CC BY
26
ПРЕДПОСЫЛКИ ФОРМИРОВАНИЯ КАМПАНЕЙСКИХ ПРИНЦИПОВ СОВЕТСКОЙ ПОЛИТИКИ В ПОСЛЕОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРИОД
С.Б. УЛЬЯНОВА
Кафедра истории
Санкт-Петербургский государственный политехнический университет
195251, Санкт-Петербург, ул. Политехническая, 29
В статье рассматривается влияние дореволюционных традиций бюрократического государства, процесса смены политической элиты в результате революции, гражданской войны и политики военного коммунизма, советской идеологической системы и др. факторов на формирование свойственной 1920-м гг. кампанейской модели функционирования социального организма, суть которой заключается в мобилизации административного ресурса, апелляции к массам и т.п. для решения экономических, социальных, политических проблем.
Для понимания процесса становления советского общества ключевое значение имеет изучение переходного периода 1918-1922 гг., когда институционализировались изменения, совершившиеся в результате первой мировой войны и Октябрьской революции. Отечественная и зарубежная историография достигли значительных успехов в этом направлении1. Исследователи отмечают слабость и неотлажен-ность властного механизма, прескриптивный характер хозяйственной жизни, мобилизационный стиль управления. В то же время практически незамеченной осталась такая важная примета времени, как распространенность кампанейских принципов в политике, экономике, социальной и повседневной практике.
Изучая различные стороны общественной жизни в послереволюционной России, нельзя не обратить внимание на постоянно повторяемые и последовательно осуществляемые пропагандистские кампании, которые являлись неотъемлемой частью советской системы. В данной статье рассматриваются истоки формирования кампанейской модели функционирования общественного организма, основанной на мобилизации всех сил (с помощью административных и идеологических ресурсов, политических возможностей, апелляции к массам) для реализации того или иного лозунга, объявленного ключевым. Агитационные, хозяйственные, политические, культурно-просветительные, кампании стали широко применяться уже в период гражданской войны, а в 1920-е гг. приобрели небывалый размах.
Реальная власть расценивалась большевиками как условие, позволяющее решить любые проблемы. Отсюда и увлеченность кампаниями: волевой импульс, исходящий сверху, административный нажим, усиленная агитация - и результат, пусть и кратковременный, налицо. Отметим и то, что в первые годы советской власти особую роль стала играть РКП(б) / ВКП(б). Конечно, степень ее прямого вмешательства в экономические и социальные процессы изменялась со временем, но в целом
можно сказать, что подмена партией государственных структур приводила к внедрению в систему управления политико-агитационных методов.
Чем объяснить популярность ударного подхода к решению возникающих проблем в годы гражданской войны? Прежде всего, огромным количеством этих проблем при катастрофической нехватке ресурсов. Ситуация на фронтах и в тылу менялась очень часто, законодательство носило чрезвычайный и бессистемный характер, эффективная система органов государственного управления и регулирования экономики еще не сложилась. С другой стороны, многие оказались захвачены энтузиазмом строительства нового общества, были готовы не столько к систематической, рутинной работе, сколько к горению и борьбе, к жертвам и подвигам во имя светлого будущего, мировой революции, социализма. Так, по мнению Л. Сигелбаума, термин «ударничество» возник в годы гражданской войны и означал выполнение особенно трудных и безотлагательных задач2. А новое значение он приобрел уже в 1927-1928 гг., когда отдельные группы рабочих, в первую очередь комсомольцы, стали создавать бригады для выполнения каких-либо сверхурочных обязательств.
В наследство от военного коммунизма советское общество получило такие формы кампанейской работы как субботники, производственная пропаганда, борьба с трудовым дезертирством и др. Исследователи военного коммунизма обращают внимание на агитационные кампании 1917-1920 гг. как основную форму повсе-дневной агитационно-пропагандистской деятельности большевиков . В этот период кампании оформлялись в виде тематических «дней», «недель», «декад» и т.п. -«День Красной Армии», «Неделя помощи крестьянину», «Неделя красной казармы» и т.д. В ходе кампании проводились митинги, собрания, лекции и т.п.
