Представления и мечты россиян об устройстве России через призму ценностных и идейных противоречий общества Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Бызов Л. Г.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И МЕЧТЫ РОССИЯН ОБ УСТРОЙСТВЕ РОССИИ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ЦЕННОСТНЫХ И ИДЕЙНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ ОБЩЕСТВА1

Как и обычно, в эпоху быстрых и неоднозначных общественных преобразований, «горизонт мечтаний» у сегодняшних россиян имеет достаточно ограниченный характер. Люди в эти периоды привыкают жить ежедневной борьбой за существование; и будущее страны, за пределами максимум ближайшего десятилетия, для них окутано туманом и неопределённостью. Представления о будущем в таких случаях складываются из сформировавшейся ранее системы ценностей, идейно-политических ориентаций, симпатий и предпочтений, скорее отражающих видение настоящего и прошлого, а не далёкого будущего.

В период с зимы 2011 г. по весну 2012 г. в стране вновь наступило политическое оживление, заставляющее вспомнить об идейных коллизиях десяти- и двадцатилетней давности. Это касается не только противостояния общества и власти, но и самих «протестантов», окрашенных в самые пёстрые, иной раз взаимоисключающие политические цвета. Идейные споры подчас стали проходить не только между традиционными «левыми» и «правыми», националистами и космополитами, демократами и консерваторами. Внутри почти каждого из крупных идейных «блоков» идёт и собственная дискуссия. Новые поколения россиян формируют свою систему представлений и о национальном пути развития России, и о базовых принципах социальной справедливости, и о современном видении политической демократии.

1 Статья выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ № 11-03-000291а по теме «Социокультурный код современной российской нации (ценности, стратегии, архетипы, мифы) и перспективы модернизации социально-политической системы».

Параллельно существует как бы «несколько Россий» со своими укладами, ценностями, привычками; и у каждой из них — свои мечты и свои надежды. Известный политгеограф Наталья Зубаревич в этой связи говорит о «четырёх Россиях», которые, как параллельные прямые, существуют в одной стране, по сути, не пересекаясь друг с другом [см.: 1].

По её классификации, «первая Россия» — страна больших городов, в которых быстро перенимаются столичные модели потребительского поведения. Именно в крупнейших городах концентрируется тот самый средний класс, «рассерженные горожане, которые хотят перемен. Их активность обусловлена пугающей перспективой многолетнего путинского застоя с заржавевшими социальными лифтами» [см.: 1].

«Вторая Россия» — страна средних промышленных городов, далеко не все из которых сохранили промышленную специализацию в постсоветские годы, но её дух всё ещё силен, как и советский образ жизни населения. В этих городах много бюджетников, в основном с невысокой квалификацией. Здесь живёт около 25% населения страны, а в самой нестабильной её части — монопрофильных городах — около 10%. Борьба за занятость и зарплату оставляет «вторую Россию» вполне равнодушной к проблемам, волнующим средний класс. Власти это понимают и пытаются натравить её на «первую Россию».

«Третья Россия» — это огромная по территории периферия, состоящая из жителей села, посёлков и малых городов, суммарная доля которых — 38% населения страны. «Третья Россия» выживает «на земле», она вне политики, ведь календарь сельскохозяйственных работ не зависит от смены властей. Протестный потенциал периферии минимален, даже если начнутся кризисные задержки пенсий и заработной платы.

Есть и «четвёртая Россия», это республики Северного Кавказа и юга Сибири (Тыва, Алтай), в которых живёт менее 6% населения страны. Для «четвёртой России», раздираемой борьбой местных кланов за власть и ресурсы, этническими, религиозными противоречиями, важны только стабильные объёмы федеральной помощи и инвестиции из федерального бюджета.

Казалось, что политическое «коромысло с двумя вёдрами» — 30% более образованного и модернизированного населения крупных городов и 38% жителей села и малых городов —

стабильно склоняется в сторону патриархального поведения. Это и есть то самое «путинское большинство» [см.: 2], запрос которого на приостановку либеральных реформ в своё время и вызвал к жизни «путинскую эпоху» со всеми её минусами и плюсами и которое продолжает и в условиях нынешнего возобновившегося идейного противостояния оставаться опорой «партии власти», имея к ней претензий не меньше, а то и больше, чем у «среднего класса». В то же время, как полагает Н. Зубаревич, шансы активного меньшинства на реализацию своего запроса выше — «удельный вес мозгов всегда выше. Раньше или позже «первая Россия» перевесит» [см.: 1].

Однако так ли предопределена историческая победа городских либералов? Продвижение либеральных реформ во второй половине 1990-х гг. натолкнулось на непреодолимые социальные и культурные барьеры. Эти барьеры как-то отпали за стабильные «нулевые» годы? Или страна снова обречена на «бег по кругу» по той же, уже не раз апробированной схеме? Чтобы понять, какие ценностные и идейные противостояния несёт в себе новый этап общественно-политической активности, обратимся к результатам социологических исследований, выполненных в Институте социологии РАН в рамках проекта2 «Русская мечта» и в ходе мониторингового исследования, проведённого в мае 2012 г. по общероссийской репрезентативной выборке. Как показывают эти данные, полученные уже после митингов на Болотной площади и прочих нашумевших протестных акций, собственно говоря, ничего экстраординарного в России не происходит. Не видно никаких явных признаков революционной ситуации или хотя бы острого политического кризиса, которые фиксируют, например, исследователи Центра стратегических разработок (они приходят к выводу, что полномасштабный политический кризис, — о котором они предупреждали ещё в марте 2011 г., когда вышел их первый доклад, потом осенью был второй, в мае — третий, — носит необратимый характер; «какие бы сценарии мы ни рассматривали сейчас, лишь не просматривается возможность сохранения «статус-кво» в каком-то виде, в котором мы сейчас наблюдаем политическую систему» [см.: 3]).

2 Исследование проведено ИС РАН в апреле 2012 г. по заказу Фонда Эберта под руководством М. Горшкова и Н. Тихоновой.

Процесс строительства в России современного национального государства, политической нации, объединяющей граждан вокруг общепризнанных ценностей, интересов и институтов, ещё далёк от своего завершения, общество остаётся атомизированным и разобщённым. Рост политической турбулентности, общественного «разогрева», наметившийся в последние полгода, пока охватил лишь отдельные общественные слои, и, как показывают результаты наших исследований, страна в целом продолжает находиться в состоянии политического сна, хотя признаки возможного скорого пробуждения тоже налицо.

