CC BY
23УДК 343.112 DOI 10.25724/VAMVD.NABC
ББК 67.410.213
В. Ю. Стельмах
ПРЕДУСМАТРИВАЕТ ЛИ СОВРЕМЕННЫЙ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫЙ ЗАКОН
ВОЗВРАЩЕНИЕ УГОЛОВНОГО ДЕЛА СУДОМ ДЛЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ?
В работе анализируются нормы уголовно-процессуального закона, регламентирующие возвращение уголовного дела судом прокурору, а также полномочия прокурора по поступившему делу. Формулируется вывод о наличии в настоящий момент «восстановительного расследования», не являющегося дополнительным расследованием. Аргументируется, что само по себе возвращение уголовного дела для дополнительного расследования не противоречит Конституции Российской Федерации, если суд при этом не переходит на сторону уголовного преследования. Возвращение дела судом для обеспечения вынесения законного и обоснованного решения не может считаться проявлением в деятельности суда функции уголовного преследования. Вносятся предложения о содержании «восстановительного расследования», не противоречащие правовой позиции Конституционного Суда Российской Федерации: о возможности устанавливать обстоятельства, входящие в предмет доказывания по преступлению, которое было инкриминировано обвиняемому по результатам первоначального расследования. Неполнотой расследования, которую нельзя восстанавливать, является только доказывание обстоятельств, не входивших в объем обвинения, сформулированного при первоначальном расследовании дела.
Ключевые слова: уголовное судопроизводство, дополнительное расследование, прокурор, следователь.
V. Yu. Stelmakh
DOES THE MODERN CRIMINAL PROCEDURE LAW PROVIDE FOR THE RETURN
OF A CRIMINAL CASE BY A COURT FOR FURTHER INVESTIGATION?
The work analyses the rules of criminal procedure law governing the return of a criminal case by the court to the prosecutor, as well as the powers of the prosecutor in the case. It is concluded that there is currently a "recovery investigation" that is not an additional investigation. It is argued that the return of a criminal case for further investigation in itself is not contrary to the Constitution of the Russian Federation if the court does not switch to the side of criminal prosecution. The return of a case to secure a judgement cannot be considered a criminal prosecution. Proposals are made on the content of the "restorative investigation", which do not contradict the legal position of the Constitutional Court of the Russian Federation: on the possibility to establish the circumstances included in the subject of evidence on the crime, which were charged to the accused on the basis of the results of the initial investigation. The incomplete investigation, which cannot be restored, is only the proof of circumstances that were not within the scope of the charge handed down in the initial investigation of the case.
Key words: criminal procedure, additional investigation, prosecutor, investigator.
Уголовно-процессуальное законодательство советского периода допускало возвращение судом уголовного дела для производства дополнительного расследования. В соответствии с ч. 1 ст. 232 и ч. 1 ст. 258 Уголовно-процессуального кодекса (УПК) РСФСР уголовное дело могло быть направлено для дополнительного расследования как в стадии подготовки к судебному заседанию, так и при рассмотрении уголовного дела по существу по следующим основаниям:
1) неполнота предварительного расследования, которую невозможно восполнить в судебном заседании;
2) существенные нарушения уголовно-процессуального закона, допущенные органами предварительного расследования;
3) выявление оснований для предъявления обвиняемому другого обвинения либо для изменения обвинения на более тяжкое или существенно отличающееся по фактическим обстоятельствам
от предъявленного на предварительном расследовании;
4) установление оснований для привлечения к уголовной ответственности других лиц при невозможности выделения материалов в отношении них в отдельное производство;
5) неправильное соединение или разъединение дела.
Само наличие возможности возвращения судом дела для производства дополнительного расследования в конце 1990-х гг. стало подвергаться масштабной и разнонаправленной критике. Аргументы, которыми обосновывалась необходимость отмены права суда возвращать уголовное дело на дополнительное расследование, были диаметрально противоположны по своей сути.
Первый блок таких аргументов сводился к тому, что возвращение судом уголовного дела свидетельствует об обвинительном уклоне, вынуждает судебный орган заниматься уголовным преследованием (поскольку суд, усматривая недоработки предварительного расследования и прокуратуры, предоставляет им дополнительный шанс устранения этих дефектов и тем самым стимулирует именно уголовное преследование), нарушает базовое право гражданина подвергаться уголовному преследованию за одно и то же деяние только один раз.