В частности, субботник (воскресник) представлял собой не просто бесплатный труд в выходной день. Это был целый ртуал. Приведем в качестве примера «Неделю Красного Пахаря», которая проводилась в Петрограде с 16 по 30 апреля 1921 г. В рамках этой кампании на предприятиях города изготавливались сельскохозяйственные орудия (ведра, лемехи, грабли, молоты) и собирались пожертвования для деревни. 6 мая в во Втором городском районе, например, «был устроен субботник, где участвовало моряков и рабочих до 400 чел., красноармейцев - 108 чел., женщин - 20 чел. Работа производилась под оркестр по погрузке пожертвованных материалов. Погружено было 5 вагонов. После чего состоялся митинг, на котором оглашены были результаты субботника и количество изготовленных предметов в “Неделю Красного Пахаря”»4.
Толчок превращению субботников в массовое явление дала публикация в июле 1919 г. брошюры В.И. Ленина «Великий почин», в которой они превозносились как «сознательный и добровольный почин рабочих в развитии производительности труда, в переходе к новой трудовой дисциплине, в творчестве социалистических условий хозяйства и жизни»5. Постановлением председателя Главкомтруда Ф.Э. Дзержинского празднование 1 мая 1920 г. было превращено в гигантский всероссийский субботник, результаты которого должны были стать «памятником коммунистического труда» . Причем в Петрограде, например, его организовывали сразу четыре комиссии - декоративная, по разработке плана субботника, театральномузыкальная и по участию детей в празднестве7. Таким образом, в словосочетании «праздник труда» главным явно было слово «праздник». Участие в субботниках способствовало формированию у рабочих чувства причастности к делам общенационального масштаба, исторической значимости своего труда.
С нормализацией общей экономической ситуации, по мере того как рабочие руки перестали быть дефицитом, а в промышленности упор был сделан на материальное стимулирование, идея бесплатного труда теряла свою популярность. В результате в 1921 г. субботники как форма массовой работы сходят на нет. Но их опыт оказался полезным и в дальнейшем. В частности, на его основе был выработан механизм краткосрочных ударных кампаний, которые в 1920-е гг. будут широко применяться и в промышленности, и в сфере повседневной жизни, как правило, для привлечения общественного внимания к тем или иным актуальным проблемам (Неделя помощи голодающим в 1922 г., Неделя беспризорного и больного ребенка в 1923 г. и т.д.).
Гражданская война и военный коммунизм сформировали у большевистского руководства убежденность, что с любой задачей можно справиться путем ударных атак. Обязательным условием успешности подобной политики считались централизация власти, пресечение автономных инициатив и действий, внушавших подозрение и квалифицировавшихся как «стихийность». Еще один из важных уроков эпохи гражданской войны, отмеченный, в частности, М. Левиным, - осознание того, что политику кнута и пряника можно успешно применять к целым социальным группам8. Эти уроки были учтены при организации крупных хозяйственно-политических кампаний 1920-х гг. (поднятие производительности труда, режим экономии, рационализация производства и др.).
Последняя и самая радикальная в период военного коммунизма попытка замуровать рыночную «отдушину» относится к осени 1920 - весне 1921 г. Резко усилился контроль над деятельностью граждан со стороны государства. В системе стимулирования труда ставка была сделана на репрессивные меры. В этом контексте находится и начавшаяся кампания борьбы с трудовым дезертирством.
IX съезд РКП(б) (март-апрель 1920 г.) утвердил принципы милитаризации труда, в соответствии с которыми рабочие теряли остатки прав на свободу передвижения и выбор деятельности и прикреплялись к своему предприятию, и предложил формы борьбы с трудовыми дезертирами (штрафные списки, штрафные рабочие команды, концентрационные лагеря)9. Труддезертиры обвинялись в спекуляции, но, строго говоря, к этому их толкала общая хозяйственная обстановка, которую В.П. Дмитренко назвал «массовым анархическим товарообменом»10. Если горожанин не хотел медленной смерти от голода, он должен был искать возможности к самоснабжению продовольствием. Каждый рабочий прогуливал, по данным С.Г. Струмилина, в среднем не менее 3 месяцев в году, посвящая это время нелегальным рыночным операциям11. Бегство голодных рабочих с предприятий, из городов в сельские районы дополняло невзгоды российской промышленности и усугубляло общий кризис.