Примерно 68% россиян продолжают придерживаться мнения о том, что «страна нуждается в стабильности, это важнее, чем перемены», примерно столько же опрошенных считают, что «при всех своих недостатках нынешняя власть всё-таки заслуживает поддержки». Альтернативу им составляют 30% или чуть более представителей активного меньшинства, из числа тех, кого Н. Зубаревич отнесла к «России первой». Но эти цифры носят достаточно стабильный характер, и по ним трудно говорить о «необратимых переменах», происшедших, скажем, с 2007 или 2008 г., когда политическая система, выстроенная В. Путиным вокруг «административной вертикали», переживала наиболее успешный период, а общество пребывало в состоянии летаргического сна.

При этом широко растиражированная картина «охваченного протестами» городского среднего класса и консервативной, терпеливой «глубинки» слабо подтверждается данными опросов: уровень распространения в обществе протестных настроений примерно одинаков, в относительно небольших городах он ничуть не ниже, чем в столичных мегаполисах, и всюду составляет около трети населения, достаточно равномерно распределённого и в возрастном, и в образовательном разрезе. Так, отказывают властям в доверии 34% молодёжи до 25 лет, 32% пожилого населения старше 60 лет и — несколько меньше — примерно 27—28% россиян средних возрастных групп; 27% тех, кто относит себя к среднему классу, и 33% тех, кто располагается на более низких ступенях социальной лестницы. Взглянув на эти цифры, можно было бы сделать тоже поверхностный вывод о ценностной и социальной гомоген-

ности современных россиян, а корни протестных настроений скорее следует искать в законах социальной психологии, а не в объективных социальных факторах.

Но более глубокий анализ приводит к выводу о том, что сам показатель «уровня протестности» мало что может объяснить, когда по многим своим содержательным характеристикам протестная активность разных групп россиян оказывается направленной в диаметрально противоположные стороны. Соответственно, за этими ценностными и идейными противоречиями стоят разные образы России, прошлой, настоящей и будущей, «должной». Подобная картина в целом весьма характерна для любых обществ, не преодолевших переходного периода, с сохраняющейся многоукладностью, пробуксовывающей социальной модернизацией. Среди представлений различных слоев и групп российского общества о будущем и «должном» устройстве России необходимо выделить следующие, составляющие образ будущего компоненты:

• Государство, государственное и внутриполитическое устройство страны, его роль в мире;

♦ Социально-экономический строй, цивилизационные и культурные ценности.

Среди множества «параллельных миров», из которых складывается сегодняшняя Россия, выделяются несколько наиболее значимых, отражающих общую динамику и направленность процесса перемен, характерных для последних нескольких десятилетий развития страны. Эта типология частично пересекается, а частично развивает тезис Н. Зубаревич о «четырёх Россиях». К числу основных типов можно отнести:

1. Носителей ценностей и образа жизни современных столичных мегаполисов, городской средний класс, не нуждающийся в постоянной опеке со стороны государства, видящий страну как часть современной западной (в первую очередь европейской) цивилизации, ориентированный на либерализацию экономической и политической жизни в стране. Поскольку эта группа выделяется на общем фоне не только своими экономическими, но и социокультурными характеристиками, назовем её условно «новорусским субэтносом». Объём этой группы по разным методикам и с учётом разных характеристик можно оценить в 25—27%.

2. Традиционалистскую периферию, сохранившую ориентацию на традиционные горизонтальные связи и традиционалистские ценности, сосредоточенную на национальных окраинах страны, в малых поселениях, среди наиболее пожилой части общества. Объём этой группы, которую не всегда удаётся исследовать с помощью привычных методов массового опроса, можно условно оценить в 10—12%.

3. Промежуточный, наиболее массовый слой россиян; с одной стороны, сохранивший на парадном уровне ориентацию на традиционалистские ценности и установки, нуждающийся в экономической и социальной опеке со стороны государства; с другой стороны, утративший механизмы социальных связей, характерные для традиционного общества, и ориентированный на ценности общества массового потребления, не готовый к любой форме социальной мобилизации. Объём этой группы составляет несколько более 50% от общей численности россиян, и, учитывая во многом общие декларируемые ценности, методы массового опроса не всегда способны надёжно отделить её от второй группы — жителей «традиционной России».

Неверная интерпретация содержательной составляющей данной группы «квази-традиционалистов» часто приводит к ошибочному мнению о том, что в современном российском обществе продолжают доминировать левые, идущие от общинных ценностей настроения, и, соответственно, если дать этой группе должные политические свободы, она приведёт к власти радикально левых политиков. Как утверждает Владимир Милов, «временное полевение экономической политики — та цена, которую нам придется заплатить за демократизацию страны» [см.: 4]. Аналогичную точку зрения не раз высказывал и А. Чубайс.

Необходимо сразу оговориться, что привязка этих «трёх» или «четырёх» Россий к политической и экономической географии, как это делает Н. Зубаревич, не всегда соответствует действительности. Как показывают результаты исследований, и в московском мегаполисе не менее 50% горожан по их декларируемым взглядам можно скорее отнести к квазитрадиционалистам, а в малых российских городах и поселках не менее 20% опрошенных демонстрируют скорее либеральные взгляды. И это неудивительно, так как в условиях длительного

социально-культурного перехода простая детерминация по принципу «как живёшь, так и мыслишь», часто даёт сбои. Граница между «параллельными мирами» носит достаточно размытый характер, во многом именно потому, что в силу переходности процесса значительная часть общества демонстрирует смешанные характеристики и сознания, и поведения; «парадные» ценности не совпадают с реальной мотивацией, а в их «мечтах» совмещаются черты традиционного представления о России, почерпнутого из книг и прошлого личного жизненного опыта, и «новорусского» представления, отражающего современные тенденции его трансформации.

Сначала остановимся более детально на результатах социологического исследования, посвящённого мечтам и представлениям россиян о возможном политическом и государственном устройстве страны, отражающим особенности основных групп россиян, представляющих перечисленные выше уклады (кроме России собственно «традиционалистской», требующей для своего детального изучения специальные методики). Для выделения основных, наиболее существенных типов сознания современных россиян необходим анализ целого комплекса характеристик — политических, экономических, социокультурных. В качестве относительно более простой, но операционализируемой в рамках формата проведённого исследования модели, мы выделили следующие группы, опираясь на два ключевых в данном случае вопроса — о наиболее подходящем для России социально-экономическом строе и о необходимости усиления и укрепления или, напротив, ослабления и либерализации государства.

