CC BY
396
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №2 (106) 2012
14. Пир-о-Муршид Хазрат Инайят Хан. Учение суфиев / Пир-о-Муршид Хазрат Инайят Хан. — М. : Сфера, 1998. — С. 199.
15. Гарифуллин, И. Б. Ислам на краю света. История ислама в Западной Сибири. В 3 т. Т. 1. Источники и историография / И. Б. Гарифуллин, Г. Л. Файзрахманов ; под ред. А. П. Яр-кова. — Тюмень : Колесо, 2007. — 418 с.
16. Аманжолов, А. С. История и теория древнетюркского письма / А. С. Аманжолов. — Алматы : Мектеп, 2003. — 368 с.
БОРТНИКОВА Юлия Александровна, ассистент кафедры общегуманитарных и естественнонаучных дисциплин.
Адрес для переписки: e-mail: hea2004@mail.ru
Статья поступила в редакцию 12.01.2012 г.
© Ю. А. Бортникова
УДК 9302 А. А. ДНЕПРОВСКАЯ
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О СЕМЬЕ И БРАКЕ В ПЕРВОЕ ПОСЛЕВОЕННОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ (ПО МАТЕРИАЛАМ СПЕЦИАЛЬНЫХ ЖЕНСКИХ ИЗДАНИЙ «РАБОТНИЦА», «КРЕСТЬЯНКА», «СОВЕТСКАЯ ЖЕНЩИНА»)
Статья посвящена реконструкции представлений о семье и браке в советском обществе первого послевоенного десятилетия на основе специальных женских изданий («Работница», «Крестьянка», «Советская женщина»). Внимание сосредоточено на той модели семейных отношений, которая задавалась в советской печати властью, стремившейся создать определенный кодекс жизни советских граждан. Установленные в официальной печати формы и способы трансляции позволяют сделать вывод о разумности советской государственной политики регулирования в сфере семейно-брачных отношений.
Ключевые слова: семья, брак, материнство, советские журналы, официальный образ, пропаганда.
Исследование выполнено при финансовой поддержке Федерального агентства по образованию в рамках Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009-2012гг», государственный контракт 14740.11.0569.
Конец XX века, богатого на крутые повороты, привёл к очередной ломке предыдущих представлений о семейных отношениях, браке и любви — резко поменялся стиль жизни, были повергнуты прежние идеалы, на смену им пришли новые приоритеты и ценности. Современные глянцевые издания, являясь калькой с западных аналогов, прежде всего, эксплуатируют внешность женщины, представляя её в образе модели, секс-символа, спутницы мужчины. В определённом смысле современная пресса является пособием по красивой жизни, изобилующим рекомендациями о том, как правильно себя подать с целью обеспечения себе светлого и беспечного будущего в роли преданной подруги обеспеченного человека. Ролевые образы женщины — матери, жены, профессионала — ушли на второй план. Потребность в научном осмыслении феномена гендерного стереотипа продиктована необходимостью поиска новых продуктивных стратегий, направленных на ослабление противоречий личности и общества.
Первое послевоенное десятилетие имело особое значение в процессе формирования гендерных стереотипов. В ситуации демографического перекоса, транслируемые в официальной печати нормативные образы женщины, мужчины, семейных и обще-
ственных отношений, играли роль своеобразного стабилизатора. Силами редакций партийные идеологи создавали на страницах советских изданий нормативные медиа-образы, которые встраивались в общую идеологическую концепцию «советского человека». Перед нами определённый «кодекс нормы» жизни послевоенного общества, в котором прежде всего привлекательный образ женщины — матери, жены и труженицы, воспринимался как важнейшее охранительное и порождающее начало. Эти механизмы идеологического конструирования, обусловленные экономическими и политическими требованиями времени, действуют и в современности, поэтому их изучение имеет не только научную, но и практическую значимость.
В данной статье мы намерены рассмотреть особенности изображения семейно-брачных отношений в первое послевоенное десятилетие в официальной советской печати, и, прежде всего, в изданиях, ориентированных на наиболее массового адресата — женщин. На основе популярных послевоенных журналов «Работница», «Крестьянка», «Советская женщина» попытаемся выявить ключевые характеристики семейной жизни и быта советских граждан послевоенного десятилетия, в том виде, в котором
их представляли творцы соцреализма, и попытаемся прояснить те средства, при помощи которых, этот образ создавался советскими публицистами. Каждый из журналов имеет свою специфику, поскольку обращён к определённой категории читателей — «Работница» ориентировалась на городскую читательницу, «Крестьянка» обращалась к сельской труженице, а «Советская женщина» была создана для советских общественниц, активисток и членов всевозможных комитетов. Таким образом, обращаясь к данным всех трёх источников, у нас появляется возможность получить наиболее полное представление о семье, браке и материнстве.
