CC BY
20
Из архива русской мысли
К. В. Артём-Александров
ПРЕДИСЛОВИЕ Б. В. ЯКОВЕНКО К КНИГЕ «РУССКИЕ ФИЛОСОФЫ»
Теперь читателю можно не представлять Бориса Валентиновича Яковенко (1884-1949). Изданы четыре его книги, защищены несколько диссертаций о нем, вышел большой сборник в серии «Философия России первой половины ХХ века» с приличным справочно-библиографическим отделом. Его имя вошло в учебники по истории русской философии.
Б. В. Яковенко и сам был историком русской философии. Уместно заметить, что его «История русской философии», вышедшая на чешском языке в 1938 г., была первой большой книгой, охватившей время развития отечественной мысли от XVIII в. до 30-х гг. XX в. В этом случае мы можем говорить о приоритете Б. В. Яковенко перед В. В. Зеньковским и Н. О. Лосским, которым она была хорошо знакома.
Известно, что В. В. Зеньковский оценил труд Б. В. Яковенко довольно сурово: «...изложение Б. Яковенко очень страдает от общей его позиции... Оно укоряет русских философов в полной их "не-оригинальности"... Автор, собственно, не историк, он не чувствует ни внутренней связности в развитии философской мысли в России, ни связи философии с общей культурой».
Но в данном случае речь идет о другой книге Яковенко — о «Русских философах», вышедших на итальянском языке в 1927 г. Название ее — «^Иовой гшзЬ — сопровождалось подзаголовком «Очерки истории русской философии».
Сейчас публикуется перевод «Предисловия» к этой книге (перевод сделан С. Капилупи и А. Клестовым), которое интересно не только своей полемической заостренностью против уничижительной характеристики русской мысли, легкомысленно высказанной великим Бенедетто Кроче, но и ценными для нас соображениями об общем характере русской философии.
Не будем оспаривать приведенного выше мнения Зеньковского. Сам Яковенко множеством заявлений в начальный период своего творчества подтверждает его. Но все же будем иметь в виду другие позиции нашего философа, позволяющие смягчить упреки Зеньковского.
238
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2016. Том 17. Выпуск 3
Для начала сошлемся на самохарактеристику Яковенко: «Мое общее представление об истории философии: до сих пор только две философии — в Греции и в Германии — остальное — их разновидности». Это очень смелый тезис, но если попытаться вдуматься в него, нащупать основную проблематику философии как таковой, основную методологию ее решений, то не окажется ли прав Борис Валентинович? Поэтому, когда в «Истории русской философии» он говорит о присущей русским философам «оригинальности второго порядка», то сразу оговаривается, что «это та самая оригинальность, которая присуща вообще философскому творчеству новейшего периода» — и, разумеется, в Европе! У Яковенко имеется другое оправдание русской философии — она еще молода. В уже упомянутом издании 1938 г. слабые ростки русской философии он замечает в Киево-Могилянской и Московской Духовных академиях, но полноценно начинает ее с М. В. Ломоносова.
И вот, не удержавшись, Яковенко обращает свои два аргумента против итальянского оппонента. Так же, как русская, молода новая итальянская философия, а сам «Кроче пребывает отнюдь не в лучшем положении, чем те русские собратья, над которыми он с легкостью иронизирует».
Что касается упрека Зеньковского в отсутствии у Яковенко «связи философии с общей культурой», то он может быть легко снят публикуемым сейчас «Предисловием»: «...тот, кто рассуждает о философии народа, должен представлять себе и духовное содержание всей его культуры и истории, поскольку философские идеи народа есть не что иное, как источники и принципы его культурного развития и исторического существования, в которых эти идеи воплощаются и проявляют себя». В особенности это нужно иметь в виду, когда речь идет о русском народе, у которого всегда была тесная связь между его философской мыслью и национальной и культурной жизнью. Быть может, Б. В. Яковенко в своих работах конца 20-30-х гг. ХХ в. недостаточно выпукло и рельефно изображал эту связь (с таким утверждением тоже возможно спорить), но что он осознавал необходимость учета этой связи — бесспорно.
