CC BY
15
УДК 001; 1 (091); 101.1; 101.9
ПРАГМАТИЧЕСКОЕ ВОСПОМИНАНИЕ И ШТРИХИ К РОСТОВСКОЙ ФИЛОСОФИИ СОЗНАНИЯ*
А.Д. Майданский
Белгородский национальный исследовательский университет Белгородский государственный институт искусств и культуры e-mail: meotian@rambler.ru
Статья содержит воспоминания о философском факультете середины 1980-х годов и краткий очерк развития философии сознания в Ростовском университете. Тема сознания здесь разрабатывалась с разных позиций и в нескольких далеко расходящихся направлениях. Наибольшим влиянием пользовалась школа Э.В. Ильенкова, трактующая сознание как идеальную форму деятельности общественного человека в предметном мире культуры. Но и натуралистические и субъективистские трактовки сознания также имели немало своих приверженцев.
Ключевые слова: Ростовский университет, философский факультет, сознание, идеальное, субъективность, Э.В. Ильенков, А.В. Потемкин.
Мне довелось учиться на философском факультете РГУ в 19831988 годах, в период полураспада советского государства. Философские факультеты готовили тогда в основном партийных чиновников и преподавателей марксистско-ленинской философии для вузов страны.
Философская абитура делилась на три категории. Практически вне конкурса брали «целевиков», приехавших из десятка союзных республик с рекомендациями местных партийных структур. «Стажники», успевшие отслужить в армии, поработать и поучиться на рабфаке, поступали с «трёхами», остальных ждал естественный отбор - человек десять на место. В итоге на факультет пришел крайне разношерстный контингент, около семидесяти человек с немалой разницей в возрасте, причем партийные товарищи из Средней Азии плоховато владели русским -учёные книжки ввергали их в ипохондрию. Оказались на нашем курсе и стайка старательных вьетнамцев, и пятеро восточных немок, и даже один южноафриканский карбонарий по имени Фред (выдержал почти год).
Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-011-00646.
Генеральная линия была проста: грызите первоисточники. Партийные документы нас изучать не заставляли и по учебникам философии, кажется, не спрашивали. Хотя визуально помню ядовито-зеленый «кирпич» диамата от Руткевича-старшего - должно быть, его раздавали первокурсникам в библиотеке. Сочинения Маркса я штудировал по собственному почину - увлекся, Энгельс отвращения не вызывал, а опусами Ленина нас особо не донимали. На третьем курсе к нам перевёлся один мыслящий собрат из Киевского университета и сообщил, что атмосфера на ростовском факультете несравнимо свободнее и гуманнее.
Из числа современных философов огромным почтением пользовался Ильенков, недавно ушедший из жизни. Рассказывали, что это он подал идею открытия философского факультета ректору РГУ Ю.А. Жданову (они дружили семьями). Троица наших преподавателей диамата - доцент А.А. Щитов, Е.В. Драницкая и С.В. Резванов - были завзятыми ильенковцами. Драницкая вскоре вышла замуж за С.Н. Мареева, ученика и близкого друга Ильенкова, и отбыла в Москву, а Щитов и Резванов в свое время лично общались с Ильенковым, не раз бывали у него дома. На старших курсах занятия у нас вел профессор
A.В. Потемкин, друживший с Ильенковым со студенческой скамьи.
На втором году обучения я вплотную занялся ильенковской «Диалектической логикой». Новое издание вышло только что, в 1984, и оказалась первой книгой по философии, которую я прочитал добровольно, просто из интереса. Отец этологии Конрад Лоренц открыл у гусей явление, которое он назвал «импринтинг». Со мной приключилось то же самое: столкнувшись в «сенситивный период» с книжкой, поразившей мой неокрепший ум, я немедля побрел по стопам автора, Ильенкова, и на шестом десятке не поменял своих предпочтений. На верного лебедя я мало похож, так что чувствую себя гусем Лоренца.
Не могу сказать, что я внимательно слушал лекции или прилежно читал то, что нам задавали (за исключением немецкой классики у
B.Н. Дубровина). Учебная планка была невысока - в противном случае многие потенциальные партработники не пережили бы сессию. Неминуемый в этом случае гнев обкома профессуру страшил и способствовал развитию человеколюбия.
Главное, что предоставил мне факультет, это - свобода выбора тем для занятий и масса свободного времени. За что я бесконечно благодарен моим университетским наставникам. Свое воспоминание решил назвать «прагматическим», держа в уме сентенцию американского прагматиста Джона Дьюи: «Свобода имеет свое практическое значение» [3, с. 44]. Правда, я бы эту формулу заострил: свобода имеет высшее практическое значение. И наивысшее теоретическое значение тоже, во всяком случае для философа.
