Научная статья на тему 'ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО: ИДЕОЛОГЕМА И СОВРЕМЕННЫЕ КОНСТИТУЦИОННЫЕ ТЕКСТЫ'

ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО: ИДЕОЛОГЕМА И СОВРЕМЕННЫЕ КОНСТИТУЦИОННЫЕ ТЕКСТЫ Текст научной статьи по специальности «Право»

CC BY
267
37
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО / ИДЕОЛОГЕМА / КОНСТИТУЦИЯ / ДЕМОКРАТИЯ / ВЕРХОВЕНСТВО ПРАВА / РАЗДЕЛЕНИЕ ВЛАСТЕЙ / МНОГОПАРТИЙНОСТЬ

Аннотация научной статьи по праву, автор научной работы — Мамут Леонид

В настоящей статье автор предлагает читателю, рассматривая понятие «правовое государство» как элемент идеологии, а не научного познания, проследить эволюцию его содержания от момента появления (в XVII- XVIII веках, в рамках борьбы с абсолютизмом) до широкого распространения (в период принятия новых конституций после окончания Второй мировой войны). При этом автор указывает на практическое значение представлений о правовом государстве как нормативной модели для повышения правосознания и правовой культуры населения тех государств, в конституционных текстах которых эти представления отражены.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО: ИДЕОЛОГЕМА И СОВРЕМЕННЫЕ КОНСТИТУЦИОННЫЕ ТЕКСТЫ»

Правовое государство: идеологема и современные конституционные тексты

Леонид Мамут

В настоящей статье автор предлагает читателю, рассматривая понятие «правовое государство» как элемент идеологии, а не научного познания, проследить эволюцию его содержания от момента появления (в XVII— XVIII веках, в рамках борьбы с абсолютизмом) до широкого распространения (в период принятия новых конституций после окончания Второй мировой войны). При этом автор указывает на практическое значение представлений о правовом государстве как нормативной модели для повышения правосознания и правовой культуры населения тех государств, в конституционных текстах которых эти представления отражены.

^ Правовое государство; идеологема; конституция; демократия; верховенство права; разделение властей; многопартийность

Почему категория «правового государства» является идеологемой? Этому имеется несколько объяснений. Прежде всего, эта категория — неотъемлемый элемент идеологии как системы суждений, обусловленных определенной общественной позицией субъекта и выражающих его оценку социальной действительности и отношение к ней. Идея правового государства в той или иной мере присутствует в идеологиях разных стран в разные периоды истории, в мировоззрении различных мыслителей. При этом по своим эвристическим и практическим возможностям идео-логема принципиально отличается от научно-теоретических понятий, призванных адекватно и объективно осмысливать мир в процессе познания, неся информацию об объекте, а не о позиции того, кто ее сообщает.

Важно иметь в виду, что идеологема «правовое государство» сформировалась в общественном сознании в определенных исторических условиях. Она складывалась в Западной Европе в XVII—XVIII веках1 — в период, когда там происходили ранние буржуазно-демократические революции, и в непосредственной связи с ними. Принципиально важно и то, что идеологема эта возникла в рамках конкретной системы взглядов, в контексте близких по социально-политической сути

идеологем, таких как «общественный договор», «гражданское общество», «естественные, неотчуждаемые права и свободы человека», «верховенство закона», «власть народа» и т. п. В свою очередь, гуманитарные ценности, на основании которых формировались эти идеологемы, вызревали издавна, длительно и постепенно. В своем единстве они образовали идеологию ранних западноевропейских буржуазно-демократических революций.

В руках социальных групп, взявших ее на вооружение, данная идеология стала мощнейшим средством разрушения духовных устоев абсолютистско-монархических порядков, сложившихся в позднем Средневековье во многих странах Западной Европы и в некоторых других. Таким порядкам обычно были присущи: иерархия сословий, юридическое неравноправие подданных, произвол монарха, дотошная регламентация общественной и частной жизни, неизбежно тесная связь светской и духовной власти и др.

Однако новая идеология выступала не только орудием борьбы против абсолютистских монархий (бесспорно, своеобразных версий тоталитарного строя). С ее помощью утвердился совершенно новый образ жизни, руководящие принципы которого отражены

были в идеологемах «общественный договор», «гражданское общество», «естественные, неотчуждаемые права человека» и т.д. И среди перечисленных идеологем важное место заслуженно занимает «правовое государство».

