CC BY
29
Тому, кто хотел бы ознакомиться с историей создания и печати итальянской книги Яковенко, нужно обратиться к сборнику «Русско-итальянский архив» (Тгеп11о, 1997) составленному Д. Рицци и А. Шишкиным.
Яковенко Б. В.
ПРЕДИСЛОВИЕ [К КНИГЕ «РУССКИЕ ФИЛОСОФЫ. ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ»]
Когда шесть лет назад Бенедетто Кроче прочитал знаменитую и безусловно ценную работу проф. Т. Масарика «Россия и Европа. О русской философии истории и религии (2 ВС., 1913)», то он дал такое заключение о русской философской мысли в ее целом: «Все эти люди, имена которых трудно произнести, только и делали, что повторяли немецкую философию, обогащались английской и французской мыслью, воспроизводили новые словесные варианты некоторых философских учений. Петр Лавров основывает философские работы на Прудоне, Бокле и Бруно Бауэре. Михайловский по преимуществу повторяет Гегеля и Конта. Соловьев не умеет философствовать и только повторяет Эдуарда Гартмана и т. д. Никаких следов оригинальности. Все эти люди не стоят того, чтобы их читали, и им следовало бы начать с азов науки, с формальной логики и тому подобных вещей, что, собственно, у европейца в крови благодаря его тысячелетней образованности»*.
Я был глубоко потрясен и огорчен, прочитав эти строки. Вовсе не потому, что обиделся на слова о дорогой мне русской философии — слова, которые по своей странности не могут, конечно, ни причинить вред ни пойти на пользу самой русской мысли. Скорее, я был потрясен тем, что увидел, как Кроче, которого я считал вдумчивым ученым и серьезным исследователем в лучшем смысле этих слов, позволил себе поддаться эмоциям до такой степени, что стал рассуждать столь поверхностно и забывать — кто знает почему — о доводах разума.
* В «II Сюгпа1е СИаНа» 4 сентября 1918 г. Б. Кроче опубликовал статью «Русская мысль согласно двум последним исследованиям». Он имел в виду книги Т. Масарика «Россия и Европа» и П. Н. Милюкова «Главные течения русской исторической мысли». Б. Кроче утверждает, что русская философия не знает гносеологии и не подготовлена к логическому мышлению: славянофилы только переводили немецкую философию истории, а Ленин повторял Энгельса. Б. Кроче, любивший комментировать происходящее, очевидно, таким образом реагировал на Великую русскую революцию 1917-1921 гг. В постраничном примечании в книге Б. В. Яковенко указывает, что первый том книги Масарика на итальянском языке появился в 1922 г., изданный под редакцией Э. Ло Готто.
На самом деле, судить о подлинной ценности русской философской мысли могут только те, кто, без сомнения, изучали ее глубоко и основательно (как, напр., проф. Масарик, один из лучших знатоков данного предмета); только они имеют моральное и интеллектуальное право произнести столь резкое отрицательное суждение
Далее, вообще, тот, кто рассуждает о философии народа, должен представлять себе и духовное содержание всей его культуры и истории, поскольку философские идеи народа есть не что иное, как источники и принципы его культурного развития и исторического существования, в которых эти идеи воплощаются и проявляют себя. В особенности это нужно иметь в виду, когда речь идет о русском народе, у которого всегда была тесная связь между его философской мыслью и национальной и культурной жизнью. Конечно, теперь никто, и менее других тот, кто подходит ко всякой проблеме так основательно, как Б. Кроче — не будет отрицать всеобщего, универсального значения исторических и культурных заслуг русского народа.
Действительно, пять веков назад этот народ сдерживал, а потом отбросил монголов, вторгшихся в Европу; этот народ сумел создать обширное государство, ставшее одной из мировых держав; благодаря ему пало величие и властвование Наполеона; недавно этот народ предпринял великую попытку построить политическую и социальную жизнь на совершенно новых основаниях. Он создал великую культуру, представители которой в силу своего художественного гения и того влияния, какое они оказали на человечество (напр., Толстой и Достоевский), могут стоять рядом с Данте, Шекспиром и Гете. Все это было сотворено русским народом потому, что у него есть собственная духовная жизнь, собственные идеи, собственное понимание мира и порядка вещей. Поэтому было бы недальновидно и глубоко антиисторично отрицать общее значение русской философии, даже если отдельные представители ее оставляют желать лучшего по отношению к знанию и соблюдению «азов науки, формальной логики и тому подобных вещей». В конце концов, разве философы Древней Греции, да и Ренессанса, могут избежать упрека в том, что они выражаются не весьма научно и логично; при этом тот, кто серьезно относится к философским вещам, никогда не скажет, что «эти люди не стоят того, чтобы их читали». Более того, такой упрек вовсе нельзя адресовать русским философам, которые не по невежеству или из-за отсутствия опыта создают философские идеи в противоречии с требованиями науки и формальной логики, но, по всей видимости, делают это вполне осознанно и намеренно; поняв, что наука и формальная логика не выдерживают испытания перед глубиной философского анализа, они стремятся проложить новые пути. В конце концов, весьма показательным примером такого подхода является великий Гегель, который основывает свою систему как раз на отмене азов формальной логики и науки, как, собственно, и сам Кроче, который за ним старательно следует (не скажу «повторяет», чтобы не повторить «речей» неучтивых и не философских, какими Кроче захотел было воспользоватья).