Борьба с труддезертирством отличалась масштабностью и массовостью: проверка населения по домам и помещениям, «с тщательным выяснением отношения к труду каждого гражданина и с немедленным привлечением труддезертиров, паразитов, укрывателей и пособников»; облавы на базарах, станциях и т.п.; одновременное использование оперативных, карательных и агитационных мер12. Характерной чертой этой и других хозяйственно-политических кампаний стало создание специальных структур для реализации заявленной цели. Согласно решению Президиума ВЦСПС от 20 октября 1920 г. все профсоюзные организации - от первичных до ВЦСПС - выделяли ответственных лиц для борьбы с трудовым дезертирством13. В их деятельности можно выявить те черты массовой кампании, которые благополучно перекочуют из эпохи военного коммунизма в эпоху нэпа: частые реорганизации; использование средств массовой информации; обращение к партийным ор-
ганам и их агитационным возможностям; сочетание экономических и политических целей и методов; огромный бумагооборот (в докладе председателя Петроградской губернской комиссии по борьбе с трудовым дезертирством от 25 мая 1921 г. упоминается, что за десять дней - с 16 по 26 мая - через комиссию прошло около 400 входящих и 350 исходящих бумаг14).
Кампания по борьбе с труддезертирством показывает огромную роль агитации в реализации политических решений, значимость идеологического обоснования цели. Пропаганда взывала к сознательности рабочих: «Расшатанное наше хозяйство требует энергичной борьбы, поднятия его на должную высоту. Хозяйственная разруха может задавить свободу так же, как могли бы ее задавить белые, если бы мы не боролись с ними... Великое преступление - неявка и укрывательство от трудовой повинности... Долой дезертиров! Все на бескровный фронт труда: к станкам, к тискам, к топорам и к молоту! Все под сень всеобщей трудовой повинности!»15.
Этот мотив - «напряжем все силы для того, чтобы выбраться из пропасти к свету» -присутствовал практически во всех кампаниях 1920-х гг., в нем ярко проявился мобилизационный характер советской политики. Впрочем, агитационные возможности тогда были невелики. Во всяком случае, в докладе о деятельности Петроградской Губ-комтруддезертир за июль 1921 г. содержатся сетования на то, что «отсутствие бумаги не дает возможности выпускать специальных воззваний, листовок и пр.»16.
Результаты репрессивной кампании оказались не слишком впечатляющими: в Петрограде за вторую половину мая 1921 г. из 731 извещения о розыске дезертиров удалось найти только 242 человека17. Отчаянная борьба с трудовым дезертирством закончилась осенью 1921 г. К этому времени начался перевод трудовых отношений на рельсы новой экономической политики, где милитаризации труда места не было.
Другой вариант массовой агитационной кампании, зародившийся в эпоху военного коммунизма и нашедший свое продолжение в восстановительный период -это производственная пропаганда (ноябрь 1920-1922 гг.). Если кампания по борьбе с труддезертирством представляла собой вариант принуждения в системе трудовых отношений, то производственная пропаганда воплощала политику побуждения. Сочетание этих двух методов стимулирования труда объясняется тем, что карательными методами можно было удержать рабочих на производстве и сохранить трудовую дисциплину, но добиться высокой производительности труда - нереально. В этом плане упор был сделан на пролетарскую сознательность, на героизацию труда. Вырабатывались новые обряды торжественного чествования трудовых юбилеев рабочих-ветеранов, «героев труда» и пр.
Главным содержанием производственной пропаганды стало повышение производительности труда, которого предполагалось достичь за счет организационнопроизводственного воспитания рабочих масс путем пропаганды технических знаний, усовершенствования производства, рационализации использования топливных и сырьевых ресурсов. Эти меры, как виделось советским руководителям в 1920 г.,
должны были «способствовать скорейшей организации народного хозяйства на
18
коммунистических началах» .
По решению ВЦСПС от 19 октября 1920 г. было создано Бюро производственной пропаганды и агитации при культотделе ВЦСПС (с участием представителей ВСНХ и Наркомпроса). На необходимость производственной пропаганды обратил внимание В.И. Ленин («Тезисы о производственной пропаганде»)19. 21 января 1921
г. Положение ВЦСПС о Всероссийском бюро производственной пропаганды было утверждено Оргбюро ЦК РКП(б)20.