Из лекций в память врезалась одна - профессора Потемкина об истории советской философии, ближе к концу пятого курса. Вернувшись домой, я составил конспект по свежему следу. Обладавший в равной мере даром словесного портрета и карандашного шаржа, Потемкин ярко (не без доли насмешки, особенно в адрес Г.С. Батищева) изобразил шеренгу советских философов, которых мы знали по книжкам, в то время как он общался с ними в Москве после войны, до тех пор, пока, еще при Сталине, не загремел в ростовское далёко. Эта лекция еще больше разожгла мой интерес и к неортодоксальной истории «советской философии»...
Тема сознания в Ростове разрабатывалась активно, причем с разных позиций и в нескольких направлениях. В 60-е годы популярностью пользовались кибернетические и нейрофизиологические фантазии о природе сознания и «мыслящих машинах». Их с энтузиазмом генерировал зав. кафедрой физиологии человека и животных А.Б. Коган (большой друг Ильенкова и его вечный оппонент; в 1971 году он возглавил новорожденный НИИ нейрокибернетики, который теперь носит его имя). Неслучайно в Ростов приезжал защищать докторскую диссертацию Д.И. Дубровский. У него нашлись влиятельные союзники на общеуниверситетской кафедре философии, начиная с ее заведующего М.М. Карпова - по удачному совпадению занимавшего пост председателя диссовета.
Непримиримым критиком «философского сознания» был А.В. Потемкин. Под влиянием А.Ф. Лосева он рассматривал философию как «абстрактно-логическую мифологию», полагающую в качестве начал мироздания всеобщие формы мышления, категории. Заявлял, что Маркс и Энгельс философию похоронили, от нее остался лишь метод познания -диалектика. Скандальная книга «О специфике философского знания»
сделала Потемкина персоной нон грата в глазах вождей советской философии. Из-за этого он так и не смог стать доктором наук - успешную защиту докторской не утвердила ВАК, - что, впрочем, не мешало ему направлять молодые умы по пути критики мифологического сознания. Под его руководством писал кандидатскую диссертацию на эту тему В.П. Римский, позже издав объединённый текст [6], а несколькими годами ранее другой питомец Потемкина, С.В. Резванов, защитил в Ленинграде кандидатскую об «иллюзорном сознании» (1977, в роли оппонента выступил Ильенков). Тридцать три года спустя автор переработал ее в монографию «Философия социальной культуры: природа иллюзорного сознания» (отв. ред. А.В. Потемкин) [5]. За образец критики такого рода сознания Резванов взял главу о товарном фетишизме из «Капитала» Маркса. Он постарался раскрыть механику детерминации иллюзорного сознания общественным бытием, «искаженным и извращенным». Немецкая классическая философия при этом изображалась как высшая, рафинированная форма иллюзорного самосознания человека.
Ильенковцы исследовали сознание в «гносеологическом» плане, сквозь призму категории «идеального». При этом в пику «нейрокибернетикам» подчеркивалась социальная природа сознания, в том числе и сознания индивидуального, осуществляемого головным мозгом. «Сознание - не свойство индивида, а социальное явление, функция общества», - полемически заявляют А.В. Потемкин и Ю.Р. Тищенко. «Сознание, идеальное - это форма деятельности уже сформировавшегося человека, функция общественного человека. Поэтому проблема возникновения сознания - это прежде всего вопрос о происхождении специфически человеческих форм деятельности» [8, с. 114-116]. Специфика сознания определяется не устройством мозга, но типом и характером общественной деятельности, которой занимается индивид. «Программы» и «коды» работы сознания воплощаются отнюдь не только в структурах мозга, но и в предметах культуры, среди которых главная роль принадлежит орудиям труда. «Действительное сознание... не в голове индивида, не под черепной коробкой, а в деятельности человека, осуществляемой на основе достигнутого обществом уровня, нашедшего свое отражение в культуре и соответственно в знаково-предметных формах» [8, с. 126].
Мощной и многочисленной была ростовская школа «философии науки», уделявшая много внимания проблематике сознания и самосознания. Из ее представителей сегодня наиболее известен М.К. Петров, автор оригинальной концепции «знакового кодирования» сознания и культурной деятельности вообще. В этой школе сознание трактовалось по преимуществу в когнитивном дискурсе. В одной коллективной монографии с участием ростовских науковедов слово «сознание» регулярно ставится через запятую между «познанием» и «знанием» [7]. В другой (под редакцией и с предисловием Е.Я. Режабека, моего научного руководителя в студенческие годы) сознание исследуется в категориях рефлексии и рефлексивности. Мифологическое сознание при этом объявляется «непричастным рефлексии», «нерефлексивным» [2]. Для участия в этом сборнике были приглашены москвичи Г.С. Батищев и М.Б. Туровский, чьи главы заметно выбиваются из общего строя.