Согласно определению Советской энциклопедии, семья — это основанная на браке или кровном родстве малая группа, члены которой связаны общностью быта, взаимной моральной ответственностью и взаимопомощью. Ниже уточняется, что нормы нравственности и законодательство в условиях социализма направлены на укрепление семьи, утверждение принципов социалистического общежития [1]. Действительно, идеология советского государства была направлена на укрепление института брака и пропаганду рождаемости, подтверждением чему служат многочисленные законы и указы этого периода, затрагивающие вопросы охраны материнства и детства, устанавливающие брачный возраст, стимулирующие рождаемость за счёт предложенных государством пособий и знаков отличий. Но помимо действующего законодательства нашему вниманию предложен второй вариант укрепления семейно-брачных отношений — метод официальной пропаганды советскими властями единственно правильной формы человеческого общежития — семьи. Предложенное в официальной печати представление о семье и быте граждан наделялось ключевыми позитивными характеристиками, нередко являясь лишь идеальным конструктом, не соответствуя жизненному укладу советских граждан, просто не имеющих возможности построить семью в обескровленном послевоенном советском обществе. Обратим внимание на то, как транслируют понятия любви и брака специальные женские издания.
Как и в кинофильмах 1930-1950-х гг., в советской прессе наиболее типичен показ любви через работу. Сцена трудового порыва демонстрирует духовное единение пары, причём в этот момент и обнаруживается их истинная красота [2]. Вот типичная история любви, представленная на страницах «Работницы»: «Год назад девушка подружилась с фабричным электриком, комсомольцем, сыном потомственных ткачей этой фабрики. Комсомол породнил их. Дружба, скреплённая единством стремлений, выдержала испытание временем. Наступил день свадьбы» [3]. Или история Е. Рязановой: «С заводом связана вся моя жизнь. Здесь я нашла и личное своё счастье... Мы познакомились с Федей Ильиным в цехе. Он ведь у меня тоже обойщик и работник неплохой. В 1948 году поженились, а теперь у нас есть сын Серёжа» [4]. Подобные «казусы» занимают в журналах ключевую позицию, поскольку подчёркивают не только стремление советских граждан к созданию «естественной ячейки коммунистического общества», но и указывают на патриотическое воспитание граждан, их трудолюбие и коллективизм, что и необходимо для целостного нормативного образа.
Как правило, изображаемые герои — люди невзрослые и «невинные», что свидетельствует о чистоте их намерений и задаёт перспективу личного, трудового и общественного становления [2, с. 213]. Можно за-
метить, что советский источник не предлагает нашему вниманию отражения бурь и страстей, присущих человеческим взаимоотношениям. Сюжетной развязкой спокойных, ничем не примечательных отношений становился брак. Отношение к браку в советском обществе было предельно серьёзным, пресекалось всякое легкомыслие, поскольку брак закладывал начала семьи, а от семьи во многом зависело воспитание новой смены строителей коммунизма.
Что касается мотивов, то, как показывает нам советская печать, женился советский человек обыкновенно по склонности, брак из-за денег практически не был известен. Решающим мотивом называли любовь, привязанность, взаимоуважение. Брак воспринимался как единство любви и долга. Большинство членов советского общества ориентировалось на прочный, пожизненный брачный союз, а для того, чтобы подчеркнуть «чистоту» социалистического брака, в прессе традиционно проводилось сопоставление его с буржуазным институтом брака, где «вместо законов сотрудничества и взаимопомощи царили законы конкуренции», где «за 17 дней можно развестись и второй раз выйти замуж», поскольку, как сообщает нам «Работница»: «Брак там — тоже бизнес!» [5]. Подобные сравнения становятся актуальны в советской печати послевоенного десятилетия, год от года набирая динамику и остроту, в силу развёрнутой между государствами холодной войны, что принуждало все средства массовой информации работать на осуждение, обличение и даже высмеивание жизни и быта капиталистических государств.
Безусловно, советская жизнь, как две стороны медали, делилась на ту, что принято было демонстрировать и ту, что оставалась «за кадром». Докопаться до последней во многом не представляется возможным, поскольку выносить на суд общественности то, что касается лишь двоих, было не принято, как не принято было и изображать семейную повседневность и быт супругов, поскольку брак являлся не наблюдаемым процессом, а логичной сюжетной развязкой [2, с. 218]. То, что получало публичную огласку, тоже тщательно отбиралось.