На этом этапе хорошо заметны некоторые черты организационного механизма кампанейской работы: межведомственность (структуры по организации производственной пропаганды создавались при Главполитпросвете, ВСНХ, НКПС, НКЗ и объединялись Всероссийским бюро при ВЦСПС); наличие заранее разработанного плана кампании; огромная роль различного рода средств наглядной агитации (плакаты, диаграммы и т. п.); обязательная отчетность различных ведомств о результатах проведения кампании; создание ряда временных организационных структур (комиссии, совещания, конференции) для проведении производственной пропаганды, а также специального оплачиваемого аппарата; повторение организационной структуры кампании на всех административно-территориальных уровнях; большой объем разного рода инструкций, которые регламентировали и регулировали деятельность отдельных структур, «разделение труда» между ними, порядок отчетности и контроля.
Производственная пропаганда стала, по сути, первой массовой кампанией, центром проведения которой было промышленное предприятие. 18 декабря 1920 г. Всероссийское бюро производственной пропаганды выпустило инструкцию фаб-завкомам, согласно которой им вменялось в обязанность организовать на каждом предприятии производственные ячейки «из интересующихся производством рабочих, лиц административного и технического персонала, членов комячейки, культ-комиссии», которые должны были взять на себе задачу экономического перевоспитания рабочих. Инструкция предлагала создавать ударные группы из сознательных передовых рабочих, бороться с нарушениями трудовой дисциплины путем создания общественного мнения (черные доски, дисциплинарные суды). Предусматривались и меры пропагандистского воздействия - собрания, расклейка плакатов, экскурсии, лекции, инсценировки (суд над лодырем) и др21. К сожалению, в большинстве случаев работа ячеек глохла вскоре после их создания.
Таким образом, в ходе кампании производственной пропаганды (она продолжалась недолго и фактически закончилась уже в 1921 г.) были сформулированы и испытаны основные методы массовой работы, которые станут неотъемлемыми атрибутами практически всех хозяйственно-политических кампаний 1920-х гг., направленных на повышение производительности труда.
Итак, на рубеже 1910-х - 1920-х гг. в основу устройства политической и хозяйственной жизни был положен принцип ударности. Нарабатывался опыт организации массовых кампаний, зарождался механизм их проведения. Однако, как правило, после короткой вспышки следовало падение интереса к выдвинутому лозунгу и, в целом, кампании периода военного коммунизма не достигали своих целей. Для этого не хватало материальных и кадровых ресурсов. Кроме того, не было найдено и ключевое звено всякой массовой кампании - ориентация ее на предприятие.
Казалось бы, после войны кампанейский подход должен был остаться в прошлом как элемент чрезвычайщины. На деле же с переходом к новой экономической политике он приобрел подлинный размах.
Окончание боев еще не означало исчезновения «военной атмосферы»: слова «даешь!», «накачка» и т. п. прочно вошли в лексикон политически и социально активной части формирующегося советского общества. Закреплению кампанейского стиля работы во всех сферах способствовал и состав советского партийно-государственнохозяйственного руководства на разных уровнях. Доминирующим умонастроением
эпохи было революционное нетерпение, выражавшее специфический тип мировосприятия людей, который отличали максимализм и вера в неограниченные возможности собственных деяний. В то же время эйфория глобальных преобразований накладывалась на общее падение культурного уровня государственных служащих и хозяйственных руководителей как результат вовлечения в общественную жизнь социальных низов22.
Определяющим дискурсом стала так называемая «героическая традиция» - идеи, стиль, нормы поведения, диктовавшиеся, прежде всего «старой партийной гвардией», прошедшей закалку подполья и гражданской войны. Официальная пропаганда нагнетала ощущение продолжающегося военного времени. Любой род деятельности квалифицировался как борьба, любая сфера приложения человеческих усилий - как фронт. Разумеется, в реальной жизни, особенно в «разлагающих» условиях нэпа в чистом виде трудно было найти проповедовавшиеся революционную стойкость, фанатизм и пр. Однако, в целом, революционный энтузиазм в общественной жизни 1920-х гг. ощущается вполне отчетливо. И этому в немалой степени способствовали многочисленные агитационные кампании, которые, с одной стороны, воспитывали в людях чувство причастности к великим свершениям, а с другой - оправдывали политическое притеснение и государственную эксплуатацию труженика. Ведь трудно заставить сердца загореться идеей расчистки заводского двора. Но если убедить, что именно этот двор - плацдарм борьбы за светлое социалистическое будущее, многого можно добиться. Именно эти цели и преследовали кампании.
