CC BY
38Правовое государство: идеологема и современные конституционные тексты
Леонид Мамут
В настоящей статье автор предлагает читателю, рассматривая понятие «правовое государство» как элемент идеологии, а не научного познания, проследить эволюцию его содержания от момента появления (в XVII— XVIII веках, в рамках борьбы с абсолютизмом) до широкого распространения (в период принятия новых конституций после окончания Второй мировой войны). При этом автор указывает на практическое значение представлений о правовом государстве как нормативной модели для повышения правосознания и правовой культуры населения тех государств, в конституционных текстах которых эти представления отражены.
^ Правовое государство; идеологема; конституция; демократия; верховенство права; разделение властей; многопартийность
Почему категория «правового государства» является идеологемой? Этому имеется несколько объяснений. Прежде всего, эта категория — неотъемлемый элемент идеологии как системы суждений, обусловленных определенной общественной позицией субъекта и выражающих его оценку социальной действительности и отношение к ней. Идея правового государства в той или иной мере присутствует в идеологиях разных стран в разные периоды истории, в мировоззрении различных мыслителей. При этом по своим эвристическим и практическим возможностям идео-логема принципиально отличается от научно-теоретических понятий, призванных адекватно и объективно осмысливать мир в процессе познания, неся информацию об объекте, а не о позиции того, кто ее сообщает.
Важно иметь в виду, что идеологема «правовое государство» сформировалась в общественном сознании в определенных исторических условиях. Она складывалась в Западной Европе в XVII—XVIII веках1 — в период, когда там происходили ранние буржуазно-демократические революции, и в непосредственной связи с ними. Принципиально важно и то, что идеологема эта возникла в рамках конкретной системы взглядов, в контексте близких по социально-политической сути
идеологем, таких как «общественный договор», «гражданское общество», «естественные, неотчуждаемые права и свободы человека», «верховенство закона», «власть народа» и т. п. В свою очередь, гуманитарные ценности, на основании которых формировались эти идеологемы, вызревали издавна, длительно и постепенно. В своем единстве они образовали идеологию ранних западноевропейских буржуазно-демократических революций.
В руках социальных групп, взявших ее на вооружение, данная идеология стала мощнейшим средством разрушения духовных устоев абсолютистско-монархических порядков, сложившихся в позднем Средневековье во многих странах Западной Европы и в некоторых других. Таким порядкам обычно были присущи: иерархия сословий, юридическое неравноправие подданных, произвол монарха, дотошная регламентация общественной и частной жизни, неизбежно тесная связь светской и духовной власти и др.
Однако новая идеология выступала не только орудием борьбы против абсолютистских монархий (бесспорно, своеобразных версий тоталитарного строя). С ее помощью утвердился совершенно новый образ жизни, руководящие принципы которого отражены
были в идеологемах «общественный договор», «гражданское общество», «естественные, неотчуждаемые права человека» и т.д. И среди перечисленных идеологем важное место заслуженно занимает «правовое государство».
Как уже говорилось выше, некорректно ставить вопрос о ее научно-теоретической природе. Идеологема «правовое государство» предназначена никак не для того, чтобы использоваться для аналитического рассмотрения, беспристрастного исследования правовых и государственных институтов. Ее достоинство, главным образом, в том, что она позволяет наиболее эффективно описывать политико-легалистские режимы и оценивать их с точки зрения соответствия социальным ценностям, исторически аккумулированным в этой идеологеме. При этом в научно-теоретическом отношении она крайне уязвима, являясь, по сути, оксюмороном, в котором лукаво сочетаются слова (термины) с противоположными значениями. Действительно, право в одном из основных своих онтологических модусов есть ансамбль горизонтальных связей, ролевых отношений формально равных субъектов, по необходимости обменивающихся социально одинаковыми предоставлениями и получениями. Государство же, воплощающее публичную власть, публичнов-ластные отношения социально стратифицированного общества, есть, напротив, система вертикальных, ассиметричных связей, которые предполагают неравенство политических ролей. Выходит, что право и государство — противоположности? Выходит... Однако этим нисколько не преуменьшается практическая значимость нашей идеи правового государства. Она до сих пор сохраняется (и сохранится впредь) в конституциях посттоталитарных государств и тех государств, которые не хотят
быть тоталитарными (или авторитарными). ❖
Правовым (в точном смысле этого слова) является только то государство, в котором имеют место как взаимность, так и равновели-кость (эквивалентность) прав и обязанностей, объема свободы и ответственности социальных акторов, с одной стороны, и государства в целом — с другой. Всякое иное прочтение, дополнение предложенной характеристики еще каким-либо признаками
(такими, например, как нерушимость прав и свобод субъекта, разделение властей, парламентаризм, независимость суда) лишь запутывает дело. Дело в том, что такое дополнение чревато смешением похожих, но вовсе не тождественных категорий: правовое государство, демократическое государство, суверенное государство и т. д., а это затрудняет понимание подлинного смысла исследуемой идео-логемы.