Второй блок аргументов выдвигался с прямо противоположной точки зрения. Утверждалось, что возврат уголовного дела на дополнительное расследование ставит в затруднительное, а зачастую и безвыходное положение органы предварительного расследования и прокуратуры, поскольку восполнить неполноту в собирании доказательств по уголовному делу просто невозможно в силу объективных обстоятельств. Суд, возвращая дело на дополнительное расследование, уходит от ответственности за принятие по делу решения и необоснованно перекладывает эту обязанность на прокурора и следственные органы. Они же, с учетом реальной обстановки по делу, оказываются не в состоянии принять по возвращенному делу законное и обоснованное решение и вынуждены принимать решение, заведомо не соответствующее в полной мере требованиям закона [1, с. 30].
Необходимо отметить, что учеными приводились достаточно яркие аргументы в пользу как первой, так и второй точек зрения, с приведением конкретных практических примеров, зачастую действительно свидетельствующих об абсурдности возврата уголовного дела на дополнительное расследование. Конституционный Суд Российской
Федерации также сформулировал правовую позицию, в соответствии с которой возвращение уголовного дела по инициативе суда для исправления ошибок дополнительного расследования противоречит роли суда как органа правосудия и поэтому не соответствует Конституции Российской Федерации.
В результате возвращение уголовного дела для производства дополнительного расследования было отменено и в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации (УПК РФ) оно отсутствует. Вместе с тем стало ясно, что в практической деятельности возникают определенные ситуации, когда рассмотрение судом поступившего уголовного дела невозможно: по нему необходимо выполнить некоторые действия или принять процессуальные решения, которые находятся в компетенции не суда, а органов предварительного расследования и прокурора. В силу этого ст. 237 УПК РФ закрепляет основания возвращения уголовного дела прокурору судом. В отличие от советского времени, право суда направить дело прокурору прямо закреплено в законе лишь для стадии назначения судебного заседания, но не для рассмотрения дела по существу в первой инстанции, а также предусмотрено для апелляционного и кассационно-надзорного пересмотров, возобновления производства по уголовному делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств, хотя в этих стадиях нормы о возврате дела прокурору применяются по правилам процессуальной аналогии [2, с. 22; 3, с. 117; 4, с. 20].
Существующий в настоящее время возврат уголовного дела судом прокурору, в соответствии с буквальными положениями УПК РФ, отнюдь не равнозначен направлению дела на дополнительное расследование. Более того, действующий закон вообще оставляет без прямого ответа вопрос о полномочиях прокурора по поступившему к нему из суда уголовному делу.
Чтобы заполнить данный пробел, необходимо проанализировать как минимум два вопроса. Во-первых, следует понять, насколько конституционна сама возможность возвращения из суда дела для проведения по нему каких-либо дополнительных процессуальных действий. Во-вторых, каковы в настоящий момент полномочия прокурора и органов предварительного расследования по направленному им судом делу.
Ответ на первый вопрос далеко не столь очевиден, как это кажется на первый взгляд. Следует учитывать, что Конституционный Суд Российской Федерации отметил лишь недопустимость приня-
тия рассматриваемого решения по инициативе суда, но не о его принципиальной невозможности. Остальные аргументы носили зачастую весьма эмоциональный характер, наслаиваясь на специфический дискуссионный фон соответствующего времени. Более отстраненный анализ приводимых в тот момент обоснований позволяет обнаружить их слабые стороны и откровенные несообразности.
Самая очевидная из них — это утверждение о том, что возвращение уголовного дела из суда органу предварительного расследования означает двойную ответственность обвиняемого, его повторное привлечение к уголовной ответственности за одно и то же преступление. При более спокойном рассмотрении, не отягощенном эмоциями, этот аргумент не выдерживает критики. Безусловно, двойная ответственность невозможна. Об этом в случае возврата уголовного дела для дополнительного расследования не идет и речи. Двойная ответственность наступала бы в том случае, когда лицо было один раз осуждено за совершение конкретного преступления, получило уголовное наказание, после чего без отмены этого приговора был бы вынесен еще один приговор за то же самое деяние, и по этому приговору лицу было бы назначено еще одно наказание.
