CC BY
64
УДК 340.1 Слободнюк Сергей Леонович
доктор философских наук, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры философии Магнитогорского государственного университета, Заслуженный деятель науки РФ dom-hors@mail.ru
ПРАВОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ И ПРАВОСОЗНАНИЕ: ПРОБЛЕМА МЕРЫ
Slobodnyuk Sergey Leonovich
D.Phil. (Philosophy), D.Phil. (the Humanities), Professor of the Philosophy Department, Magnitogorsk State University, Honored Scientist of the Russian Federation dom-hors@mail.ru
LEGAL REALITY AND LEGAL AWARENESS: MEASURE OF INTERDEPENDENCE
Аннотация:
В статье доказывается, что правовая реальность влияет на правосознание до тех пор, пока действительная справедливость остается тождественна понятию справедливости. Как только тождество перестает быть таковым, правосознание начинает противодействовать правовой реальности и при определенных условиях оказывается способным качественно менять ее.
Ключевые слова:
мера, правовая реальность, правосознание.
Summary:
In the article the author proves that legal reality affects legal awareness until actual justice is identical with the concept of justice. Once the identity is gone the legal awareness starts opposing the legal reality and under the certain conditions can qualitatively change the one.
Keywords:
extent, legal reality, legal awareness.
Рассуждению об основном вопросе нам хотелось бы предпослать три тезиса: 1) правовая реальность, независимо от места и времени возникновения, являет собой нечто объективное и необходимо предполагает наличие индивидуума, вступающего в правовые отношения; 2) правосознание есть специфическая форма общественного сознания, необходимым образом связанная с правовой реальностью; 3) правосознание субъекта -специфическая форма индивидуального сознания. С опорой на эти положения мы и попытаемся выявить меру взаимообусловленности правовой реальности и правосознания.
История вопроса уходит корнями в те времена, когда провозглашенное Парменидом тождество бытия и мышления заложило основы сложного отношения древних к понятиям истины, добродетели, блага, справедливости, закона и права. Обратим внимание, в поэме «О природе» тема постижения истины связана с именем «неумолимой Правды [Д1кг|]», и Секст Эмпирик особо подчеркивает: «Прибытие же к „строгой кара-тельнице“ Правде... означает размышление, владеющее прочным постижением вещей» [1, с. 37, 34]. Кроме того, героя влечет на поиски истины не простая жажда познания, но «аАЛа 9£ун; те бкг) те» [2, s. 119] (закон и правда; Суд и Правда; право и справедливость). Эта словесная игра понятна даже непосвященным: богине Д1кг| соответствует понятие бкг|, а понятию 0£|л$ - богиня ©£|л$ (Фемида). Таким образом, становится очевидным, что в системе Парменида 5кп и Э£р1$ приобретают статус необходимого условия постижения истины. Однако истина есть результат мышления, а мыслимо только бытие. Следовательно, 5кп и д£р1$ могут быть признаны необходимым условием существования действительности. Но как тогда быть с известным постулатом: «Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит. Сущее все замыкается в круг пределом конечным» [3, с. 44-45]? Ведь, признавая наличие необходимых условий бытия, мы тем самым кладем начало отрицанию его полноты и цельности? Разрешить данное противоречие не так уж трудно. Для этого просто следует понять, что смущающий нас постулат относится исключительно к области чистой онто-гносеологии.
Тем более что стоит немного отвлечься от теоретических проблем, и на сцену сразу же выходят вопросы действительного бытия, которое оказывается включенным в специфическую систему необходимых связей, в том числе связей с Фемидой и Дикэ, а если точнее - в систему отношений с конкретной областью актуальной действительности, олицетворяемой фигурами этих богинь. Отсюда следует, что правовая проблематика, «встроенная» в онто-гносеологический дискурс, имеет ряд специфических атрибутов, а именно: 1) приоритеты правовой реальности находятся «здесь и сейчас»; 2) в структуре причинноследственных связей, включенных в систему «бытие-истина-благо-справедливость», правовая архетипи-ка необходимым образом занимает доминирующую позицию и 3) прочно связана с областями, порождаемыми архетипами «возмездие», «воздаяние». Чтобы проверить корректность этого вывода, а также эффективность используемого нами инструментария, рассмотрим идеи Аристотеля, которого точно нельзя заподозрить в симпатиях к элеатам.
