзных республик, дополняя: «ЦИК издает кодексы, декреты, постановления и распоряжения, объединяет работу по законодательству и управлению СССР» (п. 17), а кодекс «получает силу закона» (п. 22), что говорит о постепенном возвращении закона как формы права.
В Конституции СССР 1936 г. используется обобщенная формулировка «законодательство» (ст. 14), «закон» (ст. 39); появляются такие акты, как указы Президиума Верховного Совета СССР, постановления и распоряжения Совета министров СССР и Совета министров Союзных республик, международные договоры, которые встречались и ранее в Конституции РСФСР 1918 г.
В Конституции СССР 1977 г. Верховный Совет СССР описывается
35 См.: Алимов Э. В. Проблемы реализации наказов избирателей в субъектах Российской Федерации // Журнал российского права. 2019. № 10. С. 42.
как орган, в который поступает законодательная инициатива (ст. 133). В Российской Федерации это, как известно, Государственная Дума (ст. 104 Конституции РФ 1993 г.), что можно воспринимать как преемственность.
Таким образом, попытка отказаться от ранее существовавшей формы права — закон — наблюдается в Конституции РСФСР 1918 г., но в дальнейшем постепенно обнаруживается его возвращение. В действующей Конституции 1993 г. встречаются разновидности законов (обычные и конституционные), которые были не чужды и ранее описанному дореволюционному периоду.
Более того, такие формы, как международные и внутренние договоры, по сей день известны российскому конституционному праву как действующие источники. Заметим, что некоторые из них были заключены в период существования СССР.
Еще одним доказательством преемственности формы права советского периода и современного может служить следующее: во время Октябрьской и Февральской революций 1917 г. и в эпоху внутриполитического кризиса в России 1991— 1993 гг. деятельно использовалась одна и та же форма нормативного правового акта — Декларация. Если в первом случае это были Декларация прав народов России 1917 г., Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа 1918 г., то в следующий период трансформации и реформирования общества — Декларация о государственном суверенитете РСФСР 1990 г. и Декларация прав и свобод человека и гражданина 1991 г.36 Более того, Конституция — это тоже форма, которую мы наблюдаем уже столетие в качестве Основного закона.
36 См.: Скуратов Ю. И. Преемственность в конституционном праве (состояние, тенденции развития) // Образование и право. 2016. № 1. С. 10.
В контексте проводимого исследования было бы актуально сконцентрироваться и на преемственности принципов конституционного права, что даст возможность обратиться к тем идеям, которые существовали, их развитию или, наоборот, игнорированию современной наукой и практикой.
Например, Е. В. Васьковским еще до 1917 г. в качестве базового принципа правового строя отмечался принцип закономерности управления, который был зафиксирован в ст. 84 Свода основных государственных законов 1906 г. и излагался следующим образом: «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Однако для того, чтобы закон применялся именно в том смысле, какой имел в виду законодатель, и для обеспечения равенства всех граждан перед лицом закона (ст. 85 Свода), необходимо, чтобы судьи и органы администрации понимали законы принципиально и притом одинаково37. Обозначенное остается важным и для настоящего момента: законность, равенство граждан перед законом и судом — общеправовые принципы, на которых базируется система государственного строительства, деятельность органов государственной власти и должностных лиц, система отраслей российского права.
Н. И. Лазаревский выделял несколько иные устои государственного строя: «1) разделение властей;
2) народное представительство;
3) права гражданской свободы»38. Первое и третье утверждения в советскую эпоху не воспринимались и не эволюционировали, однако сегодня составляют основы конституционного строя.
В вышеописанных случаях наблюдается некоторая прерывность
37 См.: Васьковский Е. В. Руководство к толкованию и применению законов / для начинающих юристов. М., 1913. С. 7.
38 Лазаревский Н. И. Указ. соч. С. 4.