Книга «Русские философы», на титульном листе которой стоит 1925 г., на самом деле явилась лишь в начале 1927 г.
Но вот что нужно иметь в виду. В том же 1925 г., когда Б. В. Яковенко ожидал появления своей книги, в Праге было возобновлено издание «Логоса», и для первого номера он написал знаковую вступительную статью, где признавал необходимость философского опознания всей «ризы Божества», которая до этого, т. е. до рокового последнего десятилетия, представала распавшейся на различные сущности и ценности. Философия занималась лишь одними из них — логическими сущностями, что теперь представлялось Яковенко односторонним.
Автор «Предисловия» уже более настойчив. По-видимому, он позитивно осваивает опыт русской религиозной философии. Он убежден, что если русские мыслители и создают идеи в противоречии с требованиями науки и формальной логики, то делают это не по невежеству, а осознанно, понимая, что перед глубиной философского анализа наука и логика могут не выстоять. Это заявление Яковенко очень серьезно и стоит того, чтобы о нем подумать.
Тому, кто хотел бы ознакомиться с историей создания и печати итальянской книги Яковенко, нужно обратиться к сборнику «Русско-итальянский архив» (Тгеп11о, 1997) составленному Д. Рицци и А. Шишкиным.
Яковенко Б. В.
ПРЕДИСЛОВИЕ [К КНИГЕ «РУССКИЕ ФИЛОСОФЫ. ОЧЕРК ИСТОРИИ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ»]
Когда шесть лет назад Бенедетто Кроче прочитал знаменитую и безусловно ценную работу проф. Т. Масарика «Россия и Европа. О русской философии истории и религии (2 ВС., 1913)», то он дал такое заключение о русской философской мысли в ее целом: «Все эти люди, имена которых трудно произнести, только и делали, что повторяли немецкую философию, обогащались английской и французской мыслью, воспроизводили новые словесные варианты некоторых философских учений. Петр Лавров основывает философские работы на Прудоне, Бокле и Бруно Бауэре. Михайловский по преимуществу повторяет Гегеля и Конта. Соловьев не умеет философствовать и только повторяет Эдуарда Гартмана и т. д. Никаких следов оригинальности. Все эти люди не стоят того, чтобы их читали, и им следовало бы начать с азов науки, с формальной логики и тому подобных вещей, что, собственно, у европейца в крови благодаря его тысячелетней образованности»*.
Я был глубоко потрясен и огорчен, прочитав эти строки. Вовсе не потому, что обиделся на слова о дорогой мне русской философии — слова, которые по своей странности не могут, конечно, ни причинить вред ни пойти на пользу самой русской мысли. Скорее, я был потрясен тем, что увидел, как Кроче, которого я считал вдумчивым ученым и серьезным исследователем в лучшем смысле этих слов, позволил себе поддаться эмоциям до такой степени, что стал рассуждать столь поверхностно и забывать — кто знает почему — о доводах разума.
* В «II Сюгпа1е СИаНа» 4 сентября 1918 г. Б. Кроче опубликовал статью «Русская мысль согласно двум последним исследованиям». Он имел в виду книги Т. Масарика «Россия и Европа» и П. Н. Милюкова «Главные течения русской исторической мысли». Б. Кроче утверждает, что русская философия не знает гносеологии и не подготовлена к логическому мышлению: славянофилы только переводили немецкую философию истории, а Ленин повторял Энгельса. Б. Кроче, любивший комментировать происходящее, очевидно, таким образом реагировал на Великую русскую революцию 1917-1921 гг. В постраничном примечании в книге Б. В. Яковенко указывает, что первый том книги Масарика на итальянском языке появился в 1922 г., изданный под редакцией Э. Ло Готто.
