CC BY
67
ТЕОРИЯ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ
УДК 343
Д. В. Зотов
ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕННЫЕ ФИКЦИИ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ
Современный российский уголовный процесс представляет собой смешанный, эклектичный феномен, сочетающий в себе элементы свободного доказывания и его формализованного характера. Одним из проверенных и эффективных средств в достижении баланса таких элементов выступают нормативные предписания особого типа - фикции. Наличие доказательственных фикций в уголовном процессе не является общепризнанным в связи с неверным отождествлением их содержания как ложного, неистинного знания. Содержанием доказательственной нормы-фикции следует признать вероятное, т. е. проблематичное, неполно обоснованное знание. При этом степень такой вероятности не в состоянии перейти в достоверность даже при восполнении ее другими процессуальными средствами. Доказательственные фикции часто отождествляются с процессуальными презумпциями. Основное отличие презумпций от фикций как особых средств доказывания состоит в возможности их опровержения (оспаривания, отрицания). Такая возможность формулируется через средства юридической техники и выступает единственным критерием их разграничения. В результате исследования в статье обосновывается, что доказательственная фикция -закрепленная в уголовно-процессуальном законодательстве императивная норма, содержащая неопровержимое предположение о наличии или отсутствии доказательственных фактов. На примерах отдельных уголовно-процессуальных фикций показано их значение в доказывании по уголовным делам. К л ю ч е в ы е с л о в а: уголовный процесс, доказывание, познание, средства доказывания, доказательства, фикции, презумпции, достоверность, относимость, допустимость.
THE EVIDENTIARY FICTIONS IN CRIMINAL PROCESS
The modern Russian criminal process is a mixed phenomenon combining elements of free evidence theory and formalization. One of the proven and effective means to achieve the balance of such elements - fictions, as normative prescriptions of a special type. The existence of evidentiary fictions in the criminal process is not universally recognized. Although fiction is considered an inseparable companion of a social life, the question arises what the actual fiction is and whether the use of it in criminal proceeding does not mean an intentional law maker's fraud, deceit directed towards the addressee of the applicable law. The problem is in connection with the incorrect identification of their content as false, untrue knowledge. The evidentiary norm-fiction should be recognized as probable, problematic, incompletely grounded knowledge. At the same time, the degree of such a probability is not able to go into reliability even if it is replenished with other procedural means. Evidentiary fictions are often identified with procedural presumptions. The main difference between them, that fiction cannot be refuted (challenged, denied). Such opportunity formulates through the means of legal technology and is the only criterion for
© Зотов Д. В., 2019
their differentiation. As a result of the research, the article justifies that the evidentiary fictions is an imperative norm enshrined in the criminal procedural law, containing an irrefutable assumption about the presence or absence of evidentiary facts. Fiction and its impact on criminal proceedings is analyzed in this article. Features, characterizing fiction are discussed here as well.
K e y w o r d s: criminal process, evidence, truth, proof, fiction, presumption, credibility, relevance, validity.
Поступила в редакцию 17 января 2019 г.
При различных подходах к пониманию юридических фикций смысл всех рассуждений обычно сводится к объявлению несуществующего существующим и, наоборот, без возможности юридического опровержения этого правила. Правовая наука сформировала несколько точек зрения в отношении фикций: «Фикция как прием законодательной техники является неизбежной, так как отражает внутренние свойства, присущие правовым нормам; фикция - это антипод закона, и ее сущность состоит в отчуждении закона от интересов общества»1. Существенный вклад в развитие теории фикций был внесен цивилистами, которые отмечали, что фикции являются уклонением от нормального порядка в юридическом быту, «при котором определения, рассчитанные на известные факты, получают силу, хотя последних мы не усматриваем»2, либо же считали, что фикция «предназначена скорее представлять (замещать) истинное, а не обнаруживать его в действительности»3. Г. Ф. Дормидонтов необходимость в правовых фикциях объяснял неспособностью людей «обойтись без вымыслов, прямая голая истина часто еще не дается им или оказывается, по-видимому, им не по плечу, и они прибегают к помощи вымысла, чтобы к ней хоть как-нибудь приблизиться или, наоборот, чтобы от нее уклониться»4. Значение фикций было обстоятельно рассмотрено Г. Демелиусом: «Сила юридической фикции состоит не в том, чтобы дать бытие тому, чего нет на самом деле, а в том, чтобы допускать последствия, как будто небывшее случилось или случившееся не произошло»5. Проблемами уголовно-процессуальных фикций интересовался Л. Е. Владимиров, утверждавший, что «закон признает за факт, не подлежащий опровержению, нечто такое, что ложно, но не невозможно»6. Отказывая фикциям служить регуляторами доказательственных отношений в уголовном процессе, В. И. Каминская называла их «плодом вымысла», не имеющим никакого отношения к познанию материальной истины7. К. К. Панько пишет о фикциях как форме проявления и дополнения права (в том числе и уголовно-процессу-
1 Танимов О. В. Развитие юридических фикций в эпоху Нового времени // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2014. № 4. С. 15.