преемственности принципов между дореволюционным и советским правом, что тоже можно отнести к проявлению конституционной самобытности отечественного государства: для иных стран не характерно столь старательное непринятие собственной истории, желание избавиться от прошлого вплоть до попыток его полного забвения.
Ю. И. Скуратов, наш современник, акцентируя внимание на огромной доле правового наследия СССР, задействованной при подготовке и принятии Конституции России 1993 г., концентрирует внимание на таких фундаментальных принципах конституционного права, как: 1) народный суверенитет; 2) свобода личности; 3) федеративное устройство; 4) социальное государство; 5) признание и гарантирование местного самоуправления в Российской Фе-дерации39. И хотя первый принцип имел особый оттенок, второй только начал свою эволюцию и образовывал общность с четвертым, третий себя не проявлял на практике, а пятый получил формулировку лишь в последние годы существования СССР, сложно не заметить, что все обозначенные принципы создавались не внезапно, а постепенно, находя развитие в новом отечественном конституционном законодательстве.
Уточняя вопрос о преемственности содержания Конституции РФ 1993 г., обратимся к текстам предшествующих ей основных законов.
Например, по поводу закрепления сферы правового положения личности Д. А. Пашенцев уточняет, что, исходя из смысла норм Конституции РСФСР 1918 г., были лишены избирательного права следующие лица: 1) признанные в установленном порядке душевнобольными и умалишенными; 2) состоящие под опекой; 3) лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором (п. «е», «ж»
39 См.: Скуратов Ю. И. Указ. соч. С. 8—16.
ст. 65 Конституции РСФСР)40. Тождественное положение закреплено и в действующей Конституции РФ 1993 г. (ч. 3 ст. 32): «Не имеют права избирать и быть избранными граждане, признанные судом недееспособными, а также содержащиеся в местах лишения свободы по приговору суда».
Сравнивая Конституцию РСФСР 1925 г. и Конституцию 1918 г., Т. Ю. Ильченко находит, что преемственность выражена более обширно, так как воспроизводились и перерабатывались не только изданные законодательные акты 1918— 1924 гг., но и положения Конституции 1918 г. Есть и ссылки к нормам последней, которые продлевают их действие (ст. 20). Конституцией РСФСР 1937 г. было введено всеобщее, равное, прямое избирательное право при тайном голосовании; впервые закрепился принцип равноправия граждан41, которые восприняты и закреплены в действующем Основном законе 1993 г.
А. И. Бычков уточняет значительное место в Конституции СССР 1936 г. гл. 9 «Суд и прокуратура», что произошло впервые и означало концентрацию судебных функций в отдельной ветви власти, независимости судебных органов от администрации. Описанное позволяет говорить о попытке реализации принципа разделения полномочий государственной власти42. В современном Основном законе России гл. 7 имеет название «Судебная власть и
40 См.: Пашенцев Д. А. Конституция РСФСР 1918 года как памятник революционной эпохи (к 100-летию первой Российской Конституции) // Государство и право. 2018. № 11. С. 93.
41 См.: Ильченко Т. Ю. Конституции России: преемственный аспект // Вестник Омского университета. Серия «Право». 2012. № 4 (33). С. 45.
42 См.: Бычков А. И. Историко-право-
вая характеристика Конституции СССР
1936 г. // История государства и права. 2012.
№ 8. С. 18—19.
прокуратура», что дает основание размышлять о наличии преемственности выше описанной идеи.
По мнению А. И. Бычкова, новеллой для советского конституционного законодательства стало введение института народных заседателей (ст. 103). Нормы Конституции зафиксировали важнейшие принципы, которые и сегодня транслируются ее нормами, а также уголовно-процессуальным законодательством. Речь идет о независимости судей и подчинении их только закону, рассмотрении дел во всех судах с участием народных заседателей, открытом разбирательстве дел, обеспечении права обвиняемого на защиту, праве выступать на суде на родном языке43.