Как уже говорилось выше, некорректно ставить вопрос о ее научно-теоретической природе. Идеологема «правовое государство» предназначена никак не для того, чтобы использоваться для аналитического рассмотрения, беспристрастного исследования правовых и государственных институтов. Ее достоинство, главным образом, в том, что она позволяет наиболее эффективно описывать политико-легалистские режимы и оценивать их с точки зрения соответствия социальным ценностям, исторически аккумулированным в этой идеологеме. При этом в научно-теоретическом отношении она крайне уязвима, являясь, по сути, оксюмороном, в котором лукаво сочетаются слова (термины) с противоположными значениями. Действительно, право в одном из основных своих онтологических модусов есть ансамбль горизонтальных связей, ролевых отношений формально равных субъектов, по необходимости обменивающихся социально одинаковыми предоставлениями и получениями. Государство же, воплощающее публичную власть, публичнов-ластные отношения социально стратифицированного общества, есть, напротив, система вертикальных, ассиметричных связей, которые предполагают неравенство политических ролей. Выходит, что право и государство — противоположности? Выходит... Однако этим нисколько не преуменьшается практическая значимость нашей идеи правового государства. Она до сих пор сохраняется (и сохранится впредь) в конституциях посттоталитарных государств и тех государств, которые не хотят

быть тоталитарными (или авторитарными). ❖

Правовым (в точном смысле этого слова) является только то государство, в котором имеют место как взаимность, так и равновели-кость (эквивалентность) прав и обязанностей, объема свободы и ответственности социальных акторов, с одной стороны, и государства в целом — с другой. Всякое иное прочтение, дополнение предложенной характеристики еще каким-либо признаками

(такими, например, как нерушимость прав и свобод субъекта, разделение властей, парламентаризм, независимость суда) лишь запутывает дело. Дело в том, что такое дополнение чревато смешением похожих, но вовсе не тождественных категорий: правовое государство, демократическое государство, суверенное государство и т. д., а это затрудняет понимание подлинного смысла исследуемой идео-логемы.

В политической и юридической литературе есть, конечно, масса иных «портретов» (описаний) правового государства. Так, по мнению К. С. Гаджиева, «представление о правовом государстве ассоциируется с двумя основополагающими принципами: порядок в государстве и защищенность граждан»2. Формулировка крайне туманна и допускает любые толкования. Правда, автор оговаривается: «Государство, будучи субъектом права, в то же время связано правом, правовыми нормами»3. Вот позиция кратолога В. Ф. Ха-липова: «Государство правовое — близкий к совершенству. вид государства, которое во всей своей деятельности руководствуется правом и законом и считает своей высшей целью гарантированное властное обеспечение прав, свобод и обязанностей человека и гражданина»4. А вот — почти резюме: «.для правового государства характерно ограничение государственной власти, связанность ее правом и законом»5. Политологи обычно считают, будто природа правового государства определяется «связанностью» последнего «правом и законом», исходя, видимо, из того, что право и закон — явления одного ряда, и не допуская предположений о том, что «право и закон» могут быть и бессильны связать государство, лишить его свободы действия. По меньшей мере дискуссионным выглядит и суждение И. С. Демидовой, которая проанализировала ряд доктрин, касающихся «правового ограничения государства». Она заключает: «Теории правового государства (государства законности) предстают как учения о возможной или надлежащей реальной организации государства, однако не утверждают принципов эксплицитного (внешнего) по отношению к государственной власти правового ограничения»6.

Нет полного совпадения и во мнениях теоретиков государства и права, конституционалистов. По мнению Е. Шмидт-Асман, тео-

ретическая конструкция правового государства «покоится на двух главных опорах: субъективно-правовом принципе достоинства человека... и объективно-правовом разделении властей, характерном для конституции правового государства»7. Далее у того же автора читаем: «Правовым в формальном смысле является такое государство, которое признает в качестве своих непременных особенностей и институтов разделение властей, независимость суда, законность управления, правовую защиту граждан от нарушения их прав государственной властью и возмещение ущерба, нанесенного им публичными учреж-дениями»8.

Анализируя «основные признаки и черты правового государства», М. Н. Марченко также выделяет примечательные, как ему кажется, индикаторы именно правовой государственности: верховенство (реальное господство) закона, полную гарантированность и незыблемость прав и свобод граждан, установление и поддержание взаимной ответственности гражданина и государства, осуществление принципа разделения властей, режим демократии, законности, конституцион-ности9.