Дискурс «героической традиции» способствовал закреплению в менталитете советских управленцев кампанейских подходов, импровизации, приказных, командных методов. Такой стиль руководства формируется еще в годы гражданской войны, но так как смена экономического курса не привела в начале 1920-х гг. к смене элит, то он сохранился и после того, как общая ситуация перестала быть экстремальной. А жажда этой экстремальности воплотилась в кампаниях, которые позволяли такому руководителю почувствовать себя в своей стихии.
Военный коммунизм и нэп, таким образом, обнаруживают некоторое внутреннее единство, коренившееся, прежде всего, в политизации и идеологизации социальных практик. Поэтому и кампанейские методы работы не исчезли вместе с породившей их войной. Даже сам переход к нэпу во многом выглядел как кампания. Его введение потребовало от правящей партии огромных агитационных усилий.
Поворот в политике многие встретили с непониманием. Нередки были негативные реакции. За второе полугодие 1921 г. из РКП(б) вышли 17 796 человек (около
23
2,5 % коммунистов) . На разъяснение нового курса были брошены все наличные пропагандистские силы партии, которые на сотнях и тысячах рабочих собраний и крестьянских сходов, конференций красноармейцев и безработных, собраниях и митингах женщин, комсомольцев, членов профсоюзов активно добивались поддержки действий советской власти, одобрения как ее общего курса, так и мероприятий начавшей осуществляться новой экономической политики. В целом можно сказать, что агитационная кампания, связанная с введением нэпа, оказалась успешной, обеспечив поддержку или нейтралитет широких масс города и деревни.
Новая хозяйственная система представляла собой смешанную экономику, которая двигалась в сторону комбинированного развития частной и государственной форм экономической деятельности. Вслед за сельским хозяйством и торговлей, нэповские принципы оказались распространены и на государственную промышленность. Были запущены механизмы процессов концентрации производства, треста-
рования и синдицирования. Все они носили отчетливо кампанейский характер, который позволял на определенный срок за счет сосредоточения внимания и ресурсов решить определенную проблему и сгладить негативные социальные последствия тех или иных шагов в экономической политике.
В начале 1920-х гг. проводилось много так называемых кампаний «советского типа», основной задачей которых была пропаганда новых мероприятий - продналог, трудгужналог, введение платных услуг и т.п. Так как они имели важное политическое значение, то правящая партия не могла оставить их без внимания. В работе о политическом сознании рабочих Петрограда С.В. Яров отметил, что основной чертой этих «переходных» агиткампаний была «подгонка» новой экономической практики под устоявшиеся теоретические клише. Результатом стало достижение внутреннего равновесия, устойчивости идеологического канона24. Кампания превратилась в эффективную форму социального контроля.
П. Кенез назвал советское государство «государством пропаганды», показывая тем самым характерную особенность советской политики - ее предельную идеологизацию25. Идеология составляла основу государственной и экономической жизни. В ходе революционной ломки началось преобразование духовной сферы общества, внедрение в народное сознание новых социальных идей, ценностей и представлений. Для того чтобы создать «советского человека», необходимо было сконструировать соответствующую социальную среду, элементом которой стали одна за другой проводившиеся кампании. Этому способствовало усиление в послереволюционную эпоху элементов мифологического миропонимания в общественном сознании (противопоставление действительности и идеала, абсолютизация абстрактных принципов, требования осуществить идеал здесь и немедленно, хотя для этого нет материальных, социальных и психологических условий).
Определяющей чертой советского политического режима являлась способность мобилизовать широкие массы для решения общенациональных задач. Революционная эпоха многими воспринималась как время изменения их общественного положения. Всем, кто поддерживал советскую власть или хотя бы лояльно к ней относился, предоставлялись достаточно реальные возможности для того, чтобы найти свое место в обществе, реализовать таланты и умения. Субъективно низы впервые ощутили себя привилегированным слоем общества.