Возврат уголовного дела для дополнительного расследования, напротив, предпринимался, чтобы не допустить осуждения обвиняемого за то деяние, которое он фактически не совершал. Уголовное дело возвращалось, когда никакого обвинительного приговора не постановлялось, а предъявленное лицу обвинение корректировалось, после чего дело вновь поступало в суд. Видеть в этом двойное осуждение можно только при очень большом желании. Очевидно, что квалификация подобной ситуации как двойного привлечения к уголовной ответственности абсолютно неверна. Неоднократное осуждение за то же самое преступление и повторное рассмотрение уголовного дела по обвинению лица в совершении этого преступления — далеко не одно и то же. Если следовать данной логике, невозможен какой бы то ни было пересмотр вынесенного приговора, поскольку в такой ситуации суд совершенно очевидно рассматривает дело по факту, по которому ранее уже вынесено судебное решение. Однако указанный подход совершенно неверен.
Во-первых, он с полной очевидностью означает гигантский перекос в сторону защиты прав обвиняемого в сравнении с правами потерпевшего, что вряд ли допустимо в условиях состязательности уголовного процесса. Е. А. Зайцева справедливо
отмечает, что «приоритетность защиты прав лиц, пострадавших в результате совершения преступлений, прямо вытекает из назначения уголовного судопроизводства» [5, с. 120].
Во-вторых, это свидетельствует о полном игнорировании социально-значимых интересов, невозможности их отстаивания в рамках уголовно-процессуальной деятельности, что противоречит публичному характеру уголовного судопроизводства. Следует учитывать, что публичность уголовного процесса имеет под собой объективную природу, она не обусловлена произвольным решением законодателя. Преступление — общественно опасное деяние, посягающее не только на конкретного потерпевшего, но и охраняемые законом общественные отношения, не являющиеся при этом чем-то абстрактным. Это, по сути, интересы таких же физических и юридических лиц, которые потенциально могут стать жертвами того же лица, которое совершило первое преступление, если оно не будет вовремя остановлено правоприменительными органами государства. Иными словами, совершая преступление в отношении одного потерпевшего, виновный одновременно демонстрирует отрицательное отношение к тем принятым в обществе ценностям, которые он нарушает в рамках выполняемого им деяния. Соответственно, поскольку эти ценности не представляют для виновного никакой важности, имеются все основания предполагать, что преступная деятельность будет продолжаться, и никто не гарантирован от того, что станет следующей ее жертвой. В конкретно-исторических условиях, в 1990-е гг., в бурных и эмоциональных дискуссиях социальные ценности практически не рассматривались в качестве значимых факторов и ориентиров правосудия. Однако в настоящее время, когда общественное, в том числе профессионально-юридическое, сознание заметно «успокоилось» и возникли условия для более хладнокровного анализа, игнорирование социальных аспектов просто невозможно.
В-третьих, такой подход сложно признать верным с методологической точки зрения. Неясно, почему нельзя допускать исправление ошибок, которые в уголовном судопроизводстве имеют место точно так же, как и в любой другой сфере общественной деятельности. Напротив, право на обжалование и пересмотр судебного решения является одним из базовых, его социальная ценность не вызывает никаких сомнений. Однако в сходной, по сути однотипной ситуации пересмотр объявляется совершенно недопустимым и противоречащим всем демократическим нормам. Такая логика
как минимум неочевидна и вызывает большие сомнения.
Вряд ли можно согласиться и с тем, что принятие судом решения о возвращении уголовного дела для дополнительного расследования обязательно и автоматически означает переход суда на сторону обвинения. Речь идет о явлении, имеющем принципиально иную правовую природу. Суд, сталкиваясь с ситуацией, когда он не в состоянии принять решение в рамках своих полномочий, временно «переадресует» уголовное дело тому субъекту, который такие решения принять вправе. После этого соответствующий субъект вновь направляет дело на судебное рассмотрение, при этом суд не связан никакими решениями этого субъекта. По сути вся подобная ситуация направлена на создание условий для эффективного и полноценного судебного разбирательства, что никак не может быть неконституционным и антидемократическим.
