CC BY-NC-ND
76
С.Г. Анисимова
ПРЕДПОСЫЛКИ И УСЛОВИЯ АНОМИИ В РОССИИ: ДЕВИАНТОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
Статья посвящена аномии в российском обществе, находящемся в длительном состоянии трансформации. Автор акцентирует свое внимание на комплексе предпосылок и условий, которые обусловили расцвет деви-антности в России, среди них историко-политические, цивилизационные, экономические, политико-структурные, государственно-управленческие, экологические, нравственно-правовые, духовно-культурные, социально-психологические и др. В качестве специфических стимуляторов расширения проявлений девиантного поведения выделяются средства массовой информации.
Ключевые слова: аномия, девиации, нормы, ценности, трансформация, причины, условия, предпосылки, дезинтеграция.
В апреле 1986 г. в Советском Союзе была объявлена перестройка - начало глубоких хозяйственных, политических и социальных реформ. Новая терминология (гласность, ускорение, плюрализм, хозрасчет и т. п.) отражала всесторонний характер начавшихся перемен. В области идеологии произошли кардинальные сдвиги: с различных трибун артикулировался посыл о возвращении к «человеческому измерению» и формировании нового морального манифеста - гуманизация социализма, нравственное возрождение советского общества, утверждение приоритета общечеловеческих ценностей. В реальности страна погружалась в состояние перманентного кризиса.
Логика развития любого социального явления подтверждает, что выдвижение на первый план кризисных явлений и взрыв негативных девиаций (наркотизм, суицид, проституция, преступность
© Анисимова С.Г., 2012
и т. п.) связано с целым комплексом предпосылок (глобализацион-ных, цивилизационных, экономических, географических, истори-ко-социальных, политико-культурных, духовно-психологических и др.), на что указывают отечественные авторы Т.И. Заславская, Г.В. Осипов, О.И. Шкаратан, В.А. Ядов1 и другие. В связи с этим для анализа трансформаций применяется теория аномии Э. Дюрк-гейма, развитая Р. Мертоном в приложении к американскому обществу и дополненная современными учеными.
В конце XIX в. на фоне происходящих в мире преобразований французский ученый Э. Дюркгейм выделил аномию при анализе «ненормальных» форм разделения труда. Он отмечал, что «в момент общественной дезинтеграции, будет ли она происходить в силу болезненного кризиса или, наоборот, в период благоприятных, но слишком внезапных социальных преобразований, общество оказывается неспособным проявлять нужное воздействие на человека»2, из чего проистекает состояние беззакония, отсутствие правовых норм, влекущее различные социальные девиации и патологии.
Аномия - результат всеохватных изменений в социальной системе, однако в некоторых случаях изменения могут протекать в латентной форме, когда сравнительно незаметно культурные цели постепенно отдаляются от институциализированных норм, переводя аномию из «мягких» форм в остропроблемные. Естественно, в самом благополучном, стабильном обществе наличествуют очаговые ареалы аномии, необходимые для поддержания жизнеспособности системы (фронда, оппозиция, андеграунд и т. д.). Можно вспомнить существование в СССР групп диссидентов и криминальных авторитетов - воров в законе. И те и другие не принимали существующую систему ценностей и норм, эти общности пытались проживать в соответствии с собственными установками (либо общечеловеческими ценностями, либо по воровским понятиям), что не мешало им встречаться в пенитенциарных учреждениях исправительно-трудового или медицинского типа. Аномия как тотальное явление - это кризисное состояние, характеризующееся рассогласованием ценностно-нормативной основы, нарушениями в функционировании системы социальных институтов и всех сфер жизнедеятельности, расширением сферы нелегитимного нормативного регулирования, изменением социокультурных ориентиров и образцов деятельности и расширением проявлений девиантного поведения3.
Основной тезис теорий аномии состоит в том, что всеобщим основанием социальной интеграции и солидарности любого общества служит устойчивый каркас из ценностей и норм. С точки зрения диалектики, социальные отклонения атрибутивно имеют дуальный
характер. Позитивные служат средством, механизмом развития системы, повышения уровня ее организованности, устраняя устаревшие стандарты поведения (это креативность во всех сферах жизнедеятельности - научной, технической, художественной). В этом контексте девиации имеют прогрессивный и адаптивный смысл. Негативные же девиации (в большинстве своем) нарушают устои общества, дезорганизуют либо тормозят систему, в некоторых случаях влекут распад общества. Дистанцируясь от тривиальной дихотомии, социальные отклонения (девиации) можно трактовать как отклонения от ценностно-нормативной системы, имеющие массовый и устойчивый характер, влекущие изменения социальных отношений, социальных институтов, социальных общностей, зачастую наносящие вред индивидам и группам, имеющие инновационный либо неопределенный потенциал, а также ситуативные и отдаленные социально-экономические, социокультурные, психологические, юридические и другие последствия.
