ПРАВОВАЯ ФИКЦИЯ И ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯ В РОССИЙСКОМ УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ Текст научной статьи по специальности «Право»

ПРОБЛЕМЫ ДОКАЗЫВАНИЯ

УДК 343.140.01

Х. А. Каландаришвили

ПРАВОВАЯ ФИКЦИЯ И ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯ В РОССИЙСКОМ УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

Представлены результаты исследования, посвященные сложному и многогранному понятию - правовой фикции, ее значению и использованию в российском уголовном судопроизводстве. По мнению автора, правовая фикция представляет собой прием юридической техники, существующий в виде законного неопровержимого предположения, которое применяется в уголовном судопроизводстве с целью упорядочения правоотношений и их согласования с установленными нормативными предписаниями, результатом действия фикции является экономия познавательной деятельности. Недействующие нормы права не могут признаваться правовой фикцией. Правовая фикция может быть сформулирована законодателем в границах нескольких норм права.

К л ю ч е в ы е с л о в а: уголовное судопроизводство, законное предположение, правовая фикция, неопровержимость.

LEGAL FICTION AND ITS MANIFESTATIONS IN RUSSIAN CRIMINAL PROCEEDINGS

The article presents the results of a study devoted to a complex and multifaceted concept - legal fiction, and its meaning and use in Russian criminal proceedings. According to the author, legal fiction is a technique of legal technique that exists in the form of a legitimate irrefutable assumption that is used in criminal proceedings in order to streamline legal relations and coordinate them with established regulatory prescriptions, the result of the fiction is the economy of cognitive activity. Invalid norms of law cannot be recognized as a legal fiction. A legal fiction can be formulated by a legislator within the boundaries of several norms of law.

K e y w o r d s: criminal proceedings, legal assumption, legal fiction, irrefutability.

Поступила в редакцию 30 ноября 2011 г.

Правовая фикция является приемом юридической техники и используется в законодательствах как стран континентальной системы права, так и стран англосаксонской правовой семьи. В российском уголовном судопроизводстве законодатель прибегает к использованию фикции не часто. При этом ее использование, особенно в гражданском судопроизводстве, всегда служит для преодоления «процессуальной недисциплинированности участника процесса и является мерой гражданско-процессуальной ответственности»1, а также выступает как вид процессуальной санкции за невыполнение обязанности по доказыванию и способствует сокращению объема доказывания2.

1 Резиньков П. М. Юридическая фикция : теоретико-правовой анализ : дис. ... канд. юрид наук. Волгоград, 2012. С. 190.

2 См.: Нахова Е. А. Роль презумпций и фикций в распределении обязанностей по доказыванию : дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2004. С. 3, 7.

© Каландаришвили Х. А., 2021

Отношение к исследуемому явлению в правовой науке не раз менялось в зависимости от тех идеологических основ, которые господствовали в отдельные периоды существования Российского государства, а равно и в других зарубежных странах. Исследуя становление и развитие понятия правовой фикции в истории права, следует отметить, что это понятие неразрывно связано с римским правом и его рецепцией, а также широко использовалось и используется в законодательстве и научной литературе Германии, Франции и других стран романо-германской правовой семьи.

В русском языке слово «фикция» происходит от латинского /¡Шо - выдумка, вымысел, плод воображения3, перестановка, лицемерие, притворство, обман4, а также юридическая (законная, правовая) фикция.

В толковом словаре С. И. Ожегова фикция рассматривается как «намеренно созданное, измышленное положение, построение, не соответствующее действительности, а также вообще подделка»5.

Толковый словарь В. И. Даля объясняет «фиктивный» как «мнимый, небывалый, вымышленный, воображаемый. Фиктивное богатство, по счету, на бумаге, на выкладках, не истое. Фикция, вещь или дело мнимое, вымысел, плод воображения, мороки»6.

В «Энциклопедическом словаре» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона фикции определяются как представления и понятия, которыми оперируют таким образом, «как если бы им соответствовало в действительности то, чего на самом деле не существует, - приписываем, например, предмету качество, которого он в действительности не имеет, ставим лицо в положение, которого он не занимает в действительности, распространяем на него последствия этого положения»7.

По справедливому замечанию Г. Ф. Дормидонтова, фикция широко используется не только в науке, но и в бытовой, повседневной деятельности человека как прием мышления и изложения мысли и применяется в самых различных ситуациях: «К ним прибегают дети и взрослые в шутках и играх, их постоянно употребляют в разговорной и письменной речи (солнце садится, звезды мигают). Карточные игроки, которым недостает партнера, отыскивают его при помощи фикции, садясь играть в преферанс или ералаш с болваном. Драматические писатели, а равно авторы романов и повестей рисуют нам жизнь воображаемого врага». Автор также отмечает ее широкое использование в различных науках8.

В греческой науке фикция рассматривалась исключительно как логический прием. Свое правовое отражение она получила только в Древнем Риме: «Фик-

3 См.: Полный словарь иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке / сост. М. Попов. М., 1911. С. 502.

4 См.: Епишкин Н. И. Исторический словарь галлицизмов русского языка. М., 2010. С. 61.

5 Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1989. С. 765.

6 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1995. Т. 2. С. 965.

7 Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь : в 82 т. Ярославль, 1992. Т. 70. С. 730.

8 См.: Дормидонтов Г. Ф. Классификация явлений юридического быта. СПб., 1912. С. 137.

ция (fictio) - важнейший инструмент претора по совершенствованию позитивного права»9. Как замечает К. К. Панько, «с творчеством Аристотеля в философии оформились традиции в использовании понятий «закон» и «фикция», которые в период дифференциации форм научного знания покидают философскую почву и начинают этап собственного правового осмысления»10.

Древний Рим - первое из государств, правовая система которого восприняла фикцию исключительно как прием юридической техники и признала ее необходимой для преодоления неопределенности в праве. Так, римское право характеризовалось «сознательной разработкой и систематическим обращением к фикциям как к техническому инструменту», а использовали фикцию «с таким усердием и таким постоянством, какие не встречаются ни в одном другом правопорядке - историческом или современном»11. Консерватизм и косность старого законодательства (Законов 12 таблиц) легко преодолевались с помощью этого приема, создавались иные субъекты права, произошел качественный скачок, позволивший в том числе поддерживать правоотношения с чужеземцами. По мнению Е. Ю. Марохина, нельзя рассматривать правовую фикцию только в контексте преодоления консерватизма в праве, фикция для римского права - это средство быстрого простого решения юридических вопросов12. Впрочем, римское право не оставило нам определения ни правовой фикции, ни правовой презумпции в силу того, что римская правовая система вообще признавала всякое законодательно данное определение опасным и ненужным. Единственное дошедшее до наших дней объяснение данного приема принадлежит М. А. Лабеону, суть теории которого можно свести к следующей формуле: «Закон не в состоянии изменить границы данных от природы типов социального взаимодействия (так, он не в силах сделать того вором, кто вором не является), но ему под силу установить для не вора такую ответственность, как если бы он совершил кражу»13.

Римская традиция сделала фикцию общеупотребительной и широко используемой. Можно перечислить огромное количество норм-фикций, регулирующих сферу уголовных, гражданских и иных правоотношений, сконструированных римским правом: хозяин дома, где при проведении ритуального обыска была обнаружена вещь, совершил furtum manifestum14; нельзя считать имуществом то, что приносит больше вреда, чем пользы; имущество умершего принадлежит ему до тех пор, пока не вступит в права наследник; считается невозвращенной та вещь, которая возвращается поврежденной; иностранец, защищающий свои права в римском суде, признается римским гражданином; лицо не имеет права требовать возмещения ущерба, если вред причинен по его вине; потраченные легионером денежные средства признаются потрачен-

9Дождев Д. В. Римское частное право : учебник. М., 2008. С. 220.

10 Панько К. К. Фикции в уголовном праве : в сфере законотворчества и правоприменении : дис. ... канд. юрид. наук. Ярославль, 1998. С. 133.

11 PugliattiS. Finzione // Enciclopedia del diritto. Vol. XVII. [Milano] 1968. P. 660-662.

12 См.: Марохин Е. Ю. Юридическая фикция в современном российской законодательстве : дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2004. С. 13.

13 Цит. по: Ширвинт А. М. Значение фикции в римском праве. М., 2013. С. 71.

14 Явную кражу; кражу, раскрытую при ее совершении.

ными на пользу Рима; римский гражданин, попавший в плен и ставший рабом, но сумевший сбежать до прекращения военных действий, признается свободным и вовсе никогда в плену не бывшим; гражданин, попавший в рабство, но выкупленный родственниками или друзьями, считается рабом до тех пор, пока не выплатит полную свою стоимость.