2 МейерД. И. О юридических вымыслах, предположениях, скрытых и притворных действиях. Казань, 1854. С. 8.
3 Мэн Г. С. Древнее право, его связь с древней историей общества и его соотношение к новейшим идеям. СПб., 1873. С. 2.
4 Дормидонтов Г. Ф. Классификация явлений юридического быта, относимых к случаям применения фикций. Казань, 1895. С. 3.
5 Цит. по: Танимов О. В. Указ. соч. С. 10-11.
6 Владимиров Л. Е. Учение об уголовных доказательствах. Тула, 2000. С. 416.
7 См.: Каминская В. И. Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе. М. ; Л., 1948. С. 43-49.
ального): «В фикции живет своя и не своя сущность, в ней заключена удачная попытка права выйти за пределы себя, ибо для всесторонности правового регулирования не хватает как раз этого факта - быть не самим собой»8.
В приведенных суждениях усматривается постановка проблемы о соотношении истинно-ложных представлений в приеме юридической фикции: от «спасательного круга» законодателя, регулирующего познавательный процесс до сущности судебной фикции, которая «состоит в том, чтобы безнаказанно насиловать истину»9. Вопрос о доказательственных фикциях в уголовном процессе берет свое начало в «технике инквизиционного процесса и теории формальных доказательств, которые создавали благоприятные условия для действия юридической фикции»10. Построение доказательственного права на теории свободной оценки доказательств «по внутреннему убеждению» существенно изменило роль фикций в уголовном процессе, однако не привело к их отмиранию. Прием фикции по-прежнему характерен для установления обстоятельств уголовного дела, но в новом, более совершенном качестве. Для его понимания требуется уяснение соотношения содержательных и внешних форм нормы фикции.
Фикция-норма имеет свое содержание и форму. Вопрос об их соотношении дискуссионный. Если фиктивность характера формы как способа правового регулирования не отрицается, поскольку он закрепляет несуществующее и влечет неопровержимость правовых последствий, то меняется ли при этом содержание такой нормы, является ли оно вымышленным, ложным, надуманным, не соответствующим реальным общественным отношениям? Для многих отраслей права (уголовного, гражданского, семейного, гражданского процессуального) это суждение будет верным. Так, К. К. Панько считает, что ложь фикции в уголовном праве «состоит в ложности представлений (информации, трактовки) о содержании соответствующей ситуации, а не в способах закрепления в соответствующем правовом акте, придающем им силу общеобязательного предписания»11. Р. К. Лотфуллин настаивает также на ложном характере содержания юридических фикций в гражданском праве12. Полагая, что фиктивный характер предписания задается ложностью содержания, а не внешней формой права, часто указывают на ситуации, в которых выражается ложность (ошибочность) в содержании фикции: 1) в представлении о существовании факта, о котором известно, что он вовсе не существует или существует в другом виде; 2) в представлении о существовании факта, не доказанного с достаточностью, но предполагаемого; 3) в представлении о факте, выражающемся в трактовке другого известного факта, эквивалентного первому; 4) в представлении о факте (событии, явлении) как несуществующем, в то время как он существует.
8 Панько К. К. Методология и теория законодательной техники уголовного права России. Воронеж, 2004. С. 231-232.
9 Цит. по: Дормидонтов Г. Ф. Указ. соч. С. 105.
10 Исаев И. А. Юридическая фикция как форма заполнения правовых пробелов // Пробелы в российском законодательстве. 2012. № 5. С. 35.
11 Панько К. К. Указ. соч. С. 225.
12 См.: Лотфуллин Р. К. Юридические фикции в гражданском праве. М., 2006. С. 53.
