CC BY
43
_ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_
2004 История Выпуск 5
ПОЗИЦИЯ ПОЛЬШИ ПО ВОПРОСАМ ВСЕОБЩЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ЕВРОПЕЙСКОГО ДИРЕКТОРАТА
Д.В. Офицеров-Бельский
Пермский государственный университет, 614990, Пермь, ул. Букирева, 15
Исследуются особенности европейской системы безопасности в 1920-1930-е гг., в частности, внешнеполитическая реакция Польши на международно-политические инициативы великих держав.
С окончанием первой мировой войны в общественном мнении многих европейских стран распространяется убеждение в том, что другого подобного конфликта в истории не будет. Слишком велики были человеческие потери и экономический ущерб, причиненный всем сторонам, чтобы рассматривать цели войны как рациональный интерес, который может быть удовлетворен. Крушение трех европейских империй только добавило убежденности пацифистам, которые и прежде были готовы рассматривать войну как развлечение аристократии. Сам феномен вооруженного конфликта, казалось, должен был исчезнуть в условиях новой реальности - торжества демократии в Европе. Мыслители и публицисты, со скепсисом относившиеся к возможности продолжительного мира в Европе, получили прозвище циников, а впоследствии вошли в историю как «реалисты». Но и те, кто хотел верить в мирные перспективы и плодотворность усилий по предотвращению возможных войн, отмечали слабость и недостаточность интеллектуальных основ пацифизма. Т. Манн писал: «Вот до чего дошли люди, их просвещение остановилось на пацифизме. Для людей с низким уровнем сознания это большой шанс, их "исторический час"»1.
Особенностью политического мышления 1920-х гг. был легализм - попытка усовершенствовать общество посредством законодательной деятельности и вера в то, что, используя международное право, можно положить конец войнам. Легализм стал основой для тех концепций международной безопасности, которые мы объединяем исходя из этого и ряда других признаков в одну группу. Мы именуем их моделями всеобщей безопасности.
Достижение всеобщей безопасности, основанной на идее поддержания стабильно-
сти, предполагает исключение войн благодаря участию всех государств в миротворческом процессе. Причем имеется в виду не предупреждение агрессии, готовящейся явно. Концепции всеобщей безопасности часто предстают в виде удивительных фантазий, а заявление о том, что они являются «новым словом» в международной политике, всякий раз подчеркивает их искусственность.
Существует четыре основных модели всеобщей безопасности.
Первая - создание международного института, либерального по своему устройству и предполагающего активное, хотя зачастую и фиктивное, участие второстепенных членов международного сообщества. Такими институтами являются Лига Наций, ООН и ряд локальных сообществ, способных выполнять функции контроля и инспекции, арбитража и осуществления санкций против страны, нарушившей базовые для этой организации принципы.
Вторая - принятие декларации по тому или иному вопросу в общих интересах, предполагающее участие всех государств или их большинства. Такой декларацией об отказе от войны как средства решения споров был пакт Бриана-Келлога, впоследствии - конвенция о нераспространении оружия массового поражения.
Третья - укрепление основания мира или ограничение военных возможностей сторон. Прежде всего имеется в виду процесс разоружения, в котором участвуют лишь избранные державы, но с целью оградить от применения оружия и все прочие страны. Как правило, в принятии решения о добровольном разоружении держав преобладают не гуманитарные, но иные интересы, которые с определенного момента вступают в противоречие с существующим положени-
© Д.В. Офицеров-Бельский, 2004
ем, поэтому подобные соглашения недолговечны.
Четвертая и, пожалуй, наиболее радикальная модель всеобщей безопасности -интеграция, призванная исключить само понятие врага. Примером является европейская интеграция, причем не только наших дней, поскольку попытки ее предпринимались и ранее. Паневропейская концепция А. Бриана была первой инициативой такого рода, обсуждавшейся представителями ряда стран на официальном уровне.
Инициаторами первых легалистских по духу концепций были, после В. Вильсона, Франция и СССР. Французские предложения начала 1920-х гг. имели целью ограничить вооружение, но не сокращать. В ход была пущена формула «вначале безопасность - потом разоружение», смысл которой заключался в необходимости предоставления гарантий безопасности как условия дальнейшего разоружения. В 1922 г. на региональной конференции по разоружению в Москве советской стороной было предложено масштабное сокращение вооруженных сил и военных бюджетов, а также внесены другие конкретные предложения. Стремясь показать пример доброй воли и не испытывая уже потребности в такой большой армии, как в период гражданской войны и интервенции, советское правительство в 1923 г. сократило свою армию на 25 %.
Польша и балтийские государства выдвинули на первый план проблему безопасности сегодняшнего дня и принцип «морально-политического разоружения», опирающегося на обязательства и политические гарантии. В вопросе разоружения не было единства мнений, но Польша не соглашалась сокращать свои вооруженные силы даже при наличии серьезных финансовых трудностей.
1924 год принес новую формулу: «Безопасность, арбитраж, разоружение», она должна была гарантировать миру бесконфликтное будущее. Женевский протокол был принят Собранием Лиги Наций 2 октября 1924 г. Он исключал войну, кроме случаев обращения к ней как оборонительной или вооруженной акции с санкции Лиги Наций, вводил принцип обязательного арбитража, предусматривал систему санкций. Женевский протокол постулировал сокращение и ограничение вооружений, а также
отражал убежденность в том, что мирное разрешение международных споров вполне возможно. Протокол поддержали прежде всего Франция, Польша, Чехословакия и Бельгия - государства, заинтересованные в гарантиях безопасности своих границ.
В речи министра А. Скшиньского, произнесенной 26 февраля 1925 г. в Комиссии по иностранным делам Сейма, заключен оптимизм относительно Женевского пакта. Что касается его роли в разработке этого документа, то он одним из первых стал говорить о необходимости арбитража, на который должна опираться безопасность и от которого зависит разоружение. А. Скшиньский подчеркивает, что Польша, одной из первых подписав Женевский протокол, показала западным державам свое демократическое лицо и обнаружила стремление к миру. «Женевский протокол был символом веры для одних, - говорит А. Скшиньский, - тактическим шагом для других, для меня он был и выражением веры в эволюцию человечества, и необходимым свидетельством нашей мирной воли, и, в конце концов, способом обретения сильной позиции, с которой нелегко будет нас сбросить»2. А. Скшиньский спорит с теми, кто считает Женевский протокол несущественным и бесперспективным, и с теми, кто предсказывает возвращение к предвоенному балансу сил. «Я в это не верю, - считает польский министр, - мир не возвращается ни к каким предвоенным формам, ибо тонкий дипломатический механизм старого мира разлетелся, как если бы в него граната попала <...> Протокол не лежит на земле и, более того, не погребен под землей, и, хотя еще много есть отравленных стрел, они не способны ни убить, ни погрести дух человеческой мысли, а сущность протокола и пакта есть и останется духом, который оживит и убедит народы мира в том, что они не должны смиряться со своей судьбой»3. Подчеркивая свою приверженность принципам Женевского протокола, А. Скшиньский во избежание недопонимания заявляет и о том, что союзы Польши остаются основой ее безопасности.