Однако было бы неверно говорить о том, что именно в правовых актах Древнего Рима впервые появились нормы, содержащие положения, противоречащие действительности. Еще в памятниках Древнего Востока обнаруживаются правовые фикции. В качестве примера можно привести ст. 17 Законов Хаммурапи, в параграфе 7 которых было установлено: «Если человек купит из руки сына человека или из руки раба человека без свидетелей и договора или возьмет на хранение либо серебро, либо золото, либо раба, либо рабыню, либо вола, либо овцу, либо осла, либо что бы то ни было, то этот человек - вор, его должно убить»15. Как видно из этой нормы, Законы Хаммурапи расширяли понятие вора и относили к ворам лиц, фактически ими не являвшихся. Формально лицо, которое приобрело вещь не у собственника этой вещи, а у лица, у которого появилась возможность ею распорядиться (сын или раб), признавалось виновным, если отсутствовала возможность другими способами доказать легальность приобретения. Впрочем, осознанная постановка фикции на службу права, формулирование основных задач, которые решались бы при помощи фикции, принадлежит все-таки древнеримским юристам.

Средневековое законодательство содержит достаточный объем нормативного материала для изучения фикции. Так, во Франции Большой ордонанс 1670 г. предусматривал возможность привлечения к уголовной ответственности умершего человека16. Логично предположить, что основной целью данной процедуры являлось изменение правового положения самого умершего, его наследников и его имущества.

Ярким примером средневековой фикции О. В. Танимов называет индульгенцию - «систему признания удовлетворения за совершенный грех, т. е. искупление его, определение эквивалента важности преступления, который можно было определить только лишь условно, применяя фикции»17.

Однако представленные примеры принципиальным образом отличаются от разработок древнеримских юристов. В Средние века правовая фикция становится инструментом инквизиционного процесса и неотъемлемой частью системы формальных доказательств18. Именно против дальнейшего применения средневековых фикций выступал Ч. Беккария, осуждавший фиктивное положение, ограничивающее права осужденного: «Среди прочих злоупотреблений, буквальным толкованием которые имели немалое влияние на дела человеческие, довольно известным является признание ничтожным и недействитель-

15 Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран : в 2 т. М., 2003. Т. 1 : Древний мир и Средние века. С. 17.

16 См.: Антология мировой правовой мысли : в 5 т. М., 1999. Т. 2. : Европа: У-ХУ11 вв. С. 26.

17 Танимов О. В. Юридические фикции в Средневековье // История государства и права. 2013. № 22. С. 43-47.

18 См.: Исаев И. А. Юридическая фикция как форма заполнения правовых пробелов // Пробелы в российском законодательстве. 2012. № 5. С. 35.

ным показаний уже осужденного преступника. "Наступила его гражданская смерть, - говорят с серьезным видом юристы-перипатетики, - а мертвый недееспособен". Чтобы доказать действенность этой пустой метафоры, было принесено множество жертв и часто спорили и размышляли о том, должна ли истина уступить приоритет юридическим формулам»19. Отрицательная позиция Дене-лиуса, считавшего, что наличие фикции в праве свидетельствует о неразвитости правовой науки, также основывается на неприятии средневековых фикций20.

Приведенные доводы подтверждают слова И. В. Каминской, что и презумпция, и фикция более всего использовались в формальном процессе, в том числе для доказательства вины без доказательств, априорно21.

В российских памятниках права можно также найти примеры фикции - как в самых ранних, так и в нормативных актах более поздних периодов.

Интересный пример фикции из древнерусского права приводит А. Ю. Бол-дыш: «Ст. 2 Краткой редакции текста по академическому списку Русской Правды (перевод Б. Б. Кафенгауза)22: Если придет на суд человек, избитый до крови или в синяках, то не надо искать свидетеля, но если не будет на нем никаких следов побоев, то он должен привести свидетеля. Если он не может привести его, то делу конец. Если потерпевший не может мстить за себя, то пусть возьмет с виновного 3 гривны и сверх того плату лекарю». По мнению автора, представленная конструкция условна, фиктивность вывода суда об установлении или опровержении факта очевидна, ввиду того что никакие средства доказывания не были применены: освидетельствование не проводилось, свидетели не допрашивались, размер морального вреда также установлен без оценки реально причиненного вреда23.

В Своде законов Российской империи можно также встретить правовые фикции. К примеру, в Уставе о предупреждении и пресечении преступлений (п. 35 главы о предупреждении и пресечении суеверий) было установлено, что «в случае суеверных действий или разглашений, производящих в народе заметное впечатление, особенно с признаками неблагонамеренного вымысла или корыстных видов, Епархиальный Архиерей обращается к мерам вразумления и увещания, а между тем относится к Губернатору и, смотря по важности дела, доносит Святейшему Синоду, от которого и ожидает дальнейшего разрешения»24. Несмотря на то что в данном разделе рассматриваются исключительно суеверные действия, с ними отождествляются иные действия, результатом которых может стать возмущение народа, вне зависимости от того, являются данные действия «суеверными» или нет.

19 Беккария Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 2004. С. 92.

20 См.: Марохин Е. Ю. Указ. соч. С. 63.

21 См.: Каминская В. И. Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе. М. ; Л., 1948. С. 54.

22 Хрестоматия по истории государства и права России. М., 2008. С. 4.

23 См.: Болдыш А. Ю. Юридические фикции : положительная или отрицательная составляющая права // Научно-методический электронный журнал. Концепт. 2013. Т. 4. С. 801-805.

24 Свод законов Российской империи : в 16 т. СПб., 1912. Т. 14. С. 102.

В УУС 1864 г. также были представлены нормы-фикции: «Если в числе призванных к судебным заседаниям (о преступлениях...) тридцати заседателей окажутся лица неправославного исповедания, то пред составлением присутствия присяжных по жребию для рассмотрения дела по преступлению против веры означенные лица заменяются запасными православного исповедания» (ст. 1010)25. Соответственно, в данном случае законом признавалось, что лица неправославного вероисповедания вне зависимости от их истинных убеждений признаются неблагонадежными. По всей видимости, по мнению законодателя, такой кандидат в присяжные заседатели в лучшем случае не способен верно оценить действия подсудимого против веры, в худшем он злонамеренно будет оправдывать виновного или судить невиновного. Так или иначе, кандидат в присяжные заседатели неправославного исповедания признавался негодным для исполнения этих обязанностей, а опровергнуть подобное утверждение было невозможно.

Первые теоретические размышления о месте фикции в российском законодательстве относятся к середине и второй половине XIX в. Этому посвящены труды Д. И. Мейера «О юридических вымыслах и предположениях, скрытых и притворных действиях», С. А. Муромцева «О консерватизме римской юриспруденции», И. А. Покровского «Право и факт в римском праве» и Г. Ф. Дор-мидонтова «Классификация явлений юридического быта». Указанные авторы занимались глубоким теоретическим исследованием фикции, однако в своих работах практически не затрагивали сферу уголовного судопроизводства. На исключительно высоком теоретическом уровне ими были рассмотрены такие основополагающие вопросы, как сущность и понятие фикции, ее свойства, признаки и виды.

Д. И. Мейер одним из первых дал дефиницию fictio juris: фикция - прием мышления, допускаемый или прямо предписываемый правовой нормой и состоящий в признании известного несуществующего факта существующим или наоборот26. Другой дореволюционный автор Г. Ф. Дормидонтов одним из первых сделал попытку отделить логическое понятие фикции от юридического и указал, что «большинство ученых издавна было того мнения, что под фикцией вообще надо понимать, как мы уже не раз заявляли, известный прием мышления, состоящий в допущении признания существующим заведомо несуществующего или наоборот, а под юридической фикцией - тот же прием, допускаемый объективным правом»27.

Следует отметить, что отношение к правовой фикции не всегда было благожелательным. Так, негативное отношение к фикции высказывал С. А. Муромцев, считавший, что такой несовершенный логический прием, как фикция, созданный известными историческими условиями, «не должен распространять

25 Судебные Уставы 20 ноября 1864 г., с изложением рассуждений, на коих они основаны. СПб., 1866. Ч. 2. С. 365.

26 См.: Мейер Д. И. О юридических вымыслах и предположениях, скрытых и притворных действиях. М., 2003. С. 53.

27 Дормидонтов Г. Ф. Указ. соч. С. 6.

далее границ, установленных для него историей»28. Данное мнение согласуется с ранее представленными высказываниями Ч. Беккария и Денелиуса.

Зарубежная литература того же периода, посвященная исследуемому приему юридической техники (по большей части немецкая), весьма обширна. Самыми цитируемыми и основополагающими можно считать работы Л. Л. Фул-лера «Правовые фикции», Й. Эссера «Ценность и значение юридических фикций», а также Р. Иеринга «Дух римского права на различных ступенях его развития», фундаментальным признается труд Демелиуса29.

В советской научной литературе никогда не уделялось достаточного внимания исследуемому приему. Впрочем, забыт он тоже не был, изучение фикции проводилось, однако только в контексте правовой презумпции30. Причиной такого отношения стало сформировавшееся в 50-е гг. XX в. отрицательное отношение к понятию «фикция». Научная общественность резко раскритиковала фиктивные конструкции в праве, и фикция была заклеймена как псевдонаучный прием, основной целью которого является обман трудящегося народа. В связи с этим Л. С. Явич писал: «Наша законодательная практика по принципиальным соображениям отказалась от использования данного юридико-техни-ческого средства. Советскому суду, равно как и всем иным правоприменительным органам, нет необходимости пользоваться фикциями, «подводящими» факты действительности под понятия (формулы), не соответствующие или прямо противоположные этим фактам»31.