Уголовное судопроизводство нельзя отождествлять со спортивным состязанием, в котором стороне обвинения предоставляется единственный шанс для того, чтобы доказать виновность лица, причастного к совершению преступления. Такой вывод делается хотя бы из сопоставления целей уголовного процесса, который имеет социальный фундамент, и спорта, представляющего собой прежде всего развлечение (хотя это не говорит об отсутствии у спорта важных общественных целей, главным образом — оздоровления людей).
Аргументы противоположной направленности (то, что возврат уголовного дела на дополнительное расследование затрудняет работу прокуроров и следователей) также трудно признать убедительными. Разумеется, можно найти конкретные примеры, когда уголовное дело возвращалось судом необоснованно, с практически невыполнимыми указаниями, однако здесь речь идет именно о конкретных ситуациях. Предоставление прокурору права обжалования подобных судебных решений, установление в законе четких критериев возврата дела на дополнительное расследование позволяет решить указанную проблему.
Таким образом, возвращение уголовного дела из суда для производства дополнительного расследования само по себе не противоречит демократическому характеру уголовного процесса и не является антиконституционным явлением. Другой вопрос, что в конкретно-исторических условиях следует установить оптимальные границы, основания и порядок судебного возврата дела на дополнительное расследование. Совершенно не-
обязательно в полном объеме восстанавливать действовавшие в УПК РСФСР правовые конструкции, однако допустить принципиальную возможность возвращения уголовного дела для производства дополнительного расследования вполне правомерно.
Второй важный аспект, подлежащий изучению, заключается в определении границ правомочий прокурора и органов предварительного расследования по действующему УПК РФ в ситуации возвращения уголовного дела судом.
Исчерпывающий перечень оснований возвращения уголовного дела прокурору указан в ст. 237 УПК РФ, причем данные основания разделены на две группы.
Первую группу образуют обстоятельства, при выявлении которых решение о возврате дела может быть принято судом как по ходатайству стороны, так и по собственной инициативе:
1) составление обвинительного заключения (обвинительного акта, обвинительного постановления) с нарушением требований УПК РФ;
2) невручение копии данного процессуального документа обвиняемому;
3) принятие неверного решения о направлении уголовного дела в суд для применения принудительной меры медицинского характера, в то время как в суде выявляются основания для окончания предварительного расследования составлением обвинительного заключения (обвинительного акта);
4) выявление оснований для соединения уголовного дела с другим;
5) неразъяснение обвиняемому его прав о формах рассмотрения уголовного дела судом;
6) выявление в действиях обвиняемого более тяжкого преступления, чем то, по которому ему предъявлено обвинение.
Вторая группа оснований применяется исключительно по ходатайству стороны и включает в себя следующие обстоятельства:
1) наступление после направления уголовного дела в суд новых общественно опасных последствий инкриминируемого обвиняемому деяния, не учтенных по объективным причинам при предъявлении обвинения и обусловливающих необходимость предъявления обвинения в совершении более тяжкого преступления;
2) выявление после отмены приговора по новым или вновь открывшимся обстоятельствам фактических данных, требующих предъявления обвиняемому обвинения в совершении более тяжкого преступления.
Следует учитывать несколько моментов, являющихся существенными пробелами в нормативной регламентации.
Во-первых, полномочия суда по возвращению уголовного дела прокурору предусмотрены лишь для стадии назначения судебного заседания [6, с. 37]. Главы УПК РФ, регулирующие порядок судебного разбирательства по первой инстанции, подобных правил не содержат в принципе.
Вместе с тем в абз. 3 п. 14 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 5 марта 2004 г. № 1 «О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» и п. 19 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 декабря 2017 г. № 51 «О практике применения законодательства при рассмотрении уголовных дел в суде первой инстанции (общий порядок судопроизводства)» говорится о полномочии суда возвратить уголовное дело прокурору при разбирательстве по первой инстанции в случае выявления обстоятельств, перечисленных в ст. 237 УПК РФ. По сути это означает применение правил процессуальной аналогии. Такой подход представляется правомерным. Аналогия процессуального закона не запрещена, если она не связана с возложением дополнительных, не установленных законом обязанностей на участников уголовного судопроизводства, не обладающих государственно-властными полномочиями. Кроме того, общественные отношения, складывающиеся в суде при назначении судебного заседания и при рассмотрении уголовного дела по существу, принципиально однотипны, возврат дела непосредственно из судебного разбирательства не отличается по своим правовым последствиям от возврата дела с подготовительной судебной стадии.