Женевский протокол подписали девятнадцать государств, но его судьбу решило сопротивление Великобритании, предопределенное позицией доминионов. Взамен Женевского протокола Великобритания пред-
ложила модель локальной безопасности, представленную в Рейнском пакте, который должен обеспечить безопасность Франции и Бельгии.
Министр А. Скшиньский был известным сторонником Лиги Наций, возлагавшим надежды на коллективные постановления и многочисленные новации, существовавшие в ее рамках. Однако нельзя сказать, что его политика в этом направлении была особенно удачной. В своей речи в комиссии Сейма по иностранным делам 23 марта 1926 г. А. Скшиньский сказал: «Постулат нашей политики - одновременное с Германией принятие Польши в Совет - был вызван не соображениями престижа, но потому, что мы не верим, что гарантии мира и моральное разоружение возможно без нашего присутствия у стола Совета Лиги, при котором будет сидеть Германия; только общность разговоров в мирной атмосфере может улучшить взаимоотношения»4. В конце 1925 - начале 1926 г. А. Скшиньский подвергался резкой критике за неудачную попытку связать вступление Германии в Лигу Наций с предоставлением Польше постоянного места в ее Совете. Депутат М. Сейда заметил: «Сперва говорилось о трех постоянных местах, в особенности говорилось о том, что постоянное место для Польши забронировано. Эта концепция была, однако, немедленно отторгнута без значительного сопротивления даже со стороны французской делега-
ции»5.
Вопрос об отношении правительства Польши к вступлению Германии в Лигу Наций был в немалой степени связан с проблемой национальных меньшинств - немецкого в Польше и польского в Германии. Представлялось чрезвычайно важным, чтобы принятию Германии предшествовали изменения в отношении Совета и Секретариата Лиги Наций к вмешательству этой организации в дела национальных меньшинств. Иначе, отмечалось в памятной записке министра А. Залеского, положение Польши оказалось бы чрезвычайно тяжелым, тем более, что она не имела никаких правовых оснований для влияния посредством Лиги Наций на судьбу польского меньшинства в Германии, но в Совете Лиги с момента вхождения туда Германии должны были окрепнуть силы, заинтересованные в стимулиро-
вании сепаратистских настроений внутри Польши6.
В качестве одного из средств, способных помешать неблагоприятному для Польши развитию событий, считался переход к системе двусторонних соглашений, опирающихся на принципы взаимности. Это должно было привести к обеспечению польского меньшинства в Германии теми же правами, какие имело бы немецкое меньшинство в Польше. По существу, вопрос о национальных меньшинствах стал первым среди других, где просматривалось стремление Польши к ревизии послевоенного положения. Возможность такого решения вопроса о национальных меньшинствах в середине 1926 г. не представлялась реальной ввиду соотношения сил в Европе.
В памятной записке «Касательство позиции Польши относительно вступления Германии в Лигу Наций» отмечалось, что Германия в течение ряда лет с большой затратой сил готовит акцию по защите немецкого меньшинства7. Министерство иностранных дел Польши располагало данными о том, что вступление Германии в Лигу Наций трактуется ею как этап в обеспечении защиты своего меньшинства на международном уровне. Эта акция, планируемая прежде всего против Польши, должна была стать подготовительной к выступлению Германии в Лиге Наций с требованием ревизии территориальных постановлений. Тем самым лозунг защиты национальных меньшинств должен был сыграть роль, аналогичную той, которую играл в XVIII в. при разделах Польши лозунг защиты прав диссидентов. Предполагалось, что если германской стороне удастся перехватить инициативу в деле защиты прав нацменьшинств, весь ее натиск будет направлен на Польшу. Мнение о задачах Лиги Наций, какими их видели в Германии, обнаруживаем в воспоминаниях И. фон Риббентропа: «Эта организация, собственно говоря, должна была стать со временем инструментом разумного пересмотра ставших невыносимыми положений Версальского договора»8.
27 августа 1926 г. С. Бродовский пишет М. Литвинову: «Штреземан предполагает, что вопрос о расширении Совета вызовет живую дискуссию в сессии. Мнение, что Германия и Польша должны быть вечными врагами, неверно и не отвечает германским
интересам связывать себе руки теперь по отношению к будущей позиции Германии по вопросу о польских пожеланиях относительно участия в Совете Лиги Наций»9.
Участие Германии в работе Лиги Наций делало опасным положение Польши еще и потому, что открывало возможность советской агрессии. В сводке сообщений, составленной Г. Дирксеном для М. Литвинова, говорится, что вопрос о том, какое из государств является агрессором, лишь в очень редких случаях может быть решен без сомнения. Из этого следует: «Если же вопрос о нападении в какой-нибудь мере сомнителен, то Германия может внутри Совета Лиги Наций выступить в пользу России всеми способами <. > Она могла бы, например, поставить условие, чтобы войска и обозы военно-активного члена Лиги не проходили через Германию и чтобы на германской территории не производилось никаких военных приготовлений»10.
После майского переворота министр А. Залеский продолжал отстаивать позиции Польши в Лиге Наций, полагая это направление политики чрезвычайно важным. Однако внешняя политика Польши уже проводилась не только в Женеве. Это заметил в июле 1926 г. полпред П. Войков, утверждавший, что А. Залеский не склонен продолжать польскую политику в отношении Лиги Наций с энтузиазмом, характерным для прежнего министра А. Скшиньского11.
Большие надежды возлагали на Лигу Наций польские социалисты, правые, наоборот, относились к женевской системе с большим скептицизмом, полагая, что достичь безопасности Польши можно традиционно - методом союзнических обязательств.
После майского переворота Польша связывала удовлетворение части своих интересов с британской позицией, в том числе в вопросе получения постоянного места в Совете Лиги Наций. Однако соответствующие заверения британской дипломатии о содействии не были реализованы в конкретной деятельности. Как оказалось, ранее Великобритания дала обещание Германии, что не будет в Совете Лиги Наций создавать про-тивогерманское равновесие12. Тем не менее можно говорить об определенной эффективности деятельности А. Залеского в Женеве, где он пользовался большой популярностью и к его голосу прислушивались.
В отношении Лиги Наций Ю. Пилсуд-ский был скептиком, а строя отношения с западными державами, не заботился о формировании соответствующего общественного мнения о Польше. Положение Польши в Лиге Наций значительно пошатнула акция 1930 г., направленная на лишение оппозиции политических возможностей. С этого времени еще более частыми становятся жалобы национальных меньшинств на дискриминацию в Польше. Тем не менее А. Залес-кому в 1932 г. удается вновь провести кандидатуру Польши в Совет Лиги Наций через голосование.