Наконец, чтобы уж завершить то, что читатель находит на первых страницах предисловия, скажу об отсутствии оригинальности. Это объясняется
относительной молодостью этой мысли, родившейся всего сто лет назад и еще не успевшей заявить о себе созданием настоящих философских систем, которые могли бы претендовать на истинную философскую самобытность. Немецкая философская мысль была вынуждена ожидать целые столетия, прежде чем стала зрелой и обрела истинную философскую самобытность в системах Канта, Фихте и Гегеля. В новой истории итальянская философия обрела единственного самобытного мыслителя — Розмини*. Затем, если мы будем искать философское своеобразие не столько в систематизации идей, сколько в самих идеях, то мы поневоле повторим то, что Б. Кроче написал о русской философии — не составит особого труда доказать, что последние восемьдесят лет после Гегеля и Розмини все философы только тем и занимались, что более или менее успешно реанимировали старые идеи. В этом отношении и сам Б. Кроче пребывает отнюдь не в лучшем положении, чем те русские собратья, над которыми он с легкостью иронизирует. Цель этого очерка состоит в том, чтобы кратко, но органично и полно начертать развитие русской философской мысли, опираясь исключительно на источники при изложении отдельных учений и выдающихся идей. В этом и заключается основное отличие нашего текста от другого русского очерка на ту же тему (проф. Э. Радлов. «Очерк истории русской философии [1921]»), в котором читатель, возможно, заметит определенную незавершенность, неорганичность и некоторую удаленность от источников. Напротив, произведение Г. Шпета: «Очерк развития русской философии», судя по первому опубликованному тому (1922), по всем аспектам обещает стать основным произведением в этой области.
* В этом месте Б. В. Яковенко делает следующую постраничную сноску: «Я думаю, что Розмини достоин стоять рядом с великими мыслителями начала XIX века. Поэтому я считаю, что схема, используемая обычно в историях философии этого периода (в том числе и в истории философии Виндельбанда) является ошибочной. Много лет я готовлю историю этой эпохи, опираясь на совершенно другой, более правильный критерий. Я был первым в России (1910), кто открыл учения Розмини и Джомерти, и, вообще, новую итальянскую философию. Этим я обратил на нее внимание. В. Эрна, который потом опубликовал две книги — по философии Розмини (1914) и Джоберти (1916)».
Относительно этого примечания напомню читателю следующее. Во втором номере «Логоса» за 1910 г. Яковенко опубликовал статью «Итальянская философия последнего времени», в которой писал, что возрождающаяся Италия (он имеет в виду национально-освободительное движение и становление итальянской государственности в XIX веке) противопоставила немецкому идеализму религиозный онтологизм: «.. .в бытии видела она основную проблему философской спекуляции». Молодой автор (Борису Яковенко 26 лет) обращается к русским читателя: «Религиозной стороной своего онтологизма и ориентировкой на философских и богословских творениях отцов церкви итальянская философия должна быть особенно интересна и поучительна для нас, русских. Уже с давних пор пытаемся мы противопоставить западной эмпиристичекой или рационалистической философии нового времени религиозно-обоснованное и религиозно-окрашенное философское течение, в полном неведении того, что такая попытка уже была сделана на Западе.». После холодного душа, устроенного В. Ф. Эрном первому номеру «Логоса», наши «религиозники» внимательно читали его другие номера — это, по-видимому, бесспорно. А вот могла ли статья Эрна побудить к занятиям Джоберти и Розмини? — ответить на этот вопрос без архивных разысканий затруднительно.
Итальянская версия м)оего произведения была подготовлена при непосредственном участии Вальтера Нава*. Весьма полезными оказались советы и замечания доктора Одоардо Кампа**, который даже сделал возможной публикацию этого произведения в руководимой им «Библиотеке современной философии».
* Нава, Вальтер — итальянский знакомый Б. В. Яковенко; большего о нем публикатор не может сказать.
** Кампа, Одоардо (1879-1965) — переводчик и книгоиздатель. С 1914 г. по 1920 г. жил в России и одно время работал в библиотеке Румянцевкого музея в Москве. Тогда его звали Одоардо Алексеевичем.