При «запуске» масштабной аномии, расширении-сужении, усилении-сглаживании пространства аномии «срабатывает» конгломерат факторов разрушающих наличную ценностно-нормативную систему, что объясняется превалированием тех и иных причин и условий или их сочетаний в конкретных социально-территориальных сообществах. Россия попала в середине 1980-х годов под «двойной удар» трансформаций: реформы внутри страны и объективные процессы глобализации.
Аномия пронизывает все сферы, сегменты, структуры и институты общества, однако первые серьезные проявления аномии возникают в базисе - экономической сфере, затем экономика «заражает» девиантностью все другие сферы общества и тотально воспроизводится. Экономическая аномия (в трактовке Э. Дюркгейму) - это нарушение установленного порядка, фиксирующего с относительной точностью максимальный уровень материального благосостояния каждого общественного класса и устанавливающего определенные рамки по шкале доступного, возможного и допустимого накопления материальных благ. Разрушение этой установленной ранее шкалы и возникновение новых соотношений на ней, появление новых социальных групп «лидеров» и «аутсайдеров» немедленно сопровождается возникновением аномийных состояний. Опираясь на постулат о детерминированности общественной жизни экономическим базисом, в качестве важнейшего основания латентного расползания аномии, а затем манифестации жестких аномических форм можно считать экономическую ситуацию, сложившуюся к середине 1980-х годов в советском государстве: снижение управляемости и эффективности производства; абсурдизация планирования; по-
вальные мелкие нарушения закона в рамках обычая «делового оборота», традиционного для российской ментальности; переизбыток денежных средств, не пущенных в оборот из-за товарного дефицита; «заморозка» инновационного потенциала; деградация менеджмента в индустриальном секторе; превращение коррупции в системное явление за счет «серого рынка» дефицита и расширение «черного» (цехового) рынка производства услуг и товаров; скрытый демонтаж социальной структуры и т. п.
Многовековой причиной, заставляющей воспринимать российское государство как «колосс на глиняных ногах», является огромная территория, по определению снижающая управляемость, и географическое положение на территориально-культурной границе Азии и Европы, Востока и Запада. Нахождение «меж двух враждебных рас», по образному выражению А. Блока, и наличие вместе с тем собственной аутентичности выступают как «неустранимое» явление российской реальности. В социально-психологическом плане в качестве фона аномии присутствуют особенности мен-тальности населения, глубоко осмысленные русским философом Н. Бердяевым, а именно модель пессимистичности, пронизанная самобичеванием и распространением самоуничтожающих форм бытия, таких как пьянство, табакокурение, пренебрежение здоровьем, а также циклический ритм деятельности с минимальными/ максимальными фазами напряжения и т. п.4 Психологическая парадигма позволяет выявить постоянно присутствующее в массовом российском сознании противоречие, когда одновременно сосуществуют официальная идеология и традиционное сознание. Наличие глубинных пластов бинарного массового сознания проявляется в различных формах, таких как латентность («кухонная критика» в советское время и «критика в блогах» в настоящее время), конформизм и нонконформизм, иждивенчество, бытовые фобии и ксенофобия и т. п. Кроме того, в обществе присутствует подозрительность к частной собственности и богатству, как арпоп незаконно полученному, и «обостренное» чувство социальной справедливости, потребность в равенстве, выражающаяся в стремлении к уравнительству. Таким образом, в повседневности неравномерно закреплены системы ценностей (христианство и язычество, большевизм и здравый смысл), что постоянно создает почву для массового отчуждения от определенных сегментов общественной и личной жизни.