Министр Ю. Бек в 1932 г. сменяет А. За-леского, который выполнил функцию фактического представителя Польши в Лиге Наций. Ю. Бек не видел возможности решения внешнеполитических задач в Женеве, полагая, как и Ю. Пилсудский, что двусторонние связи имеют больший потенциал. В речи, произнесенной 15 февраля 1933 г. в комиссии Сейма по иностранным делам, министр Ю. Бек говорил: «Лигу Наций нельзя назвать в полной мере всемирной организацией, поскольку в мировом масштабе в ее радиусе действия существуют слишком большие пробелы. Невозможно также искать в Лиге Наций инструмента, способного решить все относящиеся к Польше проблемы. Тем не менее в значении европейском она является очень существенным фактором стабилизации отношений, и одна из ее главных целей - попытка поисков международных решений на пути сотрудничества и согласия - является очень близкой тенденциям польской политики»13. Ю. Бек отмечает, что работа в Лиге Наций не лишена многочисленных трудностей, проистекающих из того, что наперекор устремлениям создателей пакта Лиги Наций и связанным с ним трактатам Польша очень часто вынуждена сталкиваться с желанием использовать этот институт для целей, ничего общего с Лигой Наций не имеющих. Министр подчеркнул, что в данном случае имеет в виду прежде всего решение вопроса о национальных меньшинствах.
Во время осеннего собрания Лиги Наций в 1933 г. Польша предложила генерализировать трактат об охране национальных меньшинств, для того чтобы возложить на все страны обязательства, подобные тем, какими была обременена Польша. Особую ост-
роту вопросу о национальных меньшинствах придал выход Германии из Лиги Наций.
Отношение Польши к этому событию заслуживает особого внимания. Как и принятие Германии в этот международный институт в 1925 г., ее демонстративный выход вызвал опасение в Польше. И. фон Риббентроп в своих воспоминаниях обозначил мотивы действий германского правительства: «Как и прежние германские правительства, третий рейх тоже оказался перед лицом того неоспоримого факта, что добиться пересмотра Версаля путем мирных переговоров с государствами Лиги Наций, в конечном счете, невозможно. Поэтому Германия покинула Женеву и вступила на путь непосредственных переговоров с великими державами, прежде всего с Англией и Франци-
ей»14.
В беседе, состоявшейся 15 ноября 1933 г. польский посланник Ю. Липский представляет канцлеру А. Гитлеру позицию своей страны относительно выхода Германии из Лиги Наций. Говоря о Маршале, он сообщает, что тот не поддается настроениям, получившим широкое распространение и сводящимся к ожиданию серьезных политических конфликтов. «Маршал утверждает, что безопасность Польши опирается на два элемента, а именно на непосредственное отношение Польши к данному государству, в данном случае на польско-германские отношения, а также на сотрудничество государств в Лиге Наций. Ту, вторую, форму безопасности очерчивает пан Маршал как своего рода перестраховку, вытекающую из того, что государства-члены Лиги связаны постановлениями пакта Лиги, процедурами на случай конфликтов и т.д.»15. По этой причине выход Германии из Лиги Наций лишал Польшу, как утверждал Ю. Липский, второго элемента безопасности. Целью беседы было склонить Германию к скорейшему урегулированию двусторонних отношений, а Ю. Пилсудский не был склонен переоценивать роль Лиги Наций в деле обеспечения безопасности своей страны. Для настоящего исследования представляет интерес лишь обеспокоенность в Польше и стремление польской дипломатии направить развитие событий в своих интересах.
До прихода А. Гитлера к власти вступление Германии в Совет Лиги вызывало опасения. Последовавшая в 1933 г. изоляция,
которую только усугубил выход из Лиги Наций, дала Польше возможность надеяться на поддержку великих держав, состоящих в Лиге. Разрыв Германии с этим международным институтом не обеспечивал безопасности Польши, но в далекой перспективе выгода Польши была очевидной, поскольку невозможно было рассчитывать на бесконечную изоляцию великой державы. После выхода из Лиги Наций Германия лишилась ряда рычагов давления на Польшу. По этой причине заявление польского правительства о том, что оно не поддержит никаких санкций против Германии в связи с ее выходом из конференции по разоружению и из Лиги Наций, мы склонны трактовать как своего рода провоцирующую поддержку. Традиционно заявление Польши объясняют ее стремлением к сотрудничеству с Германией и уже имевшим место фактом сближения. Мы полагаем, что это была попытка поддержать Германию с той ее инициативой, которая в плане двусторонних отношений должна была стать наиболее выгодной для самой Польши, - еще большей изоляции Германии и невозможности влиять в дальнейшем на решения Совета Лиги Наций. Четко проявилось стремление польской дипломатии к использованию в трудный для Германии момент наиболее удачного способа урегулирования двусторонних отношений, в том числе решения вопроса о национальных меньшинствах. Только в результате соглашения с Германией польское правительство в 1934 г. смогло de facto снять с себя стесняющие обязательства.
Женевское выступление министра Ю. Бека в сентябре 1934 г., означало отказ польского правительства сотрудничать с органами Лиги Наций в рассмотрении вопросов, касающихся национальных меньшинств; оно вызвало сенсацию и повлекло за собой резкие выступления представителей великих держав против Польши16. После заключения пакта о ненападении с Германией Польша фактически перестала ценить свое участие в Лиге Наций и заботиться об укреплении своего положения в этом институте. Доминирующим становится представление о Лиге Наций как трибуне для деклараций и месте консультаций с представителями других стран.
Проблема вольного города Данцига была одной из важнейших во взаимоотношениях
Польши и Лиги Наций. Во время очередного кризиса в апреле 1932 г. все польские газеты писали о новых требованиях, выдвигаемых Данцигом относительно польско-
данцигского товарообмена. При этом отмечалось, что данцигский Сенат выдвинул их только потому, что его воодушевила позиция, занятая в этом конфликте комиссаром Лиги Наций. Сильное возмущение вызвало также то, что данцигские власти не распустили гитлеровские боевые дружины, а только ограничили их свободу действий. «Илю-строваны Куриер Цодзенны» помещает 15 апреля 1932 г. статью, в которой выдвигается три требования17. Первое - Лига Наций должна выполнить свое обязательство и «гарантировать» данцигскую конституцию, принудив данцигский сенат к роспуску всех гитлеровских военных отрядов. Второе -пост комиссара Лиги Наций следует упразднить, ввиду того что его существование мешает компромиссному разрешению всех польско-данцигских конфликтов, или же ему нужно дать такие полномочия, чтобы он мог добиться от данцигских властей послушания. Третье - необходимо пересмотреть польско-данциг-ский вопрос в интересах Польши. Эти требования в целом отражают позицию и намерения Польши в отношениях с Данцигом, а также в отношениях с Лигой Наций по данцигскому вопросу в течение всего межвоенного периода. Требования, относившиеся к гитлеровским организациям, касались и всех прочих парамили-тарных организаций - согласно соглашениям вольный город не мог иметь армии, а интерес Польши заключался в том, чтобы вольный город не мог располагать вооруженными силами, какими могли быть боевые организации любого рода.