1. Сторонники либеральных представлений о будущем России. В соответствии с численностью тех, кто полагает, что «необходима либерализация всех сфер жизни и освобождение бизнеса от власти чиновников», объём этой группы можно оценить в 28%. В их числе 7% — это сторонники капитализма, частной собственности, свободной рыночной конкуренции; эту группу мы будем в дальнейшем называть правыми либералами; и 21% — сторонники смешанной экономики (капитализма с элементами планирования или социализма с элементами рынка) или полностью социалистической экономики; эту группу мы будем называть левыми либералами,

во многом близкими социал-демократической идеологии. Как видно из приведённых цифр, среди сторонников либерального пути развития России левых либералов значительно больше, чем правых.

Это соответствует и данным исследований, а также визуальным представлениям о «ядре» участников протестных митингов, прошедших зимой 2011—2012 гг.3, согласно которым наибольшей поддержкой участников акций пользовались общедемократические лозунги, а также лидеры, представляющие скорее левое крыло либерального движения (А. Навальный, Г. Явлинский и др.). Если посмотреть на настроения, доминировавшие «на Сахарова», то отчётливо видна леводемократическая направленность большей части митингующих, где общедемократические лозунги сочетались с озлоблением в отношении олигархов и коррупционеров, «новых богачей». Были освистаны все политики, родом из 1990-х гг., уже побывавшие у власти и вступившие в конфликт с путинским режимом. Это касается даже Г. Явлинского, который, казалось бы, чисто идейно ближе всего московской разночинной массовке. Постепенно формируется новое поколение «улицы» с характерными чертами А. Навального, Дм. Быкова, Е. Чири-ковой, которых не очень просто привязать к тому или иному идейно-политическому сегменту.

2. Сторонники сочетания сильного государства и рыночных отношений — те, кто считают, что «необходимы укрепление роли государства во всех сферах жизни, национализация крупнейших предприятий и стратегически важных отраслей», и одновременно являются сторонниками капитализма, рыночной конкурентной экономики. Эта группа «правых государственников» составляет 26% россиян.

3. Сторонники сочетания сильного государства и скорее социалистических отношений. Это те, кто полагают, что «необходимы укрепление роли государства во всех сферах жизни, национализация крупнейших предприятий и стратегически важных отраслей», и одновременно выступают за социалистический тип экономики, с элементами рыночных отношений

3 «Левада-центр» составил портрет участников митинга на проспекте Сахарова [см.: 5].

или без таковых. Эту группу, наиболее объёмную — 41% от общей численности опрошенных, — мы будем называть «левыми государственниками», или «социал-консерваторами», в отличие от «социал-демократов». Данная группа в наибольшей степени имеет пересечение с теми, кого мы выше на основании более общего подхода назвали «квази-традиционалистами». Это не означает, что у данного большинства, живущего в российских регионах, нет своих претензий к власти и оно не готово к протестной активности. Только вот какой направленности его пока потенциальная активность? Как пишет один из блогеров в ответ на предположение о том, что именно российская глубинка является верным оплотом власти: «Это не так! Распространённое и странное заблуждение. Иногда кажется, что это пропагандистский взброс власти в попытке объяснить, кто ёе, поганую, поддерживает в стране. Я живу в самой настоящей кондовой глубинке. Сам очень скептически отношусь к окружению, но уверяю вас, власть здесь никто не поддерживает. Напротив, местный люд полагает, что путинскую власть поддерживают в прикормленных столицах, потому как нигде больше её поддержать не могут».

Это в целом упрощённая картина структуры массового сознания россиян, так как в её основу положено только два параметра — отношение к роли государства и типу социально-экономического строя, однако она достаточно хорошо отражает наиболее значимые различия в представлениях россиян о настоящем и будущем страны. Прошедшие в последние полгода крупные политические акции продемонстрировали, что эти различия продолжают оставаться «живыми» и определяющими для политического и культурного противостояния внутри российского общества, хотя, по сравнению с ситуацией в первой половине 1990-х, и возникли некоторые новые нюансы.

Как показали со всей очевидностью события последнего полугодия, ценностная и идеологическая пропасть между этими сегментами российского общества остаётся весьма существенной. Соответственно, и их «политические мечтания» также не могут полностью совпадать. Для переходного общества подобного типа характерной оказывается картина, при которой носители ценностей номинального большинства, как правило, социально-консервативных, оказываются, в

41

26

□ Правые либералы

□ Правые государственники

□ Левые либералы ■ Левые государственники

Рис. 1. Численность основных типов российского общества в соответствии с их представлениями о будущем России4, %

силу неготовности к мобилизации, «ведомыми» более малочисленными и активными группами. Впрочем, уверенная победа В. Путина на мартовских выборах, построившего свою кампанию на апелляции к ценностям консервативных сегментов общества, продемонстрировала, что ситуативная мобилизация некогда «путинского большинства» всё ещё возможна, несмотря на качественные перемены в отношении к власти, которые фиксируют исследования Левада-Центра и Центра стратегических разработок.

Согласно данным, в молодой части общества либеральные настроения представлены значительно шире, в особенности это касается группы правых либералов, но, что характерно, даже среди 18-25-летних россиян, уже сформировавшихся в условиях «новой России», большинство всё же составляют государственники — 60%, из которых примерно половина — это левые, т. е. социал-консерваторы. Среди же относительно старших поколений доля социал-консерваторов превышает 55% (у тех, кому от 46 до 55 лет) и даже 65% (у россиян пенсионного возраста). В то же время численность либералов, как правых,

7

4 Сумма цифр на рис. 1 менее 100%, т. к. не указаны те, кто затруднился выразить своё отношение к роли государства и типу социально-экономического строя.

так и левых, одновременно уменьшается с возрастом в тех же группах с 33% до 19%, а правых государственников — с 30% до 20%. Понятно, что смена поколений, активно происходящая в стране, работает не в пользу социал-консерваторов, и уже сегодня, несмотря на численное относительное преобладание, они не могут претендовать на роль носителя доминантной идеологии в российском обществе. Аналогичная во многом картина наблюдается и при анализе среза опрошенных по их положению, занимаемому в обществе. Социал-консерваторы доминируют в нижней части общественной пирамиды (в четырёх нижних стратах их численность колеблется от 46% до 50%) , а в её верхней части — либералы (37%) и правые государственники (33%).