В качестве «катализаторов» аномии выступают историко-поли-тические факторы, к которым можно отнести: искажение истории, которая переписывается в угоду сиюминутным целесообразностям, и регулярное ниспровержение прежних идеалов; эклектичность ис-
торического развития и «ненормальное соотношение между величием достигнутого Россией международного положения и слабым внутренним ростом, низким уровнем духовных и материальных средств, которыми обладал ее народ»5; склонность к мессианству и тотальным переделкам; поглощение общества государством в связи с гигантской территорией; приверженность сильной власти, длительное сочетание патернализма и авторитаризма, что выражено в крылатой фразе: «Вот приедет барин, барин нас рассудит»; интеграция народов зачастую без должного внимания к специфике их жизни и управления при властных амбициях местной элиты; революционный переход от феодализма к социализму, сформировавший в национально-административных образованиях (республики Северного Кавказа, Поволжья, Сибири) устойчивую дуальную систему ценностей.
Главным цивилизационным фактором воздействия на уровень и степень распространения аномии стал «крах великой империи и обвальная деколонизация ее окраин»6. Можно констатировать, что если уж рушатся такие фундаментальные ценности, как государство и социальная общность, то остальные ценности «летят в пропасть» практически без сопротивления. Мощное влияние цивили-зационного разлома, повлекшего разрушение имперского сознания «простого советского человека» - представителя единой общности, выступило как сильнейший посыл развала ценностно-нормативной системы.
Неэкологическое мышление, воплощающееся в поговорке «После нас хоть потоп», прослеживается в расточительном отношении к земельным, водным, лесным ресурсам и природным ископаемым и в отношениях людей между собой, когда «лес рубят, щепки летят», и способствует расширению сферы разрегулированности.
Важнейшая из социальных причин зарождения и расширения аномии - отсутствие гражданского общества, точнее, наличие граж-данско-административного общества, постоянно формируемого и питаемого органами государственной власти, отчуждение народа и власти, народа и интеллигенции. В ретроспективе заметно, как на протяжении длительного времени государственные структуры отдалялись от общества и их место занимали девиантогенные структуры, протокриминального (средства массовой информации) и криминального характера (организованные преступные сообщества различных видов). Кроме того, с некоторой долей допущения предпосылкой аномии можно считать отсутствие среднего класса как базового слоя гражданского общества.
Другие социальные причины аномизации «без границ»: противоречивость, дискретность социального развития в условиях
постоянных реформ, что выражается в разнице между интересами отдельных людей, личности и социальных групп, социальных общностей, социальных общностей и общества, индивида и общества, когда степень несовпадения этих интересов влияет на увеличение либо сокращение девиантов; повальное наступление консьюмериз-ма, превращение богатства во всеобщий символ успеха и порождаемые этим «дикие» формы потребления; поляризация общества по критериям бедность/богатство и связанные с нею «перекосы» в социальной структуре, когда индивиды обретали новый статус отнюдь не благодаря своим общественным стремлениям; на новые общественные позиции попадали люди, которые не соответствовали им по своим способностям, данным и призванию. Аналогичная ситуация наблюдалась и наблюдается в других постсоветских странах, где «неравенство, приобретающее небывалые размеры, приводит к разложению общественной солидарности и чувства справедливости»7.
Большую роль в расширении деструктивных явлений сыграли диспропорции в поло-демографической структуре: межпоколен-ческий разрыв 1980-х годов имел принципиально иной характер по сравнению с классическим конфликтом «отцов и детей». Поколение Х, родившееся в 1970-е годы, кардинально отличалось от поколения своих родителей и жило в совершенно иной системе координат: водораздел проходил в соответствии с «революцией притязаний», охватившей весь мир. Резкий скачок притязаний и понижение готовности людей к жертвам ради их воплощения в жизнь стал результатом социально-культурных, экономических и политических революционных изменений конца 1980 - начала 1990-х годов и одновременно условием, обеспечивающим сам процесс социальных изменений. Российский ученый В.С. Магун зафиксировал, что в этот период «господствовало настроение социального оптимизма (и даже эйфории) в отношении возможностей нового общественного состояния. Это настроение формировалось под влиянием описанного в психологии "принципа удовольствия" и вело к более высокому уровню притязаний, как и к логически дополняющему его представлению о большей легкости их воплощения в жизнь»8.
Политико-структурные и государственно-управленческие предпосылки аномизации включают широкий круг факторов и условий. По мнению правоведов, «ключевым аспектом, предопределившим все иное разнообразие федерации (современной), по-прежнему остается структура федерации с точки ее государственного устройства... порок, в котором кроется серьезная опасность дестабилизации - наделение республик статусом государства и национальный
фактор оказывает разрушающее воздействие на государственность России, влияет на рост национализма»9. Одни регионы России в большей степени тяготеют к европейским ценностям, другие отрицают модернизацию по западным сценариям или напряженно воспринимают ее, что связано с асимметрией социально-экономического развития территорий и неодинаковой степенью приверженности к традиционной экстенсивной модели развития экономики и культуры.