В политической и юридической литературе есть, конечно, масса иных «портретов» (описаний) правового государства. Так, по мнению К. С. Гаджиева, «представление о правовом государстве ассоциируется с двумя основополагающими принципами: порядок в государстве и защищенность граждан»2. Формулировка крайне туманна и допускает любые толкования. Правда, автор оговаривается: «Государство, будучи субъектом права, в то же время связано правом, правовыми нормами»3. Вот позиция кратолога В. Ф. Ха-липова: «Государство правовое — близкий к совершенству. вид государства, которое во всей своей деятельности руководствуется правом и законом и считает своей высшей целью гарантированное властное обеспечение прав, свобод и обязанностей человека и гражданина»4. А вот — почти резюме: «.для правового государства характерно ограничение государственной власти, связанность ее правом и законом»5. Политологи обычно считают, будто природа правового государства определяется «связанностью» последнего «правом и законом», исходя, видимо, из того, что право и закон — явления одного ряда, и не допуская предположений о том, что «право и закон» могут быть и бессильны связать государство, лишить его свободы действия. По меньшей мере дискуссионным выглядит и суждение И. С. Демидовой, которая проанализировала ряд доктрин, касающихся «правового ограничения государства». Она заключает: «Теории правового государства (государства законности) предстают как учения о возможной или надлежащей реальной организации государства, однако не утверждают принципов эксплицитного (внешнего) по отношению к государственной власти правового ограничения»6.
Нет полного совпадения и во мнениях теоретиков государства и права, конституционалистов. По мнению Е. Шмидт-Асман, тео-
ретическая конструкция правового государства «покоится на двух главных опорах: субъективно-правовом принципе достоинства человека... и объективно-правовом разделении властей, характерном для конституции правового государства»7. Далее у того же автора читаем: «Правовым в формальном смысле является такое государство, которое признает в качестве своих непременных особенностей и институтов разделение властей, независимость суда, законность управления, правовую защиту граждан от нарушения их прав государственной властью и возмещение ущерба, нанесенного им публичными учреж-дениями»8.
Анализируя «основные признаки и черты правового государства», М. Н. Марченко также выделяет примечательные, как ему кажется, индикаторы именно правовой государственности: верховенство (реальное господство) закона, полную гарантированность и незыблемость прав и свобод граждан, установление и поддержание взаимной ответственности гражданина и государства, осуществление принципа разделения властей, режим демократии, законности, конституцион-ности9.
В четвертом издании «Общей части конституционного (государственного) права зарубежных стран» в качестве отличительных черт правового государства названы: нерушимость прав человека со стороны государства, механизм гарантий прав и свобод личности, обязанность государства (его органов, учреждений, должностных лиц и служащих) действовать в рамках конституции и закона, независимость суда, верховенство конституции, приоритет норм международного права перед национальным законодательством10. Внимательный читатель может убедиться сам, насколько не совпадают «основные признаки и черты правового государства» у М. Н. Марченко и у тех, кто готовил соответствующий фрагмент в «Общей части конституционного (государственного) права зарубежных стран», насколько неодинаковы расставляемые ими акценты.
Должна быть рассмотрена и принципиальная позиция Конституционного Суда РФ по обсуждаемому вопросу. «Правовое государство по самой своей сути, — заключают в уважаемой инстанции, — может быть признано таковым лишь при условии, что оно
обеспечивает безопасность граждан, охрану и защиту их прав и законных интересов, эффективное восстановление в правах»11 (курсив мой. — Л. М.). Получается нечто вроде замкнутого круга — мы фактически возвращаемся к тому же, из чего исходили: «правовое государство» — синоним порядка и защищенности граждан. Нет нужды снова комментировать подобный способ определения.