Во-вторых, суд при наличии всех предусмотренных в ст. 237 УПК РФ оснований направляет уголовное дело прокурору. Дальнейший порядок движения уголовного дела законом не установлен. Однако совершенно ясно, что прокурор не в состоянии в рамках своих надзорных полномочий исправить ни один из дефектов расследования, указанных в ст. 237 УПК РФ. Поэтому правильно допустить, что прокурор по поступившему из суда уголовному делу приобретает такие же полномочия, которые указаны в ст. 221 УПК РФ, т. е. как по делу, направленному органами предварительного расследования с обвинительным заключением.
Разумеется, такая аналогия не совсем очевидна. Во-первых, различна природа поступления уголовного дела прокурору. В одном случае оно
прибывает от органов предварительного расследования, в отношении которых у прокурора имеются надзорные полномочия. Соответственно, совершенно естественными, полностью укладывающимися в логику этих полномочий являются права прокурора на утверждение обвинительного заключения либо возвращение уголовного дела для дополнительного расследования. В другом случае дело поступает из суда, за которым у прокурора надзорных полномочий нет. Кроме того, уголовное дело имеет несколько иной вид, по нему уже приняты решения, в принципе отсутствующие при поступлении дела от органов предварительного расследования. Поэтому прокурор не может по направленному судом уголовному делу принять решение об утверждении обвинительного заключения. Хотя бы это обстоятельство свидетельствует о невозможности полной аналогии в вопросе полномочий прокурора в рассматриваемых случаях. Вместе с тем представляется, что аналогия все же возможна, и более того, применение ст. 221 УПК РФ является единственным легальным выходом из рассматриваемой ситуации. В условиях действующей нормативной регламентации именно ст. 221 УПК РФ регулирует наиболее сходные по своему содержанию правоотношения, возникающие после возврата судом уголовного дела прокурору, поэтому последний вправе реализовать те полномочия, которые принадлежат ему согласно ст. 221 УПК РФ, с учетом специфики анализируемой ситуации.
Н. Н. Давыдова утверждает о наличии «наметившейся в законодательстве тенденции к возвращению аналога института дополнительного расследования» [7, с. 28]. Такую же позицию занимает В. С. Балакшин, полагающий, что «законодатель „засекречивает" институт дополнительного расследования, поскольку о его применении открыто напишет в своем решении прокурор, направляя уголовное дело следователю или дознавателю для перепредъявления обвинения на более тяжкое преступление и выполнения всех следственных и иных процессуальных действий, связанных с окончанием предварительного расследования» [8, с. 132]. О введении дополнительного расследования пишут и другие процессуалисты [9, с. 54—57; 10, с. 55].
Говорить о восстановлении дополнительного расследования в том виде, в каком оно было предусмотрено УПК РСФСР, и даже в несколько трансформированном состоянии все же преждевременно. В настоящее время прокурор при наличии оснований вправе возвратить уголовное дело органу предварительного расследования, однако
не в целях полномасштабного дополнительного расследования, а лишь для устранения препятствий рассмотрения дела судом. Соответственно, проблема даже не в том, что возвращение уголовного дела следователю производится опосредованно — не судом, а прокурором. Изменилась правовая природа и юридические последствия возвращения дела из судебной стадии.
Важнейшим фактором является правовая позиция Конституционного Суда Российской Федерации, согласно которой суд вправе возвратить дело прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению судом в случаях, когда в досудебном производстве были допущены существенные нарушения закона, не устранимые в судебном производстве. Однако возвращение дела не может быть связано с восполнением пробелов в проведенном предварительном расследовании [11; 12].
Таким образом, прокурор вправе направить уголовное дело, возвращенное из суда в связи с выявлением существенных процессуальных нарушений, в орган предварительного расследования, тот может провести по делу процессуальные действия, которые при этом не должны быть направлены на восполнение неполноты ранее произведенного предварительного следствия или дознания.