Итак, согласно законам жанра, преисполненная чувством радостного созидания, на волне светлого трудового порыва советская женщина встречала «того единственного» и выходила замуж «один раз и на всю жизнь». Семейных работниц в райисполкоме ставили на учёт для получения жилплощади, и, как представлено в печати, проблем с жилплощадью население не испытывало [6]. Преисполнены восторга отзывы женщин на страницах журналов: «Мы надеялись получить большую жилплощадь, но о такой квартире, которую мы получили, я и не мечтала!» [7], «В том, что простая работница въехала в отдельную благоустроенную квартиру, в нашей стране нет ничего особенного» [6, с. 3]. Информацию подобного характера можно встретить на страницах любого номера женских изданий, поскольку любой репортаж или очерк, описывающий жизнь советских людей, был направлен на то, чтобы подчеркнуть чистоту и благоустроенность быта советских тружеников, заслуживших своё право возвращаться с работы в собственное, уютное жильё, со скромной, но добротной обстановкой, неизменными атрибутами которой становились фикус, торшер и расшитые скатерти.
Согласно источнику, жилфонд по инициативе партии постоянно увеличивался, жизнь и быт улучшались. Проходила повсеместная газификация, силами хозяек постоянно росла культура и гигиена жилища. Однако были и семьи, жившие иначе: в
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №2 (106) 2012 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №2 (106) 2012
землянках, развалах здании, подвалах, на чердаках, в вагонах. Конечно, эти случаи оставались за рамками освещения официальной печатью. Непростой и не всегда благополучной на деле оказывалась и ситуация в советском селе. В редакцию «Крестьянки» нет-нет проникали жалобы: «Е. А. Гайдукова с малолетним сыном живёт в полуразрушенном доме. Несмотря на то, что муж колхозницы погиб на фронте, а старший сын служит в Советской армии, ей не оказывают помощи в ремонте дома» [8]. Это редкий случай антиканона, прорвавшийся на страницы официальной прессы с целью обличения местных властей и исполнителей, но никак не советской гуманной и демократичной системы.
У женщины, ставшей женой и хозяйкой собственного благоустроенного «очага», в полной мере проявлялась потребность в детях, что являлось и её неписаным социальным долгом, поскольку «воспроизводство непосредственной жизни называлось определяющим моментом существования общества» [9]. Ведущим мотивом, конечно, оставалась естественная любовь женщины к детям. Так, пишет читательница «Работницы»: «Для меня дети — огромное счастье. Особенно люблю маленьких детей. Трудно с ними, хлопотливо. Иногда в сутки сплю по 3-4 часа, а всё же нет высшей радости, чем растить человека» [10].
По данным статистики, наиболее детородный возрастной интервал послевоенных лет — 2024 года [9, с. 50]. К 1955 году в пользование беременным женщинам государство предлагало отлаженную государственную систему родовспоможения, 7113 консультаций, постоянно растущую сеть акушерогинекологических учреждений, профессиональные кадры акушеров и гинекологов. Кроме того, как свидетельствует источник, действовали специальные институты педиатрии, акушерства и гинекологии Академии медицинских наук СССР и сеть научноисследовательских институтов [11]. Таким образом, на службу советской матери была поставлена наука. При родах применялся самый прогрессивный психопрофилактический метод обезболивания по И. П. Павлову, благодаря которому, делятся впечатлениями советские матери, «роды стали казаться процессом удивительно гармоничным и стройным. Всё в нём понятно, естественно, человечно» [12]. Несмотря на открытость данных тем, надо заметить, что беременность изображаемых героинь внешне не акцентирована, в чём проявляется характерная стыдливость культуры этого времени.
Позитивные отзывы оставляли читательницы и о самих роддомах: «Попадая в роддом, женщина с первых шагов ощущает, что здесь ей нечего беспокоиться за свою судьбу и здоровье ребёнка. Сама обстановка действует успокаивающе. Создан режим покоя, тишины, исключающий всё, что раздражает человека» [10]. Доступности и высокому уровню услуг советских роддомов противопоставлялся низкий уровень услуг за рубежом: «Там женщина должна платить за пребывание в роддоме, за помощь акушерки, врача. При этом смертность рожениц и детей в США очень высока» [13].