Таким образом, пока среди множества идейных течений и направлений можно выделить три, претендующие на поддержку значительных сил общества, и конкуренция между которыми могла бы обеспечить политическую динамику на ближайшие 5—10 лет, как минимум. Это лево-государственническая идея, связанная с укреплением национальной государственности и восстановлением базовых принципов социальной справедливости. Это лево-либеральная (социал-демократическая) идея, делающая акцент на тех же идеях социальной справедливости в пакете с общедемократическими свободами, европейскими политическими ценностями, экономической и социальной модернизацией. И, наконец, это право-государственническая идеология, во многом совпадающая с основным вектором нынешнего политического курса, связываемого с именем В. Путина. В нынешнем спектре она выполняет роль центра, сдерживая «революционные» настроения как левых националистов, так и левых западников.

Здесь следует остановиться ещё на некотором нюансе. Стало своего рода политологической традицией отказывать нынешней «партии власти» в какой-либо идеологической составляющей, характеризуя её как чисто конъюнктурную, а её программные положения — как своего рода «идеологический коктейль», эклектически сочетающий в себе элементы правых и левых воззрений. Недавно ушедший из жизни известный политолог Д. Фурман так иронически характеризовал идеологию

В. Путина и «партии власти»: «Получается какая-то «каша», набор противоречащих друг другу и гасящих друг друга представлений. Эта «каша» не может дать мотивации ни для какой ясной политики. Какую-то ясную идею можно претворять в жизнь, и это может получиться или не получиться, но если идеи — смутные и противоречивые, ничего определённого у тебя получиться не может» [6]. Между тем, как бы ни иронизировать над практикой «партии власти», её идеология достаточно очевидна и понятна — постепенное развитие рынка с сохранением каркаса государства и государственных институтов. Представляется, что с учётом сложившихся реалий и негативного опыта 1990-х гг. у подобной идеологии на самом деле сегодня нет альтернативы, и именно это обстоятельство определяет электоральные успехи власти в большей степени, чем административное давление и фальсификации на выборах, как это принято считать в оппозиционных кругах.

Конечно, это ещё не всё. Сохраняются и даже со временем будут укрепляться свои ниши и у радикальных националистов, и у правых либералов (радикальных сторонников свободного рынка без вмешательства государства), но эти политические силы пока обречены занимать места на флангах политического спектра. Подобная картина достаточно хорошо отражает специфику сегодняшней России, в которой «правые государственники», то есть сторонники сочетания сильного государства и современной рыночной экономики, занимают место в центре «слоёного пирога» параллельных российских миров, скрепляя ценностный каркас общества. А на флангах располагаются две группы — либералов и социал-консерваторов, имеющих диаметрально противоположные взгляды на будущее страны и вектор её развития. В этой связи оживились разговоры о том, в чём могут состоять идеи и цели дальнейшего движения вперед и возможна ли в России идеология, которая могла бы стать идеологией нового российского большинства, в частности левая, социалистическая или социал-демократическая идеология, потому что, по мнению некоторых политологов [см.: 7], Россия — страна с традиционным доминированием левых взглядов на её развитие и будущее. Однако каково конкретное содержание «левизны» российских социал-консерваторов, с одной стороны, и левых

либералов — с другой? Для ответа на этот вопрос интересно обратиться к тому историческому контексту, к которому апеллируют различные слои российского общества.

Таблица 1.

Идеалы в истории России,

характерные для основных типов российского общества, %

Идеалы Правые либералы Левые либералы Правые государственники Социал-кон-сер ва торы

Дореволюционная Россия 20 13 13 7

Первое десятилетие советской власти 2 5 4 7

Последние

десятилетия 6 10 5 24

советской власти

Перестройка 4 3 2 6

Реформы 90-х 3 2 3 2

Современный период 37 31 38 30

Таблица 1 демонстрирует, что либералы, как правые, так и левые, во многом солидарны с правыми государственниками в своей оценке различных периодов российской истории. Все эти группы достаточно позитивно отзываются о современном периоде, причём в первую очередь это касается правых государственников, чьи взгляды во многом совпадают с официальным курсом нынешней российской власти (38% ставят на первое место в рейтинге эпох). В меньшей степени, но тоже скорее позитивно оценивается историческая Россия в её досоветский период (больше всего сторонников в группе правых либералов — 20%). Напротив, в этих группах распространено преимущественно негативное отношение ко всему советскому периоду в истории страны, что вполне соответствует их идеологическим воззрениям. Особняком стоит группа социал-консерваторов, для которых в представлении об идеале конкурируют современная, «путинская» Россия (30%) и брежневская эпоха «развитого социализма» (24%). Обе эти эпохи — спокойные, нереволюционные; в период развитого социализма идеалы коммунистического строительства постепенно трансформировались в идеалы общества массового

потребления, и в настоящее время идеология массового потребления продолжает оставаться одной из доминирующих идей в жизни россиян, как условно «правых», так и не менее условно «левых».

Понятно в этой связи, что разница между «правыми» и «левыми» государственниками лежит не столько в плоскости различия ценностей и идеалов, сколько в плоскости различия возможностей. Первые в состоянии прожить без помощи государства, опираясь на собственные силы, вторые — льготники, пенсионеры, бюджетники — могут рассчитывать на помощь государства. Как видно, «левое» большинство совсем не стремится к революциям и радикальным переменам, общественной самоорганизации и солидарности трудящихся, это патерналисты, заинтересованные скорее в усилении «раздаточных» функций современного государства.

Россияне мечтают о спокойных, стабильных временах, образцом которых являются отчасти современная, «путинская» Россия, отчасти (для социал-консерваторов) — последние десятилетия советской власти. Даже современные российские «левые» не воспринимают как идеал эпоху революционных потрясений.