В главе Батищева развита теория противостояния «автономного сознания», мнящего себя центром мироздания и мерой всех вещей, -«сознанию гетерономному», нерефлексивному и несамостоятельному в своих ориентациях. Поздний Батищев уже не особо притворялся марксистом-ленинцем, но сохранил любовь к эвфемизмам. «Гетерономное сознание» он (из деликатности не называя имен) приписывал диалектическим логикам, в том числе и соавтору монографии Туровскому, но в первую голову - своему прежнему учителю Ильенкову. Это они, стремясь преодолеть «своецентричность» автономного сознания, впадают в «своецентризм социально-коллективный, гораздо более мощный, хитрый и коварный», проповедующий повиновение «фатально-неотвратимым законам» [2, с. 47]. Над двумя сходящимися крайностями - сознанием автономным и гетерономным - высится шпиль собственной философской колокольни Батищева, где свершается «Творчество» с прописной буквы и достигается «наша абсолютная сопричастность всему остальному бытию» [2, с. 58].
Стоит упомянуть также о небольшой и мало кому известной книге «Человеческая субъективность» И.В. Ватина [1]. Один из первых потемкинских аспирантов, в 80-е автор двинулся в сторону экзистенциализма, противопоставляя вещам мира внешнего -субъективную реальность сознания, уникальный внутренний мир
человека. «Субъективность по своей организации противоположна способу организации вещи», - декларирует Ватин [1, с. 45]. Главное в человеке не «вещное» и не то, что объединяет с другими субъектами, а то, что отличает его от всех и вся на свете. Человеческая субъективность невыразима в логике понятий, поэтому М.М. Бахтин именовал ее «несказанным ядром души». Такого рода экзистенциальными тайнами Ватин делился с нами на спецсеминаре «Проблема человека в трудах Маркса».
Наконец, в год моего расставания с альма-матерью вышла в свет монография Т.П. Матяш «Сознание как целостность и рефлексия» [4]. В ней определяется соотношение континуальности и дискретности в структуре сознания, рефлексивной и нерефлексивной «установок сознания», изучается содержимое опыта сознания и границы языка, в коем автор находит «эмпирическую базу исследования сознания». Под обложкой книги Матяш в мире и согласии уживаются Лосев и Бахтин, Ильенков и Дубровский, Мамардашвили и Налимов... Так выглядит искомая «целостность» сознания. Я бы назвал эту работу архетипическим философским продуктом позднесоветской эпохи. Профессор Матяш не вела занятий на философском факультете, познакомиться с нею мне довелось лишь в самом конце столетия.
Подводя итог краткому очерку ростовской философии сознания, хотелось бы отметить редкую по тем временам многоголосицу взглядов. «Полифонией» назвать ее не рискну, но с официальной идеологической догматикой она не имела абсолютно ничего общего. Бытие отражалось в сознании так и этак. Философы объясняли мир, не посягая на его, мира, право изменять себя как попало.
Список литературы
1. Ватин, И.В. Человеческая субъективность. - Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 1984. -197 с.
2. Диалектика рефлексивной деятельности и научное познание. Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 1983. - 240 с.
3. Дьюи, Дж. Свобода и культура. - Лондон: Overseas Publ., 1968. - 195 с.
4. Матяш, Т.П. Сознание как целостность и рефлексия. - Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 1988. - 184 с.
5. Резванов, С.В. Философия социальной культуры: природа иллюзорного сознания. -М., Ростов-на-Дону: РГСУ, 2011. - 336 с.
6. Римский, В.П. Миф и религия: к проблеме специфики архаических религий. -Белгород: Крестьянское дело, 2003. - 184 с.
7. Социальная природа познания: теоретические предпосылки и проблемы. - М.: Наука, 1979. - 280 с.
8. Социология науки. - Ростов-на-Дону: РГУ, 1968. - 226 с.
A PRAGMATIC REMINISCENCE AND SOME TOUCHES TO THE ROSTOV PHILOSOPHY OF CONSCIOUSNESS
A. D. Maidansky
Belgorod National Research University Belgorod State Institute of Arts and Culture e-mail: meotian@rambler.ru
The article contains recollections of the Philosophy Faculty in the mid-1980s and a short essay on the development of philosophy of consciousness at the University of Rostov. Here, the topic of consciousness was developed from different perspectives and in several far divergent directions. The Evald Ilyenkov school had the greatest influence. It considered consciousness as an ideal form of activity of social man within the objective world of culture. But naturalistic and subjectivist interpretations of consciousness also had many adherents.
Keywords: the Rostov University, Philosophy Faculty, consciousness, the ideal, subjectivity, Evald Ilyenkov, Aleksey Potemkin.