Общий демографический кризис, разразившийся после войны, не мог не сказаться на рождаемости, падение которой представляется вполне объективным, учитывая то, с какими потерями СССР вышел из войны. И если число родившихся на тысячу человек населения с 1940 по 1950 годы снизилось с 31,3 до 26,7 человек, ввиду указанных выше причин, то динамика смертности детей в возрасте до 1 года
демонстрирует нам позитивное снижение количественных показателей — 184 человека на тысячу родившихся в 1940 году и всего 81 человек — в 1950 году, что, вероятно, свидетельствует и об уровне оказываемых медициной услуг [14].
Комплекс мер, направленный на охрану материнства и детства, а вместе с тем на повышение рождаемости, позволил властям отказаться от принятого в 1936 году постановления ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов». Теперь снижения числа абортов предполагалось достичь расширением мер воспитательного характера. 23 ноября 1955 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «Об отмене запрещения абортов» [11, с. 155], что предполагало сознательность женщин в ситуации созданного государством благополучия и полного предоставления условий для счастливого материнства. Тем самым власти надеялись снизить число «криминальных абортов».
Что касается числа детей в семье, то, согласно социологическим исследованиям, потребность в первом ребёнке была высока почти у всех. Потребность во втором-третьем ребёнке различалась у женщин с различным уровнем образования, в зависимости от проживания в сельской или городской местности, а также в зависимости от социально-профессиональной группы. Многодетность особо характерна была для народов Средней Азии, ориентированных на рождение 6-7 детей, а также у сельских женщин коренных национальностей она была близка к физиологическому пределу, что, вероятно, свидетельствовало и об уровне доступности контрацептивных средств [9, с. 151]. Несмотря на прочную оборонительную философию однодетности, которая бытовала в послевоенный период, о чём нам сообщают советские социологи 1960-1970-х гг., со страниц журналов и с плакатов на нас смотрит счастливая многодетная мать.
Так, в «Работнице» мать-героиня М. И. Дорохи-на рассказывает: «Пятьдесят четыре года живём мы вместе с мужем, золотую свадьбу сыграли, уж пора расходиться, да больно мы влюблены друг в друга» — посмеивается она. «Наше со стариком жилище — узловая станция, центральный сборный пункт. Все сюда бегут на «мамины пироги». Одних внуков пятнадцать душ. Новый год вместе встречаем. В позапрошлом году все собрались — 60 человек — с жёнами, мужьями, внуками» [15]. Вот он — нормативный образец, к которому призывала советская пропаганда.
В послевоенный период часто главой семьи становилась женщина — работница и мать. Важной чертой образа женщины стало совмещение ею материнских обязанностей с участием в общественном производстве, а также занятиями домашним хозяйством. Малую долю работы, связанной с ведением домашнего хозяйства, взяли на себя предприятия бытового обслуживания, но, согласно источнику, Советская власть продолжала активную разработку этого вопроса, понимая, что система бытового обслуживания — это витрина экономической системы, а плохая витрина не способствует престижу того, что она представляет [16].
Сельская женщина испытывала трудности при совмещении своих обязанностей в большей степени, чем городская. Наличие мужчины в её доме было более принципиальным — уход за скотом, рубка дров, ремонт — требовали «неженских» усилий. Зато город имел свои определённые «минусы»: уход за детьми обходился дороже, воспитание сложнее. Так,
заключили, что добрачная половая жизнь женской части молодёжи начиналась в городе раньше, как несмолкшее «психологическое эхо» войны и недостаток нравственного воспитания. Для города более характерны были разводы и семьи без отцов [16, с. 51] Конечно, подобная информация редко появлялась на страницах массовой печати, но имела место в реальности. Как верно замечает в своей работе А.А. Сальникова: «Всё, что было маргинально, что не вписывалось в концепцию «счастливого советского детства», подлежало умолчанию и забвению» [17].
Известно и то, что в городе было больше соблазнов, дурных влияний. Дети часто были предоставлены сами себе, родители не имели возможности их контролировать, поскольку производство было отдалено от жизни семьи и дети виделись с родителями лишь в послерабочее время [16, с. 23] Эти дети жили в «послевоенном дворе» — особом мире со своими нормами поведения и формами социального контроля. «Двор» и сформировал идеологию целого поколения. Это были люди «команды», уважающие законы дворового братства [18].