С началом польско-германского сближения данцигский вопрос перестал быть постоянным в повестке дня польской делегации в Лиге Наций. Со второй половины 1933 г. соответствующие проблемы решались преимущественно в ходе консультаций с германскими дипломатами. Аналогичный характер носило и обсуждение вопроса о национальных меньшинствах. Соответственно, значительно ослабевает заинтересованность Польши в Лиге Наций как в институте, регулирующем отношения в Европе. Кроме того, не будучи великой державой,
она не имела специальных интересов вдалеке от собственных границ.
В 1932 г. со сменой А. Залеского Ю. Беком на посту министра иностранных дел надежды польской дипломатии на Лигу Наций начинают исчезать. Однако утверждение о том, что Ю. Бек был готов игнорировать Лигу Наций, оказалось бы поверхностным. По свидетельству Я. Гавроньского, он имел некоторые надежды на то, что эта организация сможет выполнить свои функ-ции18. Уже после смерти Маршала и в связи с изменением международной ситуации Ю. Бек окончательно разочаровывается в этом институте. А. Иден пишет в своих воспоминаниях о деятельности Ю. Бека в «комитете пяти» в начале сентября 1935 г., когда он проявлял заботу о судьбе и авторитете Лиги Наций: «Никогда прежде я не видел его выступающим в таком духе. Он понимал, без сомнения, что если и на этот раз Лига не выполнит своей задачи, то она не сможет в будущем стать щитом для его страны»19. В феврале 1936 г. в беседе с А. Высоцким Ю. Бек говорил о «кричащей беспомощности» Лиги Наций в итало-абиссинском конфлик-те20. В конце сентября 1937 г. Ю. Бек возвращался из Парижа через Вену и имел беседу с послом Я. Гавроньским, в которой заметил, что Лига Наций утратила всякий смысл21.
В 1927 г. активным было обсуждение проекта соглашения об отказе от войны как средства разрешения споров. По случаю десятой годовщины вступления Соединенных Штатов в первую мировую войну 6 апреля 1927 г. А. Бриан обратился к американскому народу с предложением заключить соглашение о неиспользовании войны как средства политики в отношениях двух государств. Политический публицист тех лет Л. Иванов так охарактеризовал это событие: «Пустая и ни к чему не обязывающая общая формула, составляющая содержание договора, по существу не вносит никакого нового элемента в сложный лабиринт международных взаимоотношений. Гораздо больший интерес, чем этот мертворожденный пакт, представляет собой та дипломатическая борьба, которая разыгралась по поводу него между крупнейшими империалистическими державами и в которой лишний раз выявились
существующие между ними непримиримые
22
противоречия» .
В сентябре того же года министр Сокаль от имени Польши выступил с предложением исключить войну из средств политики всеми членами Лиги Наций. Это было не только выражением согласия с принципами проекта А. Бриана, но и в определенной мере возвращением польской дипломатии к концепции Женевского пакта. О предложении Польши и ее намерениях пишет в письме к Сталину Г. Чичерин в сентябре 1927 г.: «Вначале Польша выдвинула <...> предложение, направленное, в общем, не против нас, как хотели нам внушить немецкие газеты, но против Германии»23. Впоследствии переговоры по пакту стали фактором советско-польского сближения и способом демонстрации этого сближения.
Поддерживая французскую инициативу, США сами намеревались выступить в роли лидера антивоенного движения в международной политике. При этом в преддверии президентских выборов государственный секретарь Ф. Келлог руководствовался более всего соображениями внутриполитического характера. Франция была разочарована американским ответом, за которым последовали длительные франко-американские переговоры. 30 марта 1928 г. Франция выразила согласие на многосторонний характер пакта, а 3 июня - и на его американский проект. Десять дней спустя американское правительство направило ноту Великобритании, Германии, Италии и Японии с уведомлением о характере готовящегося многостороннего соглашения. Правительства этих стран согласились подписать пакт. Окончательный вариант документа вместе с его интерпретацией американское правительство прислало 23 июня 1928 г. руководителям Франции, Великобритании, Германии, Италии, Японии, британских доминионов, Бельгии, Польши и Чехословакии. Первая группа стран подписала пакт в Париже 27 августа 1928 г. После подписания министр А. Залеский выступил перед представителями прессы: «Польша радуется подписанию пакта, который становится этапом на пути к осуществлению действительной и конечной мирной стабилизации. Если существуют регионы, где война является невозможной, то существуют также и иные, в которых взвешенность и умиротворение с трудом берут верх над порывами и где кажется невозможным изобрести
решение, способное принести тем регионам безопасность. Эти проблемы - сфера работы Лиги Наций, которой этот пакт в большой мере облегчит достижение цели»24. Польское правительство понимало пакт Бриана-Келлога как инструмент устранения опасности на западной границе, обозначившейся в 1925 г.
СССР, как и ряд других стран, не был приглашен участвовать в соглашении. Соответствующее предложение поступило 27 августа 1928 г., т.е. в день, когда оно было подписано первой группой стран, включавшей Польшу. Нотой от 29 августа СССР ответил согласием, одновременно предложив немедленно ввести соглашения в действие вне зависимости от его ратификации государствами, первыми подписавшими пакт.
Несколько позже, в декабре 1928 г., ввиду затянувшейся ратификации пакта, СССР обратился к Польше с предложением о досрочном введении его в жизнь. Перед тем как дать ответ советской стороне, польское правительство провело консультации с государствами, граничащими с СССР, а также с западными державами. Советник польского посольства во Франции Франковский, беседуя о советском предложении с политическим директором французского МИД Кор-бином, узнал, что «Ке д'Орсе, не имея полного текста ноты Литвинова, не могло еще выработать ясного представления о ней, но несомненно, однако, советская инициатива имеет пропагандистский характер и проистекает из желания играть роль. Это следует принять во внимание, чтобы не облегчать Советам такой игры»25. После дальнейших консультаций и после ратификации пакта Бриана-Келлога Конгрессом США польское правительство ответило согласием на советское предложение. Московский протокол, известный также как протокол Литвинова, был подписан 9 февраля 1929 г. и вводил в действие пакт Бриана-Келлога немедленно. Помимо СССР и Польши он был подписан Румынией, Латвией и Эстонией, а впоследствии Турцией, Ираном и Литвой.