Особые свойства норм Конституции РФ — высшая юридическая сила, прямое действие и верховенство на всей территории России — были закреплены еще в Конституции СССР 1936 г., на что указывает толкование ее норм (ст. 19, 20).
Интересно, что установление прямого действия Конституции РФ (ч. 1 ст. 15) встречается и в иных основных законах республик, входящих в состав СССР: Туркмении, Киргизии, Таджикистана, Казахстана. Учитывая, что действующие конституции мира не имели опыта закрепления прямого действия конституционных норм, напрашивается вывод о вероятной преемственности формулировок, указанных в Конституции СССР 1936 г., странами, включенными ранее в состав Союза.
Т. Ю. Ильченко подчеркивает, что в Конституции РСФСР 1978 г. преемственность получила нормативное обрамление в качестве принципа конституционного развития, в частности, в ее преамбуле говорилось о сохранении в Основном законе преемственности идей и принципов конституций РСФСР 1918 г., 1925 г., 1937 г. В действующей Конституции, в таком же структурном эле-
43 Там же.
менте, содержится похожая идея, где выражена воля народа к сохранению исторического сложившегося государственного единства, незыблемости демократического строя, уважению памяти предков. Иными словами, преамбула — средство легализации преемственности правовой политики, кстати, как и раздел «Заключительные и переходные по-
ложения»44.
В Конституции РФ 1993 г. (в ред. Закона РФ о поправке к Конституции РФ от 14 марта 2020 г. № 1-ФКЗ) ч. 2 ст. 671 изложена в следующей редакции: «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство». Таким образом, механизм преемственности уже заложен и будет еще усилен в Конституции. Именно через легализованную преемственность можно говорить о попытке сохранения конституционной самобытности.
Т. З. Мисроков указывает, что обращение ко «всем народам», «всем нациям и народностям Российской Федерации», которое встречается в преамбуле Конституции РСФСР 1978 г., стало прообразом понятия, используемого в современном госу-дарствоведении: «многонациональный народ Российской Федерации»45. Полагаем, конституционная самобытность напрямую соприкасается с обширной категорией «многонациональный народ», так как это и есть адресат, к которому направлены правовые предписания, он же и активно участвует в этом процессе посредством представительных органов. Более того, уровень правовой культуры формируется и определя-
44 См.: Ильченко Т. Ю. Указ. соч. С. 46—47.
45 См.: Мисроков Т. З. Новационизм и традиционализм в конституции новой России // Юридический вестник ДГУ 2018. Т. 28. № 4. С. 29—30.
ется в том числе через усиление значимости и авторитета Основного закона.
«Примечательной является и рецепция в действующей Конституции России статуса республики как государства в ее составе, который ранее был записан в Конституции РСФСР»46. Вероятно, Т. З. Мис-роков подразумевает все же преемственность, иначе можно допустить мысль, что РСФСР — это зарубежное государство.
М. Н. Марченко, доказывая сходство конституций 1978 г. и 1993 г., отмечает, что их разработка и принятие происходили под влиянием идей и принципов западного конституционализма. Например, в Конституции 1978 г. это проявилось в положениях, касающихся представительной демократии, парламентаризма, ряда прав и свобод граждан (в частности, свободы слова, свободы совести и вероисповедания). Вместе с тем Конституция 1993 г. принципиально отличается от ранее действовавших отечественных основных законов тем, что через Конституционный Суд РФ действует механизм ее толкования и в некотором смысле приспособления ее к изменяющейся среде47. Это, безусловно, помогает развитию (динамизму) конституционно-правовых норм без изменения их текстуальной составляющей.
Отмеченное влияние западных концепций, полагаем, связано с теми международными обязательствами, которые на себя брал сначала СССР, а затем — Российская Федерация. И, возможно, в вышесказанном обнаруживается не рецепция, а последовательная универсализация конституционного права, делающая его схожим (идентичным) относительно других стран. В частности, закрепление в ст. 20 Конституции РФ
46 Там же. С. 30.