Конечно, представленные в печати дети неподконтрольными не выглядели. Согласно источнику, они не шатались по улицам и, конечно, не сидели без дела, поскольку коммунистическая мораль с её нетерпимостью к пустой трате времени даже свободное время предполагала под занятия полезными делами. Советское государство делало ставку на систему общественного воспитания детей, позволяющую не только освободить женщину, но и гарантирующую должное коммунистическое воспитание [6, с. 80]. Советские дети росли в коллективе: младшего и дошкольного возраста — в яслях и детских садах, школьники проводили свободное время в группах продлённого дня, на каникулах — в пионерских лагерях и санаториях. Определённые недоработки этой системы нам демонстрирует сам источник. Яслями матери не всегда охотно пользовались, так как на первом году жизни дети часто болеют, кроме того, ясли нередко находились далеко от дома, были недостаточно благоустроены, переполнены. Тем не менее на получение мест в яслях была большая очередь [9, с. 149]. Причиной нехватки мест в яслях и детских садах власти называли безответственное отношение многих работников к использованию средств, отпускаемых государством на эти цели. План капитального строительства выполнялся неполно, многие типовые здания детских садов были заняты другими учреждениями, что находит прямую перекличку с современной нам действительностью.
Но всё же ключевая роль в воспитании отводилась семье, функции которой сводились не только к рождению ребёнка и физическому уходу за ним, но и к всестороннему воспитанию, духовному и интеллектуальному развитию. Подчёркивалось: «Чем лучше будет воспитано молодое поколение, тем быстрее страна придёт к сияющим вершинам коммунизма» [19]. Но государство всё же оставляло за собой право решительно вмешиваться в семейные отношения и брать детей под свою защиту, если того требовали интересы социалистического общества и интересы ребёнка. Советский семейно-брачный закон предоставлял право лишать родительских прав тех, кто по отношению к своим детям нарушал требования социалистической морали. Но подобные явления, как правило, скрывались от глаз окружающих как дела «внутрисемейные».
За одинокой матерью, не имеющей возможности воспитывать своего ребёнка, оставалось право
отдать его на попечение государственных учреждений — дома младенца или детского дома. При этом она не лишалась права вернуть его обратно [20]. Всё это имело место на практике, но на страницах официальных изданий такие случаи единичны.
Мать-одиночка — типичный персонаж послевоенных журналов, но это не женщина, расторгнувшая брачные отношения в силу тех или иных причин, это убитая горем, но не опустившая рук жена павшего воина, отдающая всю энергию на участие в восстановлении народного хозяйства и совместное с государством и коллективом воспитание своих сирот.
Как видим, официальная социалистическая печать наделяет семейно-брачные отношения в советском государстве ключевыми позитивными характеристиками. Но не нужно в этом каноне положительных характеристик искать негатив, предполагая, что созданный в советской печати образ был лишь результатом деятельности власти, цензоров и журналистов. Этот «благополучный образ» находил своё приложение в действительности.
Как мы можем заметить на основе источников, в послевоенной действительности существовал и целый ряд отклонений от норм морали советского общества: голодающие крестьяне, воры, дезертиры с производств, прогульщики. В этом обществе действительно имели место разводы, аборты, пьянство и преступность, голодное и бездомное детство и безнравственность, но не более чем в любом другом обществе. Сам факт того, что идеология государства была обращена на создание нового, пусть утопического, но прогрессивного, здорового, благополучного общества, говорит о том, что это общество стремилось двигаться вперёд. Иными словами, представленный в печати образ включал в себя не только социалистические ценности, но и ценности вечные, пропаганда которых свидетельствует о разумности системы.
Таким образом, мы можем заключить, что Советская власть, в зависимости от стоящих перед ней задач, использовала этот образ достаточно грамотно. Это заставляет задуматься о необходимости обращения к советскому опыту идеологического конструирования, который предполагал укрепление института брака, рост грамотности и занятость населения хотя бы в своих теоретических основаниях.
Библиографический список
1. Большая Советская энциклопедия, В 65 т. Т. 50. — М. : Советская энциклопедия, — ОГИЗ, 1944.— С 766 — 771.
2. Дашкова, Т. Идеология и кинорепрезентация (любовь и быт в советских фильмах 30 — 50-х гг.) / Т. Дашкова // Визуальная антропология: новые взгляды на социальную реальность : сб. науч. ст. — Саратов, 2007. — С. 212.
3. Лубан, Л. О жизни одной фабрики / Л. Лубан // Работница. — 1948. — № 11. — С. 4.
4. Рязанова, Е. Профсоюзный организатор / Е. Рязанова // Работница. — 1951. — № 7. — С. 8.
5. Добровольский, Н. Большая любовь / Н. Добровольский // Работница. — 1953. — № 6. — С. 27.