Хотя пакт Бриана-Келлога был составлен в русле политической традиции, заложенной вильсоновской программой, уставом Лиги Наций и Женевским протоколом, он служил преимущественно частной политике государств и в гораздо меньшей - делу всеобщего мира. Для Польши пакт Бриана-Келлога
был инструментом в ее взаимоотношениях с Германией и СССР.
Немецкий юрист и политический мыслитель К. Шмитт видел три важные вехи в развитии процесса распада существующего международного права: подписание Версальского договора, создание Лиги Наций и введение в действие пакта Бриана-Келлога26. То, что мы называем моделями всеобщей безопасности, рассматривалось К. Шмиттом как пролог к разрушению национального суверенитета как идеи. Размывание принципа национального суверенитета прежде всего основывалось на делении войн на справедливые и несправедливые. Вслед за Гегелем К. Шмитт считал, что война является конфликтом двух различных прав, каждое из которых законно в себе, но это не столкновение права и «неправа». По этой причине итоги войны никогда не определяют правоту одной стороны и неправоту другой. По мнению К. Шмитта, пакт Бриа-на-Келлога, заключенный в 1928 г., еще в большей мере дуализировал и разделил понятие войны. Война может теперь восприниматься как миротворческая акция или же международное преступление. Сущность пакта Бриана-Келлога, с точки зрения К. Шмита, заключается в том, что он привел к «политическому исключению понятия политического», т.е. к исключению фундаментального и определяющего суверенитет права государства определять своих друзей и врагов.
Невозможность построения в Европе системы всеобщей безопасности стала очевидной после неудачной попытки создания па-невропейского проекта А. Брианом. Идея объединения Европы в разных формах появилась еще в раннем средневековье. Более отчетливо голоса сторонников европейского объединения зазвучали после первой мировой войны. В 1923 г. австрийский граф Р. Куденхов-Ка-лерги основывает паневропей-ское движение. В том же году он пишет: «Европа как политическое понятие не существует. Эта часть мира включает нации и государства, погруженные в хаос, в пороховую бочку международных конфликтов, в поле будущих конфликтов. Это европейский вопрос: взаимная ненависть европейцев, отравляющая атмосферу. <. > Европейский вопрос будет решен только посредством объединения европейских наций. <. > Ве-
личайшее препятствие образованию Соединенных Штатов Европы - имеющее тысяче -летнюю историю соперничество двух крупнейших наций пан-Европы: Германии и Франции»27. Н. Устрялов, русский политический деятель и публицист, находившийся в эмиграции, в 1929 г. писал: «Мировая война была не только предостережением, она создала непосредственную угрозу своеобразного «заката Европы», экономического и политического. Что делать для предотвращения беды? Как спасти Европу? Вот основная тема паневропейской идеологии и основная задача паневропейского союза, основанного в 1923 году»28.
В 1926 г. в Вене состоялся первый панев-ропейский конгресс, на котором присутствовали представители двадцати четырех европейских наций и почетный президиум которого включал известных политиков и общественных деятелей. Ближайшей задачей союза было «создание нового общественного мнения». Общеевропейский гарантийный пакт, оборонительный союз и таможенный альянс - таковы были три условия подлинной безопасности Европы, по мнению идеологов нового движения. Угроза хозяйственного распада Европы виделась в том, что ее раздробленной экономике приходится конкурировать с монолитным хозяйством США, а спасение предполагалось в замене национальных конкуренций континентальным сотрудничеством. Согласно проекту Р. Куденхова-Калерги, пан-Европа географически включает в себя полуостров между СССР, Атлантическим океаном и Средиземным морем, а также Исландию и колонии соответствующих европейских государств. Примечательно, что главный идеолог па-невропейского движения настаивал на справедливом распределении колоний, что должно было стать основой благополучия всей системы. Великобритания и СССР, являвшиеся согласно этой умозрительной схеме соседями пан-Европы, рассматривались как мировые державы, способные к самодостаточности. Привлечение Великобритании в паневропейский союз признавалось желательным, но препятствием для этого оказывалась ее империя, которая, несомненно, распалась бы в случае британского участия в европейской интеграции. Р. Куденхов-Калерги демонстративно называет себя англофилом и многократно подчерки-
вает, что пан-Европа ни в коем случае не противостоит Великобритании.
Р. Куденхов-Калерги относился к России с опасением. «Никто не может предсказать, - пишет он, - будет ли Россия коммунистической, абсолютистской или республиканской, очагом прогресса или реакции. Но мы знаем одно: этот великий народ преодолеет свой кризис, и тогда ни одно европейское государство, изолированное, не сможет противостоять его наступлению. При всем удивлении перед величием души русского народа, ищущего новых форм жизни на непроторенных путях, мы можем ясно осознать, что никто еще не знает исхода русской революции. Ни один паневропеец не думает мешать жизни новой России, которая, может быть, прольет в Европе новый свет. Но каждый европеец должен четко уяснить русскую опасность и уразуметь единственный путь, обеспечивающий европейскую независимость: Соединенные Штаты Европы»29. Страх перед русской угрозой - характерная черта паневропейской психологии и идеологии. В этом обнаруживается их совпадение с идеологией санационной элиты, в которой СССР была отведена роль наиболее вероятного агрессора.
Р. Куденхов-Калерги приезжал в Польшу как популяризатор идеи европейского объединения еще в 1925 г. и был принят маршалом Сейма М.Ратаем, который внимательно отнесся к идее пан-Европы, прежде всего обратив внимание на принцип ненарушения границ30. Стенографические протоколы чехословацкого Сейма свидетельствуют, что этот аспект и в Праге рассматривался как наиболее значимый среди вопросов, относившихся к концепции европейской интеграции31.
Однако идеология пан-Европы имела и нежелательный аспект. Она представляет собою, как пишет Н. Устрялов, своеобразную попытку разбитых в войне немецких держав восстановить положение путем последовательного осуществления так называемой «западной ориентации»32. Именно в этом ключе и необходимо рассматривать паневропейское движение, тем более что в 1929 г. с планом европейского объединения выступает давний сторонник франко-германского сближения А. Бриан. Французский политик мотивировал свое предложение прежде всего необходимостью эконо-
мического оздоровления Европы. З. Вроняк расценивает заявление А. Бриана от 10 июля 1929 г. как акцию, направленную против США, которые незадолго до того испортили отношения с европейскими странами, введя новые таможенные тарифы, делавшие невозможными попытки удержаться на американском рынке33.