Иными словами, возник особый порядок, который, с одной стороны, не сводится только к устранению сугубо формальных нарушений, а с другой — не является полноценным предварительным расследованием, поскольку результаты этой деятельности заведомо ограничены фактическими обстоятельствами, установленными в рамках первоначального расследования. Представляется, что рассматриваемый порядок можно с известной долей условности назвать «восстановительным расследованием» с учетом его направленности на восстановление законности по делу. Разумеется, предложенный термин имеет сугубо научное звучание и не подлежит включению в текст уголовно-процессуального закона.
Имеющаяся в настоящее время конструкция не вызывает вопросов лишь в том случае, если не пытаться представить порядок ее практической реализации. Жестко разграничить устранение допущенных нарушений закона и восполнение неполноты расследования можно лишь теоретически. Так, по уголовному делу обвиняемый был допрошен без участия переводчика, это явилось основанием для направления судом уголовного дела прокурору, а прокурором — в орган предварительного следствия. Однако нельзя полагать, что следователь должен механически записать те же самые пока-
зания, но только в присутствии переводчика. Неясно, как поступить, если обвиняемый начинает изменять эти показания. Следует учитывать, что для обвиняемого дача показаний является не только правом, но и способом защиты. В силу этого обвиняемый не связан ранее данными показаниями и не обязан придерживаться их на последующих допросах. Такая же ситуация возникает при производстве каких-либо следственных действий без защитника. Их новое проведение с участием защитника не является механическим воссозданием той же ситуации, но с добавлением в эту ситуацию еще одного участника. Повторное следственное действие объективно производится в новой реальности, поэтому нельзя просто переписать содержание протокола «старого» следственного действия, добавив при этом сведения об участии еще одного лица.
Ситуации с допросами — самые простые из возможных. Гораздо сложнее решить вопрос об устранении процессуальных нарушений при производстве обыска, выемки и многих других действий. Непонятен алгоритм действий следователя в тех случаях, когда он в рамках предъявленного обвиняемому обвинения обнаруживает явные пробелы в собранных доказательствах, например недостаточность представленных эксперту необходимых материалов, обусловившую неполноту самого экспертного заключения. Очевидно, что подобный дефект имеет двойную правовую природу. С одной стороны, это неполнота предварительного расследования, с другой — процессуальное нарушение, при наличии которого обвинительное заключение не должно было быть составлено в соответствующем виде, следовательно, имеющееся обвинительное заключение подлежит изменению. Однако при этом обвинительное заключение должно быть скорректировано не только как непосредственно процессуальный документ, но как отражение результатов предварительного расследования. Иными словами, оно подлежит изменению не в силу формальных нарушений в самом документе, а в силу дефектов предварительного расследования, из-за которых оно не соответствует требованиям закона.
Кроме того, особая ситуация складывается в случаях, предусмотренных ч. 1.2 ст. 237 УПК РФ, когда после принятия уголовного дела судом к производству наступают более тяжкие последствия совершенного деяния, требующие переквалификации содеянного обвиняемым. Эта ситуация отличается от той, что указана в п. 6 ч. 1 ст. 237 УПК РФ, когда необоснованно заниженная квалификация престу-
пления усматривается непосредственно из материалов уголовного дела, поступившего в суд. В части 1.2 статьи 237 УПК РФ предусмотрены ситуации, при которых органы предварительного расследования и прокуратуры полагали, что ими установлены обстоятельства уголовного дела в полном объеме, в связи с чем доказывание прекращается, и на основе имеющихся материалов лицу предъявляется обвинение. Однако позже проявляются более тяжкие последствия, которые на момент предъявления обвинения не существовали. Так, по уголовному делу о дорожно-транспортном происшествии было предъявлено обвинение водителю А. по факту причинения пассажиру В. тяжкого вреда здоровью. Обвинение было основано на заключении судебно-медицинской экспертизы, уголовное дело направлено в суд. Однако ко времени судебного заседания В. умер. Дополнительная судебно-медицинская экспертиза, назначенная судом, установила, что смерть наступила в результате последствий травм, полученных В. в дорожно-транспортном происшествии. Заключение первоначальной судебно-медицинской экспертизы ограничилось выводом о тяжести причиненного В. вреда здоровью, оставив без внимания продолжающееся лечение потерпевшего.