Отмеченное в литературе негативное отношение советской правовой науки к фикции не помешало использовать данный прием в УПК РСФСР 1922 г. (в ред. 1923 г.). Так, ст. 29 устанавливала, что ведению военных трибуналов там, где таковые учреждены, подлежат исключительно дела о воинских преступлениях, совершенных военнослужащими, и те дела о преступлениях невоеннослужащих, кои были совершены ими совместно с военнослужащими, или были совершены невоеннослужащими в районе, где по условиям обстановки нет иных судов, кроме военных революционных трибуналов. На формальном уровне данная норма представляет собой пример правовой фикции, когда объект, не обладающий определенными качествами, тем не менее, признается законодателем обладающим ими и в итоге регулируется специальным правовым режимом.

В современной российской правовой науке обращает на себя внимание учение о фикциях в уголовном праве. Авторы, работающие в данном направлении, существенным образом расширили понимание содержания правовой фикции, также приведено множество примеров правовых фикций в этой отрасли права.

28 Муромцев С. А. Гражданское право Древнего Рима. М., 1883. С. 364.

29 Работа Р. Иеринга в дальнейшем детализировалась в трудах Унгера, Прингсхайма, Жени, Деккера.

30 См., например: Алексеев С. С. Общая теория. М., 1982. Т. 2. С. 52, 277 ; Бабаев В. К. Презумпции в советском праве. Горький, 1974. С. 25-33 ; Горшенев В. М. Нетипичные нормативные предписаниях в праве // Советское государство и право. 1978. № 3. С. 116-117.

31 Явич Л. С. Право - регулятор общественных отношений в СССР. М., 1957. С. 129-130.

Так, К. К. Панько указывает на фиктивность понятия преступления и его состава32. Легальное определение, представленное в ч. 1 ст. 14 УК РФ, ограничено ч. 2 этой же статьи, где содержится классическая фикция: не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного УК РФ, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности33. Таким образом, деяние не должно считаться преступлением, если оно не затрагивает такие объекты уголовно-правовой охраны, как жизнь и здоровье личности, а также если размер причиненного вреда, ущемления прав и иного урона не достигает той величины, которая характерна для преступных посягательств.

К правовым фикциям в уголовном праве К. К. Панько закономерно относит также и все без исключения обстоятельства, исключающие преступность деяния, как-то: необходимая оборона (ст. 37 УК РФ); причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст. 38 УК РФ); крайняя необходимость (ст. 39 УК РФ); физическое или психическое принуждение (ст. 40 УК РФ); обоснованный риск (ст. 41 УК РФ); исполнение приказа или распоряжения (ст. 42 УК РФ)34. В данном случае представлена классическая формула фикции: преступное деяние было, но ввиду ряда обстоятельств преступлением оно считаться не может.

П. М. Резиньковым приведены примеры других уголовно-правовых фикций35. Автор указывает на то, что исследуемый прием применялся законодателем при конструировании ч. 3 и 5 ст. 34, а также ч. 5 и 6 ст. 35 УК РФ.

Так, ч. 3 ст. 34 УК РФ устанавливает, что уголовная ответственность организатора, подстрекателя и пособника наступает по статье, предусматривающей наказание за совершенное преступление, со ссылкой на ст. 33 УК РФ, за исключением случаев, когда они одновременно являлись соисполнителями преступления. Фиктивность нормы права, по мнению автора, заключается в том, что законодатель «признает организацию и руководство совершением преступления оконченными и квалифицирует действия субъекта преступления по соответствующей статье Особенной части УК РФ»36.

Точно так же ч. 5. ст. 34 УК РФ предполагает, что в случае недоведения исполнителем преступления до конца по не зависящим от него обстоятельствам остальные соучастники несут уголовную ответственность за приготовление к преступлению или покушение на преступление. За приготовление к преступлению несет уголовную ответственность также лицо, которому по не зависящим от него обстоятельствам не удалось склонить других лиц к совершению преступления. По мнению П. М. Резинькова, норма права построена законодателем таким образом, чтобы отождествить действия субъекта преступления, носящие окончательный характер, с неоконченной преступной

32 См.: Панько К. К. Фикции в уголовном праве... С. 133.

33 См.: Лобанова Л. В., Рожнов А. П. Малозначительность деяния : абстрактность законодательного регулирования и трудности правоохранительной реализации // Законность. 2016. № 6. С. 49.

34 См.: Панько К. К. Фикции в уголовном праве... С. 133.

35 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 168.

36 Там же.

деятельностью37. Следует отметить, что примеры норм-фикций, приведенные П. М. Резиньковым, становятся таковыми только во взаимосвязи различных норм права и обладают более сложным многосоставным характером. Точно так же и в уголовном процессе - некоторые фикции закреплены законодателем в нескольких статьях.

По мнению некоторых авторов, нормы-фикции присутствуют и в уголовно-исполнительном праве. Так, правовой фикцией В. В. Николюк признает ч. 4 ст. 75.1 УИК РФ, согласно которой по решению суда осужденный может быть заключен под стражу и направлен в колонию-поселение под конвоем в порядке, предусмотренном ст. 75 и 76 УИК РФ, в случаях уклонения его от следствия или суда, нарушения им меры пресечения или отсутствия у него постоянного места жительства на территории Российской Федерации. Указанная норма признается автором правовой фикцией, поскольку, по его мнению, на данной стадии уголовного судопроизводства невозможно говорить об уклонении от следствия и суда, а применение любой из мер пресечения противоречило бы логике, так как обязанность самостоятельно следовать в колонию-поселение предполагает оставление осужденным постоянного или временного места жительства38. Представляется, что данная норма права - пример не правовой фикции, а скорее «правовой безалаберности» законодателя, установившего взаимоисключающие обстоятельства. Описанные конструкции не принимаются В. В. Николюком как фикции в их правоприменительном значении, больше как разновидность фиктивных норм, хотя и это определение не представляется полностью правильным, скорее в указанном случае имеет место правовая коллизия, окончательно не урегулированная правом.

Современное зарубежное законодательство также предлагает примеры правовых фикций. Так, положение 11 УПК ФРГ о подсудности в отношении немецких чиновников за границей устанавливает, что в отношении граждан ФРГ, на которых не распространяется юрисдикция иностранных государств, а также федеральных или земельных чиновников, занятых за границей, сохраняется подсудность по месту жительства, которое они имели на территории ФРГ. Если они не имели такого места жительства, их местом жительства считается резиденция федерального правительства39. Данная правовая фикция в указанном случае помогает избегнуть спора о подсудности.

Ввиду того что фикция не является исключительно правовым понятием, исследование ее правовой сущности невозможно без анализа логического и философского существа данного явления.

Общефилософское и общелогическое значение фикции в современной науке исследовано достаточно глубоко. Сам этот термин лег в основу философского течения, именуемого фикционизмом. В данном учении фикция рассматривается как разновидность мнимого представления. Фиктивно всякое умозрительное

37 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 169.

38 См.: Николюк В. В. Особенности рассмотрения судом вопроса о заключении под стражу осужденного, уклоняющегося от прибытия в колонию-поселение // Уголовное право. 2015. № 4. С. 95.

39 Уголовно-процессуальный кодекс Федеративной Республики Германии. URL: http:// www.pravo.org.ua/files/_(1).pdf (дата обращения: 05.02.2020).

понятие, когда о нем думают или говорят как о реальном или когда отождествляют обозначаемое со значением. Так, фиктивен весь логический и математический инструментарий. Г. Радбрух и Н. Н. Алексеев в качестве отдельной проблемы теории права рассуждают о феномене фикционизма в праве. В свою очередь, Д. В. Доржиев пишет, что соотношение фикции с общими представлениями о праве исследуется в рамках философии фикционизма, строящегося на противопоставлении сущего и должного, само право в рамках данной концепции признается сферой «должного», а значит, реально не существующего40.

Понимание фикции как логического приема принадлежит основоположнику логики Аристотелю, который сформулировал ее классическую концепцию: «Говорить о сущем, что его нет, или о не-сущем, что оно есть - значит говорить ложное, а говорить, что сущее есть, не-сущее не есть - значит говорить истинное»41. Комментируя Аристотеля, А. Тарский в конце XX в. переформулировал это суждение: «Истинность предположения состоит в его согласии с реальностью»42. Наиболее простая характеристика логической структуры фикции отражена в работе О. А. Курсовой, которая пишет, что норма-фикция соотносится с логической схемой: если А, то В считается С43. В отличие от логического построения презумпции фикция представляет собой высказывание, не принадлежащее к классу истинных высказываний, т. е. это заведомо не соответствующее действительности утверждение, которое, тем не менее, признается существующим, а его опровержение необоснованно.

Таким образом, следует признать, что правовая фикция используется в законодательствах разных государств и характерна практически для любой правовой системы - от самых ранних сводов законов до современных отраслевых кодексов различных правовых систем. Представляется, что подобная широкая распространенность фикции происходит из близости данного понятия существу права и искусственности природы познания в целом, вне зависимости от того, одобряется или нет этот прием существующей научной теорией. С древних времен фикция применяется для упорядочения правоотношений, их согласования с уже установленными обстоятельствами, что в итоге позволяет правоприменителю принять необходимое процессуальное решение. Использование понятий «фикция» и «фиктивный» в значении «ложный» или «не соответствующий действительности» в праве умаляет значение данного приема юридической техники.