Нетрудно привести еще десятки различных дефиниций правового государства. Но гораздо важнее выяснить и доказать, что словосочетание «правовое государство» — не более чем троп в политическом лексиконе, «вывеска» модели государства, «близкого к совершенству» по стандартам западной цивилизации12 XVII—XX веков. Из этого чрезвычайно важного уточнения становится понятно, почему феномен «правового государства» нельзя постичь исключительно с помощью традиционных представлений о «форме государства», «политико-территориальном устройстве», о «форме государственного режима» и т. п. Эти представления слишком абстрактны — они несут информацию о государственности вообще, в то время как изучение правового государства как конкретного явления культуры непременно требует включения в исследовательский кругозор ис-торико-социокультурных, организационных, функциональных, телеологических и многих других существеннейших аспектов устройства и развития государства.
Если верен тезис о том, что социальный мир (в том числе, естественно, и мир государства) есть в известном смысле результат человеческой практики, то в равной степени и правовое государство (как бы ни были различны трактовки этого понятия) выступает как ее продукт. Практика же, конструирующая общество и всю человеческую действительность в целом, в значительной степени зависит, в свою очередь, от ментальности людей: уровня их психического и духовного развития, признаваемых ими жизненных ценностей, склада ума, настроений и т. д. С учетом этого логично трактовать правовое государство как объективацию определенной системы взглядов, возникавших, обогащавшихся и постепенно внедрявшихся в политическую повседневность (прежде всего, на Западе) на протяжении XVII—XX веков. Наиболее выразительным и эффективным способом во-
площения в реальность идей правовой государственности стали (и поныне остаются) подготовка и написание, легитимация и легализация (возведение в ранг Основного закона государства) конституционных текстов.
Термин «правовое государство» появился почти 200 лет тому назад (в 1813 году), однако в конституциях стал широко применяться намного позже. К нему непосредственно обратились при принятии новых конституций после окончания Второй мировой войны (1939—1945), в ходе которой были разгромлены немецкий национал-социализм и японский милитаризм, и краха тоталитарных социалистических государств в начале 90-х годов XX века. При этом нелишним будет заметить, что далеко не во всех действующих в настоящий момент конституциях мира (послевоенные Основные законы — не исключение) вообще встречается словосочетание
«правовое государство».
❖
Одним из первых термин «правовое государство» зафиксировал Основной закон Федеративной Республики Германии (1949), провозглашающий, что «конституционное устройство в землях должно соответствовать принципам республиканского, демократического и социального правового государства.»13 (абз. 1 ст. 28). Другие государства прямо объявляют себя «правовыми». Например, Конституция Португальской Республики (1976) называет Португальскую Республику «демократическим правовым государством». То же говорится и о Федеративной Республике Бразилии в тексте ее Конституции (1988): «.представляет собой демократическое правовое государство» (ст. 1). Конституция Венгерской Республики 1949 года (в редакции 1989 года) также провозглашает Венгрию «независимым, демократическим, правовым государством» (абз. 1 § 2). Республика Казахстан в своей Конституции (1995) «.утверждает себя демократическим, светским, правовым и социальным государством» (п. 1 ст. 1). Нельзя, конечно, не процитировать и Конституцию РФ (1993): «Российская Федерация — Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления» (ст. 1).
Отчасти уже было показано, что идеоло-гема «правовое государство» складывается
из разнородных элементов, скрепляемых отнюдь не единой структурой. Она органично сосуществует с множеством различных модусов государственности, оказывающих на нее заметное влияние. Поэтому при анализе содержания формулы «правовое государство», безусловно, требуется его детализация и конкретизация. Только тогда есть шанс уяснить как специфику каждого «слагаемого» этой принятой в конституционализме формулы, так и ее общий смысл.