В «Никомаховой этике» Стагирит сводит в едином пространстве-времени сознание, мышление, бытие, нравственность [4, с. 5111-5112]. Для мыслителя отсутствует непроходимая граница между сознанием и бытием, причем последнее оказывается включенным в систему сложных взаимосвязей «я» с «ты» и этическим уровнем самосознания. При этом, в отличие от мифологического контекста, обязательной связи этического и правового мотива у Стагирита нет, и это косвенно доказывает, что во времена Аристотеля
правосознание уже могло не быть только вариативным проявлением сознания как такового. Более того, современное мыслителю правосознание активно проникает в различные области реальности, правда, пока еще не обнаруживая себя в качестве самодостаточного феномена. Об этом, например, свидетельствует фрагмент с размышлением о законах и справедливости: «Если человек, преступающий законы, несправедлив, а держащийся законов - справедлив, то ясно, что все установленное законом в известном смысле справедливо, ибо все, что положено законодателем, законно, и каждое отдельное его постановление мы называем справедливым. По одному значению понятие справедливого производит и охраняет блаженство и части его в политическом общении» [5, с. 4924]. Очевидно, что, оценивая характер связей между законом, справедливостью и благом, Аристотель руководствуется иными критериями, чем при оценке «блага», скажем, в «Метафизике». Это обусловлено тем, что осмысление правовой реальности требует как соответствующего категориального инструментария, так и соответствующего типа сознания. Однако при отсутствии того и другого мы не имели бы материала, используемого в нашем рассуждении. Следовательно, тезис о правосознании, которое существует и действует, но до поры не проявляется в качестве самодостаточного феномена, можно считать доказанным.
Но с какой областью бытия связаны у Аристотеля проявления правосознания? Чтобы это выяснить, сделаем небольшую выборку. Роль ключевого слова будет играть понятие справедливости, которое является достаточно надежным индикатором присутствия правовой проблематики в античном тексте: «распределяющая справедливость. касается благ, общих всем гражданам, и распределяет их пропорционально» [6, с. 4934]; «только те государственные устройства, которые имеют в виду общую пользу, являются, согласно со строгой справедливостью, правильными» [7, с. 3990]; «сама жизнь [есть благо],. она желательна сама по себе. Справедливость [есть также благо], потому что она полезна всем» [8, с. 4384]. Совершенно очевидно, что справедливость, благо, государство для Аристотеля неразрывно связаны с правовыми смыслами. И столь же неразрывна их связь с посюсторонностью, с тем, что происходит «здесь и сейчас», иначе говоря - с действительным бытием.
Установив это, мы имеем возможность понять, какое место занимает правовая архетипика в структуре причин и следствий, характерных для мира, выстроенного в рамках аристотелевского дуализма. К тому же сочинения социального и этического характера дают нам достаточное количество необходимого материала; например: «Законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости. Законы, соответствующие правильным видам государственного устройства, будут справедливыми»; «на основании справедливости, как она понимается с демократической точки зрения, а именно наличие у всех равной по количеству доли, получается тот строй, который признается демократическим по преимуществу»; «мужество, справедливость и разум имеют в государстве то же значение и тот же облик, какие они имеют в каждом отдельном человеке, который благодаря причастности к ним и называется справедливым, рассудительным и воздержным» [9, с. 4009; 4203; 4234-4235].