6. Стародуб, В. И. Женщина — труженица и мать / В. И. Стародуб. — Л. : Лениздат, 1967. — С. 6.
7. Рихтер, З. В новых домах / З. Рихтер // Работница. — 1951. — № 1. — С. 12.
8. По письмам в редакцию // Крестьянка. — 1952. — № 7. — С. 30.
9. Женщины на работе и дома / Гл. ред. Д. И. Валентей. — М. : Статистика, 1978. — С. 15.
10. Белякова, В. Начало жизни / В. Белякова // Работница. — 1953. — № 9. — С. 19.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №2 (106) 2012 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №2 (106) 2012
11. Женская консультация : рук. для врачей и студентов / Ред. Л. С. Персианинов. — Минск, 1958. — С. 7.
12. Агатова, Д. Роды без боли / Д. Агатова // Советская женщина. — 1951. — № 2. — С. 39.
13. Карманова, Е. Закон в действии / Е. Карманова // Работница. — 1949. — № 7. — С. 3.
14. Женщины и дети в СССР : стат. сборник. — М. : ГОС-СТАТИЗДАТ, 1963. - С. 47.
15. Викторова, Е. С новым годом, мать героиня! [Текст] / Е. Викторова // Работница. — 1951. — № 12. — С. 24.
16. Харчев, А. Г. Быт и семья в социалистическом обществе. — Л., 1968. — С. 15.
17. Сальникова, А. А. Российское детство в XX веке: история, теория и практика исследования / А. А. Сальникова. — Казань, 2007. — С. 151.
18. Зубкова, Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953 гг. / Е. Ю. Зубкова. — М. : РОССПЭН, 1999. — С. 143.
19. Александров, Б. Об авторитете матери / Б. Александров // Работница. — 1949. — № 3. — С. 15.
20. Мясникова, А. Советские законы о семье и браке / А. Мясникова // Советская женщина. — 1947. — № 1. — С. 50.
ДНЕПРОВСКАЯ Алёна Александровна, магистр истории по направлению «Историография отечественной истории», соискатель кафедры современной отечественной истории и историографии, младший научный сотрудник УНИР ОмГУ им. Ф. М. Достоевского.
Адрес для переписки: e-mail: Dneprovskayaa@mail.ru
Статья поступила в редакцию 03.03.2011 г.
© А. А. Днепровская
УДК 9302 А. А. ПОПОВА
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ЖУРНАЛ «КРОКОДИЛ»
КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК ПО РЕКОНСТРУКЦИИ ВИЗУАЛЬНОГО НЕГАТИВНОГО ОБРАЗА СОВЕТСКОГО МУЖЧИНЫ В ПЕРВОЕ ПОСЛЕВОЕННОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ (1945-1955гг.)___________________________________
В статье речь идет о том, как советская идеологическая система в послевоенное десятилетие формировала в сознании граждан представление о недопустимых характеристиках образа мужчины. Для этого использовались, в том числе, и визуальные ресурсы популярного сатирического журнала. Выявленные зримые коды советского идеологического творчества могут быть сопоставлены с реальными представлениями общества 1945—1955 гг. о мужчине.
Ключевые слова: мужчина, образ, реконструкция, журнал «Крокодил», советский период.
Исследование выполнено при финансовой поддержке Федерального агентства по образованию в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009—2012 гг.», государственный контракт 14.740.110569.
Образ, формируемый в сознании человека, — явление многогранное и актуальное для современных гуманитарных исследований. Мы черпаем в прошлом не только факты, но и общественные представления о них, которые оказываются не менее важными и ценными для понимания узора эпохи.
В рамках гендерного подхода давно и продуктивно изучается женский образ, при этом проблемное поле данного направления должно включать и реконструкцию мужского образа. Указанная операция применительно к отрезку 1945—1955 гг. вызывает интерес, поскольку именно в этот сложный психологический и социально-демографический период общество всё же сумело создать непревзойдённый
по силе воздействия идеал мужественности.
Любой образ, в частности мужской, имеет некую базовую — инвариантную часть, общую для всех носителей и вариативную, отражающую жизненный путь субъекта. Для советской эпохи характерен и ещё один компонент, акцентирующий идеологическую часть образа советского мужчины, как форму истолкования и освоения объекта с позиции определённого, заданного нормой идеала. Основным методом конструирования нормы мужественности выступала вся совокупность советской идеологической дискурсивной практики, где последняя не столько отражала представление об участниках советской повседневности, сколько формировала его.