В четвертом издании «Общей части конституционного (государственного) права зарубежных стран» в качестве отличительных черт правового государства названы: нерушимость прав человека со стороны государства, механизм гарантий прав и свобод личности, обязанность государства (его органов, учреждений, должностных лиц и служащих) действовать в рамках конституции и закона, независимость суда, верховенство конституции, приоритет норм международного права перед национальным законодательством10. Внимательный читатель может убедиться сам, насколько не совпадают «основные признаки и черты правового государства» у М. Н. Марченко и у тех, кто готовил соответствующий фрагмент в «Общей части конституционного (государственного) права зарубежных стран», насколько неодинаковы расставляемые ими акценты.

Должна быть рассмотрена и принципиальная позиция Конституционного Суда РФ по обсуждаемому вопросу. «Правовое государство по самой своей сути, — заключают в уважаемой инстанции, — может быть признано таковым лишь при условии, что оно

обеспечивает безопасность граждан, охрану и защиту их прав и законных интересов, эффективное восстановление в правах»11 (курсив мой. — Л. М.). Получается нечто вроде замкнутого круга — мы фактически возвращаемся к тому же, из чего исходили: «правовое государство» — синоним порядка и защищенности граждан. Нет нужды снова комментировать подобный способ определения.

Нетрудно привести еще десятки различных дефиниций правового государства. Но гораздо важнее выяснить и доказать, что словосочетание «правовое государство» — не более чем троп в политическом лексиконе, «вывеска» модели государства, «близкого к совершенству» по стандартам западной цивилизации12 XVII—XX веков. Из этого чрезвычайно важного уточнения становится понятно, почему феномен «правового государства» нельзя постичь исключительно с помощью традиционных представлений о «форме государства», «политико-территориальном устройстве», о «форме государственного режима» и т. п. Эти представления слишком абстрактны — они несут информацию о государственности вообще, в то время как изучение правового государства как конкретного явления культуры непременно требует включения в исследовательский кругозор ис-торико-социокультурных, организационных, функциональных, телеологических и многих других существеннейших аспектов устройства и развития государства.

Если верен тезис о том, что социальный мир (в том числе, естественно, и мир государства) есть в известном смысле результат человеческой практики, то в равной степени и правовое государство (как бы ни были различны трактовки этого понятия) выступает как ее продукт. Практика же, конструирующая общество и всю человеческую действительность в целом, в значительной степени зависит, в свою очередь, от ментальности людей: уровня их психического и духовного развития, признаваемых ими жизненных ценностей, склада ума, настроений и т. д. С учетом этого логично трактовать правовое государство как объективацию определенной системы взглядов, возникавших, обогащавшихся и постепенно внедрявшихся в политическую повседневность (прежде всего, на Западе) на протяжении XVII—XX веков. Наиболее выразительным и эффективным способом во-

площения в реальность идей правовой государственности стали (и поныне остаются) подготовка и написание, легитимация и легализация (возведение в ранг Основного закона государства) конституционных текстов.

Термин «правовое государство» появился почти 200 лет тому назад (в 1813 году), однако в конституциях стал широко применяться намного позже. К нему непосредственно обратились при принятии новых конституций после окончания Второй мировой войны (1939—1945), в ходе которой были разгромлены немецкий национал-социализм и японский милитаризм, и краха тоталитарных социалистических государств в начале 90-х годов XX века. При этом нелишним будет заметить, что далеко не во всех действующих в настоящий момент конституциях мира (послевоенные Основные законы — не исключение) вообще встречается словосочетание

«правовое государство».

Одним из первых термин «правовое государство» зафиксировал Основной закон Федеративной Республики Германии (1949), провозглашающий, что «конституционное устройство в землях должно соответствовать принципам республиканского, демократического и социального правового государства.»13 (абз. 1 ст. 28). Другие государства прямо объявляют себя «правовыми». Например, Конституция Португальской Республики (1976) называет Португальскую Республику «демократическим правовым государством». То же говорится и о Федеративной Республике Бразилии в тексте ее Конституции (1988): «.представляет собой демократическое правовое государство» (ст. 1). Конституция Венгерской Республики 1949 года (в редакции 1989 года) также провозглашает Венгрию «независимым, демократическим, правовым государством» (абз. 1 § 2). Республика Казахстан в своей Конституции (1995) «.утверждает себя демократическим, светским, правовым и социальным государством» (п. 1 ст. 1). Нельзя, конечно, не процитировать и Конституцию РФ (1993): «Российская Федерация — Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления» (ст. 1).