Как видим, справедливость вполне способна подниматься до статуса архетипа и выступать в роли того необходимого основания, без которого невозможно полноценное существование человека, общества и государства. Следовательно, рассматриваемая нами система имеет правовую природу и неразрывно связана с правовым же типом сознания. Последнее подтверждается и самим Аристотелем: «Понятие справедливости и несправедливости определяется двояким образом: согласно двум категориям законов и согласно людям, которых они касаются. Я утверждаю, что существует закон частный и закон общий; частным я называю тот закон, который установлен каждым народом для самого себя... Общим законом я называю закон естественный» [10, с. 4445].
Этот фрагмент из «Риторики» для нас более значим, чем многие из правовых пассажей Аристотеля. Вот, например, рассуждение о связях естественного и условного права, богов и человека: «Что касается богов, то относительно них вовсе, может быть, нельзя говорить об изменчивости; что же касается нас, то есть у нас и известного рода естественное право, хотя вся область права изменчива; все же, однако, есть право естественное и право условное. Ясно, что из явлений, могущих быть и иными, должно отнести к области естественного права и что должно отнести не к области естественного права, а установленного законом и всеобщим соглашением» [11, с. 4949]. Но правовая форма построений Аристотеля не должна вводить нас в заблуждение: основанием его умозаключений выступает противоположение неизменного и преходящего; и первую скрипку здесь играет онто-гносеологическая архетипика.
А что мы видим в «Риторике»?.. Мы видим, как изначальная оппозиция частного и общего, установленного и естественного - суть преходящего и извечного - законов проецируется на приземленную ситуацию, а затем становится основанием для заключения, имеющего прямое отношение и к правовой реальности, и правосознанию: «Есть нечто справедливое и несправедливое по природе, общее для всех, признаваемое таковым всеми народами, если даже между ними нет никакой связи и никакого соглашения относительно этого. Такого рода справедливое имеет, по-видимому, в виду Антигона, утверждая, что вполне согласно со справедливостью похоронить, вопреки запрещению, труп Полиника, так как это относится к области естественной справедливости. На таком же основании Эмпедокл запрещает умерщвлять всякое живое существо, такого рода поступок не может казаться справедливым в глазах одних и несправедливым в глазах других; но этот закон, обязательный для всех людей, имеет силу на пространстве всего широкого эфира и неизмеримой земли» [12, с. 4445-4446]. Неожиданная аналогия Стагирита оказывается убедительной именно потому, что его рассуждение подчинено правовой доминанте, устраняющей саму возможность противоречий между объектами рассуждения.
Соотнося все сказанное с законами диалектики, мы получаем возможность сформулировать тезис о мере взаимного влияния правовой реальности и правосознания: «Правовая реальность влияет на право-
сознание до тех пор, пока действительная справедливость остается тождественна понятию справедливости. Как только тождество перестает быть таковым, правосознание начинает противодействовать правовой реальности и при определенных условиях оказывается способным качественно менять ее. После этого все повторяется заново».
Ссылки:
1. Маковельский А. О. Досократики. Казань, 1915. Ч. 2.
2. Diels H., Kranz W. Die Fragmente der Vorsokratiker griechisch und deutsch. Berlin, 1903.
3. Маковельский А.О. Указ. соч.
4. Аристотель. Никомахова этика; Политика; Риторика // Философия от античности до современности. М., 2003. 1 электрон. опт. диск (CD-ROM).
5. Там же.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же.
9. Там же.
10. Там же.
References (transliterated):
1. Makovel'skiy A. O. Dosokratiki. Kazan', 1915. Pat 2.
2. Diels H., Kranz W. Die Fragmente der Vorsokratiker griechisch und deutsch. Berlin, 1903.
3. Makovel'skiy A.O. Op. cit.
4. Aristotel'. Nikomakhova etika; Politika; Ritorika // Filosofiya ot antichnosti do sovremennosti. M., 2003. 1 elektron. opt. disk
5. (CD-ROM) Ibid.
б. Ibid.
7. Ibid.
S. Ibid.
9. Ibid.
1G. Ibid.