Являются ли приведенные основания безусловной ложью содержания доказательственных фикций в уголовном процессе? Насколько правомерно говорить о неопределенности содержания процессуальной фикции как об обманчивом представлении? Природа процессуальных фикций может быть другой, не всегда ложной и обманчивой, а включающей иные социальные ценности и признаваемые постулаты процессуального права. Законодатель может признавать как отсутствие, так и реальное наличие того или иного факта (что уже не ложно), определяющего содержание нормы доказательственной фикции, но осознание того, что проверка его истинности процессуальными средствами затруднительна и неэффективна, приводит к необходимости установления фиктивного способа закрепления таких отношений путем их признания несуществующими в целях доказывания и признания ничтожными последствий их доказательственной оценки. В пользу такого подхода свидетельствует следующий пример нормы доказательственной фикции: если обвиняемый (подозреваемый) в ходе досудебного производства дал показания в отсутствие защитника и не подтвердил их в суде, то такие доказательства закон признает недопустимыми (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ). Связывает ли законодатель фиктивный способ правового регулирования этого положения с ложью ее содержания? Конечно, нет. Легко убедиться, что те же самые показания (дословно), подтвержденные в суде или данные в ходе передопроса, но уже с защитником, вполне будут отвечать требованию допустимости. Меняются лишь условия формирования доказательства, но не их содержание с позиций достоверности. Факт остался прежним, изменилась лишь форма его установления. Поэтому не всегда правомерно говорить о мнимом или ложном характере доказательственной фикции, необходимо искать другие основания в ее содержании.
О том, что ложь не следует считать содержанием доказательственных фикций, и они не всегда основаны на мнимых и притворных отношениях, обращалось внимание в работах ряда ученых. Г. Ф. Дормидонтов писал, что «фикция принимает несуществующее существующим или наоборот, следовательно, она есть ложь. Отсюда легко доходят до подведения всякого обмана под понятие фикции. Но это, конечно, неправильно: фикция и обман понятия несовместимы. О фикции можно говорить лишь тогда, когда вымысел допускается всеми и когда никто на этот счет не обманывается»13. В. И. Каминская указывает, что «как условное принятие за истину, так и заведомая ложность принимаемого за истину положения представляют собой в юридической фикции только внешнюю форму, в которую облекается создание новой правовой нормы. Ложь юридической фикции, несмотря на всю ее очевидность, не проникает в ее содержание, она относится лишь к ее оболочке»14. По мнению ряда исследователей, приведенная позиция «вполне соответствует интерпретации «фиктивный» как имеющей поверхностное сходство с чем-либо, но с глубинными, более важными различиями»15. З. М. Черниловский также лишь допускает
13 Дормидонтов Г. Ф. Указ. соч. С. 137.
14 Каминская В. И. Указ. соч. С. 48.
15 Баранов В. М., Першин В. Б., Першина И. В. Юридическая фикция как научная проблема. Критические заметки на монографию Р. К. Лотфуллина «Юридические фикции в гражданском праве» // Юридическая техника. 2007. № 1. С. 272-273.
ложность, но не настаивает на ее заведомом характере: «...юридическая фикция признает за действительное то, что на самом деле может быть ложным («как если бы...)»16. «Нет сомнений в том, что фиктивный характер предположения следует оценивать с позиции способа регулирования, который опирается на возможность несовпадения формы и содержания права, - отмечают В. М. Баранов и О. А. Курсова. - И, действительно, условное объявление истинным того, что таковым может и не являться, касается лишь правовой формы, а не содержания объективной действительности»17.
Но если содержание доказательственных фикций не всегда сопряжено с ложным характером регулируемых отношений, то какова их природа? Может ли уголовно-процессуальный закон распространять фиктивность способа регулирования на факты, которые являются истинными? Вполне. Основанием такого вывода выступает понимание истины как соответствия нашего знания объективной действительности. Однако не любая истина достоверна, поскольку достоверность - не только истинность, но и обоснованность нашего знания. Любая достоверность истинна, но не всякая истина достоверна. В связи с этим гипотезы, предположения, версии, интуитивные догадки, ссылки на расхожее мнение, слухи и неаргументированные высказывания вполне могут быть истинными, но в силу своей необоснованности и неподтвержденности какими-либо вескими доводами они не отвечают критерию достоверности. Это, например, и является основанием для формирования доказательственной фикции, признающей недопустимыми в качестве доказательств показаний свидетеля, когда он не может указать источник своей осведомленности или показаний потерпевшего и свидетеля, основанных на догадке, предположении, слухе (п. 2 ч.2 ст. 75 УПК РФ). Ведь вполне реальны многочисленные случаи, когда подобные показания истинны (правдоподобны) и согласуются с другими материалами уголовного дела. Однако законодатель сомневается в обоснованности их истинности, в связи с чем и вынужден формировать соответствующую норму-фикцию. Поэтому признание недопустимым «внеисточ-никого свидетельства» происходит не в связи с ложностью или истинностью изложенных сведений, а в связи с их сугубо вероятным характером, т. е. недостоверностью сведений.