Своим концепциям А. Бриан придавал пацифистские формы. 5 сентября 1929 г. французский премьер-министр произносит праздничную речь на открытии Собрания Лиги Наций и провозглашает идею федерации европейских наций. «Я верю, - сказал в своей речи А. Бриан, - что вид федеральных связей будет существовать между нациями, собранными географически как нации европейские; эти нации смогут в скором времени вступать в контакт, обсуждая свои интересы, принимая общие резолюции, укрепляя, тем самым отношения солидарности, которые позволят им при необходимости встречать без страха серьезные обстоятельства, в случае, если они возникнут. <. > Несомненно, объединение будет иметь место преимущественно в экономической сфере: это наиболее неотложный вопрос.»34. Оперируя некоторыми труднооспоримыми постулатами, содержавшимися в паневро-пейской идеологии, А. Бриан получал возможность практического продолжения политики франко-германского сближения. Это хорошо понимали в Польше, и такое развитие ситуации было не в ее интересах, и тем в большей степени, чем активнее учитывались в процессе разработки концепции европейского объединения частные интересы европейских держав.
В интервью, напечатанном в венской прессе, А. Залеский утверждает: «. план создания Соединенных Штатов Европы не представляется мне в настоящий момент осуществимым. Несмотря на это, я убежден, что мы должны прилагать всяческие усилия в направлении поддержки столь великодушной инициативы, которая приведет к стабилизации Европы, усиливая тем самым фундамент европейского мира. Является очевидным, что необходимо будет преодолеть много трудностей, прежде чем проект Бриана обретет жизненную силу. <...> Два условия необходимо выполнить до того, пока, в общем, будем рассчитывать на успех: 1) каждое государство должно сохранить
свои суверенные права, и принцип этот следует соединить с идеями международного сотрудничества, 2) в лоне федерации ни одно государство не должно располагать специальными привилегиями»35.
Газета «Куриер Познаньски» в статье «Польша и план федерации Европы» высказывает предположение относительно позиции страны. «Первым фактором, который здесь выделяется, является тот факт, что инициативу этому движению дала Франция, она обеспечила себе в нем руководство, а, как утверждают ее противники, она желает этим путем установить свою гегемонию в Европе. Несмотря на скептицизм в отношении успешности этой политики, становящейся продолжением Локарно, Польша не может отнестись к ней исключительно негативно, но должна в сотрудничестве с Францией постараться придать ее помыслам наиболее выгодную для себя форму»36.
Польские политики в отличие от своих чехословацких коллег не испытывали иллюзий относительно возможности европейского объединения в тот исторический момент. Это относится и к самому Ю. Пилсудскому, который получил в 1926 г. приглашение на паневропейский конгресс, но отказался приехать. Во Франции среди многочисленных сторонников паневропейской идеологии значились такие известные деятели, как Э. Эррио, Р. Пуанкаре, Ж. Поль-Бонкур. Последний из перечисленных впоследствии становится горячим сторонником другого объединения, но на этот раз только великих европейских держав. Его основой должен был стать Пакт четырех.
Период европейской истории (начало 1930-х гг.), предшествовавший приходу А. Гитлера к власти в Германии, не привлекал специального внимания исследователей, традиционно обращающихся к тем годам, когда сформировались предпосылки будущей войны. По нашему мнению, начало 1930-х гг. было сопряжено с событиями, осмысление которых является научной необходимостью; именно тогда произошли системные изменения, во многом предопределившие дальнейшее развитие европейских отношений.
Происшедшим изменениям на ментальном уровне сопутствовала утрата убеждения в том, что европейский мир может иметь основу в виде добровольного соглашения и
доверия к декларациям. На уровне системном можно предполагать проявление и постепенное развитие хаосогенных тенденций. Изменения, исторически необходимые и вполне конструктивные на первый взгляд, могут иметь дестабилизирующее значение для всей системы. Одним из них явилось включение СССР в европейские отношения. Формально об этом можно было говорить и ранее, но вплоть до начала 1930 г. участие СССР не было следствием необходимости. В начале 1930-х гг. оно становится той данностью, которую невозможно игнорировать. Для советской дипломатии участие в решении общеевропейских вопросов перестает быть игрой на чужом поле, существенно меняется и характер интересов. До начала 1930-х гг. дипломатические задачи СССР, как правило, касались в основном сферы формирования отношений с европейскими государствами. В частности, участие СССР в пакте Бриана-Келлога впервые на равных с прочими европейскими государствами и пакт Литвинова (Московский протокол) служили в основном легитимизации советской стороны как полноправного актора, а также имели целью повлиять на общественное мнение западных держав, урегулировать отношения с соседними странами. В начале 1930-х гг. задачи советской дипломатии значительно расширяются, что обусловлено заинтересованностью в определенных формах порядка для всей Европы. Существенную роль в инкорпорировании СССР в европейские отношения сыграл пакт о ненападении, подписанный им с Францией 29 ноября 1932 г. Пакт не имел существенного значения, но был важен с точки зрения признания полноправного положения СССР в Европе. Можно говорить о неизбежности интеграции СССР в политические отношения в Европе, но необходимо констатировать и тот факт, что событие такого масштаба имело большой резонанс. Новое положение СССР явилось для системы дестабилизирующим фактором, оно вызвало изменение в расстановке сил, укрепление позиции западных держав (прежде всего Франции) и породило в Германии опасение, касающееся предстоящего окружения и усиленное фактическим завершением политики Рапалло. Важнейшей реалией европейской политики 1930-х гг. становится дилемма, связанная с общей потребностью формирования порядка
нового типа. Он мог быть основан на принципе баланса сил, что подразумевало союз СССР и западных держав, или на разграничении сфер влияния и интересов, возможном при условии согласия западных держав с Германией. Правильным представляется предположение, что для Польши и других восточноевропейских стран любое согласие великих держав составляло угрозу хотя бы потому, что в таком соглашении в меньшей степени учитывались их интересы.
Перманентное усиление Германии явилось вторым по значению хаосогенным фактором после инкорпорирования СССР в европейские отношения. Ее поэтапное довооружение и усиление должно было обусловить постановку вопроса о безопасности в Европе и тем самым стимулировать деятельность держав, связанную с выбором пути формирования нового европейского порядка.
Начало 1930-х гг. было временем мирового экономического кризиса. В международной политике он проявился в сокращении возможностей великих держав кредитовать своих младших партнеров. Особенно это относится к Франции, не способной поддерживать своих восточноевропейских союзников в прежней степени. Данное обстоятельство привело к дефициту влияния великих держав, продолжающееся соперничество которых также создало эффект перекрещивания влияний. Малые восточноевропейские государства в этих условиях обретали иллюзию собственной значимости при решении европейских проблем, но их интересы не были сопряжены с созданием порядка, в котором их роль оставалась бы второстепенной и подчиненной.
Разрушение иерархических связей следует рассматривать как фактор, дестабилизирующий систему. В начале 1930-х гг. существенное значение для восточноевропейских стран приобретают горизонтальные связи, т. е. отношения друг с другом, а не с великими державами. Значительно возрастает и потенциал внешней политики Польши, т.е. количество связей и отношений, которые государство способно поддерживать одновременно. В указанный период взаимоотношения малых стран уже не подчинены отношениям с великими державами. Это наносит удар по такому искусственному творению французской дипломатии, как
Малая Антанта, и создает возможности новых политических конфигураций в регионе и в Европе.