Едва ли вызовет возражения мысль, что основа (или, скорее, эквивалент) наиболее распространенных определений правовой государственности — идея верховенства права, правового закона. Когда речь заходит о господстве права, право рассматривают не как сложное полифункциональное образование или некое собрание официальных актов, а в первую очередь как самодовление и приоритет «естественных» прав и свобод человека14. Так или иначе это имманентное свойство правового государства закреплено в современных мировых конституциях. В тексте Конституции Республики Польша (1997) говорится: «Органы публичной власти действуют на основе и в пределах закона» (ст. 7), а далее уточняется: «Конституция есть верховное право Республики Польша» (ч. 1 ст. 8). Утверждается также абсолютный императив для всех: «Каждый обязан соблюдать право Республики Польша» (ст. 83). Похоже звучит и норма Союзной Конституции Швейцарской Конфедерации (1999): «Основой и пределом государственных действий является право» (ч. 1 ст. 5). Более пространная редакция принципа господства права дана в Конституции Турецкой Республики (1982): «Положения Конституции являются основополагающими правовыми нормами, обязательными для законодательных, исполнительных и судебных органов, а также административных инстанций и других организаций и лиц. Законы не должны противоречить Конституции» (ст. 11). Содержание части 2 статьи 4 и частей 1, 2 статьи 15 Конституции РФ, раскрывающее суть господства права, вероятно, хорошо знакомо российскому читателю и не нуждается в напоминании. И, наконец, вызывает интерес запись в Конституционном акте Канады (1982): «Канада основывается на принципах, признающих верховенство Бога и господство права» (ч. I Приложения В).
Считается аксиомой, что неизменный признак (не точнее ли было бы сказать без обиняков: «предпосылка»?) правового государства — народовластие, демократия. На провозглашение демократии и расшифровку того, что конкретно она из себя представляет, современные конституции не скупятся. Согласно Конституции Французской Республики (1958), ее девиз — «Свобода, Равенство, Братство», ее принцип — «правление народа, народом и для народа» (ст. 2). Конституция Чешской Республики (1992) также предусматривает, что «народ является источником всей государственной власти; он осуществляет ее через органы законодательной, исполнительной и судебной власти. Конституционный закон может определить, когда народ осуществляет государственную власть непосредственно» (ч. 1, 2 ст. 2). Идея народовластия отчетливо отражена и в преамбуле (хотя и не в статьях) Конституции Японии (1947): «.народ облечен суверенной властью. Государственная власть основывается на непоколебимом доверии народа, ее авторитет исходит от народа, ее полномочия осуществляются представителями народа, а благами ее пользуется народ». Конституция РФ, в свою очередь, гласит (и россиянам необходимо это усвоить): «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления» (ч. 1, 2 ст. 3). Несколько особняком стоит Конституция Аргентины (1853 года, с поправками от 1860, 1866 и 1898 годов) — по той причине, что, согласно ей, «народ не решает и не управляет иначе, как через своих представителей и через власти, учрежденные настоящей Конституцией» (ст. 22).
Еще в статье 16 знаменитой Декларации прав человека и гражданина (1789) было сказано: «Общество, где не обеспечена гарантия прав и нет разделения властей, не имеет Конституции». С тех пор в государствах, обзаведшихся конституциями, а тем более — полагающих себя правовыми, принцип разделения властей (функциональной и институциональной дифференциации публично-властных полномочий) утверждается постоянно15. Рассмотрим Конституцию Соединенных Штатов Америки. Еще в 1787 году в ее
первых трех статьях (за два года до принятия упомянутой Декларации) был более или менее последовательно — притом с добавлением механизма «сдержек и противовесов» — проведен этот принцип. В Конституции Греции (1975) принцип разделения властей также утвержден, хотя и несколько иначе: «Законодательные функции осуществляются Парламентом и Президентом Республики. Исполнительные функции осуществляются Президентом Республики и Правительством. Судебные функции осуществляются судами, решения которых исполняются от имени греческого народа» (п. 1, 2, 3 ст. 26). Довольно странное впечатление производит то, как данный принцип отражен в Конституции Арабской Республики Египет. Прежде всего, потому, что в Конституции 1971 года (в редакции 2007 года) он провозглашается в главе 1 «Глава государства», где перечислены прерогативы Президента. При этом главе государства вменяется в обязанность «осуществлять контроль за разграничением властей с тем, чтобы