Вероятное, т. е. проблематичное, неполно обоснованное знание следует признать содержанием доказательственной нормы-фикции. При этом степень такой вероятности не в состоянии перейти в достоверность даже при восполнении ее другими процессуальными средствами, а если такие возможности и есть, то они, по мнению законодателя, чрезмерно трудоемки и малоэффективны. Правовые последствия доказательственных фикций связаны не столько с реальностью существования каких-либо фактов или их истинно ложным характером, сколько с их неопределенностью, невосполнимостью, разумными сомнениями в их достоверности. Именно поэтому сложно согла-
16 Черниловский З. М. Презумпции и фикции в истории права // Советское государство и право. 1984. № 1. С. 104.
17 Баранов В. М., Курсова О. А. Запоздалые заметки о правовых фикциях. Обзорная рецензия классических трудов Д. И. Мейера, Г. С. Мэна, Г. Ф. Дормидонтова // Проблемы юридической техники. Н. Новгород, 2000. С. 790.
ситься с суждениями о том, что «фикция является предположением о несуществующем факте или о факте, вероятность которого мала или неизвестна»18, либо о том, что юридические последствия правовой фикции «закон связывает с заведомо несуществующими фактами»19. Здесь происходит неверное отождествление содержания нормы (реальных общественных отношений) и способа его закрепления средствами юридической техники, благодаря которой «формулировка юридической фикции никогда не включает в явном виде вероятностные суждения»20, однако не может отрицать вероятность наличия описываемых жизненных обстоятельств. Фикции заполняют пробелы неоднозначности в оценке сомнительных фактов (которые реально существуют в доказательственной деятельности и не являются ложными с точки зрения их наличия) путем признания ничтожными юридических последствий их использования в доказательственной деятельности. В таком контексте доказательственные фикции согласуются с назначением уголовного судопроизводства и целью процессуального доказывания, поскольку прием фикции нацелен на получение истинного знания, устранение состояний невосполнимой неизвестности и неразрешимой известности в познании, исключение мнимых и недостоверных оснований доказательственно-значимых выводов, ограждение от необоснованного обвинения, гарантированность прав личности в уголовном процессе.
Вероятность лежит в основе не только доказательственных фикций, но и процессуальных презумпций, что и делает эти особые средства доказывания генетически близкими. Однако между фикциями и презумпциями имеются различия. Их суть неоднократно исследовалась в научной литературе, где каждый раз предлагались новые критерии их разграничения21.
Большой интерес представляют суждения о роли презумпций и фикций в познавательном (доказательственном) процессе. Так, О. А. Курсова считает, что «фикции и презумпции имеют разное значение по отношению к процессу доказывания. Если презюмирование, по сути, представляет собой познавательный прием, то фикции к процессу познания не имеют решительно никакого отношения. Фикция может использоваться в процессе доказывания по юридическому делу только как формальное доказательство22. Отказывать фикциям в способности регулировать познавательную деятельность по уголовному делу преждевременно, а тем более в силу запрета заранее установленной силы доказательств (ч. 2 ст. 17 УПК РФ) фикции и последствия их применения недопустимо рассматривать как формальное доказательство, хотя, безусловно, фикции выступают наследием эпохи искусственных доказательств. И фикция, и презумпция являются познавательными приемами за неимением лучших, ког-
18 КругликовЛ. Л., Зуев Ю. Г. Презумпции в уголовном праве. Ярославль, 2000. С. 50-51.
19 Зайцев И. Правовые фикции в гражданском процессе // Рос. юстиция. 1997. № 1. С. 35.
20 Баранов В. М., Першин В. Б., Першина И. В. Указ. соч. С. 274.
21 См., например: Бабаев В. К. Презумпции в советском праве. Горький, 1974. С. 32-33 ; Марохин Е. Ю. Юридическая фикция в современном российском законодательстве : дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2004. С. 87-88.
22 См.: Курсова О. А. Фикции в российском праве : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2001. С. 19.