Отчасти уже было показано, что идеоло-гема «правовое государство» складывается

из разнородных элементов, скрепляемых отнюдь не единой структурой. Она органично сосуществует с множеством различных модусов государственности, оказывающих на нее заметное влияние. Поэтому при анализе содержания формулы «правовое государство», безусловно, требуется его детализация и конкретизация. Только тогда есть шанс уяснить как специфику каждого «слагаемого» этой принятой в конституционализме формулы, так и ее общий смысл.

Едва ли вызовет возражения мысль, что основа (или, скорее, эквивалент) наиболее распространенных определений правовой государственности — идея верховенства права, правового закона. Когда речь заходит о господстве права, право рассматривают не как сложное полифункциональное образование или некое собрание официальных актов, а в первую очередь как самодовление и приоритет «естественных» прав и свобод человека14. Так или иначе это имманентное свойство правового государства закреплено в современных мировых конституциях. В тексте Конституции Республики Польша (1997) говорится: «Органы публичной власти действуют на основе и в пределах закона» (ст. 7), а далее уточняется: «Конституция есть верховное право Республики Польша» (ч. 1 ст. 8). Утверждается также абсолютный императив для всех: «Каждый обязан соблюдать право Республики Польша» (ст. 83). Похоже звучит и норма Союзной Конституции Швейцарской Конфедерации (1999): «Основой и пределом государственных действий является право» (ч. 1 ст. 5). Более пространная редакция принципа господства права дана в Конституции Турецкой Республики (1982): «Положения Конституции являются основополагающими правовыми нормами, обязательными для законодательных, исполнительных и судебных органов, а также административных инстанций и других организаций и лиц. Законы не должны противоречить Конституции» (ст. 11). Содержание части 2 статьи 4 и частей 1, 2 статьи 15 Конституции РФ, раскрывающее суть господства права, вероятно, хорошо знакомо российскому читателю и не нуждается в напоминании. И, наконец, вызывает интерес запись в Конституционном акте Канады (1982): «Канада основывается на принципах, признающих верховенство Бога и господство права» (ч. I Приложения В).

Считается аксиомой, что неизменный признак (не точнее ли было бы сказать без обиняков: «предпосылка»?) правового государства — народовластие, демократия. На провозглашение демократии и расшифровку того, что конкретно она из себя представляет, современные конституции не скупятся. Согласно Конституции Французской Республики (1958), ее девиз — «Свобода, Равенство, Братство», ее принцип — «правление народа, народом и для народа» (ст. 2). Конституция Чешской Республики (1992) также предусматривает, что «народ является источником всей государственной власти; он осуществляет ее через органы законодательной, исполнительной и судебной власти. Конституционный закон может определить, когда народ осуществляет государственную власть непосредственно» (ч. 1, 2 ст. 2). Идея народовластия отчетливо отражена и в преамбуле (хотя и не в статьях) Конституции Японии (1947): «.народ облечен суверенной властью. Государственная власть основывается на непоколебимом доверии народа, ее авторитет исходит от народа, ее полномочия осуществляются представителями народа, а благами ее пользуется народ». Конституция РФ, в свою очередь, гласит (и россиянам необходимо это усвоить): «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления» (ч. 1, 2 ст. 3). Несколько особняком стоит Конституция Аргентины (1853 года, с поправками от 1860, 1866 и 1898 годов) — по той причине, что, согласно ей, «народ не решает и не управляет иначе, как через своих представителей и через власти, учрежденные настоящей Конституцией» (ст. 22).

Еще в статье 16 знаменитой Декларации прав человека и гражданина (1789) было сказано: «Общество, где не обеспечена гарантия прав и нет разделения властей, не имеет Конституции». С тех пор в государствах, обзаведшихся конституциями, а тем более — полагающих себя правовыми, принцип разделения властей (функциональной и институциональной дифференциации публично-властных полномочий) утверждается постоянно15. Рассмотрим Конституцию Соединенных Штатов Америки. Еще в 1787 году в ее