На смену коммунистической идеологии ещё в советские времена, в их последние десятилетия, пришла идея, которая никогда не провозглашалась официально «идеологией большинства», но фактически именно такой и стала — это идея частной жизни. Помним, сколько сил стали отдавать тогда ещё советские граждане обустройству своих дачек, садовых участков, квартир, своего быта. И если посмотреть на реальные перемены, происшедшие с нами за последние два-три десятилетия, не через призму политики, а через призму быта, то отчётливо видно, как энергия преобразования страны, крупных строек, обороны, большой науки — вся растеклась по частным ручейкам. Отгородись ото всех забором, железными дверями, если есть средства — строй коттедж, нет — делай пристройку к веранде. Вот эта стихия частного быта, которую классики марксизма непременно бы назвали мелкобуржуазной, сформировала то, что называется психологией общества массового потребления. И именно это обстоятельство сегодня и определяет пределы того левого, социалистического или

социал-демократического проекта, который многие видят в качестве новой национальной идеи, способной сплотить российское большинство.

Общество в целом пока, безусловно, не готово к каким-либо жертвам во имя общего блага или общих целей, то есть никакая мобилизационная идеология, даже под популярными левыми лозунгами о социальной справедливости, не может рассчитывать на поддержку большинства. Особенно это касается молодых и относительно молодых поколений россиян. 72% опрошенных социал-консерваторов, как и большинство других групп общества, полагают, что «важно лишь собственное благополучие и благополучие моей семьи»; и лишь 28% считают, что «жить стоит ради общей цели, которая бы нас всех объединяла». Больше всего индивидуалистов среди правых либералов (82%), но в данном случае это вполне соответствует «витринной» идеологии названной группы общества. Эти показатели носят достаточно стабильный характер. Так, в ходе исследования ИС РАН в 2003 г. 79% отдали предпочтение «собственному благополучию» перед «жизнью ради общих целей», и 73% согласились с мнением, что личные интересы — это главное для человека.

В последние несколько лет начались определённые подвижки в плане самоорганизации общества. Это не только «болотные» и «сахаровские» политически окрашенные акции, но и акции «синих ведёрок», и «Химкинский лес», и многое другое, что говорит о том, что общество понемногу просыпается; используя сетевые технологии, становится способным к ситуативной мобилизации вокруг конкретных проблем. Но и переоценивать эту тенденцию пока явно преждевременно. Это всего лишь первые робкие побеги травы, вылезающей из-под десятилетнего асфальтного наслоения. Стоит ли говорить, что именно на идеях самоорганизации, горизонтальных связей, противостоящих государственной вертикали, и формируется массовое социал-демократическое движение? В Европе локомотивом социал-демократии всегда были профсоюзы, а о состоянии и влиятельности нашего профсоюзного движения даже и говорить неудобно. В этом качестве «левые» противостоят государственному «порядку». В нашей же общественно-политической практике, в которой никаких горизонтальных

2 3

1 т

25

31

□ Капитализм, свободная рыночная конкуренция, частная собственность

□ Капитализм, рыночная экономика с элементами планирования, социалистических принципов

□ Социализм, плановая экономика с элементами рыночных отношений

□ Социализм, плановая экономика, государственная собственность ■ Иное

□ Затруднились ответить

Рис. 2. Общественно-политический строй, в наибольшей степени подходящий для России, с точки зрения россиян, %

связей, кроме социальных сетей, пока не просматривается, идея социальной справедливости если и не на все 100%, то точно на 90% коррелирует с идеей общественного порядка. Это своеобразный парадокс для «левой» страны, где все без исключения политические партии, включая «правых», в своих программных документах обращаются к социальному популизму.

Всё это не означает, что у социал-демократии или партий социалистической направленности в стране нет никаких перспектив. Напротив, движение в эту сторону налицо, но пока (вероятно, и в ближайшие 5—10 лет) социал-демократия всё-таки останется не массовой идеей, не идеологией большинства, а идеологией продвинутой и активной среды крупных городов,

освоившей современные информационные технологии и стремящейся к образованию горизонтальных связей, в первую очередь в собственной среде — лево-либеральной городской интеллигентной молодёжи. Собственно говоря, именно эта среда составила основную массу московских и питерских протестных акций последних месяцев. Весьма вероятно, что в оппозиционном меньшинстве, заинтересованном в общедемократических переменах, именно социал-демократические (или леволиберальные) идеи могут занять лидирующие позиции, сочетаясь с правозащитными лозунгами, и тем, что можно назвать «цивилизационным западничеством» — ориентацией на европейские социальные и политические ценности. Об этом говорят и те результаты исследования, согласно которым большинство россиян мечтают о каком-то промежуточном строе, который бы не являлся ни капитализмом в его чистом виде, ни социализмом с его плановой экономикой и государственной собственностью. Идеалом для россиян является либо капитализм с элементами социалистических принципов, либо социализм с элементами рыночных отношений.

Подобное соотношение носит достаточно стабильный характер. Так, по данным исследования ИС РАН 2003 года, 20% опрошенных хотели бы видеть в будущей России строй, основанный на рыночных отношениях, 16% — социалистический строй, какой был в СССР, и 53% — иной строй, который бы сочетал в себе элементы и рыночных, и социалистических отношений. Казалось бы, эти цифры свидетельствуют о готовности большей части россиян идти по пути социал-демократического развития, однако слабость и неразвитость демократических институтов и горизонтальных связей, индивидуализм и ато-мизация общества приводят к тому, что «социалистические» мечты оборачиваются мечтами о сильном патерналистском государстве с его «раздаточной» функцией, которое сверху должно обеспечить социальную справедливость. Подобный запрос можно охарактеризовать как левый по содержанию, но правый по форме. На этом общем, скорее левом, фоне большей части россиян, предпочитающих социальное равенство индивидуальной свободе, выделяется единственная группа, которую мы ранее назвали «правыми либералами», в которой 79% выбрали «общество индивидуальной свободы». Выбор

остальных групп — общество социального равенства. За такое общество высказываются 57% левых либералов, 50% правых государственников и 80% социал-консерваторов (левых государственников). Как уже отмечалось ранее, поскольку основная часть социал-консерваторов, сторонников общества социального равенства, сосредоточена в нижней части общественной пирамиды, в её нижних стратах, с повышением страты увеличивается и доля сторонников индивидуальной свободы — с 21% в самой нижней страте до 48—51% в двух самых верхних. Индивидуальную свободу выбирает «новая Россия», её средний класс, граждане, которые способны решать свои проблемы лишь с минимальной помощью государства.