47 См.: Марченко М. Н. Советское и постсоветское государство и право (сравнительно-правовое исследование): учеб. пособие. М., 2017. С. 271—278.
права на жизнь соответствует положениям Всеобщей декларации прав человека 1948 г. и Международному пакту о гражданских и политических правах 1966 г.
Помимо обозначенных универсальных положений, содержащихся в Конституции России, можно выделить и особенности, основывающиеся на них. К таковым относится, например, содержащийся в ст. 69 постулат: «Российская Федерация гарантирует права коренных малочисленных народов в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права и международными договорами Российской Федерации». По мнению Д. В. Вохмяхина, обособление и конституционная регламентация термина «коренные малочисленные народы» и отдельные гарантии их правового статуса (помимо тех, что заложены для всех граждан Российской Федерации) дают возможность констатировать, что «правовой статус этих народностей, в силу ряда особенностей, защищается отдельно, с учетом как международной практики, так и национальной специфики»48. В чем также находит проявление конституционная самобытность.
Конституция Российской Федерации — не только Основной закон, но и форма закрепления положений конституционной самобытности. Примером этого являются нормы о том, что в Российской Федерации глава государства конституционно не относится ни к одной из ветвей власти; о непосредственном действии прав и свобод человека и гражданина; о невозможности участия в выборах лиц, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, и др.
48 Вохмяхин Д. В. Универсализация в конституционном праве // Защита прав человека в современных условиях: теория и практика: матер. VII Междунар. науч.-практ. конф. (20 апреля 2017 г.). Пермь, 2017. С. 64.
Преемственность в рамках одной национально-правовой системы, как сохранение традиционности, также является одной из ее составляющих, причем это категория, которая иногда смешивается с рецепцией; не всеми современными авторами разделяется мнение о непрерывности преемственности в конституционном праве, однако при ближайшем рассмотрении можно обнаружить: встречается она между дореволюционным и советским, дореволюционным и современным, советским и современным периодами, что отчетливо проявляется по определенным направлениям.
Наиболее ярко эта связь прослеживается с предшествующей доктриной и практикой, что принято называть конституционными реставрациями, а также в используемых формах закрепления конституционно-правовых норм. Однако преемственность между дореволюционной и современной доктринами выражена более четко, чем между дореволюционной доктриной и советским правом. Рассматривая не конкретные конституционно-правовые нормы, что было сделано ранее, а обобщенно, например, форму правления, можно обнаружить ее развитие — от монархической до современной республиканской, причем все они отличаются от советской. Форма государственного устройства постепенно превращалась в федеративную, которую мы можем наблюдать и по сей день. Указанное также может характеризовать конституционную самобытность, которой оказался не чужд и мнимый отказ от ранее существующего опыта отечественного государства.
Обобщая изложенное, отметим: конституционная самобытность — явление, которое иллюстрирует принципиальные особенности государств и складывается из правовых составляющих: преемственность формы законодательства; норм, включающих особое содержа-
ние конституционно-правовых положений; конституционных реставраций, и внеправовых — связанных с ценностными ориентирами, принятыми в конкретном государстве, к
таковым представляется возможным отнести конституционные традиции, которые сохраняются посредством преемственности в конституционном праве.
Список литературы
Besselink L. F. M. National and constitutional identity before and after Lisbon // Utrecht Law Review. 2010. No. 6 (3). URL: https://doi.org/10.18352/ulr.139 (дата обращения: 09.02.2020).
Sterck J. Sameness and Selfhood: The Efficiency of Constitutional Identities in EU Law // European Law Journal. 2018. Vol. 24. Iss. 4—5.
Zalimas D. The interaction between the constitutional identity of Lithuania and the protection of human rights // Jurisprudencija. 2017. No. 24 (1).
Алиева О. Г. Политика мультикультурализма и вызов национальной самобытности // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Философия». 2015. № 2.