первых трех статьях (за два года до принятия упомянутой Декларации) был более или менее последовательно — притом с добавлением механизма «сдержек и противовесов» — проведен этот принцип. В Конституции Греции (1975) принцип разделения властей также утвержден, хотя и несколько иначе: «Законодательные функции осуществляются Парламентом и Президентом Республики. Исполнительные функции осуществляются Президентом Республики и Правительством. Судебные функции осуществляются судами, решения которых исполняются от имени греческого народа» (п. 1, 2, 3 ст. 26). Довольно странное впечатление производит то, как данный принцип отражен в Конституции Арабской Республики Египет. Прежде всего, потому, что в Конституции 1971 года (в редакции 2007 года) он провозглашается в главе 1 «Глава государства», где перечислены прерогативы Президента. При этом главе государства вменяется в обязанность «осуществлять контроль за разграничением властей с тем, чтобы обеспечить их роль в национальной политике»16 (ст. 73). Принцип разделения властей достаточно четко (правда, не полностью) формулируется в Конституции РФ: «Государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Органы законодательной, исполнительной и судебной власти самостоятельны» (ст. 10). Последние слова статьи 10 глубоко символичны: слова «самостоятельность судебной власти» выражают одну из основных особенностей построения и деятельности государства правового — независимость суда. Она, как правило, сводится к тесному сочетанию институциональной (организационной) и функциональной независимости судебной власти. Но оба эти элемента мало чего стоят, если они не подкреплены независимостью самого судейского корпуса. В конституциях по-разному фиксируются все отмеченные слагаемые независимости судебной власти. Конституция Королевства Испания (1978) гласит: «Судебная власть исходит от народа и осуществляется от имени Короля судьями и магистратами. которые являются независимыми, сменяемыми, ответственными и которые подчиняются исключительно закону» (п. 1 ст. 117). По Конституции Республики Словении (1991), «ор-

ганизация и полномочия судов определяются законом» (ст. 126). «Судьи при осуществлении судейской функции независимы. Они связаны Конституцией и законом» (ст. 125). Согласно Конституциональному закону Народной Республики Ангола (1992), «суды являются независимыми органами с полномочиями отправления правосудия от имени народа» (ст. 120), причем «при выполнении своих обязанностей судьи являются независимыми и обязаны подчиняться только закону» (ст. 127). В Конституции РФ (ее обойти вниманием никак нельзя) судебная власть нигде прямо не названа «независимой» — эта характеристика признается за ней по умолчанию. Зато явственно выражено главное: «Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону» (ч. 1 ст. 120). Понимая всю важность принципа независимости судебной власти для создания и укрепления основ правового государства, следует вместе с тем по возможности избегать гипертрофии (стирания границ) этой независимости: у нее есть свои пределы.

Ни одно современное государство не может претендовать на статус правового, если оно не имеет многопартийной парламентской системы, если в нем нет легального равенства конституционно признаваемых политических партий, которые конкурируют между собой в борьбе за обладание публичной властью. Не могут считаться правовыми и государства, отказывающиеся под какими бы то ни было предлогами от идеологического плюрализма, и в большинстве конституций мира это особо подчеркивается. Вот несколько примеров для иллюстрации. Конституция Итальянской Республики (1947) провозглашает: «Все граждане имеют право свободно объединяться в партии, чтобы демократическим путем содействовать определению национальной политики» (ст. 49). Конституцией Республики Кореи (1948) предусматривается: «Государство гарантирует свободу создания политических партий и защиту многопартийной политической системы. Политические партии должны быть демократическими по своим целям, организации и деятельности, а также иметь такую организационную структуру, чтобы люди могли участвовать в формировании политической воли партии» (п. 1, 2 ст. 8). Конституция Королевства Марокко

(1996) устанавливает: «Политические партии, союзы, районные советы и торговые палаты принимают участие в организации и представительстве граждан. Политическая система страны не может быть однопартийной» (ст. 3 ч. 1). Пример развернутого закрепления начал идеологического плюрализма можно найти в Конституции РФ: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. В Российской Федерации признаются политическое многообразие, многопартийность. Общественные объединения равны перед законом» (ч. 1, 2, 3, 4 ст. 13). В качестве обратного примера можно привести Конституцию Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР) 1972 года, которая гласит, что «КНДР руководствуется в своей деятельности идеями чучхе... и революционными идеями, нацеленными на осуществление самостоятельности народных масс» (ст. 3), а также что «КНДР осуществляет свою деятельность под руководством Трудовой Партии Кореи» (ст. 11).

Завершим на этом рассмотрение основного материала работы, посвященной понятию «правового государства» как идеологеме. Задачей настоящей статьи является не подробный научно-теоретический разбор и верификация всех цитировавшихся конституционных текстов или их обстоятельный компаративистский анализ: сам формат статьи едва ли это позволяет. Тем более невозможно в рамках такого обзора выявить, насколько последовательно реализуются в социально-политической практике зафиксированные в различных конституционных текстах положения, относящиеся к характеристике современной правовой государственности.