За минувшее десятилетие доля тех, кто выбирает общество индивидуальной свободы, выросла не слишком значительно, согласно данным исследования ИС РАН, в 2003 г. их доля составляла 26% против 49% сторонников общества социального равенства. Предпочтения, отдаваемые индивидуальной свободе, самым тесным образом коррелируют с местом, занимаемым в обществе, — чем выше статус, доходы, чем ниже материальная зависимость от государства, тем чаще россияне выбирают индивидуальную свободу, а не социальное равенство. Собственно говоря, в подобной картине общественных предпочтений нет ничего особенно нового. Ещё в 2004 г. нам доводилось констатировать [см.: 8], что «в современной «путинской» России существует по большому счёту один магистральный социальный запрос, носящий в целом универсальный характер. Универсальный в том смысле, что он в большей или меньшей степени затрагивает практически все слои общества». Этот запрос описывается такими понятиями, как «порядок», «справедливость», «стабильность», «нация», «патриотизм». С другой стороны — это «свобода», «достаток», «права человека» и иное из скорее либерального арсенала, либерально-консервативный набор. Таким образом, сегодняшнее массовое сознание — это с трудом расчленимое состояние общества, как бы символизирующее национальный синтез вокруг базовых идеологем, в основном связываемых с политикой Президента В. Путина, так называемым «путинским консенсусом». Этот консенсус не привязан к какой-то доктринальной схеме, и массовое сознание весьма неохотно

оперирует понятиями «капитализм», «социализм», «либерализм» и пр.

Понятно, что такие характеристики, как отношение к государству и социальному строю, который желательно установить в России, являются базовыми, но далеко не единственными важными. Не менее значимыми чертами «русской мечты» выступает отношение к демократии и сильной власти, Западу и Востоку, национальному вопросу. Однако и эти характеристики подчинены общему тренду — постепенному процессу формирования в России устойчивого социально-экономического и государственного порядка, в ходе которого «новорусская Россия», Россия адаптировавшейся и экономически самостоятельной части общества постепенно теснит не только остатки традиционной России, но и квазитрадиционалистское большинство.

В ходе исследования опрошенным было предложено выбрать несколько (до трёх) лозунгов, которые в наибольшей степени выражают их личную мечту о будущем России. Наибольшей поддержкой пользуются идеи социальной справедливости (44%), прав человека, демократии (28%), обеспечения стабильности и развития без потрясений (27%), возвращения статуса великой державы (26%). Это неудивительно, учитывая наличие в обществе социал-консервативного большинства, в то же время «новая Россия» в своих мечтах и установках во многом, но далеко не во всём, противостоит этому большинству. Если среди социал-консервативной части общества доминируют мечты о социальной справедливости (51%), возвращении статуса великой державы (30%), возвращении к моральным ценностям и традициям, проверенным временем (27%), обеспечении стабильности (26%), то в либеральном сегменте на первое место выходит идея прав человека и свободы самовыражения (38—41%), социальной справедливости (32—46%), обеспечения стабильности (22—24%). В 4 раза среди либералов (особенно правых) больше доля тех, для кого среди самых значимых лозунгов — сближение с Западом и современными развитыми странами (21% против 5% у социал-консерваторов).

Подобное разделение отражает объективное состояние «путинской» России, в которой был в своё время найден

компромисс между «новороссами» и консервативным большинством, получившим социальные гарантии и ожидаемую стабильность. Сегодня этот компромисс подвергается ревизии, особенно со стороны «новороссов», недовольных засильем в стране государственной бюрократии и связанным с ней правовым произволом. Кто бы ни стал во главе России в обозримой перспективе, он будет вынужден искать контуры нового компромисса, поскольку существование либерального и консервативного сегментов общества является объективной реальностью и воспроизводится всем комплексом социально-экономических и социокультурных отношений.

Попытаемся взглянуть на отмеченные идейные и ценностные противоречия в современной России через призму более общепринятых в политике терминов, в том числе тех, вокруг которых обычно происходит партийное сегментирование. Как это следует из данных мониторингового опроса, проведённого ИС РАН в мае 2012 г., в целом структура идейно-политических предпочтений остаётся достаточно стабильной. Относительно радикальный фланг левой части спектра представлен примерно 15—16% сторонников коммунистов (в последнем докризисном году эта цифра составляла около 14%). Другие — некоммунистические — «левые», в том числе социалисты, сторонники сильного социально ориентированного государства, по большей части «патриоты-державники», в общей сложности имеют ещё 26—27% сторонников (в 2008 г. эти силы набирали примерно столько же — 26—27%). Таким образом, кризисные годы, включая политическое оживление последней зимы и весны, на несколько процентов увеличили долю сторонников «левых» и в некоторой степени их радикализировали за счёт небольшого увеличения поддержки коммунистов. Однако это очень небольшие перемены, практически укладывающиеся в статистическую погрешность данных.

В рамках той классификации, вокруг которой строится настоящий материал, и коммунистические, и некоммунистические «левые» составляют ядро той части общества, которую мы отнесли к социал-консерваторам. До 20—21% выросла доля тех, кто на первое место ставит политические и экономические свободы. Среди них около 17%, то есть большинство, составляют сторонники общедемократических, правозащитных цен-

ностей, это скорее «левые либералы», как мы их определили ранее. А чуть более 4% — «правые либералы», сторонники свободного развития бизнеса и рынка, сокращения вмешательства государства в экономику. В целом вполне подтверждается вывод о том, что именно эти либералы составляют ядро протестного движения, характерного для столичных мегаполисов с их пресловутым «креативным классом». В 2008 г. объём поддержки этих групп составлял примерно 13% и 2%, соответственно, то есть в сумме давал 15%. Налицо тенденция роста на 5—6% либерально ориентированного электората, это не так уж мало и явно превышает статистическую погрешность.

Ну, и наконец, расположенные в политическом центре правые государственники, сторонники сочетания сильного государства и рыночной экономики, тоже несколько увеличили свою поддержку — с 19% до 21%.

Следует отметить и рост поддержки радикальных русских националистов, выступающих не с державнических позиций, а ориентированных на борьбу с наплывом в Россию мигрантов нерусской национальности — с 4% до 7%, то есть почти вдвое. Это очень важная тенденция, несмотря на то, что националисты как политическая сила остаются маргинальными, при значительном распространении стихийных националистических настроений (до 50% россиян с теми или иными оговорками готовы поддержать лозунг «Россия для русских»). Как показал опыт «протестной зимы», радикальные националисты продолжают искать своё место в протестном движении — как в либеральном, так и в антилиберальном.