обеспечить их роль в национальной политике»16 (ст. 73). Принцип разделения властей достаточно четко (правда, не полностью) формулируется в Конституции РФ: «Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны» (ст. 10). Последние слова статьи 10 глубоко символичны: слова «самостоятельность судебной власти» выражают одну из основных особенностей построения и деятельности государства правового — независимость суда. Она, как правило, сводится к тесному сочетанию институциональной (организационной) и функциональной независимости судебной власти. Но оба эти элемента мало чего стоят, если они не подкреплены независимостью самого судейского корпуса. В конституциях по-разному фиксируются все отмеченные слагаемые независимости судебной власти. Конституция Королевства Испания (1978) гласит: «Судебная власть исходит от народа и осуществляется от имени Короля судьями и магистратами. которые являются независимыми, сменяемыми, ответственными и которые подчиняются исключительно закону» (п. 1 ст. 117). По Конституции Республики Словении (1991), «ор-
ганизация и полномочия судов определяются законом» (ст. 126). «Судьи при осуществлении судейской функции независимы. Они связаны Конституцией и законом» (ст. 125). Согласно Конституциональному закону Народной Республики Ангола (1992), «суды являются независимыми органами с полномочиями отправления правосудия от имени народа» (ст. 120), причем «при выполнении своих обязанностей судьи являются независимыми и обязаны подчиняться только закону» (ст. 127). В Конституции РФ (ее обойти вниманием никак нельзя) судебная власть нигде прямо не названа «независимой» — эта характеристика признается за ней по умолчанию. Зато явственно выражено главное: «Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону» (ч. 1 ст. 120). Понимая всю важность принципа независимости судебной власти для создания и укрепления основ правового государства, следует вместе с тем по возможности избегать гипертрофии (стирания границ) этой независимости: у нее есть свои пределы.
Ни одно современное государство не может претендовать на статус правового, если оно не имеет многопартийной парламентской системы, если в нем нет легального равенства конституционно признаваемых политических партий, которые конкурируют между собой в борьбе за обладание публичной властью. Не могут считаться правовыми и государства, отказывающиеся под какими бы то ни было предлогами от идеологического плюрализма, и в большинстве конституций мира это особо подчеркивается. Вот несколько примеров для иллюстрации. Конституция Итальянской Республики (1947) провозглашает: «Все граждане имеют право свободно объединяться в партии, чтобы демократическим путем содействовать определению национальной политики» (ст. 49). Конституцией Республики Кореи (1948) предусматривается: «Государство гарантирует свободу создания политических партий и защиту многопартийной политической системы. Политические партии должны быть демократическими по своим целям, организации и деятельности, а также иметь такую организационную структуру, чтобы люди могли участвовать в формировании политической воли партии» (п. 1, 2 ст. 8). Конституция Королевства Марокко
(1996) устанавливает: «Политические партии, союзы, районные советы и торговые палаты принимают участие в организации и представительстве граждан. Политическая система страны не может быть однопартийной» (ст. 3 ч. 1). Пример развернутого закрепления начал идеологического плюрализма можно найти в Конституции РФ: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. В Российской Федерации признаются политическое многообразие, многопартийность. Общественные объединения равны перед законом» (ч. 1, 2, 3, 4 ст. 13). В качестве обратного примера можно привести Конституцию Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР) 1972 года, которая гласит, что «КНДР руководствуется в своей деятельности идеями чучхе... и революционными идеями, нацеленными на осуществление самостоятельности народных масс» (ст. 3), а также что «КНДР осуществляет свою деятельность под руководством Трудовой Партии Кореи» (ст. 11).
❖
Завершим на этом рассмотрение основного материала работы, посвященной понятию «правового государства» как идеологеме. Задачей настоящей статьи является не подробный научно-теоретический разбор и верификация всех цитировавшихся конституционных текстов или их обстоятельный компаративистский анализ: сам формат статьи едва ли это позволяет. Тем более невозможно в рамках такого обзора выявить, насколько последовательно реализуются в социально-политической практике зафиксированные в различных конституционных текстах положения, относящиеся к характеристике современной правовой государственности.