За последние годы использование правовых фикций в законодательстве России существенно расширилось. По мнению П. М. Резинькова, это обстоятельство связано с реформированием правового регулирования и появлением новых областей научно-теоретического знания и новых отраслей права44, а так-

40 См.: Доржиев В. Д. Предисловие // Ширвиндт А. М. Значение фикции в римском праве : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2011. С. 4.

41 Аристотель. Соч. : в 4 т. М., 1976. Т. 1. С. 141.

42 Тарский А. Семантическая концепция истины и основания семантики // Аналитическая философия : становление и развитие. М., 1998. С. 93.

43 См.: Курсова О. А. Фикции в российском праве : дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2001. С. 82.

44 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 10.

же с тем, что для некоторых отраслей права (налоговое или финансовое право)45 исследуемое правовое явление ранее было нетипично46. Возможно, что интерес к данному приему и его распространение обусловлены возвращением российской правовой системы в «лоно» романо-германской правовой семьи. Данную гипотезу подтверждает К. Оскаве, утверждающий, что использование, в том числе в правотворчестве, юридических фикций является отличительным признаком континентально-европейской правовой семьи от англо-американской семьи общего права47.

Анализируя научные труды, посвященные названной проблематике, следует признать, что мнение, высказанное еще в конце XIX в. Г. Ф. Дормидонто-вым о литературе по проблеме правовой фикции как о неоднородной и исключительно вариативной в вопросах ее сущности и значения, остается более чем справедливым и в настоящее время48.

За прошедшие четверть века выполнен ряд как общетеоретических49, так и отраслевых50 диссертационных исследований, написано множество монографий и статей, освещающих это ранее малоизученное правовое явление.

Проблематика учения о приемах экономии мышления, применяемых юридической техникой, была сформулирована Г. Ф. Дормидонтовым еще в XIX в. Автор отметил противоречивость во взглядах на сущность и происхождение правовой фикции и смежных с ней явлений, а также обилие подлежащего исследованию законодательного и иного материала. Цель его работы была сформулирована следующим образом: 1) установить причины, в соответствии с которыми законодатель и теория права продолжают обращаться к данным приемам; 2) ответить на вопрос о возможности использования данных приемов в праве вообще; 3) определить границы и меру пользования как вымыслами, так и предположениями51.

Перечисленные проблемы до настоящего времени остаются не решенными в должной степени.

Несмотря на уже отмеченный научный интерес к содержанию исследуемой правовой категории, единого доктринального определения правовой

45 См.: Демин А. В. Принцип определенности налогообложения. М., 2015. С. 56.

46 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 64.

47 См.: Оскаве К. Размышления о природе сравнительного правоведения : некоторые теоретические вопросы // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2006. № 3. С. 54-71.

48 См.: Дормидонтов Г. Ф. Указ. соч. С. 110.

49 См., например: КурсоваЛ. А. Указ. соч. ; ДушаковаЛ. А. Правовые фикции : дис. ... канд. юрид. наук. Ростов н/Д., 2004 ; Марохин Е. Ю. Указ. соч. ; Никиташина Н. А. Юридические предположения в механизме правового регулирования (правовые презумпции и фикции) : дис. ... канд. юрид. наук. Абакан, 2004 ; Давыдова М. Л. Теоретические и методологические проблемы понятия и состава юридической техники : дис. ... д-ра юрид. наук. Волгоград, 2010.

50 См., например: Панько К. К. Фикция в уголовном праве. ; Нахоева Е. А. Роль презумпций и фикций в распределении обязанностей по доказыванию : дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2004 ; Филимонова И. В. Фикции в досудебном производстве : уголовно-процессуальный и криминалистический аспекты : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Барнаул, 2007 ; Тарасенко В. В. Презумпции и фикции в современном уголовном праве России : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2017 ; и др.

51 См.: Дормидонтов Г. Ф. Указ. соч. С. 6.

фикции в науке не представлено, то же касается и единого представления о ее признаках и свойствах.

Следует признать, что в теории права и цивилистике уже сложились определенные подходы к пониманию правовой фикции, основные из них - традиционный и расширенный (при этом представленные авторские позиции относительно сущности правовой фикции в полной мере не дублируют друг друга, фактически каждый из авторов предлагает и свое собственное определение правовой фикции, и оригинальные сущностные характеристики данного правового явления). Важно отметить, что ряд авторов, занимавшихся исследованием правовых фикций в уголовном процессе и праве, также придерживаются названных подходов. При этом разработаны также самостоятельные подходы.

Первый подход - традиционный, именуемый также узким, в рамках которого правовая фикция воспринимается как прием юридической техники. В данном случае фикция - это правовая норма, сформированная на основе специфического приема мышления, или прием юридической техники, выраженный в виде нормы права. Так, правовая фикция представляет собой особое средство юридической техники, посредством которого заведомо ложное положение условно признается истиной, а возможность ее опровержения, как правило, не имеет никакого юридического значения. Данного подхода придерживается В. М. Горшенев, который определил правовую фикцию как «закрепленное в правовых актах и используемое в юридической практике нормативное предписание в виде специфического способа (приема), выражающегося в провозглашении существующего факта или обстоятельства, в действительности не имеющих места»52.

Вообще традиционный подход поддерживается большинством авторов и особенно распространен в теории права. Так, Л. А. Морозова пишет о юридической фикции как о несуществующем положении, признанном законодателем за существующее и ставшем в силу этого общеобязательным, а основной ее задачей называет «конструирование условной реальности, которая охраняется законом, закреплена в нормативном акте и является обязательным предписанием»53. Сходную позицию занимает А. М. Ширвиндт, который рассматривает фикцию как мыслительный прием, «посредством которого ситуация, имевшая место в действительности, рассматривается так, как если бы налицо была иная»54. По справедливому замечанию Р. К. Лотфуллина, главным недостатком данного подхода следует признать его ограничительный характер: отсутствует возможность отнести к правовым фикциям отдельные правила, выработанные судебной практикой, изложенные в некоторых постановлениях Пленума Верховного Суда РФ55. Таким образом, в рамках традиционного подхода правовая фикция воспринимается как прием юридической техники, на основе которого конструируется норма права, при этом правовая фикция здесь понимается достаточно узко (в контексте приравнивания существую-

52 Горшенев В. М. Указ. соч. С. 117.

53 Морозова Л. А. Теория государства и права : учебник. М., 2007. С. 343.

54 Ширвиндт А. М. Значение фикции в римском праве : дис. ... канд. юрид. наук. С. 35.

55 См.: Лотфуллин Р. К. Юридические фикции в гражданском праве. М., 2006. С. 42, 47, 63.

щего к несуществующему и наоборот), иные правила, кроме правовых норм, регулирующие деятельность субъектов, за правовые фикции не принимаются.

Расширенный подход строится на признании факта создания фикций и на стадии нормотворчества, и на стадии правоприменения. О. В. Танимов рассматривает юридическую фикцию как универсальный технико-юридический прием разработки и реализации норм права, основной смысл которого заключается в преодолении состояния неопределенности в процессе регулирования56. Аналогичного мнения придерживается Е. Ю. Марохин, признающий универсальный характер фикции57.

С точки зрения О. А. Курсовой, фикцию невозможно ограничить только правотворческой деятельностью, это универсальная категория права, в равной мере широко распространенная на уровне правореализации, однако на этом уровне она приобретает нехарактерные специфические черты и качества. Благодаря им фикция легко интегрируется «в самые разнообразные правовые технологии, в том числе и негативные, «теневые»58. Это же подтверждает и Р. К. Лотфуллин, указывая на значительное число правотворческих и правореа-лизационных ошибок, причиной которых следует признать фиктивность норм, которые можно назвать фикциями59.

Таким образом, в рамках данного подхода фиктивную норму (недействующую норму права) признают за правовую фикцию. Представляет исследовательский интерес мнение О. А. Курсовой о фиктивной норме как о разновидности правотворческой ошибки, которая возникает вследствие заблуждения законодателя ввиду неполноты его знаний о правовых явлениях60. К. К. Панько идет еще дальше в своих рассуждениях и заключает, что правовая фикция -это не только прием законодательной техники, закрепленный в законодательстве, но и «свойство нормы права не соответствовать потребностям общества в процессе правотворческой и правоприменительной деятельности»61. Так, нередко фикцией называют, например, положение, содержащееся в ст. 241 УПК РФ, предусматривающее открытое разбирательство всех уголовных дел (за исключением случаев, перечисленных в ч. 2 ст. 241 УПК РФ). Как известно, лицу, которое не является участником уголовного судопроизводства в конкретном деле, достаточно сложно пройти в зал судебного заседания и присутствовать при его рассмотрении. При этом можно ли назвать данную норму права правовой фикцией? С позиции расширительного подхода - возможно.

Однако соотнесение понятий «правовая фикция» и «фиктивная норма» и попытка расширить таким образом дефиницию правовой фикции справедливо критикуются в научной литературе62. Если правовые фикции - это правовые

56 См.: Танимов О. В. Юридические фикции и проблемы их применения в информационном праве : автореф. дис. . канд. юрид. наук. Саранск, 2004. С. 9.