Перед властью стояла задача убедить большинство населения в том, что она считает своей главной целью заботу об улучшении условий жизни трудящихся. Так это или не так в действительности, роли не играло, главное - создать уверенность (или иллюзию)26. С этой целью использовались различные пропагандистские мотивы (апелляция к «героической традиции», мифы о «темном прошлом» и «светлом будущем» и др.), задействовались политические ресурсы и ритуализация общественной жизни. Агитационные кампании в этом контексте можно рассматривать как символическую форму самопрезентации власти. Посредством массированных идеологических атак государство заявляло о себе населению, пытаясь таким образом пробудить в нем «сознательность» и сформировать поддержку существующего режима и его политики.
Для этих целей был приспособлен и государственный аппарат, выстроенный большевиками на основе старого, доставшегося им в наследство от царской России. Вряд ли можно говорить, что советское общество 1920-х гг. было целиком «вылеплено» эпохой военного коммунизма. Многие его характеристики ведут свое происхождение из дореволюционных времен.
Общим местом в историографии стало утверждение об исключительно высокой роли государства во всех сферах общественного бытия, устойчивости традиции авторитарного правления, отсутствии подлинной свободы27. Первая мировая война ускорила формирование этатистского типа экономики.
После революции традиционность системы управления поддерживал ас ь во многом тем, что большую часть советского аппарата (особенно в центре) составляло старое чиновничество. Так, по подсчетам М.П. Ирошникова, в 1918 г. среди хозяйственных
'уо
ведомств доля бывших царских администраторов составляла от 70 до 100 % . Изучавший проблему соотношения революционных изменений и национально-государственной традиции в историческом развитии России В.А. Шишкин пришел к выводу о том, что до конца 1920-х гг. дореволюционная традиция российского бюрократизма воздействовала на советский государственный аппарат не только через присущий всякому «мобилизационному» типу государства механизм преемственности способов управления, но и посредством прямого внедрения в состав новых советских служащих мощного слоя вчерашних царских чиновников29. Кампанейские тенденции были присущи и дореволюционной имперской бюрократии (стоит вспомнить, например, какими средствами обеспечивалось проведение столыпинской аграрной реформы), а после 1917 г. они оказались подкреплены новыми обстоятельствами.
В условиях нэпа растущая бюрократизация вызывала опасения у некоторых большевистских лидеров. В.И. Ленин в своих последних статьях требовал усилить борьбу с этим злом, корни которого, по его мнению, находились в старых россий-
30
ских традициях . Методы борьбы предлагались столь же бюрократические - провести чистки, сократить штаты, увеличить пролетарскую прослойку в госаппарате, усилить партийный контроль31.
Бюрократизм был у всех на слуху, вызывал общественное недовольство, становился поводом для многочисленных жалоб во властные структуры. Поэтому в первые послереволюционные годы 'время от времени власть инициировала проведение особых кампаний по борьбе с бюрократизмом. Так, в ходе кампании по сокращению управленческого персонала, проводившейся в Петрограде в мае-октябре 1921 г., силами созданной Губисполкомом особой комиссии по упрощению структуры и сокращению штатов советских учреждений были рассмотрены структура и штаты 124 учреждений, а количество служащих сокращено со 171 тыс. до 103 тыс. чел.32 Однако очень скоро численность советского аппарата не только вернулась к прежнему уровню, но и существенно выросла. Те же процессы происходили и в промышленности: сначала перевод промышленности на хозрасчет в 1921-1922 гг. спровоцировал резкое сокращение управленческих штатов предприятий и хозорганов. Но затем бюрократический подход к формированию трестов и синдикатов, ограниченность самого принципа коммерческого расчета привели к постепенному раздуванию штатов.
У подобной политики периодических «чисток», помимо очевидной дезорганизации работы органов управления, был и еще один недостаток: служащие постоянно находились под дамокловым мечом сокращения. Работу учреждений лихорадило, не было нормальной рабочей атмосферы, у служащих возникало ощущение «после нас хоть потоп». Угроза чистки для служащих (так же как и угроза увольнения для рабочих) была одним из средств достижения лояльности к режиму, но лишь незначительно способствовала повышению дисциплины труда и самоотдачи работника.