Тем не менее на основе рассмотренного материала возможно и уместно сделать замечание общего порядка. Модели демократически-правовой государственности, отраженные в положениях различных конституций, не только определенным образом связаны с происходящими на социально-политической арене событиями и процессами, но и фактически влияют на них17. Эти нормативные модели выполняют (с разной степенью эффек-

тивности) следующие функции. Во-первых, служат ориентиром, указывающим магистральное направление формирования и совершенствования сегодняшнего демократически-правового государства и гражданского общества. Во-вторых, являются критерием отбора средств и методов, необходимых или пригодных для успешного осуществления этого процесса. В-третьих, выступают легальной опорой критики дефектов в организации и работе институтов публичной власти и гражданского общества или занятых в их работе конкретных лиц, а также опорой деятельности по устранению этих дефектов. В-четвертых, способствуют в качестве стимулятора законосообразному поведению людей, подъему их политической и правовой культуры. В-пятых, представляют собой точные индикаторы того, отвечают ли состояния государств на текущий момент тем нормативным моделям, что определены в их Основных законах.

Мамут Леонид Соломонович - главный научный сотрудник Института государства и права РАН, профессор, доктор юридических наук.

1 Краткую историю формирования идеологемы «правовое государство» см.: Антонов М. В. Об определении понятия «правовое государство» // Право. 2010. № 3. С. 130-134. Сам М. В. Антонов термин «идеологема» в этой работе не использует.

2 Гаджиев К. С. Политическая наука. М.: Наука, 1995. С. 195.

3 Там же. С. 197.

4 Халипов В. Ф. Наука о власти: Кратология: Учеб. пособие. М.: Ось-89, 2002. С. 194-195.

5 Там же. С. 195.

6 Демидова И. С. Правовое ограничение государства: эволюция и содержание основных теорий // Российский юридический журнал. 2009. № 3 (66). С.21-26, 25.

7 Шмидт-Асман Е. Правовое государство // Государственное право Германии: В 2 т. Т. 1 / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. М.: Изд-во ИГиП РАН, 1994. С. 55.

8 Там же. С. 57.

9 См.: Марченко М. Н. Правовое государство // Общая теория государства и права: Академиче-

ский курс: В 3 т. Т.1: Государство / Отв. ред. М. Н. Марченко. 3-е изд., перераб., доп. М.: Норма, 2007. С. 413-420.

10 См.: Конституционное (государственное) право зарубежных стран. Общая часть: Учеб. для вузов / Рук. авт. колл. и отв. ред. Б. А. Страшун. 4-е изд., обновл. и дораб. М.: Норма, 2005. С. 293-294.

11 Конституция Российской Федерации в решениях Конституционного Суда России / Под ред. Л. В. Лазарева. М.: Институт права и публичной политики, 2005. С. 13.

12 О возникновении и эволюции доктрины правового государства см.: Омельченко О. А. Идея правового государства: истоки, перспективы, тупики (опыт исторического комментария к современной политической мифологии). М.: Манускрипт, 1994. С. 5-79. См. также: Der europäische Rechtsstaat: 200 Zeugnisse seiner Geschichte / J.Brand, H.Hattenhauer(Hrsg.). Heidelberg: C. F. Müller, 1994. S. 15-159.

13 Здесь и далее ссылки на тексты конституций сделаны без указания на издание. Характеристики правового государства, содержащиеся в конституционных текстах, следует воспринимать и интерпретировать сквозь призму трактовки понятия «правового государства» как идеологемы, предложенной читателю в настоящей статье.

14 См.: ЧетвернинВ.А. Господство права // Юридическая энциклопедия / Отв. ред. Б. Н. Топорнин. М.: Юристъ, 2001. С. 187.

15 Мнение Отто Пферсманна: «...практически полезное понятие разделения властей может быть построено только либо как метапонятие специфического распределения компетенций в некоторой системе, где запрещена концентрация власти у одного органа, либо как понятие, фиксирующее такое распределение» (Пферс-манн О. Понятие разделения властей и проблема «власти во власти» // Конституционный Суд как гарант разделения властей: Сборник докладов. М.: Институт права и публичной политики, 2004. С. 275-286, 276).

16 Удивительно, что наличие этих и подобных им по духу заключений, содержащихся в Конституции Египта, не помешало М. А. Тихомирову квалифицировать Арабскую Республику Египет как «правовое государство». См.: Египет (Egypt) // Энциклопедия стран мира. М., 2004. С. 758.

17 Подробнее об этом см.: Конституция как фактор социальных изменений: Сборник докладов. М.: Центр конституционных исследований МОНФ, 1999.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.