57 См.: Марохин Е. Ю. Указ. соч. С. 6.

58 См.: Курсова О. А. Указ. соч. С. 10.

59 См.: Лотфуллин Р. К. Юридические фикции в гражданском праве : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2008. С. 11-12.

60 См.: Курсова О. А. Указ. соч. С. 10.

61 Панько К. К. Фикции в уголовном праве... С. 49.

62 См., например: Душакова Л. А. Правовые фикции : дис. ... канд. юрид. наук.

нормы, которые закрепляют в интересах правового регулирования несуществующие положения в качестве существующих и реально действуют, носят позитивный характер, способны к реализации, то фиктивные нормы также не соответствуют действительности, однако носят негативный характер и заведомо не могут быть реализованы63. Правовая фикция - это инструмент, направленный, как и вся правовая система в целом, на создание условий благополучного функционирования общества и государства. Фиктивная норма - это норма неисполняемая, т. е. правило поведения, на практике оказавшееся непригодным. В противовес правовой фикции фикция «правоприменительная» мало кем признается. Против подхода К. К. Панько резко высказались многие авторы, в частности Л. А. Душакова64. Представляется, что фиктивность нормы отражает ее чужеродность в правовой системе, невозможность органично регулировать правоотношения. Так, по замечанию Г. Кельзена, таких норм в праве быть не должно, они недопустимы65. Другие авторы, например С. Ф. Афанасьев, признают ее очень редким юридическим явлением, полагая, что ее использование в судебной практике всегда указывает на латентную попытку изменения законодательства66.

Так, расширенный подход позволяет сформулировать достаточно очевидную идею: фиктивность в праве вообще распространена широко, и сводить это разностороннее явление только к правовой фикции нельзя. Безусловно, для уголовного процесса фиктивность нормы права представляется существенным недостатком, но, к примеру, О. В. Танимов, рассматривая вопрос о развитии подходов к пониманию фикции в праве, отдельно выделяет рассуждения К. К. Панько и О. А. Курсовой и оценивает их позицию в позитивном ключе - как существенно продвинувшую вперед теоретические знания о правовой фикции.

Следует отметить, что расширительный подход, несомненно, открывает новые горизонты для изучения «фиктивности» в праве, но рассматривать фиктивные нормы с точки зрения формальных средств доказывания, экономии доказывания и его эффективности невозможно. Так, правоприменительной фикцией можно признать задержание подозреваемого, который застигнут в момент совершения или непосредственно после совершения преступления (п. 1 ч. 1 ст. 91 УПК РФ). Мера уголовно-процессуального принуждения может быть применена только после возбуждения уголовного дела, в данной ситуации отсутствует возможность предполагать уже инициированное производ-

Волгоград, 2004. С. 34 ; Кузнецова О. А. Презумпции в гражданском праве. СПб., 2004. С. 62 ; Курсова О. А. Указ. соч. С. 14-15 ; Никиташина Н. А. Юридические предположения в механизме правового регулирования (правовые презумпции и фикции) : дис. . канд. юрид. наук. Абакан, 2004. С. 42.

63 См.: Ишигилов И. Л. Юридические фикции и презумпции на разных стадиях правового регулирования // История правового регулирования. 2009. № 21. С. 23.

64 См.: Душакова Л. А. Указ. соч. С. 34.

65 Цит. по: Ширвиндт А. М. Значение фикции в римском праве. М., 2013. С. 174.

66 См.: Афанасьев С. Ф. К проблеме существенных процессуальных ошибок или безусловных оснований к отмене судебных решений по гражданским делам // Вестник гражданского процесса. 2015. № 3. С. 61.

ство по делу. Наличие подобных правоприменительных фикций в уголовном судопроизводстве крайне нежелательно, поскольку их появление в силу асимметрии правового статуса участников уголовного судопроизводства всегда неизбежно будет ущемлять права и законные интересы участников, не обладающих властными полномочиями.

Самостоятельный подход к сущности фикции предлагает П. М. Резиньков, характеризующий фикцию как способ правового регулирования, при котором законодатель придает объекту этого регулирования такие свойства, которыми данный объект не обладает. Указанный способ позволяет, ничего не объясняя, императивно принуждать субъекта права к исполнению предписания, оптимизировать законодательство и правовую систему и исключать избыточность правового регулирования67. По мнению данного автора, целевое использование правовой фикции обусловлено тем, что фикция освобождает от необходимости объяснять некоторые нормативные правила, служит инструментом упрощения процесса правового регулирования и исключает его избыточность, а также оптимизирует правовую систему68. Данный подход более всего близок к традиционному подходу и является его продолжением.

В настоящее время можно говорить о формировании самостоятельного подхода к пониманию правовой фикции в теории уголовного процесса - «доказательственного».

Автором данного подхода является Д. В. Зотов, который рассматривает понятие и свойства доказательственных фикций в уголовном процессе. Согласно его точке зрения, доказательственная фикция - это закрепленная в уголовно-процессуальном законодательстве императивная норма, содержащая неопровержимое предположение о наличии или отсутствии доказательственных фактов69. Самостоятельность позиции автора заключается в признании того, что доказательственная фикция - не ложное суждение, признаваемое истинным в силу определенных обстоятельств, а неопровержимое предположение законодателя о конкретном доказательственном факте, проверка истинности которого закрепленными в законе процессуальными средствами «затруднительна и малоэффективна»70. Исходя из содержания работ автора, его интересует исключительно фиктивность норм, непосредственно относящихся к теории судебных доказательств. Однако фактически не рассматриваются иные процессуальные фикции.

Таким образом, представленные подходы разнятся в определении родовой принадлежности правовой фикции, называя ее приемом мышления; приемом юридической техники; способом правового регулирования; нормативным предписанием, неопровержимым предположением.

Представляется, что ни одно из представленных определений не является удачным, поскольку «прием мышления» не может являться нормой права, а

67 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 65.

68 См.: Там же. С. 188.

69 См.: Зотов Д. В. Доказательственные фикции в уголовном процессе // Судебная власть и уголовный процесс. 2019. № 2. С. 51.

70 Там же. С. 54.

правовая фикция всегда имеет выражение в правовой материи. Под «способом правового регулирования» понимается определенный прием или режим направляющего или закрепляющего воздействия на регулируемые общественные отношения (обязывание, дозволение и запрещение)71. Определение правовой фикции через понятие «положение закона» также представляется неудачным, поскольку не отражает взаимосвязи логической составляющей понятия фикции с ее юридическим закреплением.

Содержательным следует признать определение В. М. Горшенева, согласно которому фикция выступает нормативным предписанием, сформулированным в виде специального приема. Однако данное определение также нельзя признать верным в силу того, что правовая фикция - это в первую очередь прием или способ экономии мышления, который призвали на службу юриспруденции.

В зависимости от стадии правового регулирования юридические фикции выступают в роли различных правовых явлений. Так, на стадии правотворчества фикция выступает приемом юридической техники, прием предшествует правовой норме и является ее основой. Это такой прием, при котором существующее признается несуществующим и наоборот, при этом данное средство признается исключительным и применяется только тогда, когда другие средства будут неэффективны.

В связи с этим представляется, что правовая фикция - это прием юридической техники, существующий в виде законного неопровержимого предположения, которое применяется в уголовном судопроизводстве с целью упорядочения правоотношений и их согласования с установленными нормативными предписаниями, результатом действия фикции является экономия познавательной деятельности.

Традиционно выделяют следующие свойства правовой фикции:

- неоспоримый (императивный) характер, не предусматривающий случаев иного толкования нормы права72. Так, любая правовая фикция является неоспоримой, устанавливает единственный возможный вариант развития правоотношения;

- очевидный характер фикции, по мнению Д. В. Зотова, связан с тем, что «на ее счет никто не обманывается, и она никогда не предполагается, не подразумевается, а является специальным открытым средством преодоления обстоятельств невосполнимой неизвестности»73;

- объектом регулирования правовой фикции могут быть обстоятельства, которые находятся в состоянии невосполнимой неизвестности, т. е. не могут быть восполнены никоим образом. Причем данный признак указывает не на преднамеренную ложность нормы-фикции, а на предположительный характер императивного вывода;

71 См.: Морозова Л. А. Теория государства и права. М., 2007. С. 184.

72 См.: Панько К. К. Фикции в уголовном праве и правоприменении. Воронеж, 1998. С. 71.

73 Зотов Д. В. Доказательства и фикция в уголовном процессе // Библиотека криминалиста. 2018. № 1. С. 45.

- правовой статус фикции сравним со статусом юридического факта, при этом самим юридическим фактом она не является, а лишь заполняет появившуюся в правоотношении «неизвестность»74. Подобным статусом будет обладать не сама норма, а результат ее действия.

Однако нельзя не заметить, что ряд авторов рассматривает правовую фикцию как категорию, тождественную юридическому факту. Например, С. В. Липень и В. В. Лазарев утверждают, что фикция - это вариативный вид юридического факта, явление или событие несуществующее, но признанное в установленном порядке существующим75. Представляется, что юридическим фактом правовая фикция все-таки не является, хотя бы в силу того, что как раз при отсутствии юридического факта, невозможности его установления и используется норма-фикция, таким образом, это взаимоисключающие понятия.