Тем не менее на основе рассмотренного материала возможно и уместно сделать замечание общего порядка. Модели демократически-правовой государственности, отраженные в положениях различных конституций, не только определенным образом связаны с происходящими на социально-политической арене событиями и процессами, но и фактически влияют на них17. Эти нормативные модели выполняют (с разной степенью эффек-
тивности) следующие функции. Во-первых, служат ориентиром, указывающим магистральное направление формирования и совершенствования сегодняшнего демократически-правового государства и гражданского общества. Во-вторых, являются критерием отбора средств и методов, необходимых или пригодных для успешного осуществления этого процесса. В-третьих, выступают легальной опорой критики дефектов в организации и работе институтов публичной власти и гражданского общества или занятых в их работе конкретных лиц, а также опорой деятельности по устранению этих дефектов. В-четвертых, способствуют в качестве стимулятора законосообразному поведению людей, подъему их политической и правовой культуры. В-пятых, представляют собой точные индикаторы того, отвечают ли состояния государств на текущий момент тем нормативным моделям, что определены в их Основных законах.
Мамут Леонид Соломонович - главный научный сотрудник Института государства и права РАН, профессор, доктор юридических наук.
1 Краткую историю формирования идеологемы «правовое государство» см.: Антонов М. В. Об определении понятия «правовое государство» // Право. 2010. № 3. С. 130-134. Сам М. В. Антонов термин «идеологема» в этой работе не использует.
2 Гаджиев К. С. Политическая наука. М.: Наука, 1995. С. 195.
3 Там же. С. 197.
4 Халипов В. Ф. Наука о власти: Кратология: Учеб. пособие. М.: Ось-89, 2002. С. 194-195.
5 Там же. С. 195.
6 Демидова И. С. Правовое ограничение государства: эволюция и содержание основных теорий // Российский юридический журнал. 2009. № 3 (66). С.21-26, 25.
7 Шмидт-Асман Е. Правовое государство // Государственное право Германии: В 2 т. Т. 1 / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. М.: Изд-во ИГиП РАН, 1994. С. 55.
8 Там же. С. 57.
9 См.: Марченко М. Н. Правовое государство // Общая теория государства и права: Академиче-
ский курс: В 3 т. Т.1: Государство / Отв. ред. М. Н. Марченко. 3-е изд., перераб., доп. М.: Норма, 2007. С. 413-420.
10 См.: Конституционное (государственное) право зарубежных стран. Общая часть: Учеб. для вузов / Рук. авт. колл. и отв. ред. Б. А. Страшун. 4-е изд., обновл. и дораб. М.: Норма, 2005. С. 293-294.
11 Конституция Российской Федерации в решениях Конституционного Суда России / Под ред. Л. В. Лазарева. М.: Институт права и публичной политики, 2005. С. 13.
12 О возникновении и эволюции доктрины правового государства см.: Омельченко О. А. Идея правового государства: истоки, перспективы, тупики (опыт исторического комментария к современной политической мифологии). М.: Манускрипт, 1994. С. 5-79. См. также: Der europäische Rechtsstaat: 200 Zeugnisse seiner Geschichte / J.Brand, H.Hattenhauer(Hrsg.). Heidelberg: C. F. Müller, 1994. S. 15-159.
13 Здесь и далее ссылки на тексты конституций сделаны без указания на издание. Характеристики правового государства, содержащиеся в конституционных текстах, следует воспринимать и интерпретировать сквозь призму трактовки понятия «правового государства» как идеологемы, предложенной читателю в настоящей статье.
14 См.: ЧетвернинВ.А. Господство права // Юридическая энциклопедия / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. М.: Юристъ, 2001. С. 187.
15 Мнение Отто Пферсманна: «...практически полезное понятие разделения властей может быть построено только либо как метапонятие специфического распределения компетенций в некоторой системе, где запрещена концентрация власти у одного органа, либо как понятие, фиксирующее такое распределение» (Пферс-манн О. Понятие разделения властей и проблема «власти во власти» // Конституционный Суд как гарант разделения властей: Сборник докладов. М.: Институт права и публичной политики, 2004. С. 275-286, 276).
16 Удивительно, что наличие этих и подобных им по духу заключений, содержащихся в Конституции Египта, не помешало М. А. Тихомирову квалифицировать Арабскую Республику Египет как «правовое государство». См.: Египет (Egypt) // Энциклопедия стран мира. М., 2004. С. 758.
17 Подробнее об этом см.: Конституция как фактор социальных изменений: Сборник докладов. М.: Центр конституционных исследований МОНФ, 1999.