Лечение болезни под названием «бюрократизм» велось симптоматически - боролись не с причиной, а с проявлениями проблемы. Впрочем, в сложившихся социаль-
ных и политических условиях иначе было и невозможно без саморазрушения системы. Борьба с бюрократизмом в 1920-е гг. велась ударными методами и способствовала закреплению кампанейских приемов в политической и административной практике.
Бюрократизация и администрирование захватили не только государственный аппарат, но и промышленность, транспорт и другие отрасли народного хозяйства. При этом, как отмечает Ш. Фицпатрик, советский режим работал с примитивным административным аппаратом, способным выполнять лишь несколько простых команд типа «стоп», «вперед», «быстрее», «тише», которые можно было адекватно передать с помощью сигналов33. Необходимость при этом решать сложные социально-политические и экономические задачи диктовала неизбежность использования кампанейских подходов, упрощавших эти задачи до уровня лозунгов и директив. Поэтому обязательным свойством руководителя стало умение подхватить лозунг, организовать необходимые мероприятия, продемонстрировать активность и отчитаться.
Кампанейский подход, сформированный традициями бюрократического государства и гражданской войны, подкрепленный противоречивыми обстоятельствами кризисного развития нэпа, захватил в 1920-е гг. все сферы жизни советского общества. Борьба с пьянством, туберкулезом и неграмотностью, восстановление экономики и политическая жизнь - все подчинялось универсальному механизму кампании. Стремление решать возникающие в политике, экономике, культуре проблемы путем решительного наскока, «кавалерийской атаки» было присуще стилю мышления и деятельности того поколения политиков, которое пришло к власти после гражданской войны - поколения «кожаных курток». Распространенным было убеждение, что достаточно сосредоточить на определенной задаче общественные силы и внимание, и она будет решена. Руководители эпохи гражданской войны привыкли видеть свои задачи как военные операции. Даже в мирное время им было трудно перестроиться. Ностальгия по «героической» эпохе была ностальгией по простым и понятным решениям и ясным целям. Массовые кампании в определенной степени воссоздавали эту атмосферу.
«Кампанейщина» помогала снизить остроту социального недовольства системой, направить энергию, активность масс в безопасное русло, став, таким образом, одним из самых мощных факторов формирования общественного сознания. Кампанейский подход нередко позволял одерживать тактические победы за счет мобилизации массовой активности. Но в стратегическом плане кампанейщина всегда оказывалась проигрышем.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Исторические исследования в России: тенденции последних лет. - М., 1996; Илъ-юховА.А. Политика советской власти в сфере труда. 1917-1922 гг. -Смоленск, 1998; Трудовые конфликты в Советской России 1918 - 1929 гг. - М., 1998; Яров С.В. Горожанин как политик: Революция, военный коммунизм и нэп глазами петроградцев. - СПб., 1999; Ходя-ков М.В. Децентрализация в промышленной политике регионов России: 1917-1920 гг. -СПб., 2001; Россия нэповская. - М., 2002; Смирнова Т.М. «Бывшие люди» Советской России. - М., 2003; Соскин В.Л. Российская советская культура (1917-1927 гг.): Очерки социальной истории. - Новосибирск, 2004; Кашеваров А.Н. Православная Российская Церковь и Советское государство (1917-1922). - М., 2005; Холмс Л. Социальная история России: 1917-1941. -Ростов-н/Д, 1993; Lew in М. The Making of the Soviet System. Essays in the Social History of Interwar Russia. -N.Y., 1985; From Tsarism to the N. E. P. Continuity and Change. -Birmingham, 1990; Siegelbaum L. Soviet state and society between revolutions, 1918-1929. -
Cambridge, 1992; Brooks J. Thank you, Comrade Stalin: Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. - Princeton, 2000; и др.
2 Siegelbaum L. Stakhanovism and the Politics of Productivity in the USSR, 1935-1941. -N.Y, 1988.-P. 40.
3 Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и гражданской войны. - СПб., 2000. - С. 316.
4 ГА РФ. - Ф. 5451. - Оп. 5. - Д. 115. - Л. 50.