В качестве самостоятельного признака фикции можно выделить «условную» ложность, так как не всегда фикция строго не соответствует действительности. Вероятно, основным признаком фикции является не ее ложность, а ее необратимость, невозможность суда прийти к иному выводу при наличии определенных юридически значимых обстоятельств. Этот признак отметила еще И. В. Каминская, указав на ложность оболочки юридической фикции, но не ее содержания76.

Таким образом, необязательным представляется и признак несоответствия правовой фикции объективным обстоятельствам дела. Данное утверждение отлично иллюстрирует фикция, определяющая порядок наследования в дореволюционном праве. Так, «если несколько лиц погибли вместе при крушении поезда, в интересах определения наследственных прав истцов необходимо определить, кто из них умер раньше, тогда суду, за невозможностью точно установить минуту смерти каждого погибшего, приходится прибегнуть к заключению, основанному на естественной вероятности, что несовершеннолетние дети умерли раньше родителей, а дед и бабка - раньше своих несовершеннолетних детей»77.

Кроме перечисленных, выделяются и другие признаки правовой фикции. М. Л. Давыдова называет такой признак, как «намеренно деформирующий характер» фикций78. Так, во-первых, фикция искусственно приравнивает такие обстоятельства и понятия, которые в действительности различны, а в реальном мире могут быть и противоположны. Во-вторых, фикция может признавать реальными несуществующие обстоятельства либо отрицать существующие. В-третьих, известны случаи, когда с помощью фикции можно признать существующими обстоятельства до того, как они появились на самом деле, либо отрицать наличие факта уже существующего обстоятельства.

В зависимости от вида правовой фикции в литературе представлены различные классификации данной правовой категории.

74 См.: Панько К. К. Фикции в уголовном праве и правоприменении. С. 71.

75 См.: Лазарев В. В. Теория государства и права. М., 2004. С. 355.

76 См.: Каминская В. И. Указ. соч. С. 53.

77 Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Указ. соч. Ярославль, 1992. Т. 49. С. 52.

78 См.: Давыдова М. Л. Указ. соч. С. 251.

Одну из первых классификаций правовых фикций предложил Г. Ф. Дорми-донтов. По его мнению, юридические фикции следует подразделять на фикции исторические и догматические, которые «требуются с точки зрения справедливости и пользы, но не могут быть обоснованы средствами действующего права»79. Историческая фикция используется для преодоления консерватизма в праве, объект правового регулирования в данном случае либо фиктивно приобретает свойство, либо его теряет, совершается это для того, чтобы можно было применить конкретный правовой режим. С помощью догматических фикций в праве формулируются правовые понятия, упрощающие юридический быт. Наиболее яркими примерами догматических фикций являются такие правовые конструкции, как государство и юридическое лицо.

Невозможно представить современную систему права как национальную, так и международную без такого понятия, как государство. Однако материальный объект в данном случае отсутствует, можно перечислить только его реально существующие признаки: территория, население, система органов власти и др. Все это дает нам представление о том, какими чертами должен обладать специальный субъект правоотношений, именуемый государством, причем соединение этих признаков и соотнесение их с реальностью так и не дадут нам четкого образа объекта. То же самое касается понятия юридического лица. Объект назван, функционирует, обладает правами и обязанностями, но на самом деле его нет. Изложенный взгляд на юридические лица называется теорией олицетворения, поддержанной авторитетом Савиньи80. Юридической фикцией признается и рыночная стоимость имущества, ввиду того что она не может быть фактом действительности, а является лишь отражением экономических законов, поскольку любое имущество должно быть выражено в денежном эквиваленте. Кроме того, рыночная стоимость не может быть подтверждена ни свидетельскими показаниями, ни договорами о продаже аналогичного имущества81. Подмены понятий или изменения свойства на противоположное в данном случае не происходит. Для удобства правового быта создаются понятия, для них формулируются правила существования, документооборот, ответственность за различного рода преступления закона и др.

В то же время несправедливым следует признать мнение Р. Иеринга, который утверждал, что догматические фикции правовыми фикциями считаться не могут, поскольку их цель в этом случае «не в том, чтобы облегчить добавление новой нормы к прежнему праву, а в том, чтобы облегчить юридическое представление»82. Р. Иеринг писал, что фикцией может называться только «историческая» фикция, основной задачей которой является «облегчение трудностей, связанных с принятием или переработкой новых норм, сулящих более или

79 Брокгауз Ф. А., Ефрон И. А. Энциклопедический словарь. СПб., 1900. Т. 35. С. 730.

80 См.: Танимов О. В. Юридические фикции в Средневековье // История государства и права. 2013. № 22. С. 45.

81 См.: Савиных В. А. Функция суда по делам об оспаривании результатов оценки имущества // Закон. 2015. № 8. С. 147-157.

82 Иеринг Р. Дух римского права на различных ступенях его развития. СПб., 1875. С. 299.

менее радикальные преобразования», обеспечение «сохранности традиционных учений при введении новшеств в юридическую практику»83.

На наш взгляд, формирование принципиально нового объекта, не существующего в действительности, но необходимого для регулирования общественных отношений, следует признавать за правовую фикцию ввиду «фиктивности» данного объекта.

В современной литературе представлены следующие классификации правовых фикций:

1) в зависимости от суждения, с помощью которого закреплена фикция, она может быть утвердительной и отрицательной;

2) в зависимости от источника закрепления фикции можно подразделить на закрепленные в конституции (общеправовые), в законах (межотраслевые и отраслевые), в подзаконных актах, в международных актах (международные), а также в разъяснениях Верховного Суда РФ и Конституционного Суда РФ (судебные)84;

3) в зависимости от отрасли права существуют фикции материальные и процессуальные85. Так, норма, регулирующая в уголовном праве обстоятельства, исключающие преступность деяния, по мнению К. К. Панько, является правовой материальной фикцией, поскольку закреплена в УК РФ, а соответственно, ч. 2. ст. 2 УПК РФ является процессуальной фикцией;

4) в зависимости от отраслевой принадлежности выделяются фикции гражданского, уголовного, административного, финансового, конституционного права и т. д. Причем далеко не всегда одной и той же фикции удается оставаться в рамках определенной отрасли права. Как пишет И. П. Усманов, в исключительных случаях возможно использование фикций в различных отраслях права для оптимизации сходных между собой правоотношений86;

5) законодательные и правоприменительные фикции в праве. Под законодательными фикциями следует понимать законодательный прием, в результате которого возникает правовая норма, создающая заведомо условную, не соответствующую действительности позицию (законодательную формулу). Правоприменительные фикции, по мнению П. М. Резинькова, в уголовном праве связаны с квалификацией преступлений87;

6) Е. Ю. Марохин предлагает делить фикции на открытые и скрытые (латентные), обнаружить которые возможно только с помощью детального анализа норм конкретной отрасли права;

7) Д. В. Зотов выделяет доказательственную фикцию, представляющую собой «закрепленную в уголовно-процессуальном законодательстве императивную норму, содержащую неопровержимое предположение о наличии и отсутствии доказательственных фактов»88.

83 Иеринг Р. Указ. соч. С. 296-297.

84 См.: Тарасенко В. В. Указ. соч. С. 8.

85 См.: Дормидонтов Г. Ф. Указ. соч. С. 6.

86 См.: Усманов И. П. Бездокументарная ценная бумага - фикция ли это? // Общество и право. 2009. № 2. С. 54.

87 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 11.

88 Зотов Д. В. Доказательства и фикция в уголовном процессе. С. 45.

Для нашего исследования имеют значение следующие виды фикций: отраслевые, судебные, процессуальные (закрепленные в нормах УПК РФ), открытые и скрытые, а также доказательственные.

Таким образом, правовая фикция - это прием юридической техники, существующий в виде законного неопровержимого предположения, которое применяется в уголовном судопроизводстве с целью упорядочения правоотношений и их согласования с установленными нормативными предписаниями, результатом действия фикции является экономия познавательной деятельности. Положение, которое можно классифицировать как правовую фикцию, может быть сформировано как в нормативных актах, так и разъяснениях Верховного Суда РФ и Конституционного Суда РФ. Важнейшими для дальнейшего развития уголовно-процессуального права следует признать понятия правовой и доказательственной фикции.

Вопрос о количественном соотношении правовых фикций в отраслях материального и процессуального права является дискуссионным. Так, И. Зайцев пишет о высоком уровне распространенности правовой фикции в гражданском судопроизводстве по сравнению с гражданским правом, ссылаясь при этом на детальность процессуального регулирования правосудия и отказ от объективной истины в состязательном процессе89. Другой точки зрения придерживается Е. Ю. Марохин, ссылаясь на то, что в материальном праве могут существовать как фактические (не урегулированные нормами права), так и правовые фикции, при осуществлении же правосудия возможно использовать только правовые или юридические фикции90. В такой ситуации «удельный вес» фикций в материальном праве, безусловно, оказывается выше. Сравнивая по тому же принципу уголовное право и уголовный процесс, приходится признать невозможность установить фактическое число правовых фикций, действующих в данных отраслях права, в первую очередь ввиду неизученности вопроса о понятии, сущности и структуре правовой фикции в уголовно-процессуальном праве. При этом следует заметить, что в уголовном праве есть работы, авторы которых претендуют на приведение полного перечня правовых фикций91.