Мы предполагаем, что дестабилизация европейской системы отношений и невостребованность прежних связей и форм взаимодействия способствовали активизации процессов в системе, связанных как с внутренними принципами ее функционирования, так и с поиском новых путей регулирования. Особенностью системных трансформаций становится их вариантность и, следовательно, малая предсказуемость. Выявив роль и характер дестабилизирующих факторов, мы все же не склонны считать, что система европейских отношений полностью утратила стабильность и возможность контроля. Под стабильностью мы понимаем такое состояние системы, при котором индивидуальная активность в международной политике не обречена на бессмысленность. Более того, количество возможных путей развития системы в ее стабильном состоянии ограниченно, и они вполне предсказуемы.
Одним из вариантов развития системы европейских отношений в начале 1930-х гг. было создание директората ведущих держав. Смысл директората состоит в обеспечении согласованности поведения ведущих держав, разделивших между собой сферы влияния и интересов. Нередко члены директората руководствуются в принятии решений не только своими интересами, но и чувством ответственности за сохранение стабильности. Директорат, как форма поддержания стабильности и безопасности, возможен лишь при поддержании режима постоянных консультаций его участников. Примером директората является Священный союз, просуществовавший с 1815 г. до начала 1830-х гг. и распавшийся в силу внутренних противоречий. Тогда, после окончания наполеоновских войн, великие державы испытывали дефицит влияния и неуверенность в возможности поддержания стабильности и регулирования общественных изменений.
Возникновение в начале 1930-х гг. идеи директората было вызвано необходимостью предотвратить угрозу нестабильности путем укрепления влияния ведущих держав. Она нашла выражение в проекте Пакта четырех, предложенном Муссолини 14 марта 1933 г. германскому правительству. По мнению С.
Серповского, «идея соглашения европейских держав была не помыслом Муссолини, а объективным творением истории»37. С точки зрения польского исследователя, особенностью является не то, какие державы примут участие в соглашении, но то, позволит ли их согласованная деятельность навязать свою волю прочим странам.
М. Войчеховский придерживается точки зрения, близкой к официальной, и приписывает инициативу исключительно Б. Муссо-лини38. Французский исследователь Ж.-Б. Дюрозель утверждает, что инициатором соглашения и едва ли не автором текста проекта был французский посол А. де Жуве-нель39. К нему присоединяется и С. Серпов-ский, полагая, что, прибыв в Рим, он сумел склонить французское министерство иностранных дел к переговорам, имея в виду лишь собственную карьеру40. Т. Комарниц-кий приписывает роль инициатора Пакта четырех британскому премьер-министру Дж. Р. Мак-Дональду41. По мнению К. Раде-ка, весьма осведомленного в вопросах международной политики, проект соглашения был выработан, скорее всего, совместно британскими и итальянскими политиками42.
В первоначальном проекте пакта § 2 содержал следующее: «Четыре державы подтверждают принцип ревизии мирных договоров соответственно статуту Лиги Наций в случае, если бы возникло положение, которое могло бы привести к конфликту между государствами»43. Эти слова еще раз подтверждали возможность ревизии Версальского соглашения, закрепленную в § 19 устава Лиги Наций, и вводили принцип превентивной дипломатии в качестве метода разрешения споров. Согласно проекту соглашения четыре державы самостоятельно принимали на себя роль арбитров, способных установить наличие ситуации, угрожающей конфликтом, и преодолеть ее путем ревизии мирных соглашений. В том же параграфе итальянского проекта обозначено: «Четыре державы заявляют, что принцип ревизии может найти применение только в рамках Лиги Наций в духе взаимного понимания и солидарности заинтересованных сторон»44. Эти слова являлись лишь данью дипломатической риторике, поскольку было невозможно рассчитывать на взаимопонимание и солидарность сторон во время конфликтной ситуации. Британская версия § 2
не отличалась значительно от итальянской, но в ней делался больший акцент на роль Лиги Наций в осуществлении ревизии мирных соглашений, что должно было уменьшить сопротивление со стороны стран, не участвующих в пакте.
Французское правительство согласилось участвовать в переговорах по пакту 21 марта 1933 г. Оно не поддержало итальянской концепции отделения пакта от института Лиги Наций, но возможности ревизии не исключало. Стремлением французской стороны было формально ограничить сотрудничество держав консультативными функциями в вопросах ревизии постановлений45.
Первоначальный итальянский проект пакта состоял из четырех параграфов и предусматривал в § 3 сотрудничество держав в конференции по разоружению, не исключая возможности ее неудачного завершения. В этом случае предполагалась неизбежность равноправия Германии в вооружениях, но с оговоркой, что довооружение должно проходить этапами и каждый раз с согласия трех держав.
В § 4 проекта пакта говорилось: «Четыре державы обязываются проводить, по возможности, общую линию во всех политических и неполитических вопросах, как в Европе, так и вне ее, в колониях»46. Этот параграф должен был вызвать, пожалуй, наибольшие протесты стран, не приглашенных к переговорам. Переработанный проект пакта был опубликован в Риме 31 мая 1933 г., и в нем § 4 отсутствовал. Кроме того, из § 2 исчезло слово «ревизия» - его смысл передавался путем упоминания ряда статей из устава Лиги Наций. Между тем в первом, итальянском, варианте это слово встречалось дважды. Уступкой Франции было и определение связи пакта с институтом Лиги Наций, как и признание примата международной организации в решении возникающих проблем. Смягчение формулировок и придание им известной гибкости было во многом следствием жесткой позиции восточноевропейских стран и СССР.
Представители четырех держав парафировали соглашение 7 июня 1933 г. Особые выгоды оно принесло Германии, которая, хотя и не была довольна последней его версией, смогла с помощью этого пакта преодолеть международную изоляцию.
Опасность пересмотра польско-германской границы, усиленная появлением возможности довооружения Германии и удовлетворения великими державами требований Германии, касающихся Польши, предопределила отношение последней к пакту. Французский дипломат А. де Жувенель, роль которого в подготовке пакта известна, в беседе с польским представителем Роме-ром предостерегал Польшу от выражения негативного отношения к Пакту четырех47. Он утверждал, что в ситуации предстоящего достижения общеевропейского согласия каждый, кто выступит с критикой сущности проекта, будет признан европейскими державами и США противником общего дела. Очевидно, французский дипломат опасался резкой критики со стороны восточноевропейских стран, которая могла повлиять на отношение Франции к пакту, нарушив тем самым его карьерные планы (беседа проходила в первые дни обсуждения пакта -письмо Ромера Ю. Беку с отчетом о встрече датировано 20 марта 1933 г.).