Алимов Э. В. Проблемы реализации наказов избирателей в субъектах Российской Федерации // Журнал российского права. 2019. № 10.
Аничкин Е. С. Конституционное право Российской Федерации и стран Центральной Азии в контексте универсализации // Правовые системы России и стран Центральной Азии: проблемы развития и взаимовлияния: сб. матер. Междунар. науч.-практ. конф., посвященной 55-летию юридического факультета АлтГУ / под ред. А. А. Васильева, Е. С. Аничкина. Барнаул, 2018.
Аничкин Е. С., Матаева М. Х. Конституционная психология в российской среде // Актуальные вопросы общей и юридической психологии: образование, право и социальные практики: матер. Междунар. науч.-практ. конф. / под ред. Е. С. Аничкина, А. А. Васильева, Д. В. Каширского, Н. В. Сабельниковой. 2018.
Большой академический словарь русского языка. Т. 7. М.; СПб., 2007.
Бычков А. И. Историко-правовая характеристика Конституции СССР 1936 г. // История государства и права. 2012. № 8.
Васильева Т. А. Верховенство права ЕС и уважение национальной идентичности государств — членов Союза // Тенденции развития права в социокультурном пространстве. Жидковские чтения: матер. Всерос. науч. конф. Москва, 24—25 марта 2017 г. / отв. ред. М. В. Немытина. М., 2018.
Васьковский Е. В. Руководство к толкованию и применению законов / для начинающих юристов. М., 1913.
Виноградов П. Г. Очерки по теории права. М., 1915.
Вохмяхин Д. В. Универсализация в конституционном праве // Защита прав человека в современных условиях: теория и практика: матер. VII Междунар. науч.-практ. конф. (20 апреля 2017 г.). Пермь, 2017.
Гаджиев Г. А. О судебной доктрине конституционной идентичности // Судья. 2017. № 12.
Зорькин В. Д. Конституционная идентичность России: доктрина и практика (доклад на международной конференции в Конституционном суде Российской Федерации (СПб., 16 мая 2017 г.)) // Актуальные проблемы теории и практики конституционного судопроизводства. 2017. № 12.
Ильченко Т. Ю. Конституции России: преемственный аспект // Вестник Омского университета. Серия «Право». 2012. № 4 (33).
Карпенко К. В. Конституционная самобытность как расширение предмета конституционного права// Развитие российского права: новые контексты и поиски решения проблем. III Московский юридический форум. X Международная научно-практическая конференция (Кутафинские чтения): матер конф.: в 4 ч. Ч. 1. М., 2016.
Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. 7-е изд. СПб., 1907.
Лазаревский Н. И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. 2-е изд. СПб., 1910.
Липень С. В. Преемственность в развитии юридической науки как аспект общей проблемы преемственности в праве// Юридическая техника. 2011. № 5.
Марченко М. Н. Советское и постсоветское государство и право (сравнительно-правовое исследование): учеб. пособие. М., 2017.
Мисроков Т. З. Новационизм и традиционализм в конституции новой России // Юридический вестник ДГУ. 2018. Т. 28. № 4.
Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. 15-е изд. М., 1984.
Пашенцев Д. А. Конституция РСФСР 1918 года как памятник революционной эпохи (к 100-летию первой Российской Конституции) // Государство и право. 2018. № 11.
Подолян Д. А. Формирование доктрины конституционной идентичности // Северо-Кавказский юридический вестник. 2017. № 4.
Рубанов В. Г. Структура и механизмы социальной преемственности // Известия Томского политехнического университета. 2013. Т. 323. № 6.
Рудакова Е. В. Актуальные аспекты правопреемства в конституционном праве России: монография. М., 2013.
Рыбаков В. А. Советское право: преемственный аспект // Современное право. 2010. № 9.
Сальников М. В. Политико-правовая традиция, правовая культура и правовая система: к вопросу о соотношении категорий // Мир политики и социологии. 2012. № 9.