да просто нет другого выхода, и те и другие участвуют в процессе доказывания в тех случаях, когда достоверное знание оказывается недостижимым. Именно поэтому они являются особыми процессуальными средствами познания. Однако если презумпции склоняют субъектов доказывания к активной познавательной деятельности, требуя своего опровержения в целях подтверждения отстаиваемой позиции, ориентируют на получение качественно нового знания, то роль фикций - иная, более статичная. Фикции создают условия, в которых доказывание осуществляется в законных пределах, расставляют фильтры для исключения шатких и недостоверных сведений, формируют (как правило) ничтожный результат в оценке сомнительных фактов. В таком аспекте правомерно видеть роль фикций в процессе доказывания в том, что они «являются своеобразной санкцией за невыполнение обязанностей по доказыванию»23.
Против рассмотрения фикций как особого средства уголовно-процессуального доказывания выступает В. И. Каминская, полагая, что «фикция представляет по своему содержанию просто норму права, т. е. правило, устанавливающее известный порядок человеческих взаимоотношений, и при этом норму, регулирующую отношения материального порядка, отношения объективной действительности, а не отношения, основное содержание которых носит субъективно-психологический характер, как это, несомненно, имеет место в процессе судебного доказывания»24. С такими выводами сложно согласиться, поскольку доказательственные фикции существуют и выполняют свое предназначение в познавательном процессе по установлению либо исключению (что чаще всего и происходит) юридически значимых сведений об обстоятельствах уголовного дела. Особый характер фикции как средства доказывания проявляется не столько в том, что она не приводит к формированию новых доказательств, а сколько в ее включенности в познавательный процесс в той мере, в какой конечная цель доказывания (истина) не может быть достигнута при помощи других более предпочтительных средств доказывания. Применение фикции - это метод принятия решения за неимением лучшего, когда нет другого выхода. Фикция не в состоянии породить новое качественное знание об обстоятельствах преступления, но в силу своей неопровержимости позволяет сформировать такую модель доказывания, при которой будут сформированы, проверены и оценены относимые, допустимые, но главное - достоверные доказательства. Так, познания следователя существенно расширятся за счет допроса свидетелей, которые не могут указать на источник своей осведомленности, однако в доказательственном аспекте это не внесет ничего нового в сумму его знаний, поскольку оно столкнется с невозможностью опровержения фикции, запрещающей внеисточниковое свидетельство (п. 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ). Поэтому фикция сама по себе является доказательственным юридическим фактом, вызывая определенные правовые последствия по выбраковыванию доказательств. В пользу отнесения фикций к числу средств доказывания выступает уяснение того, что процесс процессуального познания развивается от перехо-
23 Нахова Е. А. Роль презумпций и фикций в распределении обязанностей по доказыванию : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2004. С. 15.
24 Каминская В. И. Указ. соч. С. 48.
да вероятного знания к достоверному, однако на его пути немало ситуаций невосполнимой неизвестности или неразрешимой известности. Их разрешение привычными средствами и способами доказывания не всегда возможно. И здесь не обойтись без фикций, поскольку «их намеренно деформирующий характер заключается: а) в искусственном уподоблении или приравнивании друг к другу таких понятий и обстоятельств, которые в действительности различны или даже противоположны; б) признании реальными несуществующих обстоятельств и отрицании существующих; в) признании существующими обстоятельств и ситуаций до того, как они стали существовать на самом деле или возникли позже, чем это было в действительности»25. Подобная деформация является проявлением объективных формализованных начал процессуального законодательства, проявляющегося в очерчивании границ свободы внутреннего убеждения, недопущении субъективного произвола.
Основное отличие презумпций от фикций как особых средств доказывания состоит в возможности их опровержения (оспаривания, отрицания). Такая возможность формулируется через средства юридической техники и выступает единственным критерием их разграничения.