В.Ф. Степанов указывает на блок факторов, деформирующих систему государственного управления в России: «Постоянные "рывки" в экономическом и социально-политическом развитии, сопровождающиеся разрушением предшествующей социальной организации "до основания", смена либеральных и авторитарных режимов; ортодоксальность, уравнительно-деспотический подход к экономике и культуре; неприятие, искорение инакомыслия; несоответствие официальных деклараций реальной политике; стремление к форсированному успеху, к внешнему блеску; перманентное огромное влияние бюрократии (партократии), усиливающееся в ходе административных реформ властных структур; незначительность либо ограниченность влияния коллективов и выборных органов; внутреннее отрицание рынка и парламентаризма; конформизм в сочетании с "тлеющим" бунтарством, "ползучий саботаж" как форма сопротивления; решающая зависимость служебной карьеры от личных и деловых связей, от идеологической и личной лояльности, снижающие качество управления, профессионализм и объективную целесообразность принимаемых решений»10 и др.
Духовно-культурные факторы разрастания аномии достаточно многообразны: наличие взаимоисключающих начал в религии, культуре, этносах; внедрение «квазиформ» постиндустриальных ценностей и формирование несовпадающих систем социокультурных ценностей; масштабное распространение консьюмеризма, потребительства, гедонизма как форм бытия, мультикультурность и мультиморальность социального пространства11; пропаганда извращений, перверсий, привыкание к насилию и т. п.
Нравственно-правовые факторы расширения ненормативной сферы глубоко укоренены в обществе. К ним относятся слабое развитие правосознания, идей свободной личности и свободного труда, ориентация на заботу со стороны государства и иррациональные представления о совести, чести, морали, справедливости. Коррозия нравственных ценностей проявилась в публичности интимной сферы, «выносе на люди» личностных и семейно-брачных отношений. Снижение роли морально-нравственных регламентаций явственно
наблюдается в процессе перевода интимных связей в форму гендер-ных контрактов12.
Связанное с острым социальным кризисом усиление антино-мичности ценностных установок и моральных ориентаций зафиксировал великий русско-американский социолог П.А. Сорокин. В такие периоды, с одной стороны, усиливается позиция эгоистов, основным моральным правилом которых является вседозволенность, с другой - происходит процесс объединения усилий альтруистов13. Первые стремятся к релятивизации моральных этических ценностей, выветриванию их из общественного сознания, вторые - к повышению статуса моральных императивов, создавая при этом новые этические системы ценностей. Обе эти модели морального поведения в условиях нестабильного общества расщепляются, активно противопоставляются и становятся массовыми. Можно заметить, что в нашем сообществе доминируют циники, эгоцентристы.
Всеохватный правовой нигилизм, деформация морально-правового сознания приводят к практике неисполнения, ограниченного применения и разрушения законов. Русская поговорка «Закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло» стала реальной инструкцией правоприменения. К признакам правового нигилизма на российской почве можно отнести широкую распространенность, повсеместность и многообразие форм нарушений законности. Так, в триаде законодательной, судебной и исполнительной властей произошло расширение областей действия «телефонного права» и права сильного на фоне заявленной, но затем «растворившейся» системы сдержек и противовесов. Можно заметить, что шаткое равновесие между обществом и тремя ветвями власти постоянно сопровождается ростом деструктивных социальных изменений в различных сегментах общественных отношений и в системе социальных институтов. Постепенная утрата императивности законов, уменьшение сферы государственно-правового регулирования происходили в неразрывной связи с утверждением нонконформизма, то есть нарушением легальных форм как нормы деятельности в определенных слоях и группах («откат» при решении любых вопросов в государственных, а теперь и в муниципальных органах, разветвленная система «распила бабок» - распределение государственных траншей, субсидий и других денежных средств в иерархированных государственных структурах).
С конца 1980-х годов началось превращение правоохранительной деятельности в предпринимательство, «обслуживание интересов власти, привилегированных слоев общества, а не всех граждан страны»14, дистанцирование «силовых структур» от населения15.