Можно предположить, что правовая фикция в меньшей степени распространена в уголовном судопроизводстве, чем в других отраслях права. Этот факт косвенно подтверждается тем, что в большинстве исследований, посвященных правовой фикции, вообще не рассматривались уголовно-процессуальные фикции, в то время как фикции гражданского процесса, гражданского и уголовного права исследовались детально. Однако данное предположение следует признать ошибочным92.

В процессуальных отраслях права фикции используются в целях повышения эффективности юридических средств, с их помощью конструируется «не-

89 См.: Зайцев И. Правовые фикции в гражданском процессе // Российская юстиция. 1997. № 1. С. 35.

90 См.: Марохин Е. Ю. Указ. соч. С. 147.

91 См.: Тарасенко В. В. Указ. соч. С. 8.

92 См.: подробнее: КаландаришвилиХ. А. Правовые фикции в уголовном судопроизводстве Российской Федерации // Вестник Восточно-Сибирского института МВД России. 2018. № 3. С. 135-141.

существующая условная правовая реальность»93, замещающая необходимые для правоотношений, но не существующие в объективной реальности обстоятельства. По мнению И. Зайцева, использование юридических фикций в уголовно-процессуальном праве обусловлено «детальностью процессуального регулирования правосудия. и отказом от объективной истины в состязательном процессе »94.

Вопрос о количестве действующих фикций в уголовном судопроизводстве является дискуссионным. Классической уголовно-процессуальной фикцией признается ч. 2 ст. 2 УПК РФ, в отношении других примеров норм-фикций продолжаются научные дебаты.

При выявлении правовых фикций в уголовно-процессуальном законодательстве следует пользоваться таким признаком данной правовой категории, как «искусственное приравнивание различных в действительности обстоятельств и понятий». Уже названная норма права, описывающая действие уголовно-процессуального закона в пространстве, устанавливает, что к территории Российской Федерации приравнивается пространство воздушного, морского или речного судна, идущее под флагом РФ и приписанное к соответствующему порту. Судно в данном случае приобретает условный статус, с помощью которого определяется подследственность и подсудность преступления. Независимо от того, где совершено преступление - на территории России или на территории иностранного государства, в воздушном пространстве, открытом море или в космическом пространстве, виновный в этом преступлении находится в сфере уголовной юрисдикции Российского государства, уголовное дело по поводу данного преступления возбуждается, расследуется, рассматривается и разрешается судом на территории Российской Федерации по правилам, установленным УПК РФ. Данная фикция является отраслевой, процессуальной, открытой.

Как было указано ранее, самостоятельную систему уголовно-процессуальных (доказательственных) фикций предлагает Д. В. Зотов. Доказательственными фикциями в представленном значении автор признает «показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде» (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ); «показания потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе, а также показания свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности» (п. 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ); «признание обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств» (ч. 2 ст. 77 УПК РФ). По справедливому замечанию правоведа, все отмеченные положения закона являются доказательственными фикциями, поскольку каждое из перечисленных сведений (свидетельство по слуху, признание вины, не подтвержденное иными доказательствами), полученное при расследовании уголовного дела, может

93 Общая теория права : курс лекций / под ред. В. К. Бабаева. Н. Новгород, 1993. С. 448.

94 Зайцев И. Указ. соч. С. 35.

содержать в себе как истинные, так и ложные сведения. Но законодатель осознанно ограничивает возможность их использования в доказывании по уголовному делу и признает их недопустимыми в любом случае, поскольку они не соответствуют требованиям, предъявляемым к доказательствам в уголовном процессе (допустимость и достаточность)95. Следует заметить, что в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29 ноября 2016 г. № 55 «О судебном приговоре» первая из названных доказательственных фикций прописана более явно. Так, согласно п. 11, неподтверждение подсудимым показаний, данных им в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, в силу п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ влечет признание их недопустимым доказательством вне зависимости от причин, по которым подсудимый их не подтвердил. Так, указание на то, что причины неподтверждения показаний не имеют юридического значения, особо указывает на принадлежность данного положения к классу правовых фикций. Представляется, что все перечисленные фикции являются отраслевыми, процессуальными, открытыми и доказательственными.

Правовая фикция может признавать также реальными несуществующие обстоятельства либо отрицать существующие. Так, особый субъектный состав имеют правоотношения, возникающие из причинения вреда террористическим актом. Согласно ч. 1 ст. 18 Федерального закона от 6 марта 2006 г. «О противодействии терроризму» компенсационные выплаты физическим и юридическим лицам, которым был причинен ущерб в результате террористического акта, осуществляет государство в порядке, установленном Правительством РФ. Признание государства гражданским ответчиком по делам о терроризме может быть также приведено в данном контексте в качестве примера фикции. На государство возлагается обязанность по возмещению материального вреда, характерная для виновного лица, однако причинно-следственной связи между действиями государства или отдельных его органов и наступившими общественно опасными последствиями при совершении террористического акта установить нельзя, но обязанность по возмещению вреда императивно возложена на государство, т. е. на субъект, не совершавший преступления. Ввиду того что данное правило поведения регулирует распределение прав и обязанностей участников уголовного судопроизводства, его следует признать уголовно-процессуальной, открытой фикцией.

В литературе существует мнение, что ряд фиктивных конструкций напрямую связан с институтом обжалования судебных решений. Как известно, срок обжалования вынесенного приговора составляет 10 суток со дня его вынесения. Приговор вступает в законную силу либо после истечения данного срока, либо непосредственно после вынесения судебного акта апелляционной инстанции. Соответственно, после вступления в законную силу приговор обращается к исполнению. Однако кассационная жалоба (представление) одного из участников уголовного судопроизводства, принятая судом к рассмотрению, приостанавливает исполнительное производство. В данном случае можно говорить, что приговор временно теряет законную силу, так возникает возмож-

95 См.: Зотов Д. В. Доказательственные функции в уголовном процессе. С. 54.

ность проверки законности, обоснованности и справедливости вступившего в законную силу приговора суда.

Известны случаи, когда с помощью фикции можно признать существующими обстоятельства до того, как они появились на самом деле, либо отрицать наличие факта уже существующего обстоятельства.

К такого рода фикциям можно отнести правила установления возраста наступления уголовной ответственности, в соответствии с которыми лицо считается достигшим необходимого возраста не в день рождения, а по истечении суток, на которые приходился этот день, т. е. с ноля часов следующих суток, а также правила установления возраста подсудимого с помощью судебно-медицинской экспертизы. Днем его рождения считается последний день того года, который назван экспертами, а при определении возраста минимальным и максимальным числом лет суд должен исходить из предполагаемого экспертами минимального возраста такого лица. Налицо правовые фикции, в соответствии с которыми за истину принимается ложное предположение, опровержение которого превращает всю деятельность по проведению судебно-медицинской экспертизы в абсурд. Данная фикция является судебной и открытой.

Представляется, что правовая фикция не всегда закреплена в рамках одной нормы права, на наш взгляд, она может быть разбита на составляющие части: несколько следующих друг за другом правил поведения в результате могут привести к признанию ложных обстоятельств за истинные при невозможности дальнейшего их опровержения. Так, действующие попарно нормы, закрепленные в ст. 316 и 317 УПК РФ, представляют подобного рода правовую фикцию. В данном случае судья не проводит в общем порядке исследование и оценку доказательств, собранных по уголовному делу (исследуются только обстоятельства, характеризующие личность подсудимого, и обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание). Приговор же, постановленный в соответствии со ст. 316 УПК РФ, не может быть обжалован в апелляционном порядке по основанию несоответствия выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела: 1) выводы суда не подтверждаются доказательствами, рассмотренными в судебном заседании; 2) суд не учел обстоятельств, которые могли существенно повлиять на выводы суда; 3) в приговоре не указано, по каким основаниям при наличии противоречивых доказательств, имеющих существенное значение для выводов суда, суд принял одни из этих доказательств и отверг другие; 4) выводы суда, изложенные в приговоре, содержат существенные противоречия, которые повлияли или могли повлиять на решение вопроса о виновности или невиновности осужденного или оправданного, на правильность применения уголовного закона или на определение меры наказания (ст. 389.15, 389.16 УПК РФ).

В результате заранее не исследованные судом обстоятельства признаются истинными и не могут быть пересмотрены ввиду ложности.

Возможно, представленный пример в некоторой мере не отвечает предусмотренным юридической техникой правилам построения правовой фикции. В первую очередь потому, что норма-фикция практически всегда называет конкретные обстоятельства, которые признаются истинными. В приведенном

случае невозможно назвать подобные «конкретные» обстоятельства. Данная фикция является отраслевой, процессуальной и скрытой.

В рамках исследования проблемы пределов упрощения уголовного судопроизводства Т. В. Трубникова, перечисляя субъектов, обладающих правом на судебную защиту, рассматривает такую правовую фикцию: в представлении правоприменителя общество выступает как самостоятельный субъект права на судебную защиту, это позволяет учитывать публичный характер уголовного процесса и воспринимать его как средство защиты публичных интересов96. Так, по мнению автора, при отказе обвиняемого или потерпевшего от реализации права на судебную защиту следователь и прокурор не вправе по своему усмотрению от него отказаться в силу публичного характера уголовного иска.