В конце марта 1933 г. состоялась встреча британского посла и министра Ю. Бека, который объяснил причины настороженности Польши относительно Пакта четырех.
Первая - это соглашение вступает в противоречие с пактом Лиги Наций, поскольку касается проблем, решение которых предусмотрено в Женеве; Пакт четырех навязывает странам определенные решения или специфическую интерпретацию пакта Лиги Наций.
Вторая - силой Лиги Наций является убежденность ее членов в том, что проблемы, разрешаемые в Женеве, будут объективно рассмотрены, а Пакт четырех держав поколеблет уважение к этому институту.
Третья - обещанная Дж. Р. Мак-Дональдом консультация с прочими государствами по проблемам, их касающимся, не может удовлетворить Польшу, поскольку она заинтересована в решении всех вопросов, входящих в сферу действия Пакта четырех.
Четвертая - главные цели пакта, а именно: довооружение и ревизионизм, осложняют международные отношения
Пятая - правительство Польши вынуждено заявить, что постановления, выработанные четырьмя державами, не могут иметь для него большого значения48.
Представляется, что отношение польского руководства к планам европейского директората было адекватно их сущности и являлось реакцией на угрозу, которую новая модель безопасности могла создать для второстепенных акторов. В проекте Пакта четырех нашла выражение общая тенденция коалиционного поведения, задачей которого является не столько сохранение общих ценностей, таких как мир и развитие, сколько реализация частных интересов, таких как индивидуальная безопасность и доминирование.
Исследование позиции Польши по вопросам европейской безопасности показывает, что с течением времени она становилась все менее оптимистичной. На смену политике участия в сохранении стабильности на континенте приходит политика индивидуального обеспечения безопасности. Более того, с начала 1930-х гг. Польша оказывается в оппозиции по отношению к инициативам великих держав - новые проекты объективно не соответствуют ее интересам, а политики осознают интерес страны, отделяя его от общего интереса мира в Европе.
Примечания
1 Mann Th. Tagebucher. 1937 - 1939. Franfurt a/M., 1980. P.125.
2 Dokymenty z dziejów polskiej polity ki zagranicznej. 1918-1939. T.1-2. Warszawa, 1989. T.1. S.326.
3 Ibid.
4 АВПРФ. Ф.0122, оп.11, папка 33, д.27, л.5.
5 Там же. Л.4.
6 РГВА. Ф. 476, оп.2, д.6, л.2.
7 Там же. Л.6.
8 Риббентроп И. фон. Тайная дипломатия Третьего Рейха. Смоленск, 1999. С. 80.
9 АВПРФ. Ф.04, оп.13, папка 92, д.50247, л.213.
10 Там же. Д. 50251, л.17.
11 Там же. Ф.0122, оп.10, папка 120, д.3, л.198.
12 Там же. Д.4, л.27.
13 Beck J. Przemówienia, deklaracje, wywiady 19311939. Warszawa, 1939. S.55.
14 Риббентроп И. фон. Тайная дипломатия Третьего Рейха. С. 80.
15 Diariusz i teki Jana Szembeka. Londyn, 1964. Т. 1. S.84.
16 АВПРФ. Ф.122, оп.17, папка 55, д.11, л.139.
17 Ilustrowany Kurier Codzienny. 1932. 15 kwietnia.
18 Gawronski J. Moja misja w Wiedniu. 1932-1938. Warszawa, 1965. S.31.
19 Eden A. Pamiçtniki. 1923-1938. Warszawa, 1970. Т. 1. S.201.
20 Wysocki A. Tajemnice diplomatycznego sejfu. War-szawa, 1974. S.327.
21 Gawronski J. Moja misja w Wiedniu. S.436.
22 Иванов Л. Пакт Келлога // Мировое хозяйство и мировая политика. 1928. №12. С. 3.
23АВПРФ. Ф.0122, оп.11, папка 33, д.27, л.21.
24 Wroniak Z. Polityka Polska wobec Francji w latach 1925-1932. Poznan, 1987. S.112.
25 Там же. S.113.
26 См.: Крейтор Н. фон. Карл Шмитт, гроссраум и русская доктрина Монро // http://press.21.ru/?id=897.html.
27 Coudenhove-Kalergi R. Pan-Europa. Wien, 1923 // http: //www.histo-riasiglo20.org./europe/anteceden.htm.
28 Устрялов Н. Проблема Пан-Европы. Харбин, 1929 // http://www. magister.msk.ru/library/philos/ ustrya-lov/ustry034.htm.
29 Ibid.
30 Rataj M. Pami^tniki 1918-1927. Warszawa, 1965. S.307.
31 Протоколы заседаний чехословацкого сейма // http://www.psp. cz/eknich.
32 Устрялов Н. Проблема Пан-Европы. Харбин, 1929.
33 Wroniak Z. Polity ka Polska wobec Francji w latach 1925-1932. S.136.
34 Speech of Aristide Briand in the presence of League of Nations General Assembly. Geneva, 1929, 5th September // http://www.historiasiglo.1620.org/europe/anteceden. htm.
35 Czas. 1929.16 pazdziernika.
36 Wroniak Z. Polity ka Polska wobec Francji w latach 1925-1932. S.140.
37 Sierpowski S. Stosunki polsko-wloskie w latach 19181940. W, 1975. S.335.
38 Wojciechowski M. Stosunki polsko-niemieckie 19331938. Poznan, 1980. S.25-27.
39 Duroselle J.-B. Historie diplomatique de 1919 a nos jours. Paris, 1962. P.176.
40 Sierpowski S. Stosunki polsko-wloskie w latach 19181940. S.336.
41 Ibid.
42 Радек К. Подготовка борьбы за новый передел мира. М., 1934. С.84.
43 Wojciehowski M. Stosunki polsko-niemieckie 19331938. S.25.
44 Ibid.
45 В начале апреля 1934 г. французская сторона представила собственную версию § 2. Согласно ей предполагалось только обсуждение методов и процедур, предназначенных для реализации возможностей, предусмотренных в § 10, 16 и 19 устава Лиги Наций. Причем обозначалось, что обмен мнениями не может повлечь за собой решение, оно должно быть выработано только в рамках Лиги Наций.
46 Цит. по: Радек К. Подготовка борьбы за новый передел мира. С.85.
47 См.: Sierpowski S. Stosunki polsko-wloskie w latach 1918-1940. S.343.
48 Ibid. S.344.
THE POSITION OF POLISH REPUBLIC ON QUESTIONS OF GLOBAL SAFETY AND EUROPEAN DIRECTORATE
D.V.Ofitserov-Belskiy
Perm State University, 614990, Perm, Bukireva str., 15
This article focused on the character of European security system in 1920-1930. Investigated foreign policy reaction of Poland on the great European countries international initiatives.