Итак, получается несколько парадоксальный результат — все основные политические течения за последние 4 года немного увеличили свою поддержку. За счёт чего? В первую очередь, за счёт сокращения с примерно 20% до 8% тех, кто не готов определиться с ответом. Понятно, что это результат происшедшей политизации общества, явно наметившейся в стране. И при том, что общий баланс основных идейно-политических течений остаётся в целом неизменным.

Подобная картина идейно-политических симпатий сложилась ещё в конце 1990-х и с тех пор колеблется в очень узких пределах, невзирая на кризисы и выборы. При этом в каждой

из трёх основных идеологических ниш существуют и свои радикалы, и свои умеренные. На 15% сторонников собственно коммунистических взглядов приходится ещё 27% тех, кто разделяет идеи сильного социально ориентированного государства («левых государственников») и идеи социал-демократии. На 4% радикально «правых», посещающих разного рода «марши несогласных» и критикующих нынешние власти за антидемократизм и нарушения прав человека, а также сторонников рыночной экономики, которые хотели бы вернуться к эпохе 1990-х, когда крупный бизнес диктовал государству свои условия, приходится ещё 21% сторонников сильного, но рыночно ориентированного государства, благоприятного для развития бизнеса («правых государственников»). На 7% радикальных «русских патриотов», то есть националистов, делающих акцент на опасность наплыва в Россию приезжих с юга и юго-востока, приходится огромное большинство россиян и «левых», и «правых», и всех остальных, для которых патриотизм — это не борьба с инородцами, а укрепление державы и её процветание.

При этом у всех умеренных — и левых, и правых, и патриотов, есть больше того, что объединяет, чем разделяет. И это общее объединяющее начало оказывается достаточным для того, чтобы образовать мощную коалицию в самом центре политического спектра, вытеснив крайности на его периферию. Хотя объём сторонников политического центра (вместе с неполитизированной частью общества) и не превышает 50%, он цементирует весь политический спектр.

Данная картина во многом напоминает ситуацию последнего десятилетия советской власти, когда множество идеологически разношёрстных групп уживались относительно мирно в рамках конструкции с доминирующей «партией власти» в лице КПСС, в основном на базе патриотических ценностей, а немногочисленные борцы с режимом, диссиденты, были изолированы на маргинальных флангах политического спектра. Перестройка сломала этот пассивный консенсус, резко поляризовав всё общество. Можно предположить, что смещение «повестки дня» в направлении от стабильности к идеям активных перемен приводит к тому же эффекту. Наметившиеся пока в потенции «партии» либеральной и социал-

консервативной идеологии могут стать прообразами новой политической системы, в которой основные расколы пройдут не по линии нынешней «партии власти» и нынешней оппозиции, а расколют нынешнюю правящую коалицию умеренных либералов и умеренных левых [см.: 9]. Но, на сегодняшний день, это не произошло, а лишь наметилось.

В целом, судя по результатам количественных опросов, проведённых не только ИС РАН, но и ВЦИОМ, и «Левада-центром», позиции «партии власти» остаются достаточно прочными, и даже после президентских выборов в марте 2012 г. скорее укрепляются, чем ослабевают. Если исключить существенные, но банальные причины этого, связанные с маятниковыми колебаниями настроений, сезонными циклами, то главной, на наш взгляд, является во многом принципиальная разнонаправленность протестных настроений социал-консерваторов и либералов, за которой стоит и различное видение будущего России, её государственного и политического устройства. Как показывают данные мониторинга ИС РАН (май 2012 г.), расхожее мнение о том, что именно либеральный средний класс крупных городов является носителем протеста, в отличие от консервативных нижних слоёв, не соответствует действительности. Например, среди сторонников коммунистических воззрений 47% указывают, что «власть должна быть заменена в любом случае»; среди остальной части социал-консерваторов так считают 33%; среди либералов — как правых, так и левых — примерно 29—30%; а среди сторонников сильного рыночного государства — не более 20%. Российская глубинка (и в географическом, и в социальном понимании) имеет не меньше, а даже больше поводов для недовольства властью, чем столичный «креативный класс». Но социал-консервативным большинством нынешняя власть в любом случае воспринимается как меньшее зло, чем московские либералы.

Так, для социал-консерваторов, модернизация, перемены — это наведение порядка, борьба с коррупцией, восстановление социальной справедливости и укрепление державной мощи. Для либералов модернизация — это также наведение порядка и борьба с коррупцией, но одновременно и расширение возможностей для свободного предпринимательства,

и борьба за политические права против «государственной тирании». Значимость последней идеи у «либералов» в семь раз выше, чем у «социал-консерваторов» — с соотношением 21% против 3%.

Итак, налицо как минимум две идеологии «прорыва» — лево-консервативная и либеральная. Что из себя представляют их социальные базы?

За лево-консервативный сценарий выступает не менее 50—60% населения, в основном слои общества за пределами среднего и высшего класса. Однако поддержка этих настроений в элитах весьма незначительна, даже среди тех, кого принято относить к числу «силовиков во власти». Среди элит сторонники «силового прорыва», вероятно, могут рассчитывать лишь на некоторую часть руководителей ВПК, заинтересованных в концентрации ресурсов страны вокруг оборонного комплекса и в мобилизационной идеологии.

Всё это позволяет предположить, что лево-государствен-нический сценарий в нынешней России, где отсутствует в должном объёме необходимый человеческий ресурс (по аналогии со «сталинской» модернизацией 1930-х гг., проводившейся в условиях избытка малоквалифицированных трудовых ресурсов с низкими жизненными стандартами), не может пойти далее выстраивания бюрократической «вертикали власти», что уже реализовано в 2005—2008 гг. Любые попытки установления диктатуры, даже с идеологией развития, обречены на достаточно быстрый провал. Да и сама «путинская вертикаль» во многом оказалась «игрушкой на один день» и уже сегодня подвергается эрозии. Как пишет Сергей Бирюков, «Россия на сегодняшний день исчерпала все возможности для «половинчатой» и «верхушечной» модернизации, которая может обернуться лишь нарастанием хаоса и процессов деградации. Едва ли возможна традиционная для России модель развития «коллективистско-мобилизационного типа», ибо разрушен ключевой социальный и культурный ресурс, необходимый для модернизаций подобного вида, — русский патриархальный уклад, традиционно отождествляемый с деревней и крестьянством» [см.: 10].