Средства массовой информации «демонизировали» сотрудников некоторых правоохранительных органов (службы государственной безопасности, прокуратуры и др.) и раскручивали «охоту на оборотней» с милицейскими погонами. В то же время расширялась сфера деятельности преступных сообществ, был осуществлен выход криминальных структур из подполья и презентация своего образа жизни и ценностей. Через массмедиа происходила идеализация криминалитета, усиление реального и виртуального присутствия преступной субкультуры в различных сферах - от речевых коммуникаций до государственных органов,. Наглядно видно, что «отдельные составляющие образа жизни криминальных структур, такие, как жаргон, татуировки, язык жестов, или, как его еще называют сами преступники, - "распальцовка", воровской шансон, стали стремительно интегрироваться в культуру, речь и образ жизни обы-вателей»16.
Заложенные в художественной литературе и воспроизведенные в культурных образцах аномальные «заряды» выхода из кризисной ситуации (аутоагрессивный, агрессивный либо фаталистический) проникли в сознание поколений читателей, ибо неискоренимая вера в печатное слово является специфической особенностью россиян. По мнению известного филолога и писателя Г.Ш. Чхартишвили (Б. Аку-нина), «внеклассное чтение русской литературы» определяло стиль и образ жизни представителей различных слоев и групп населения. Российское общество переживало инфицирование литературой с разной степенью интенсивности в XIX и XX вв.17. На наш взгляд, энергия разрушения оказала на население страны огромное влияние, деформируя представление об окружающем мире и собственном «Я», раскручивая центробежные тенденции, уничтожая нормативно-ценностные стереотипы и подталкивая к отчаянному признанию в духе героев Ф.М. Достоевского: «Если Бога нет, то все дозволено». Разрушение модели мировоззрения с верой в религию-коммунизм, светлое будущее, достоинство и гордость советского человека во многом инспирировано деятелями культуры конца 1980 - начала 1990-х годов, которые «выволокли» на белый свет и показали людям всю «мерзость» их существования и стали одними из авторов аноми-ческих процессов со всеми вытекающими последствиями. Несмотря на то что Россия уже «не самая читающая страна в мире», влияние художественной литературы, а ныне публицистики продолжает оставаться достаточно высоким, сохраняется детерминация социального поведения образцами, сконструированными в произведениях искусства, а чаще фабрикуемыми СМИ, особенно телевидением и Интернетом. Естественно, степень восприимчивости зависит от места, занимаемого акторами в социальной структуре.
Болгарский ученый Д. Пантич подчеркивает, что глобальные изменения служат «усилителем» аномии18, дополняя внутренние предпосылки имплицитными влияниями. Это связано с тем, что глобализационные процессы сопровождаются небывалым прежде сжатием социально-пространственных координат. Глобальным катализатором трансформации является «сеть». В повседневности становится заметным и значимым возникновение организованной сети информационно ориентированных локальных социокультурных комплексов, локальных не в территориально-географическом, а в социальном и расширяющемся виртуальном пространстве. Британский социолог Э. Гидденс подчеркивает, что глобализационный процесс «находится в непосредственной близости и от нас, воздействуя на самые интимные и личные аспекты нашей жизни. в повседневной жизни происходит настоящая революция, последствия которой ощущаются по всему миру в самых разных областях - от трудовых отношений до по-литики»19. Все это порождает превращение локальных (местных, национальных либо региональных) проблем социального, политического, идеологического, военного и тому подобного характера в общемировые проблемы.
Можно согласиться с мнением, что в эпоху глобализации «процесс экспансии (диффузии) сверхидей приобретает стремительный, в определенной степени - самопроизвольный харак-тер»20. Мировые процессы способствуют тому, что принцип «личного успеха», лежащий в основе американской социокультурной парадигмы, получает все большее распространение и в других странах. Параллельно в сознании множества людей происходит возрастание силового фактора и «катастрофическое ослабление нравственных начал между людьми, государствами и транснациональными корпорациями, доминирование в мире страха, рассчитанного на шок, распространение зависти»21. Учеными отмечается «потеря ощущения добра и зла. морали нет, есть приспособление»22. В результате установка на индивидуализм и личностные достижения в системе статусов и материальных благ (главные источники роста аномии) и снижение ощущения личностной безопасности существенно повышают степень социального риска и предрасположенность к кризису различных локальных социальных систем.