Если бы в подобных случаях следственные органы не имели права дополнять материалы предварительного расследования, правильная квалификация содеянного оказалась бы в принципе невозможной. Соответственно, складывалась бы неприемлемая ситуация, когда выводы предварительного расследования, даже при очевидности того, что они ошибочны, оказываются юридически непоколебимыми. Даже суд при этом не в состоянии скорректировать положения, установленные на предварительном расследовании, производимом «до суда и для суда».
Е. А. Зайцева в связи с этим справедливо обращает внимание на то, что «выявление обстоятельств, указывающих на совершение подсудимым более тяжкого преступления, осуществляется в состязательной судебной процедуре при активном участии государственного (или частного) обвинителя, потерпевшего и его представителя. Суд не сам изыскивает способ ухудшить положение
подсудимого — это установленные с помощью сторон обстоятельства дела свидетельствуют об ошибке в квалификации» [13, с. 42].
Исходя из этого представляется, что предмет «восстановительного расследования» нельзя сводить только к устранению формальных нарушений, он может быть несколько расширен в пределах, установленных Конституционным Судом Российской Федерации. Так, в рамках «восстановительного расследования» могут быть установлены фактические обстоятельства совершенного преступления, позволяющие принять по делу законное решение в рамках того обвинения, которое было предъявлено обвиняемому по результатам первоначального расследования.
Иными словами, детализация тех обстоятельств, которые были предметом изучения в пределах первоначального расследования, не может считаться устранением неполноты в том смысле, в котором это понятие употребляется Конституционным Судом Российской Федерации, поскольку без установления соответствующих фактов в принципе нельзя принять по делу законное и обоснованное решение. Направление уголовного дела в таком состоянии в суд вынудит его либо выносить заведомо незаконное решение, либо оставлять дело без фактического рассмотрения, вновь и вновь возвращая прокурору. Иными словами, деятельность по установлению определенных фактических обстоятельств органически входит в деятельность по устранению нарушений законности, допущенных при первоначальном расследовании уголовного дела.
Под неполнотой расследования, восполнение которой недопустимо, следует понимать выявление новых фактов преступной деятельности, не вмененных обвиняемому в первоначальном обвинении, т. е. расширение обвинения сверх границ, заданных по результатам первоначального расследования.
Такой алгоритм соответствует духу решений Конституционного Суда Российской Федерации, обеспечивает принятие по уголовным делам законных и обоснованных решений, а значит, восстановление конституционных прав граждан.
1. Матейкович М. С. Реализация конституционных норм и защита прав человека в отечественном уголовном судопроизводстве // Журнал российского права. 2018. № 5. С. 26—35.
1. Mateikovich M. S. Implementation of constitutional norms and protection of human rights in domestic criminal proceedings. Journal of Russian Law. 2018; 5: 26—35.
2. Астафьев А. Ю. Решения контролирующих судебных инстанций в механизме обеспечения эффективности правосудия // Российский судья.
2017. № 8. С. 21—25.
3. Кудрявцева А. В., Дик Д. Г. Полномочия суда апелляционной инстанции в уголовном судопроизводстве // Уголовное право. 2018. № 2. С. 115—122.
4. Максимова Т. Ю., Ничипоренко А. А. Проблемные аспекты проверки вопросов факта судами кассационной и надзорной инстанций // Администратор суда. 2018. № 1. С. 18—22.
5. Зайцева Е. А. Справедливое судопроизводство и потерпевший // Справедливость и равенство в уголовном судопроизводстве: материалы Всерос. науч.-практ. конф. (20—21 марта 2015 г.). СПб.: Северо-Западный филиал ФГБОУВО «Рос. гос. ун-т правосудия»: Междунар. ассоц. содействия правосудию, 2016. С. 116—123.
6. Шестак В. А. Новеллы современной практики применения судами норм уголовно-процессуального законодательства, регламентирующих порядок разрешения вопросов подготовительного характера // Уголовное судопроизводство.
2018. № 4. С. 36—41.
7. Давыдова Н. Н. Возвращение уголовного дела прокурору в российском уголовном процессе // Российский следователь. 2019. № 6. С. 26—29.
8. Балакшин В. С. О судьбе института дополнительного расследования в российском уголовном процессе // Российский юридический журнал. 2017. № 6. С. 127—133.