Скуратов Ю. И. Преемственность в конституционном праве (состояние, тенденции развития) // Образование и право. 2016. № 1.
Томашевский Н. П. О структуре правовой нормы и классификации ее элементов // Вопросы общей теории советского права: сб. ст. / под ред. С. Н. Братуся. М., 1960.
Хвостов В. М. Общая теория права: Элементарный очерк. 6-е изд. СПб., 1914.
Чигринов С. П. Конституционная идентичность и конституционное развитие в XXI веке // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2016. № 3 (58).
Шершеневич Г. Ф. Общее учение о праве и государстве. М., 1908.
References
Alieva O. G. Multiculturalism and challenge to national identity. Vestnik Rossiyskogo universiteta druzhby narodov. Seriya "Filosofiya", 2015, no. 2, pp. 61—67. (In Russ.)
Alimov E. V. Problems of Implementation of Voters' Orders in the Constituent Entities of the Russian Federation. Journal of Russian Law, 2019, no. 10, pp. 42—53. (In Russ.) DOI: 10.12737/ jrl.2019.10.4
Anichkin E. S. Constitutional law of the Russian Federation and Central Asian countries in the context of universalization. Legal systems of Russia and Central Asian countries: problems of development and mutual influence: proceedings of the International conference, dedicated to the 55th anniversary of the Faculty of Law of ASU. Ed. by A. A. Vasil'ev, E. S. Anichkin. Barnaul, 2018. Pp. 27—33. (In Russ.)
Anichkin E. S., Mataeva M. Kh. Constitutional psychology in the Russian Environment. Actual issues in general and law psychology: education, law and social practice: proceedings of the International conference. Ed. by E. S. Anichkin, A. A. Vasil'ev, D. V. Kashirskiy, N. V. Sabel'nikova, 2018. Pp. 187—191. (In Russ.)
Besselink L. F. M. National and constitutional identity before and after Lisbon. Utrecht Law Review, 2010, no. 6 (3), pp. 36—49. Available at: https://doi.org/10.18352/ulr.139
Bychkov A. I. The historical and legal characteristic of the Constitution of the USSR 1936. Istoriya gosudarstva i prava, 2012, no. 8, pp. 17—19. (In Russ.)
Chigrinov S. P. Constitutional Identity and Constitutional Development in XXI Century. Journal of Foreign Legislation and Comparative Law, 2016, no. 3 (58), pp. 32—38. (In Russ.) DOI: 10.12737/20573
Gadzhiev G. A. On the judicial doctrine of constitutional identity. Sud'ya, 2017, no. 12, pp. 31— 35. (In Russ.)
Il'chenko T. Yu. Constitutions of Russia: succession of aspect. Vestnik Omskogo universiteta. Seriya "Pravo", 2012, no. 4 (33), pp. 44—50. (In Russ.)
Karpenko K. V. Constitutional identity as an extension of the subject of constitutional law. Development of Russian law: new contexts and search for solutions to problems. III Moscow Legal Forum. X International Scientific and Practical Conference (Kutafin Readings): conf. proceedings. Part 1. Moscow, 2016. Pp. 271—274. (In Russ.)
Khvostov V. M. General theory of law: An elementary feature article. 6th ed. St. Petersburg, 1914. 147 p. (In Russ.)
Korkunov N. M. Lectures on general theory of law. 7th ed. St. Petersburg, 1907. 354 p. (In Russ.)
Lazarevskiy N. I. Lectures on Russian state law. Vol. 1. 2nd ed. St. Petersburg, 1910. 480 p. (In Russ.) Lipen' S. V. Continuity in the development of legal science as an aspect of the general problem of succession in law. Yuridicheskaya tekhnika, 2011, no. 5, pp. 294—297. (In Russ.)
Marchenko M. N. Soviet and post-Soviet state and law (comparative legal study). Moscow, 2017. 368 p. (In Russ.)