Презумпция и фикция выражают предположительное, а не достоверное знание, с помощью которого можно лишь с определенной степенью вероятности судить о существовании тех или иных явлений, событий фактов. При этом презумпция является приблизительным обобщением, которое всегда предполагает исключения, не объявляет выставленное в ней положение непререкаемой истиной. Презюмируемое положение считается верным до тех пор, пока не доказано обратное, т. е. не опровергнуто, поэтому возможность опровержения изначально заложена в презумпции и без нее немыслима. Это вовсе не означает, что любая презумпция во что бы то ни стало должна быть оспорена, а лишь предполагает, что законодатель, вводя презумпцию в текст закона, допускает саму легальную возможность ее отрицания и формулирует внятный порядок такого опровержения. Возможность опровержения презумпции может рассматриваться как право: так, презумпция истинности приговора, вступившего в законную силу, вправе быть опровергнута судом кассационной или надзорной инстанции при его пересмотре. Но оспаривание презумпции может выступать и обязанностью по надлежащему осуществлению уголовно-процессуальной деятельности, как это происходит вследствие презумпции невиновности, возлагающей на сторону обвинения бремя доказывания обвинения и опровержение доводов защиты.
Невозможно согласиться с мнением, что «презумпцию не опровергают, ею руководствуются как принципом»26, поскольку в таком контексте теряется логический смысл презумпции и ее роль в познавательном процессе. Опровержение презумпции следует понимать в том смысле, что «опровергается ее применимость к данному конкретному случаю»27. Лишение презумпции воз-
25 Панько К. К. Указ. соч. С. 227.
26 Кокорев Л. Д., Кузнецов Н. П. Уголовный процесс : доказательства и доказывание. Воронеж, 1995. С. 253.
27 Теория доказательств в советском уголовном процессе / отв. ред. Н. В. Жогин. М., 1973. С. 345.
можности ее опровержения превращает ее в абсолютную максиму, императивный постулат, непререкаемый вывод, исключительную достоверность и т. п. Невозможность сомневаться в истинности презумпции полностью выхолащивает ее предназначение, состоящее в поиске вероятных исключений из правила, ею предусмотренного, а невозможность опровержения презумпции процессуальными средствами делает ее бессмысленной для законодательной регламентации. Именно поэтому неопровержимая доказательственная презумпция есть доказательственная фикция. Если законодатель не предусмотрел процессуальный механизм опровержения вероятного знания, то он сознательно формулирует не презумпцию, а фикцию, которая не допускает исключений из ситуаций, охватываемых ее правилом, и не дает процессуальных возможностей своего опровержения, даже если правоприменитель в состоянии это сделать. Презумпция благодаря возможности своего опровержения способствует превращению вероятного знания в достоверное, фикция благодаря невозможности своего опровержения вероятное знание лишает своей сущности, превращает в небытие. В связи с этим дискуссия о наличии неопровержимых презумпций, как и опровержимых фикций, несостоятельна -на них смыкаются понятия презумпции и фикции. На это обстоятельство верно обращает внимание В. И. Каминская (хотя сама и выделяет категорию неопровержимых презумпций): «Когда приблизительное обобщение возводится до степени непререкаемой истины, объявляется правилом, не терпящим возражений, положение резко изменяется. Лазейка для нахождения истины, имеющаяся при опровержимых презумпциях, закрывается и, таким образом, в качестве неоспоримого правила объявляется то, что заведомо ложно, или, выражаясь юридически, фикция»28. Именно такой подход и приводит в целом к правильным формулировкам о том, что «сформулированная, в том числе в виде презумпции, фикция очевидна и практически всегда неопровержима»29 либо категоричному выводу о наличии в российском праве только опровержимых презумпций30.
Именно законодательная возможность опровержения вероятного знания в уголовном процессе и является основанием для размежевания доказательственных презумпций и фикций. Изменение предмета регулирования отношений, охватываемых вероятным правилом способно преобразовывать презумпции в фикции и наоборот. Всегда примечательны ситуации, когда одна и та же норма в зависимости от модели уголовного судопроизводства может превращаться из презумпции в фикцию и наоборот. Примером тому является ситуация с правилом о доказательственном значении признания вины обвиняемым. В рамках позитивной теории формальных доказательств собственное признание рассматривалось как полноценное совершенное доказательство, которого достаточно для постановления обвинительного приговора в отсутствие других доказательств. Признание вины «царицей доказательств» следо-
28 Каминская В. И. Указ. соч. С. 52.
29 Никиташина С. А. Юридические предположения в механизме правового регулирования (правовые презумпции и фикции) : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Абакан, 2004. С. 14.
30 Нахова Е. А. Указ. соч. С. 6.