Российское общество конца XX - начала XXI в. оказалось под воздействием нелинейных внесистемных факторов различного порядка. В России дополнительной подструктурой аномии выступает дихотомия между декларируемыми целями, путями, средствами и каналами их достижения и наличием в массовом
сознании второй системы целей и средств, имеющей эклектический характер (традиционные ценности, идеал - цель как иррациональное явление), сужением каналов социально-позитивного продвижения и предоставлением каналов асоциальной и криминальной мобильности. В кризисном обществе состояние тотальной аномии объясняется тем, что из-за многообразия культур, сообществ возникает огромное количество течений, групп с различными ценностями, установками, которые в свою очередь порождают новые, синтетические формы нарушения наличных норм. Аномическое общество, несущее в себе несколько моделей (феодальное, квазикапиталистическое, гражданское и др.), имманентно содержит конфронтацию, социальную разобщенность, сегрегацию, дискриминацию, обладает минимумом идентичности и интеграции. Снижение степени интегрированности в аномическом обществе порождает отдельные локальные нормативно-правовые системы, отдельные сообщества с аутентичным правовым сознанием. В процессах стремительного «разлома» системы социальных институтов индивиды и группы оказываются в ситуации, когда нет возможности и желания соблюдать существующие нормы и регламенты. В сфере кризисных общественных отношений спонтанно, самопроизвольно возникают новые социальные нормы. Они могут более адекватно отражать изменившиеся условия, но, находясь в «теневой сфере», вне институционального контроля, не обретают общеобязательного характера. Источником возникновения искаженных норм служат девиантные сообщества, имеющие различный характер, как криминальный (организованные преступные сообщенства), так и протокриминальный (средства массовой информации, профессиональные сообщества). Нелегитимированные нормы способствуют развитию девиаций, заставляют принимать новые ненормативные формы реагирования на реальность, способствуют развитию правонарушений и преступлений. В таких случаях происходит размывание нормативно-ценностной системы, нарастает деформация правовой жизни, разрушение наличного правосознания и формирование новой правовой схемы.
В условиях нормативно-правового нигилизма, когда материальный успех становится широко распространенной целью, а государство не обеспечивает легальных средств ее достижения, тенденция к криминализации массового сознания приобретает все более устойчивый характер и тем самым способствует распространению отклонений в поведении. Параллельно идет формирование не только поведения, но и социальных установок, предполагающих нарушение правовых и моральных норм. В качестве
«локомотивов» криминализации выступили, с одной стороны, те национально-территориальные общности, которые сохраняли (параллельно с официальными идеологическими установками) традиционные структуры (джуз, тейп и т. п.), а с другой стороны, те группы, которые «перевели» эти архетипы в форму территориально-криминальных сообществ типа казанских «моталок», люберецких «качалок» и других организованных преступных групп. Расширенная «семья» и «землячества» сыграли свою роль как «социальные лифты», давая возможность «приподняться» в социальном пространстве. На протяжении последних десятилетий идет неуклонный процесс профессионально-трудовой деградации в основной сфере человеческой деятельности, изнашивание организма работников за счет вынужденной занятости в нескольких местах, искусственная люмпенизация и маргинализация граждан трудоспособного возраста и т. п. Усиливается жесткость социальной структуры, все более ограничивающей социальную восходящую мобильность через кланы, семьи, образовательные барьеры и т. д. На уровне общностей наблюдается возрождение «архети-пичных» идентичностей, таких как семья, клан, этнос, каста, секты, девиантные и криминальные сообщества, создающие области жесткой напряженности. Российский девиантолог Я.И. Гилинс-кий утверждает, что «в России происходит динамичный процесс формирования целых групп и слоев "исключенных" - устойчиво маргинальных страт, не задействованных в социальном взаимодействии во всех сферах общественной жизни, которые служат основной базой девиантности»23. В то же время в кризисном обществе возникает возможность социального маневрирования для большего числа индивидов, закладываются основы активизации социальной деятельности и происходит концентрация пассионарных социальных акторов. Стремительная маргинализация всех социальных слоев и групп и разрастание андеркласса служат «человеческим ресурсом» аномии. Воспроизводящаяся аномия неизбежно сопряжена с трансформацией (разрушением, нивелированием) социальных норм и, соответственно, влечет за собой коренные изменения социализационной нормы как результата успешного вхождения в конкретный временно-пространственный континиуум.