Misrokov T. Z. Novationism and traditionalism in the constitution of the Russia. Yuridicheskiy vestnik DGU, 2018, vol. 28, no. 4, pp. 28—31. (In Russ.)
Ozhegov S. I. Dictionary of the Russian language. Ed. by N. Yu. Shvedova. 15th ed. Moscow, 1984. 816 p. (In Russ.)
Pashentsev D. A. The Constitution of the RSFSR of 1918 as a monument to the revolutionary era (the centenary of the first Russian Constitution). State and Law, 2018, no. 11, pp. 90—96. (In uss.)
Podolyan D. A. The formation of the doctrine of the constitutional identity. Severo-Kavkazskiy yuridicheskiy vestnik, 2017, no. 4, pp. 94—100. (In Russ.)
Rubanov V. G. Structure and mechanisms of social succession. Izvestiya Tomskogo politekhnicheskogo universiteta, 2013, vol. 323, no. 6, pp. 111—117. (In Russ.)
Rudakova E. V. Actual aspects of legal succession in the constitutional law of Russia. Moscow, 2013. 198 p. (In Russ.)
Rybakov V. A. Soviet law: the successive aspect. Sovremennoe pravo, 2010, no. 9, pp. 13—71. (In Russ.)
Sal'nikov M. V. Political-and-legal tradition, legal culture and legal system on the issue of the categories correlation. Mir politiki i sotsiologii, 2012, no. 9, pp. 153—156. (In Russ.)
Shershenevich G. F. General doctrine of law and state. Moscow, 1908. 159 p. (In Russ.) Skuratov Yu. I. Eligibility in a constitutional right of Russia (status, development, tendencies). Obrazovanie i pravo, 2016, no. 1, pp. 8—16. (In Russ.)
Sterck J. Sameness and Selfhood: The Efficiency of Constitutional Identities in EU Law. European Law Journal, 2018, vol. 24, iss. 4—5, pp. 281—296.
The comprehensive academic dictionary of the Russian language. Vol. 7. Moscow; St. Petersburg, 2007. 728 p. (In Russ.)
Tomashevskiy N. P. On the structure of a legal norm and the classification of its elements. Questions of the general theory of Soviet law. Ed. by S. N. Bratus'. Moscow, 1960. Pp. 194—254. (In Russ.)
Vasil'eva T. A. The primacy of the EU law and respect for national identities of the EU member states. Tendencies of development of law in sociocultural space. Zhidkovs readings: proceedings of All-Russian Scientific Conference RUDN University on the 24th—25th of March, 2017. Ed. by M. V. Nemytina. Moscow, 2018. Pp. 313—320. (In Russ.)
Vas'kovskiy E. V. Guide to the Interpretation and Application of Laws / for Lawyer Beginners. Moscow, 1913. 152 p. (In Russ.)
Vinogradov P. G. Essays on the theory of law. Moscow, 1915. 153 p. (In Russ.) Vokhmyakhin D. V. Universalizatsiya v konstitutsionnom prave. Zashchita prav cheloveka v sovremennykh usloviyakh: teoriya i praktika. Materials of the VII international scientific and practical conference. April 20, 2017. Perm', 2017.
Zalimas D. The interaction between the constitutional identity of Lithuania and the protection of human rights. Jurisprudencija, 2017, no. 24 (1), pp. 35—49.
Zor'kin V. D. Constitutional Identity of Russia: Doctrine and Practice (report at an international conference in the Constitutional Court of the Russian Federation (St. Petersburg, May 16, 2017)). Aktual'nye problemy teorii i praktiki konstitutsionnogo sudoproizvodstva, 2017, no. 12, pp. 7—30. (In Russ.)
Информация об авторе
Татьяна Ивановна Ряховская, доцент кафедры теории и истории государства и права Сибирского института управления — филиала РАНХиГС, кандидат юридических наук, доцент