Особым случаем юридической фикции является ситуация чрезвычайного положения. Пороговая ситуация, в которой единичный случай освобождается от обязанности соблюдать правило, создает исключение, свидетельствующее о проникновении в правовую систему внешнего факта, своего рода правовую фикцию. Законность оценивается фактически, связываясь с внеправовой реальностью. При этом потенциал и действительность разделены, что и порождает юридическую фикцию. Она нацелена на общую приостановку действия права97.

При отграничении правовой презумпции от правовой фикции важным представляется вопрос о тождественности неопровержимой презумпции и нормы-фикции. Удобнее всего эту коллизию рассмотреть на примере презумпции знания закона. Данное правовое предположение вытекает из ст. 15 Конституции РФ. Так, соответствующее опубликование и обнародование законов в России обязывает органы государственной власти, органы местного самоуправления, должностных лиц, граждан и их объединения к надлежащему их исполнению, в свою очередь, незнание закона не освобождает от ответственности.

В контексте прав и обязанностей описанная проблема кажется решенной, но можно ли при этом принять вероятностный характер презумпции знания закона, так необходимый любой презумпции? Законодатель предполагает, что граждане обладают знаниями не только основной базы правового регулирования, такой как Конституция, но и разбираются в общем массиве законодательства.

Многочисленные же опросы авторитетных статистических организаций показывают, что подавляющая часть российского общества находится в состоянии правового нигилизма и сроки изменения этой ситуации прогнозированию не поддаются.

По мнению А. А. Крымова, действующую в российском уголовном судопроизводстве презумпцию осознания субъектом преступления противоправности совершаемого деяния или презумпцию знания закона следует понимать как принцип несущественности юридической ошибки98. Так, по мнению автора,

96 См.: Трубникова Т. В. Пределы упрощения уголовного процесса // Актуальные проблемы российского права. 2015. № 12. С. 131-139.

97 См.: АгамбенД. Чрезвычайное положение. М., 2011. С. 45, 53.

98 См.: Крымов А. А. Правовые презумпции в уголовном процессе : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1999. С. 15.

предположение о знании закона дает возможность признать юридическую ошибку как юридически значимое обстоятельство (обстоятельство, смягчающее преступность деяния; обстоятельство, устраняющее умысел, и др.).

Рассматривая действие презумпции знания закона, следует обратить особое внимание на механизм опровержения данного предположения. Как представляется, именно разрешение вопроса о возможности или невозможности опровержения этой презумпции даст право говорить о типологической принадлежности этой конструкции. Итак, по результатам рассмотрения уголовного дела судом вынесен обвинительный приговор. Вместо подачи апелляционной жалобы в вышестоящий суд осужденный оспорил указанный приговор в прокуратуре и, соответственно, пропустил установленный УПК РФ 10-дневный срок обжалования. Возможно ли здесь говорить об опровержимости презумпции знания закона и есть ли основания для восстановления пропущенного срока? Незнание порядка обжалования вынесенного приговора не свидетельствует о том, что подсудимый не мог своевременно подать жалобу в суд, поскольку он не был лишен возможности воспользоваться юридическими услугами. Незнание закона не является уважительной причиной нарушения требований закона и, следовательно, ignorantia juris nocet99. Таким образом, заведомо ложное предположение принимается за истинное и в опровержении не нуждается. Из чего можно сделать вывод, что перед нами общеправовая, открытая фикция.

Одной из наиболее «свежих» правовых фикций следует признать п. 2 ч. 3 ст. 226.5 УПК РФ. Так, данное положение закона устанавливает тождественность результатов проверки сообщения о преступлении с допустимыми доказательствами. Конкретизируя данное положение, законодатель заключил, что объяснения, отобранные в ходе доследственной проверки и имеющие значение для уголовного дела, соответствуют процессуальной форме «показаний» участников уголовного судопроизводства, полученных в соответствии с правилами, указанными в ст. 187-191 УПК РФ. Таким образом, это отраслевая, процессуальная, открытая фикция.

Вопрос о месте правовой фикции в уголовном судопроизводстве остается открытым и сегодня. С одной стороны, способность правовой фикции упорядочивать правоотношения, экономить процессуальные средства при доказывании и заполнять пробелы законодательства100, которые иным путем заполнить невозможно, делает ее неоценимым помощником в практической деятельности судьи, следователя и дознавателя; с другой стороны, фикция остается опасным союзником ввиду ее категоричности и постоянного конфликта ее с объективной действительностью. Использование юридической фикции в различных отраслях права связано в первую очередь с оптимизированием правового регулирования сходных между собой отношений101. Данная позиция связывает юридическую фикцию как с преюдицией, так и с презумпцией, подтверждая мнение о том, что использование данных правовых категорий должно производиться по определенным алгоритмам.

99 Правовое незнание ничего не меняет.

100 См.: Исаев И. А. Юридическая фикция как форма заполнения правовых пробелов // Пробелы в российском законодательстве. 2012. № 5. С. 35.

101 См.: Резиньков П. М. Указ. соч. С. 188.

Представляется, что основное отличие правовой фикции от презумпции и преюдиции - ее императивность. Так, все рассмотренные в работе уголовно-процессуальные фикции не предлагают правоприменителю какого-то иного варианта действия, кроме того, который определен нормой права, результат ее действия всегда категоричен. В отличие, к примеру, от уголовно-процессуальных презумпций, которые в конечном счете всегда предполагают как минимум два возможных варианта (предположение будет либо опровергнуто, либо нет). Примеры судебной практики также предлагают варианты опровержения межотраслевой преюдиции, например в случае отмены преюдициального судебного акта102.

На основании изложенного можно сделать вывод, что юридический вымысел как технико-юридический прием всегда обладает императивно-деформирующим характером. Это делает его весьма опасным для любой отрасли права, тем более для уголовного процесса, основными задачами которого является защита прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений, и защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод. Подобный вывод подтверждается данными эмпирического исследования: на вопрос о распространении в уголовно-процессуальном законодательстве такого технико-юридического приема, как фикция, против расширения его действия проголосовало подавляющее большинство опрошенных.

В то же время не следует забывать, что фикция существует в праве уже не одну тысячу лет и, как справедливо отмечает М. Л. Давыдова, всегда имела «какое-либо рациональное обоснование, вытекающее из специфики соответствующего общественного отношения. Она никогда не формировалась произвольно, устанавливаемое ей правило всегда имело логическое обоснование с точки зрения целесообразности, справедливости и гуманизма»103. В противовес сказанному можно отметить, что нормы-фикции в большей мере характерны и были широко распространены именно при использовании формальной системы доказательств.

Все же позитивная практика применения фикций не дает уверенности, что и дальнейшее использование ее будет столь же разумным и осмотрительным, ведь низкий уровень правовой культуры в сфере правотворчества рассматривается как один из факторов, способствующих возникновению коррупции и злоупотреблению властью. Представляется, что «разумность» и «необходимость» так же должны быть признаны в теории уголовного процесса, как обязательные признаки фикции, выраженные в наличии рационального обоснования, вытекающего из специфики соответствующего правоотношения.

Большинство из представленных правовых фикций соответствуют древнеримскому правилу fictio legis inique operator alieni damnum vel injuriam -«юридическая фикция не должна использоваться для того, чтобы причинить

102 См.: Кассационное постановление Ставропольского краевого суда от 23.01.2014 № 44у473/13 // ГАС РФ «Правосудие». иК1_: https://bsr.sudrf.ru/bigs/showDocument. html#id=4e5e0d99d9fec8d7fc1bec0b111c4051&shard=Уголовные%20дела&from=p&r= (дата обращения: 06.02.2020).

103 Давыдова М. Л. Указ. соч. С. 251.

другому вред»104. Однако усеченные порядки уголовного судопроизводства, получившие в последнее время широкое распространение, ввели в правовой обиход ряд правовых фикций, ограничивающих права обвиняемого. Добровольность применения данных институтов в теории сглаживает императивный и деструктивный характер данных фикций. Однако часто отмечаемый на страницах печати фактически низкий уровень правовой грамотности населения в России в сочетании с низким уровнем предварительного расследования может привести к катастрофическим результатам. Ввиду этого не следует забывать другое правило древнеримских юристов: fictio cedit veritati; fictio juris nonest, ubi veritas - «фикция уступает истине; юридическая фикция не имеет силы, когда ей противостоит истина»105. Правовая фикция необходима для доказывания, однако обширность ее применения является объективным признаком формализации процессуальной деятельности.

104 Латинская юридическая фразеология / сост. Б. С. Никифоров. М., 1979. С. 90.

105 Там же.

Восточно-Сибирский филиал Российского государственного университета правосудия (г. Иркутск) Каландаришвили Х. А., старший преподаватель кафедры уголовно-процессуального права и криминалистики

East-Siberian branch Russian State University of Justice (Irkutsk) Kalandarishvili Kh. A., Senior Lecturer of the Criminal Procedure Law and Criminology Department E-mail: konsuelo1919@mail.ru