Великий итальянский мыслитель и писатель А. Грамши записал в своих «Тюремных тетрадях»: «Кризис заключается именно в том, что старое уже умирает, а новое еще не может родиться. В этом междуцарствии возникает множество разнообразнейших патоло-гий»24. Российский опыт подтвердил, что девиантность получает невиданный импульс при скачкообразном развитии государства.
В целом широкое распространение и углубление девиаций ведет к аномальному общественному состоянию - аномии, а она, в свою очередь, становится почвой для новых девиаций. Аномия выступает как необходимое, но не единственное условие, детерминирующее девиантность.
Примечания
1 Заславская Т.И. Современное российское общество: Социальный механизм трансформации: Учеб. пособие. М.: Дело, 2004. 400 с.; Осипов Г.В. Социология и общество. Социологический анализ российской смуты. М.: Норма, 2007. 848 с.; Шкаратан О.И. Социальная политика в контексте постсоветской экономики (федеральный и региональный срезы) // Мир России. 1998. № 1-2. С. 5-30; Ядов В.А. Теоретико-концептуальные объяснения «посткоммунистических» трансформаций // Россия реформирующаяся. Ежегодник / Отв. ред. М.К. Горшков. Вып. 6. М.: Институт социологии РАН, 2007. С. 12-23.
2 Дюркгейм Э. Самоубийство. Социологический этюд. СПб., 1998. С. 293-294.
3 Анисимова С.Г., Мамедов А.К. Введение в теорию аномии: категориальной позитивный анализ: монография. М.: АТИСО, 2010. С. 32.
4 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринт. М.: Наука, 1990. 224 с.
5 Лапин Н.И. Тяжкие годы России (перелом истории, кризис, ценности, перспективы) // Мир России. 1992. № 1. С. 5.
6 Там же. С. 6.
7 Винденгер И. Аномия и девиация в венгерском обществе // Социс. 2001. № 3. C. 87.
8 Магун В.С., Энговатов М.В. Межпоколенная динамика жизненных притязаний молодежи и стратегий их ресурсного обеспечения: 1985-2001 гг. [Электронный ресурс] // Федеральный образовательный портал «Экономика. Социология. Менеджмент». URL: http://ecsocman.edu.ru/data/913/646/1219/magun-engovatov.pdf (дата обращения: 15.03.2011).
9 Конюхова И.А. Структура Российской Федерации: современное состояние и перспективы // Государство и право. 2007. № 2. С. 37-38.
10 Степанов В.Ф. Российский менталитет и особенности российской государственности // Там же. 2007. № 4. С. 103.
11 Согомонов А.Ю. Культурная асинхронность, или «Вывихнутое время» (постановка проблемы мультиморальности современного) // Россия реформирующаяся. Ежегодник-2004 / Отв. ред. Л.М. Дробижева. М.: Институт социологии РАН, 2006. С. 262-272.
12 Тёмкина А.А., Роткирх А. Советские гендерные контракты и их трансформация в современной России // Социс. 2002. № 11. С. 4-15.
13 Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М., 1990. 326 с.
14 Мазаев Ю.Н. Специфика социальных отношений населения и милиции: современные тенденции // III Всероссийский социологический конгресс: материалы (21-24 октября 2008 г.). М.: ИС РАН, РОС, 2008.
15 Невирко Д.Д., Шинкевич В.Е., Горбач Н.А. Деятельность милиции в зеркале общественного мнения // Социс. 2006. № 2. С. 76-84.
16 Тайбаков А.А. Преступная субкультура // Там же. 2001. № 1. С. 90.
17 Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. 2-е изд., испр. М., 2006.
18 Пантич Д. Конфликты ценностей в странах транзиции // Социс. 1997. № 2. С. 35.
19 Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М.: Весь мир, 2004. С. 29.
20 Горохов А. Человеческая жизнь: самостоятельная ценность или экономическая категория // Россия: XXI век. 2007. № 1. С. 85.
21 Макуев Р.Х. Терроризм в условиях глобализации // Государство и право. 2007. № 3. С. 44.
22 Кривошеев В.В. Короткие жизненные проекты: проявление аномии в современном обществе // Социс. 2009. № 3. С. 57.
23 Глобализация и девиантность / Науч. ред. Я. Гилинский. СПб.: Юридический центр Пресс, 2006. С. 8.
24 Грамши А. Тюремные тетради. Избранное [Электронный ресурс] // Politpros. com. URL: http://politpros.com/library/detail.php?ID=505 (дата обращения: 25.10.2010).