5 Ленин В.И. Поли. собр. соч. - Т. 39. - С. 18.
6 По оценке А.А. Ильюхова, в субботнике участвовало не менее 3 млн. чел. См.: Ильюхов А.А. Политика советской власти в сфере труда... - С. 185.
7 Петроград на переломе эпох... - С. 330-331.
8 Левин М. Гражданская война: Динамика и наследие // Гражданская война в России: перекресток мнений. - М., 1994. - С. 272-273.
КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - М., 1984. -Т. 2.-С. 252.
10 Дмитренко В.П. Торговая политика Советского государства после перехода к нэпу. -М., 1971.-С. 131.
11 Струмилин С.Г. Заработная плата и производительность труда в русской промышленности за 1913-1922 гг. -М., 1923. -С. 46.
12 «Горячешный и триумфальный город». Петроград: от «военного коммунизма» к НЭПу: Документы и материалы. - СПб., 2000. - С. 51-52.
13 Питерские рабочие и «диктатура пролетариата». Октябрь 1917-1929. Экономические конфликты и политический протест. Сб. док. - СПб., 2000. - С. 231.
14 «Горячешный и триумфальный город»... - С. 56, 57.
15 Там же. - С. 60-61.
16 Там же.-С. 67.
17Там же.-С. 347.
18
Рыков А.И. Положение промышленности и меры к ее восстановлению. // Рыков А.И. Избранные произведения.-М., 1990.-С. 167.
19 Ленин В.И. Поли. собр. соч. - Т. 42. - С. 14-16.
20 Профсоюзы СССР. Документы и материалы. -М., 1963. -Т. 2. -С. 300-302.
21 Там же.-С. 297-300.
22 Как отмечают исследователи, пропагандисты и агитаторы вынуждены были осваивать язык и мышление тех, кого они агитировали. Это приводило к архаизации агитации и пропаганды, к активизации архаичных пластов культуры. См.: Ахиезер А.С. и др. Социокультурные основания и смысл большевизма. - Новосибирск, 2002. - С. 59.
23 Россия в XX веке: Реформы и революции. - М., 2002. - Т. 2. - С. 81.
24 Яров С.В. Пролетарий как политик. - СПб., 1999. - С. 77, 79-81.
25 Kenez P. The Birth of the Propaganda State. Soviet Methods of Mass Mobilization. 1917-1929.-Cambridge, 1985.
26 Ильюхов А.А. Система оплаты труда рабочих в первые годы нэпа (1921-1924 гг.) // Рабочий класс в процессах модернизации России. - М., 2001. - С. 97.
27 Быстрова ИВ. Государство и экономика в 1920-е годы: борьба идей и реальность. // Отечественная история. -1993. -№ 3. - С. 20.
28 Ирошников МЛ. Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин): Очерки государственной деятельности в 1917-1918 гг. -М., 1974. -С. 415-430.
29 Шишкин В.А. Власть. Политика. Экономика: Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.).-СПб., 1997.-С. 61.
30 Ленин В.И. Как нам реорганизовать Рабкрин И Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 45. -С. 383; Он же. Лучше меньше, да лучше // Ленин В.И. Полн. собр. соч. - Т. 45. - С. 389-406.
31 Как показал Е.Г. Гимпельсон, механическое «орабочивание» советского аппарата и его периодические чистки не дали существенного эффекта. См.: Гимпельсон Е.Г. Орабочивание государственного аппарата // Отечественная история. - 2000. - № 5. - С. 38-45.
32 Зубарев В.И. Партийное руководство совершенствованием государственного аппарата. -Л., 1979.-С. 62-66.
33 Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. - М., 2001. - С. 37.
PREREQUISITES OF CAMPAIGN PRINCIPLES IN SOVIET POLICY AFTER 1917
S.B. ULIANOVA
Department of History Saint Petersburg State Poly-Technical University
29 Politekhnicheskaya Str., Saint Petersburg, 195251 Russia
Imperial traditions of a bureaucratic state, the sudden change of a political elite as a result of the revolution, the civil war and the war communism, soviet ideological system etc. have formed a peculiar to the period of 1920s campaign model of social life. It lay in mobilisations of administrative resources, appeals towards masses so as to solve some economic, social, political etc. problems.