вало рассматривать как презумпцию (хотя и виновности), поскольку оставалась возможность ее опровержения самим обвиняемым в связи с самооговором. Смена концепции доказывания с формализованного пути на свободную оценку потребовало изменения отношения к собственно признанию вины - оно не может быть положено в основу обвинения, если не подтверждено совокупностью других доказательств (ч. 2 ст. 77 УПК РФ). Такая норма представляет собой доказательственную фикцию, поскольку не содержит каких-либо возможностей своего опровержения, если подвергать процессуальной оценке единственное «ущербное» доказательство. Важно, что приведенная фикция является продуктом негативной теории формальных доказательств (отрицательной формализации), которая вполне гармонично сочетается с началами свободной оценки доказательств по внутреннему убеждению.
Таким образом, доказательственная фикция - закрепленная в уголовно-процессуальном законодательстве императивная норма, содержащая неопровержимое предположение о наличии или отсутствии доказательственных фактов. Прием использования доказательственной фикции в уголовном процессе выступает как особое средство доказывания.
Состояние невосполнимой неизвестности (неразрешимой известности) -базовая предпосылка существования доказательственных фикций в уголовном процессе. Такое состояние неопределенности в доказывании сопряжено с сомнениями в надлежащих качествах доказательств - их относимости, допустимости, достоверности, а при совокупности доказательств - их достаточности. Затруднения в обосновании надежности этих свойств и приводят к необходимости признания ничтожным их использования в доказывании через прием фикции. Фикция выступает особым средством доказывания в части предрешения вывода об «ущербности» доказательств как основных средств уголовно-процессуального познания. При этом фикция не формирует нового знания об обстоятельствах уголовного дела, она лишь выступает «фильтром», сортирующим юридические факты на те, которые могут вызвать доказательственные последствия, и те, которые не должны быть предметом оценки. Та -кое понимание позволяет говорить о доказательственных фикциях как юридических фактах, вызывающих вполне определенные правовые последствия. Примечательно, что такая «санитарная» роль фикций является наследием отрицательной теории формальных доказательств, «то есть нисколько не похожа на то, что мы привыкли считать теорией законных доказательств. Она не должна учить судью, чем он должен убеждаться; она указывает только судье, чем он не должен предубеждаться. Она не определяет, какую силу имеет каждое доказательство; она только подвергает предварительной сортировке все данные, которые могут быть собраны следствием, исключает из ряда их обманчивые и шаткие, но затем, устранив все сомнения, предоставляет судье из остальных источников сделать по совести вывод о вине или невинности подсудимого»31. Парадоксально, но торжество концепции свободного внутреннего убеждения утверждается через элементы формализованного доказывания,
31 Спасович В. Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. М., 2001. С. 69.
что еще раз свидетельствует об эклектичном типе современного доказательственного права.
Нуждается в дополнительном обсуждении и вопрос об отнесении доказательственных фикций к числу формальных доказательств, не имеющих значения для установления объективной истины32. Очевидно, что такие свойства фикции, как ее предрешенность, категоричность и неопровержимость, вполне согласуются с пониманием формального доказательства, сила и значение которого определяется по внешним, формальным признакам. Однако применительно к различным моделям доказывания, соотношение этих средств будет меняться. Для теории формальных доказательств, особенно ее положительного направления, категории фикции и формального доказательства совпадут, поскольку и одно и другое заранее определяют совершенную или несовершенную степень виновности лица. Иная ситуация для концепции свободной оценки по внутреннему убеждению либо родственных ей, смешанных типов, включая отрицательную формализацию - здесь нет формальных доказательств, предрешающих вопрос о виновности, поскольку любая заранее установленная сила аргумента законодательно запрещена. Однако фикции продолжают свое существование, но их предназначение меняется и вполне согласуется с достижением материальной истины. Фикции в таких доказательственных моделях служат ограничением от незаконного и необоснованного осуждения, требуют исключения необоснованного знания в доказывании, являются надежным заслоном на пути проникновения в процесс недоброкачественной информации, выступают гарантами интересов личности в судопроизводстве. Неопровержимость фикции, безусловно, формализует познавательную деятельность, но не в ключе формирования вывода о наличии доказательственно-значимых фактов, а в русле недопустимости необоснованного обвинения и осуждения.
32 См.: Курсова О. А. Указ. соч. С. 19 ; Никиташина С. А. Указ. соч. С. 28.
Воронежский государственный университет Зотов Д. В., кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой организации судебной власти и правоохранительной деятельности
Voronezh State University Zotov D. V., Candidate of Legal Sciences, Associate Professor, Head of the Organization of Judicial Authority and Law Enforcement Activity Department E-mail: zotov78@mail.ru