Вектор общественных настроений сегодня направлен против правящих элит, устранение которых воспринимается как

необходимое условие для начала любых перемен. А в качестве главной причины экономической отсталости и невысокого жизненного уровня видят коррупцию, безответственность властей и чиновничества всех уровней. Таким образом, несмотря на все перечисленные ограничители, понятные современному политическому классу России, настроения большей части россиян явно тяготеют к лево-государственническому сценарию, который можно было бы охарактеризовать как идею своего рода «диктатуры развития».

На заданный в ходе майского исследования ВЦИОМ в 2011 г. вопрос о том, какой из следующих вариантов перемен в нашей стране вы бы скорее поддержали, 62% выбрали «укрепление роли государства во всех сферах жизни, национализацию крупнейших предприятий и отраслей, жёсткое подавление коррупции, ограничение вывоза капитала», и лишь 18% — «либерализацию всех сфер жизни, освобождение бизнеса от власти чиновников, усиление конкурентности, высвобождение инициативы граждан». По мнению ещё 12% опрошенных, не желательны ни те, ни другие перемены, а следует скорее сохранять нынешнюю политику и нынешние тенденции. Наибольшую долю сторонников либерального сценария модернизации продемонстрировали такие группы, как студенческая молодежь и бизнесмены (по 32%), специалисты высокой квалификации (28%), группы с уровнем дохода выше среднего (30%). Как видно, даже в наиболее подготовленных к либеральному сценарию сегментах общества численность её сторонников не превышает трети.

Может быть, как следствие, больше перспектив и шире социальная база у либерального сценария модернизации? Картина здесь во многом носит зеркальный характер. Либеральные перемены готово поддержать не более 15—20% населения; однако среди элит, как показало исследование М. Афанасье-ва5, настроения скорее в пользу либерализации. Впрочем, речь идёт не об огромном бюрократическом классе, не заинтересованном ни в каких переменах, а скорее о той части

5 Исследование «Российские элиты развития: запрос на новый курс». Руководитель М. Афанасьев [см.: 11]. С использованием метода глубинных интервью, было опрошено 1003 человека, проживающих в 64 субъектах Федерации.

элит, которая оказалась вытесненной на обочину генерацией силовиков и их выдвиженцами. Это журналисты, политики, не вписавшиеся в «контур партии власти», политологи и аналитики, эксперты разного направления, представители культурной и творческой элиты, то есть как раз искомый «креативный класс».

Всплеск политической активности рубежа 2011—2012 гг. во многом оказался связанным с тем, что действующая власть стала в значительной степени терять поддержку «новороссов», а в качестве её опоры остаются социал-консерваторы (48% проголосовали за В. Путина) и правые государственники (49%). А среди правых либералов доля его сторонников упала до 31%. Если социал-консерваторы делали выбор между В. Путиным и Г. Зюгановым (14%), то правые либералы — между В. Путиным и М. Прохоровым (19%). Именно среди либералов оказалось больше всего и тех, кто не принимал участия в выборах или вычеркнул всех кандидатов (39%). При этом поддержка В. Путина социал-консерваторами носит более чем условный характер, он являет для них собой лишь «меньшее зло».

Таким образом, в отношении представлений о будущем России; пути, по которому она должна идти, российское общество достаточно сильно сегментировано. На одном полюсе находятся социал-консерваторы, самая многочисленная группа, на другом — либералы, как правые (сторонники рынка), так и левые (сторонники социал-демократии). Социал-консерваторы поддерживают традиционный образ России — могучего государства, державы с твёрдой, жёсткой властью, которая способна обеспечить социальную справедливость, противостоящей Западу и западной цивилизации. В то же время они мечтают о стабильном, спокойном развитии, аналогично последнему периоду советской власти, а не о революциях и смутах. Либералы, напротив, ориентированы скорее на минимизацию государства, снижение его влияния на бизнес и гражданское общество, формирование правового общества, в котором бы выше ценились демократические права и свободы. При всех различиях оба эти «полюса русской мечты» имеют и много пересечений. В частности, нынешняя власть и тот курс, который с ней связан, воспринимаются скорее позитивно (в большей степени государственниками, в меньшей степени —

либералами). И либералы, и социал-консерваторы не готовы поддержать ни «чистый» рыночный капитализм, ни «чистый» плановый социализм; и тех, и других скорее привлекает какой-либо промежуточный вариант, который бы включал в себя и элементы рынка, и элементы социалистической экономики.

ЛИТЕРАТУРА

1. Зубаревич Н. Четыре России // Ведомости. 30 декабря 2011.

2. БызовЛ. О чём молчит «путинское большинство»? // Русский

журнал. Февраль 2003.

3. Дмитриев М. [Выступление на радио в передаче:] Полный

альбац: Политический кризис в России: варианты развития // Эхо Москвы. 28 мая 2012. URL: http://www.echo. msk.ru/programs/albac/892892-echo/ (6.09.2012).

4. Милов В. Левый поворот неизбежен // SLON. 1 февраля

2012.

5. Опрос на проспекте Сахарова 24 декабря. Пресс-выпуск

26.12.2011 // Левада-Центр. URL: http://www.levada.ru/26-12-2011 /opros-na-prospekte -sakharova-24-dekabrya (6.09.2012).

6. Фурман Д. Импровизаторы у власти // Независимая газета.

17 июня 2008. URL: http://www.ng.ru/ideas/2008-06-17/11_ strategy.html (6.09.2012).

7. Славин Б. Какая идеология нужна России? // Литературная

газета. 7 марта 2012.

8. Бызов Л. Феномен партии «Родина». У истоков нового обще-

ственного запроса // Мониторинг общественного мнения. 2004. № 2.

9. Бызов Л. О парадигмах посткризисного развития // Монито-

ринг общественного мнения. 2011. № 3.

10. Бирюков С. Российская модернизация: через тернии к воз-

рождению страны? // АПН. 23 декабря 2012. URL: http:// www.apn.ru/publications/article22264.htm (7.09.2012).

11. Российские элиты развития: запрос на новый курс // The

New Times. 2 марта 2009.