9. Волторнист О. А. Трансформация института возвращения уголовного дела прокурору // Вестник Омской юридической академии. 2014. № 4. С. 54—57.
10. Тришева А. А. Возвращение уголовного дела прокурору: судьба института // Законность. 2015. № 4. С. 55.
11. По делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405 и 408, а также глав 35 и 39 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросами судов общей юрисдикции и жалобами граждан: постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 8 декабря 2003 г. № 18-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 51. Ст. 5026.
12. По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 237 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Республики Узбе-
2. Astafiev A. Y. Decisions of the supervisory courts in the mechanism of ensuring the effectiveness of justice. Russian judge. 2017; 8: 21—25.
3. Kudryavtseva A. V., Dick D. G. Powers of the Court of Appeal in Criminal Proceedings. Criminal Law. 2018; 2: 115—122.
4. Maksimova T. Yu., Nichiporenko A. A. Problematic aspects of verification of issues of fact by courts of cassation and supervisory authorities. Administrator of the court. 2018; 1: 18—22.
5. Zaytseva E. A. Fair legal proceedings and the victim. In: Justice and equality in criminal proceedings: Materials of the All-Russian scientific and practical conference, 20—21 March 2015. St. Petersburg: FGBOUVO northwest branch "Russian state university of justice": International Association for the Promotion of Justice; 2016: 116—123.
6. Shestak V. A. Novella modern practice of the courts applying the norms of criminal procedure legislation regulating the procedure for resolving issues of a preparatory nature. Criminal proceedings. 2018; 4: 36—41.
7. Davydova N. N. Return of criminal case to prosecutor in Russian criminal trial. Russian investigator. 2019; 6: 26—29.
8. Balakshin V. S. On the Fate of the Institute of Additional Investigation in the Russian Criminal Process. Russian Legal Journal. 2017; 6: 127—133.
9. Voltornist O. A. Transformation of the Institute of Return of Criminal Case to the Prosecutor. Journal of the Omsk Law Academy. 2014; 4: 54—57.
10. Trisheva A. A. Return of criminal case to prosecutor: fate of institute. Legality. 2015; 4: 55.
11. Resolution of the Constitutional Court of the Russian Federation No. 18-P of 8 December 2003 "On the case of check of constitutionality of provisions of Articles 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405 and 408 and also Chapters 35 and 39 of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation in connection with inquiries of courts of law and complaints of citizens". Russian Federation Code. 2003; No. 51; Art. 5026.
12. Resolution of the Constitutional Court of the Russian Federation No. 16-P of 2 July 2013 "On the case of check of constitutionality of provisions of part one of Article 237 of the Code of Criminal Procedure of the Russian Federation in connection with the complaint of the citizen of the Republic of Uzbekistan B. T. Gadayev and inquiry Kurgan regional court". Russian Federation Code. 2013; No. 28; Art. 3881.
кистан Б. Т. Гадаева и запросом Курганского областного суда : постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 2 июля 2013 г. № 16-П // Собрание законодательства Российской Федерации. 2013. № 28. Ст. 3881.
13. Зайцева Е. А. Постановление КС РФ по жалобе Б. Т. Гадаева и запросу Курганского областного суда: размышления о праве суда на возвращение уголовных дел прокурору в состязательном уголовном судопроизводстве // Российский судья. 2014. № 5. С. 39—43.
© Стельмах В. Ю., 2020
13. Zaytseva E. A. Decision of the COP of the Russian Federation on the complaint of B. T. Gadayev and the request of the Kurgan Regional Court: reflections on the right of the court to return criminal cases to the prosecutor in adversarial criminal proceedings. Russian judge. 2014; 5: 39—43.
© Stelmakh V. Y., 2020
Стельмах Владимир Юрьевич,
профессор кафедры уголовного процесса Уральского юридического института МВД России,
кандидат юридических наук, доцент; +7-904-983-04-55, [email protected]
Stelmakh Vladimir Yuryevich,
professor at the department
of criminal proceedings
of the Ural law Institute
of the Ministry of the Interior of Russia,
candidate of juridical sciences, docent;
7-904-983-04-55, [email protected]
* * *
